Николай Дворянчиков
Профиль убийцы. Психологические аспекты криминального профайлинга

Полная версия

Созидатели

Спутников ищет созидающий, а не трупов… тех, кто пишут новые ценности на новых скрижалях

Фридрих Ницше «Так говорил Заратустра»

До возникновения системы правосудия, в соответствии с которой обвиняемый приобрел право на защиту со стороны государственных органов, субъект обвинения рассматривался как отдельно взятый гражданин, который бросил вызов установленному порядку. В понятие «порядок» входили не только традициональные отношения, но и религиозные, политические, властные, семейные (непосредственно патриархальный уклад) и отношения вассалитета. Однако, государство, в котором царил феодальный строй, не относилось к большинству представителей гражданского общества как к потенциальным нарушителям этого самого «порядка». Единичные исключения карались публично, с применением изощренных пыток и казней, на центральных площадях крупных и мелких европейских городов. Таким образом, правосудие выполняло две основные функции: защиту установленных феодалами и высшим сюзереном законов; и обучение малограмотного населения основам их соблюдения.

После отмены публичных казней акцент переместился с тела преступника (обвиняемого) на все гражданское общество. Теперь любой, кто находился в пределах досягаемости надзорных органов, мог оказаться в общественной тюрьме. Промышленная революция, изменившая мир, подтолкнула общество к трансформации патриархального крестьянского уклада. Стремительный рост городов и развитие промышленности послужило почвой для скопления в крупных растущих городах большого количества человеческих ресурсов. Люди бросали насиженные места, по тем или иным причинам переселяясь в город и оставались без средств к существованию. Такое положение дел давало толчок росту преступности, которая, в свою очередь, начала приобретать очертания организованной. Новые отношения в обществе диктовали свои условия для выживания, при том, что традиционные механизмы, включая: трудовую деятельность, быт, отношения между членами общества и внутрисемейные – утратили свою актуальность. Прежние нормы, как правового, так и религиозного характера распались, а новые еще не были до конца детерминированы.

Параллельно с этими процессами неизбежно распадались нормы этики и морали, а новые общественные идеалы еще не были сформированы. Такие процессы Давид Эмиль Дюркгейм называл «социальными патологиями». Он отмечал, что в таких условиях общество людей, которые живут в единой политико-экономической системе, при помощи коллективного разума постепенно создает новые отношения, но на каком-то этапе формирования и развития новых подходов, коллективному разуму выгодно подчиняться тому «порядку», который диктует преступный мир. Такую ситуацию глубокого социально-правового кризиса, Д. Э. Дюркгейм назвал «аномией»^[21]. Французский социолог упоминал о том, что преступность при этом необязательно представляет собой отверженных изгоев из низших слоев общества. Он также имел в виду, что преступную деятельность могут вести и государственные структуры, люди из самых высших и обеспеченных слоев общества, поддерживаемые остальными, что виделось исследователю наиболее опасным развитием социальной патологии общества.

Все перечисленные выше тенденции, не считая буржуазных революций, прокатившихся волной практически по всем западноевропейским государствам, привели к необходимости установления тотального контроля над процессами трансформации человеческого общества. Например, Положения «Салической правды», применяемые с VI века н. э. в Государстве Франков, защищали права граждан, предусматривая наказания разного рода для тех, кто оскорблял и притеснял свободных. Смертная казнь поначалу вообще не упоминалась в Положении, а штрафные санкции применялись к свободным и рабам. Но к IX веку Салическая правда уже содержала санкции в виде смертной казни, которая предусматривалась только для рабов. После IX века ситуация изменилась настолько, что из-за многочисленных раздробленных кланов и их междоусобной борьбы за власть, а также из-за разорения деревень и притока крестьян в крупные поселения и города, смертную казнь уже ввели и для свободных людей, и даже вассалов, которые не только буквально участвовали в заговоре против короля, но и были виновны в замыслах на его убийство^[22]. Интересны также нормы Салической правды, которые предусматривали коллективную ответственность за насилие над женщиной – в этом случае наказывались все, кто присутствовал и мог видеть, что происходит, но ничего не предпринял для того, чтобы остановить это преступление. При этом наказанием за изнасилование была смертная казнь. Так само уголовное законодательство обучало людей не оставаться в стороне от беды, которая могла случиться с ближним, так что, зная об этой ответственности, люди предпочитали вовремя вмешаться, чем нести солидарную ответственность, тем более ценой собственных жизней. Такая трансформация уголовных норм Европы свидетельствовала о том, что уклад жизни крестьян и городских жителей изменился. Вряд ли кто-то в патриархальные времена в деревне или малых городских поселениях, где все друг друга знали, решился бы напасть на женщину и совершать насилие над ней в присутствии множества свидетелей. А теперь это стало возможным и, видимо, встречалось не так уж редко, если потребовалось закрепить такую норму в сборнике наказаний.

