Николай Дворянчиков
Профиль убийцы. Психологические аспекты криминального профайлинга
История криминального профайлинга в России
Она лежала в заколоченном гробу и поглощала собственный погребальный саван. Когда ее могила была разрыта, а крышка гроба откинута, к удивлению наблюдавших, она проглотила уже половину савана. Сомнений не оставалось – она ведьма! Прислужник выхватил меч и отсек ей голову… В тот же момент чума в той деревне прекратилась.
Так описывается случай разоблачения ведьмы в самом мрачном трактате средневековья, написанного инквизитором Генрихом Крамером (лат. Malleus Maleficārum, нем. Hexenhammer) – «Молот ведьм» (1486 г.). В нем излагались розыскные, процессуальные и судебные характеристики преследования и истребления ведьм, еретиков, вероотступников, совокупляющихся с дьяволом, инкубами и суккубами, а также богословские основы трибуналов религиозного правосудия (лат. inquisitio означает «расследование»). Произведение пропитано особым женоненавистническим пафосом и содержит в описаниях попытки изложить сущность женщин (кроме женщин-праведниц), кажущихся в современных представлениях «невыносимой ересью»: «Разве женщина что-либо иное, как враг дружбы, неизбежное наказание, необходимое зло, естественное искушение, вожделенное несчастье, домашняя опасность, приятная поруха, изъян природы, подмалеванный красивой краской? Если отпустить ее является грехом и приходится оставить ее при себе, то по необходимости надо ожидать муку. Ведь отпуская ее, мы начинаем прелюбодеять, а оставляя ее, имеем ежедневные столкновения с нею».
В «Молоте ведьм» и подобных ему трудах, например, «Directorium Inquisitorum» 1376 г. («руководство инквизитора») Николаса Эймерика, методы которого первый Великий инквизитор Томас Торквемада признал слишком мягкими, с особой тщательностью описывались признаки одержимости, так называемой «метки дьявола»: особые родимые пятна, «сосок» для фамильяра, нечувствительность участков кожи к боли, непотопляемость в воде, принесение младенцев в жертву демонам и их умерщвление повитухами, чрезмерная сила воли женщины в процессе пыток, неспособность плакать при истязаниях плоти и т. д.
Данные труды некоторые исследователи считают первыми попытками создать религиозно-криминалистический портрет, обладающий и психологическими характеристиками. Иными словами, работа «охотников на ведьм и ведьмаков» носила прообраз (хотя и чудовищно искаженный) функций социальной психиатрии. Историк Майкл Д. Бейли, проведя исследование всех случаев судов, упомянутых в «Молоте Ведьм», заключил, что наиболее часто жертвами такого процесса становились женщины с волевыми личностными свойствами, «позволяющие себе совершать поступки, выходящие за рамки надлежащего женского приличия или выходящие за рамки традиционной женственности». Ряд исследователей-психоаналитиков считают, что в данных судах оказывались женщины с глубинным истерическим конфликтом «мужское/женское». Даже З. Фрейдом, работавшим с женщинами, страдающими истерией, в 1923 году была опубликована работа «Один случай невроза в форме одержимости дьяволом в семнадцатом веке». Негласно считалось, что именно священнослужители задолго до появления научной психологии и криминалистики являлись знатоками человеческих душ и их пороков, даже настолько чудовищных, как убийства. Психические расстройства объяснялись промыслом демонов. Такой подход не изжит и сегодня среди тех, кто склонен к «магическому мышлению».
На Руси же первые упоминания с представлениями о роли «бесов», захвативших души «несчастных», описаны уже в «Повести временных лет» (ок. 1110–1118 г.), где кроме всего прочего описываются «бесовские чудеса» волхвов и дела праведников. Следует сказать, что отношение к вопросам «одержимости» нечистыми силами на Руси всегда было куда более терпимым со стороны даже официальных органов церкви, синода, чем в Европе. И хотя в 1711 г. указом царя Петра I был создан «Приказ протоинквизиторских дел», учрежденный им орган, просуществовавший лишь 11 лет, носил скорее светское значение и имел целью надзорные функции лишь над самими священнослужителями. Однако, пытки, как инструмент дознания применяемых на определенных этапах становления следственных институтов порой были не хуже инквизиционных.
Так или иначе, линия понимания аномалий человеческой души, хорошо знакомая священнослужителям, в монастыри которых до сих пор стекается и остается там жить масса лиц, успешно или безуспешно пытавшихся справиться «с внутренними демонами» (в том числе «сексуальными»), уступила пониманию психологии девиантного и криминального поведения в рамках научного познания.
Следует сразу отметить наперед, что изучение серийных убийц всегда шло бок о бок с исследованиями аномальной сексуальности, так как именно на модели серийного сексуального убийцы легче выделить определенные закономерности психологии данных лиц, необходимые для типового портретирования.
