Николай Александрович Добролюбов
Заграничные прения о положении русского духовенства
Но замечательно, что даже и этот автор не может не сознаться в справедливости многих замечаний о недостатках духовного звания. Так, например, восхваляя семинарское образование, он, однако же, не может не признать следующих фактов (стр. 10):
Что касается до нравственного воспитания в духовных училищах, то его нельзя назвать вполне удовлетворительным. У нас более учат, чем воспитывают. Воспитание ограничивается почти только отрицательными мерами. Стараются не допускать воспитанников до шалостей и проступков; но мало заботятся о возбуждении воли к самодеятельности, о развитии живого сознания своих будущих обязанностей и стремления действовать неуклонно и неутомимо в звании учителя, руководителя, духовного отца народа. Беспрекословное повиновение даже одному капризу начальника – вот что считается обязанностью ученика! Оттого в характере семинариста образуется какая-то упругость, тягучесть, способность сживаться с обстоятельствами, выносить то, чего другой никогда бы, может быть, не перенес, но нет жажды свободной деятельности, стремления простереть свое влияние далее казенной формы; яснее сказать – нет желания и ревности стать чем-нибудь более, чем одним совершителем таинств и обрядов для народа…
Может быть, автору кажется, что это недостаток неважный; но едва ли не он-то и служит причиною того, до рабства смиренного, беспрекословного отношения, в котором находятся часто духовные лица не только к своим начальникам, но и к помещикам, значительным прихожанам и вообще лицам сколько-нибудь влиятельным… Автор статьи сам сознает это и говорит далее (стр. 13):
Не осуждаем намерений начальства духовных училищ; оно имеет в виду послушание иноческое и исполнением своих приказаний без рассуждения думает приучить к смирению. Но прямо скажем, что оно ошибается и достигает противоположных результатов. Монашеское послушание есть обет произвольный и потому не обязательный для всех; требуй его от того, кто сознательно отрекся от своей воли! Начальник не должен забывать, что он не есть закон, но наблюдатель за исполнением закона. Зная горькие следствия непослушания, подчиняются и капризу; но в душе остается скорбное чувство оскорбленного достоинства. Опыт показывает, что безропотно послушные подобного рода приказаниям в жизни семейной и общественной сами становятся деспотами. Ласковое, доверчивое, отеческое обращение смягчит грубость первоначального воспитания, даст свободу развитию мальчиков, принесет им решение на многие вопросы жизни, укажет им и настоящий способ действования в будущем их служении.
Говоря о духовных консисториях, автор также не может не согласиться, что их положение дурно. Вот его слова (стр. 28):
Консистории все ругают; лучшею считают петербургскую; в московской по крайней мере члены не берут взяток, а в провинциальных, говорят, они не уступают и подьячим в этом деле. Решительное преобразование их необходимо но только для спокойствия духовенства, но и для чести человечества. Самые строгие, самые деятельные архиереи, несмотря на все свое желание, не в силах исправить это зло при нынешнем устройстве, и украсить Георгием 1-й степени нужно бы того, кто изобрел бы проект, разбивающий наголову это полчище взяточников.
Архиереев автор защищает от нареканий «Описания»; но и тут не может не заметить, что действительно – «жалкие формы, груды письменных дел из архиерея делают только чиновника; придумайте меры к сокращению этих пустых переписок, этой формальности, которою всегда может прикрыться злоупотребление, но которая отнимает время от дел духа и жизни» (стр. 41).
Таких сознаний довольно много можно найти во всей книжке; но мы обращаем внимание только на первую статью ее, потому что в ней только соблюдено еще некоторое уважение к фактам и есть дельные указания. Статья священника Грекова тоже имеет некоторое достоинство, но факты, приводимые в ней, слишком частны и не дают еще права ни на какие общие выводы: он говорит о своем приходе только. Что же касается до остальных пяти статей, то в них ничего нет, кроме общих мест реторической амплификации{11}. Один, например, в опровержение того, что нынешнее преподавание в семинариях отстало и схоластично, приводит – что бы вы думали? – на 23 страницах имена русских архиереев, проповедников, ученых и вельмож, получивших образование в духовных училищах с XVII века. Между этими именами есть, конечно, никому не известные или замечательные вовсе не с блестящей стороны, как, например, Красовский, Сидоровский, Исаев, Донков, Никита Крылов{12}, Прокопович-Антонский{13}, Кирьяк Кондратович, Рубан, д. с. с. Шпиловский и т. п. Но это бы еще не беда. Дурно то, что весь этот перечень нейдет к делу. Мы все знаем, что первый университет основан у нас в 1755 году, а гимназии стали открываться в царствование императора Александра I. Поэтому мы нимало не восстаем против того, что Ломоносов, например, учился сначала в московском и киевском духовных училищах; но только что же из этого? Неужели подобные факты, хоть бы их было вдесятеро больше, чем представлено автором, доказывают, что нынешнее преподавание в семинариях и то, какое было 20–30 лет тому назад, – вполне современны и удовлетворительны?