Нельзя не упомянуть и о тенденции к эволюции и распространению судебных органов в средневековой, а затем и буржуазной Европе. Например, в Англии XIII–XIV веков резко увеличилось количество королевских судов, которые пришли на смену судам Святой Инквизиции. Если последние были нацелены на единичные случаи нарушения морально-нравственных устоев церкви, вели длительные, из-за переписки с Ватиканом, судебные разбирательства, получая доказательства путем применения изощренных пыток, обрядов экзорцизма, то королевские суды представляли собой светское право, которое распространялось на всех граждан, охватывало все сферы жизни и решало вопросы здесь и сейчас. Историки сообщают, что с XV века н. э. светские королевские суды стали расширять свое влияние не только на территорию Англии, но и на всю Британию, включая Ирландию, Шотландию, острова и колонии, которые буквально со скоростью посылаемых к берегам Нового и Старого света кораблей, прирастали к королевской Британской Империи^[23]. Новые вызовы, с которыми столкнулись органы уголовного правопорядка, служившие британской короне, были настолько шокирующими и необычными для цивилизованного европейского мира, что потребовались длительные реформы для охвата всего спектра разновидностей замысловатых и жестоких преступлений, часть из которых описана сэром Артуром Конан-Дойлем (да и не только им) в своих бестселлерах^[24].

Практически одновременно в самых крупных странах Восточной и Западной Европы, а также в США начинается реформаторское движение, нацеленное на возвращение прежних приоритетных позиций власти над хаотическими процессами разрушения архаичного уклада. Реформаторские проекты затронули: Россию (1767–1769 годы – пересмотр «Соборного уложения 1649 года»); Речь Посполитую (1780 год – создание правового сборника «Коллекция судебных законов» или «Кодекс Замойского»); Пруссию (кодификация уголовного и других видов права – 1754–1756 годы, официальный отказ от системы пыток); США (1791 год – «Билль о правах»); Тоскану (1786 год – «Уголовный кодекс Тосканы», в котором впервые в истории уголовного права была отменена смертная казнь; Францию (1789 год – Декларация прав гражданина и человека; 1791 год – Конституция, 1810 год – Кодекс Наполеона). Так в конце XVIII – начале XIX веков наступила новая эра уголовного правосудия^[25]. Все перечисленные выше процессы не насаждались путем принуждения правовой науки и постановки ее на службу прихоти власть имущих. Нет, все эти нововведения были неизбежной частью тех преобразований, которые начали происходить в обществе с распадом патриархального крестьянского уклада.

Параллельно с реформами уголовного законодательства глубоким изменениям подверглись средства и методы доказывания. Причем, учитывая новые тенденции реформаторства, доказательный подход в уголовном праве применялся теперь не только с точки зрения обвинения подозреваемого, но и с точки зрения его оправдания. Перед криминалистами встала задача – поиска новых принципиально объективных методов обобщения закономерностей, подтверждающих виновность подозреваемого лица либо отрицающих такую виновность. Поскольку основными задачами криминалистической техники являлись: обнаружение, фиксация и изъятие следов и объектов преступления, а также формирование и дальнейшее использование криминалистически значимой информации, – перед юристами встал вопрос о том, какие именно техники могут быть научно-обоснованными, и вместе с тем, отвечать критериям допустимости их использования в доказательном процессе^[26].

Одним из первых юристов, кто предложил использовать достижения научно-технического прогресса для нужд следствия, был французский криминалист Альфонс Бертильон. Создав систему бертильонажа, он смог предложить сразу несколько методов фиксации данных, которые представляли собой характеристики физиологических особенностей человека:

1) уникальную систему фотографирования, при которой в картотеке оставались три фото преступника: анфас, профиль и три четверти оборота. Такой метод фотографирования преступников был назван «сигналитическим»;

2) метод словесного портрета, в котором описывались измерения физиологических параметров преступника: его рост, вес, расстояние между глаз, объемы тела, размер ноги, пальцев конечностей, их длина и тому подобные;

3) систематизацию данных путем создания картотеки, которая включала все перечисленные и многие другие методы.

С научной точки зрения метод А. Бертильона назвали «антропометрическим», так как он содержал методологию измерений, уже принятую в антропологии. Наиболее близким к теме профайлинга, по своей сути и смысловому содержанию, было словесное описание преступника, так называемый «словесный портрет». Однако, как уже упоминалось, методы А. Бертильона содержали физиологические (анатомические) данные, они не отражали психологических аспектов преступной личности и особенностей ее поведения.

После того, как метод Бертильона показал свою эффективность (дело Дюпона/Мартена; в 1884 году при помощи антропометрического метода Бертильона было идентифицировано 300 опасных преступников)^[27], идея поиска физиологических закономерностей преступной личности, которые можно было бы зафиксировать и в дальнейшем использовать для доказательной практики, была тут же подхвачена специалистами уголовного розыска и учеными, занимающимися поиском критериев такой классификации.

Большой вклад в антропометрию в рамках криминальной антропологии внес знаменитый итальянский судебный психиатр и хирург Чезаре Ломброзо. Его наиболее известные научные труды переведены на русский язык, но они малоинформативны. Первоисточники же содержат уникальные данные. Несмотря на критику, Ч. Ломброзо собрал редчайшие статистические данные о физиологии преступников, как мужского, так и женского пола, содержащие краниальные и ростральные измерения черепов, а также исследования внутренних оболочек и отделов головного мозга преступников, в том числе серийных убийц^[28]. Кроме того, он впервые в истории криминологии предположил, что территориальные аномалии, погодные условия и климатическая среда имеют отношение к периодичности различных обострений агрессивного асоциального преступного поведения и маниакальных фаз, особенно у психически больных людей. Его труды настолько ценны, что составляют основу зарубежной криминальной (и не только) антропологии. Чезаре Ломброзо заслуженно считают родоначальником судебной антропологии.

На современном этапе в Италии и США существует мощное движение неоломброзианцев, члены которого благодаря поддержке передовых технологий, и выявляя физиологические параметры, связанные с активацией мозга и используемые в криминологическом обсуждении представлений о «прирожденном убийце», – применяют методы функциональной магнитно-резонансной томографии (фМРТ) и позитронно-эмиссионной томографии (ПЭТ), и получают результаты, которые предоставляют возможность утверждать, что, вопреки тому, что считалось ранее, возможно Чезаре Ломброзо не так уж и заблуждался^[29].

В своем научном труде «Человек преступный» («L’Uomo Delinquente») Ч. Ломброзо приводит пример сексуального маньяка «убийцы девушек» по имени Франческо Шнайдер, череп которого исследовался после его казни судебным хирургом, Хоффманом^[30]. На момент казни мужчине уже исполнилось 40 лет, но убивать и насиловать он начал с 25-ти лет. Его первой жертвой была девушка-служанка, которую он изнасиловал и ограбил, после чего убил и спрятал тело. В дальнейших эпизодах ему помогала его жена, которую, судя по его признаниям, он также взял и подчинил себе силой. Общее количество жертв – 5 и это только те, о которых сообщается в судебных архивах. Но, исходя из признаний самого преступника, их могло быть намного больше. При вскрытии черепа серийного маньяка хирург обнаружил увеличенные Вормиевы (червячные) кости в ламбдовидном шве, близкое прилегание построландовой щели к межтеменной в левом полушарии мозга, а также слияние межтеменной щели левого полушария с центральной бороздой (sulcus centralis), что также является анатомической патологией. Кроме того, череп был асимметричен, с большой патологически увеличенной задней ямкой, которая располагалась левее латерально самому черепу, который, в свою очередь, был увеличен вправо.

Интересно, что анатомы, как Ломброзо, так и Хоффман, отвели достаточно большую роль психологии преступника, особенностям его поведения. В указанном источнике упоминается о том, что Франческо заранее запланировал свое самоубийство на случай его обнаружения и приготовил для этого все самое необходимое. На протяжении своей жизни он также характеризовался окружающими как патологический лжец, подлый человек, которому нельзя было доверять, ленивый, беспощадный, не способный сочувствовать, сопереживать, полный тщеславия, который говорил о себе в третьем лице: «он, Шнайдер, и т. п.». Последнее, кстати, может говорить о процессах, связанных с деперсонализацией личности, с биполярным расстройством, шизофренией, клинической формой нарциссизма и другими состояниями, при которых могут наблюдаться расстройства сознания^[31]. Упоминается также, что Франческо был потрясающе безграмотным из-за своей лени, однако был очень разумным, что выражалось в том, что ему на протяжении длительного времени удавалось беспрепятственно совершать преступления и уходить от ответственности.

Описывая в «Человеке преступном» первого зарегистрированного в истории США серийного убийцу, Генри Говарда Холмса, Ломброзо также уделяет психологии преступника большое внимание, упоминая о том, что физиология его черепа с антропологической и физиологической точек зрения, была в общем нормотипична, кроме двух дегенеративных признаков: платицефалии (условная характеристика по классификации Брока – уплощенный череп) и долихоцефалии – вытянутый череп. Эти два критерия упомянутой классификации являются условными характеристиками дегенеративного признака, так как на современном этапе признаются скорее антропологическими признаками расовой принадлежности^[32]. Что же касается психологии Говарда Холмса, то Ломброзо отмечает такие его особенности, как: «Отсутствие угрызений совести, бесчувственность, цинизм, чрезмерная распущенность, и, наконец, гипертрофированность преступных замыслов и комбинаций, вроде строительства замка, который был специально предназначен для реализации преступлений, мечты охватить целые города и районы, достичь таких высот власти, при которых было бы позволено бесконтрольно убивать, пытать, насиловать людей, и т. д. Это несоответствие между физическим и психическим типом зависит прежде всего от того, что он действительно гениальный преступник и как таковой не представляет полноценного дегенеративного типа»^[33].

Необходимо упомянуть о криминальной психологии Говарда, если сам Чезаре Ломброзо отмечал преступную гениальность этого человека. Будучи хорошо образованным и успешным, Генри Говард Холмс (настоящее имя – Герман Уэбстер Маджетт), разрушает общепризнанный образ неспособного закончить обучение, не успешного неудачника, который приписывается практически всем серийным убийцам. Кроме того, он был компетентен в отношениях с представительницами противоположного пола, в отличие от тех же предубеждений в отношении серийных сексуальных убийц. У Говарда (Германа) было три официально зарегистрированных брака, а также, если доверять его показаниям после ареста, много любовниц. Он был красивым богатым молодым бизнесменом, легко входящим в доверие и эффективно манипулирующим другими людьми.

Итак, с точки зрения социальных компетенций и социального интеллекта, можно сказать, что все было в порядке. Но при тщательном исследовании биографии Говарда, обнаруживается два фактора Триады Макдоналда: жестокое обращение с животными (Герман ставил над ними опыты и проводил эксперименты, так как был знаком с химией с раннего детства) и пиромания (если доверять его собственным признаниям, во время Великого Чикагского пожара он был очарован видом огня, и, что самое главное, количеством людей, в нем погибших). Будучи на момент происшествия 11-летним мальчиком, Герман с наслаждением предавался фантазиям о том, как в этом пожаре погибают его родители. Сведений о третьей составляющей поведенческих характеристик, которые соответствуют данному феномену, а именно – энурезе, в биографических справках Говарда Холмса не существует. Но, учитывая тот факт, что родители относились к мальчику жестоко и часто избивали и унижали его, можно предположить, что энурез присутствовал, хотя, как уже упоминалось, это всего лишь предположение.

Таким образом, этиология садистически жестокого поведения Говарда Холмса до конца неясна, но, опираясь на современные исследования, можно утверждать, что он мог совершать свои преступления, повторяя те же эксперименты над животными, которые проводил в детстве, только теперь его подопытными становились незадачливые туристы^[34]. Скорее всего, и у тех, и у других поведенческих аномалий была сексуальная мотивация^[35]. Учитывая, что преступления Г. Холмса были практически всегда корыстными, возникает проблемный вопрос приоритетности мотивов. И в данной связи можно с уверенностью утверждать (с позиции психоанализа, во всяком случае), что всегда мотивация, основанная на удовлетворении физиологической потребности преступника, превалирует над остальными^[36].

Например, по мнению Зигмунда Фрейда, в структуре личности, представляющей собой генератор «первичных позывов», образуются стремления, которые, в свою очередь, приводят к концентрации высокого уровня энергии, независимо от того, принимает сознательное эти порывы и стремления или сопротивляется им. При сопротивлении количество энергии может даже превышать ее уровень, обычный для удовлетворения первичного позыва в процессе жизненного цикла индивида. Каждый акт удовлетворения первичного позыва приносит удовольствие и разрядку. Таким образом, уровень концентрации энергии, подталкивающей индивида к высокой активности для достижения удовлетворения первичного позыва, резко падает, наступает временное спокойствие, до возникновения другого первичного позыва, который затем превращается во вторичный. Ортодокс психоанализа считал, что именно так формируется функциональная зависимость мозга от механизма трансформации «подвижной энергии зарядки» в преимущественно покоящуюся (тоническую). Такая схема закрепляется и действует при вторичном позыве – все вместе способствует господству «принципа наслаждения»^[37]. Фрейд отмечал также, что первичные позывы вызывают более интенсивные ощущения, возникают раньше всех других и имеют более выразительные значения для психики. И только со временем психически здоровые индивиды могут получить над ними относительный контроль. Такая схема приводится в источниках по ортодоксальному психоанализу, но подобную ей можно встретить и в других психологических теориях и школах^[38].

Еще один интересный случай из опыта Чезаре Ломброзо, который хотелось бы проанализировать, связан с делом Винченцо Верцени, так называемого «вампира из Бергамо», который считается первым официально зарегистрированным серийным убийцей Объединенной Италии. Этиология преступного поведения до конца неясна, но в материалах обследования говорится, что детство мальчика было неблагополучным – отец, буйный алкоголик и мать, страдающая эпилепсией. Семья считалась зажиточной, но в Италии тех времен начался экономический кризис, и проблемы сказались прежде всего на таких крестьянских семьях, как эта, с большим количеством родственников и детей. Парню можно было только посочувствовать: когда он рос, у него не было шансов стать психически уравновешенным человеком. Погрузитесь на две минуты в этот кошмар. Непросто представить, что испытывает человек, чей отец, будучи буйным алкоголиком, заносит над его головой тяжелый табурет, осыпая парня оскорбительной бранью, и парень понимает, что в следующую минуту этот табурет опустится ему на голову. А в это время его родная мать уже бьется на полу в конвульсиях, захлебываясь пеной, и посреди всего этого ада – его родные братья и сестры, малыши, визжащие от ужаса, стараются спрятаться за его спиной… Да, у Верцени не было шансов. О проблемах с деньгами даже и не стоит упоминать, любому старшему ребенку в семье, где не хватает денег, придется работать чуть ли не с пеленок. Детства в таких семьях у старших детей просто не бывает. Иначе другим не выжить.

Первым упоминанием о перверсии, которая в дальнейшем стала неотъемлемой частью «modus operandi», стало описание нападения на двоюродную сестру, кузину Марианну, которая во время совершения покушения мирно спала в собственной кровати. Имея непреодолимое желание укусить ее за шею, но не имея опыта, 18-летний Винченцо убежал, как только Марианна начала громко кричать и звать на помощь. Однако некоторые источники сообщают, что в этом первом деликте у Винченцо произошла преждевременная эякуляция, и только это спасло Марианну от дальнейших увечий и насилия. Этот инцидент произошел в 1867 году. Уже через два года Винченцо после нескольких неудач, подобных той, которая произошла с Марианной, похищает Анжелу Превитали и держит ее в безлюдном месте, но затем из сострадания отпускает.

Еще через год, в декабре 1870 года, в той же области Бергамо происходит жуткое убийство: 14-летнюю Джованну Мотта, которая пошла в соседний город пешком, чтобы навестить родственников, находят мертвой. Тело девушки было истерзано так, что нашедшие ее крестьяне подумали, что в их краях завелся дикий зверь, нападающий на людей. На шее нашли глубокие укусы, внутренности и половые органы девушки были удалены. На правой ноге в районе голени зияла огромная рана – голень была откушена в буквальном смысле слова. Также судебные коронеры отметили, что девушку пытали – на ее теле были найдены многочисленные уколы, а вокруг тела валялись разбросанные булавки. Судебные медики диагностировали у неизвестного подозреваемого кроме прочих, такую перверсию как «пикеризм»^[39].

Через четыре месяца, в апреле и августе 1871 года, две девушки из Бергамо указывают на Винченцо, как на человека, который пытался укусить их за шею, но получил яростный отпор, после чего сбежал. Любопытно, что между этими двумя нападениями тоже проходит ровно четыре месяца: первое совершено 10 апреля 1871 года, второе 26 августа того же года, то есть, возможно, что в периоде остывания стала наблюдаться некоторая цикличность^[40]. В 1872 году в полях Ломбардии находят тело Элизабетты Паньончелли. Характер повреждений, найденных на теле, не оставляет сомнений: это тот же серийный убийца, который убил Джованну Мотта.

Винченцо Верцени бы арестован только через год, в апреле 1873 года. Источники указывают на его мать, как на человека, который, по сути «сдал» Винченцо карабинерам, рассказав наконец о странных пристрастиях сына, которые семья пыталась скрыть с раннего детства. Его судебным психиатром был Чезаре Ломброзо. Он диагностировал у мужчины: «сексуальный садизм, вампиризм, каннибализм (буквально – пожирание человеческой плоти), тяжелую форму некрофилии, а также кретинизм и запущенную стадию пеллагры»^[41].

Итак, если подытожить клинические аспекты трех приведенных примеров из практики Чезаре Ломброзо, можно констатировать, что в случае с Франческо Шнайдером были обнаружены анатомические патологии, которые впоследствии, в период дальнейшего развития нейрохирургии, неврологии и нейропсихологии, привели к констатации факта о наличии изменений, свидетельствующих о начале дегенеративных патогенетических процессов. В случае с Говардом Холмсом, также были обнаружены анатомические особенности черепа, признающиеся на время обследования дегенеративными, но основными феноменами выступили поведенческие аномалии. И, наконец, в случае Винченцо Верцени наблюдались сформировавшиеся в сравнительно юном возрасте парафилии и парафильные расстройства, которым сопутствовали дегенеративные расстройства.

Это всего лишь три случая из огромного числа обследованных Ломброзо убийц и насильников, где факт наличия дегенеративных патогенетических изменений сопутствовал преступному поведению. Однако, необходимо подчеркнуть, что это вовсе не означает, что лица, имеющие подобные расстройства или патологии, обязательно являются преступниками или ими станут. Человеческая психика – явление сложное, и поведенческие феномены формируются не только благодаря физиологии и нейрохимии мозга, биогенетическим началам, но и благодаря системе принятия решений, а также таким феноменам, как воля, совесть, мотивация. Поэтому не все так однозначно, и поэтому преступное поведение человека необходимо тщательно изучать при помощи различных направлений психологии и используя междисциплинарный подход в науке.

Например, благодаря современным исследованиям удалось доказать, что у психопатов, серийных убийц и сексуальных маньяков нарушена связь между лимбической системой и префронтальной корой^[42]. Это означает, что навыки социального общения и эмоции, которые формируются благодаря процессам в вентромедиальной префронтальной коре и лимбической структуре, при условии наличия нарушений в работе вентромедиальной части префронтальной коры, влекут за собой личностные и эмоциональные изменения^[43]. И вновь подобные нарушения нейронных связей, локализация которых совпадает с описанными в приведенных источниках, сама по себе не дает основания утверждать, что обследуемые пациенты с большей долей вероятности станут серийными убийцами или сексуальными маньяками, даже если у них диагностирована психопатия (например, в рамках антисоциального, шизотипического или биполярного расстройства личности)^[44]. И тем не менее, мы не можем отрицать научно доказанный факт того, что у этой группы преступников такие нарушения имеются. Именно поэтому в изучении преступного поведения человека клиническая психология должна играть ключевую роль.

Таким образом, реформа уголовного права дала толчок развитию различных сфер науки, как гуманитарных, так и естественных, и технических. На современном этапе ученые обладают большим набором инструментов для изучения особенностей и феноменов преступного поведения, что, в конечном счете, позволяет формировать особый банк данных по классификации «modus operandi» и его проявлению в различных контекстах клинических нарушений.