Врачи, и далеко не психиатры, первыми стояли у истоков изучения криминального сексуального поведения в нашей стране. Так, еще в 1898 году харьковский судебный медик, доктор медицины Эмиль Федорович Беллин выпускает атлас «судебная медицина растления». Уже в конце XIX века профессор МГУ Иван Иванович Нейдинг читает курс «Судебная медицина». Уже очень скоро создаются предпосылки для объединения исследований в криминологии, криминалистике и психиатрии. Так, в 1919 г. Наркомздрав и Наркомюст в нашей стране выпускают «Положение о психиатрической экспертизе». В 1921 г. на базе Пречистенской психиатрической лечебницы создается Институт судебной экспертизы, теперь это Национальный медицинский исследовательский центр психиатрии и наркологии имени В. П. Сербского. На основе достижений и разработок специалистов данного центра будет вестись одна из основных линий понимания психологии и психопатологии преступного поведения.
Как мы увидим в дальнейшем, в нашей стране постепенно выкристаллизовались три линии изучения поведения преступника: криминалистическая, психиатрическая, психологическая. История криминалистического подхода к профайлингу в нашей стране начиналась вовсе не с изучения психологической реальности преступников, наоборот, практически до настоящего времени психологические подходы считались скорее нетрадиционными. Давайте кратко обратимся к истории светского сыска в нашей стране.
В XI–XIII веках в Киевском государстве функцию защиты прав, преимущественно феодалов, выполняли силы организованных воинских формирований. Полицейских органов как таковых еще не существовало, а розыском обидчика, причинившего вред, занимался сам пострадавший, приводя обвиняемого к органам власти как к некоему арбитру. Понятие сыска появляется значительно позже в XV веке. Вопросами расследования занимались органы местного самоуправления. В процессе доказывания могла применяться и пытка. В XVI веке из Москвы присылались «особые обыщики» по особо резонансным и массовым делам. В 1711 г. Сенат издает указ «О беспрепятственном розыске…». Сыщики допрашивали свидетелей, сопоставляли слухи, вещественные доказательства. «Лишь в 1811 году создается Министерство внутренних дел, которому предписывалась борьба с уголовной преступностью. Однако, работа по поимке преступников в данном министерстве со временем сталкивалась со все большими трудностями в связи с урбанизацией, постепенным ростом населения и другими причинами. Подход к практике сыска отражается в цитате юриста того времени Н. Селиванова, он писал: «Раз между окончанием преступления и началом действительного розыска протек сравнительно большой промежуток времени – очевидность доказательств исчезает, является туманная область гадательных предположений и в девяти из десяти случаев приходится довольствоваться упованием, что виновные подвергнутся каре божьей, а дело сдать в архив».
Для преодоления такого положения дел в 89 наиболее крупных городах российской империи были созданы сыскные отделения. 6 июля 1908 г. Был принят специальный закон «Об организации сыскной части». Специальные учебные заведения по уголовно-розыскному делу не предполагались, однако в августе 1908 года были организованы курсы для начальников сыскных отделений. При сыскных отделениях были образованы спецбюро, где имелись антропометрические кабинеты, дактилоскопические кабинеты, кабинеты систематизации сведений, начал использоваться метод «словесного портрета».
В первом развернутом определении предмета криминалистики, предложенном в 1925 г. И. Н. Якимовым, указывался предмет криминалистики – «изучение наиболее целесообразных способов и приемов применения методов естественных, медицинских и технических наук к расследованию преступлений и изучению физической и моральной личности преступника». Таким образом, уже в первом определении предмета весьма синтетической науки криминалистики прозвучал интерес не только к материальным следам в рамках дактилоскопии, трасологии и др., но и части психической реальности.
Однако, и в послереволюционный период вплоть до 70-х годов тактика психологического портретирования была еще не развита и оказывала мало влияния на расследование. Еще не было создано единой системы психологического профилирования, хотя бы какой-то внятной методологии создания психологического портрета ни у криминалистов, ни у психологов. Тем не менее, забегая вперед стоит отметить разработки основателя нейропсихологии А. Р. Лурия в нашей стране и его, так называемую, сопряженную моторную методику, которая в 1920-х годах стала отчасти прототипом для разработки полиграфа на более поздних этапах прикладных методов.
Одной из основных проблем, обеспечившей задержки в формировании знаний по криминальному профайлингу, было отсутствие у психологов, даже крупнейших специалистов, опыта работы в следственных органах, и понимания потребностей сыска. Они практически не понимали, какая информация нужна следователю. Да и сама психология после известной «Павловской сессии» до 70-х годов была в глубоком дрейфе. Попытки описания личностных свойств преступника, в контексте той или иной школы психологии, мало что давали следователю, которому необходимо было совсем иное. Ему нужна была та информация, которая поможет непосредственно сузить круг рассматриваемых версий, свести к минимуму круг подозреваемых, а в идеале, что называется знать, «куда ехать и кого хватать». Аналогично обстояло дело и в отношении психиатров советской эпохи. Те психологические портреты, которые они составляли на основании работы с материалами дел были «клиническими портретами», представляли интерес скорее для врачей, и мало что давали практику следователю. Все это породило на начальном этапе недоверие к психологическим методам профайлинга и замедлило развитие этой отрасли.
Итак, советский сыск, психиатрия как медицинская наука, психология как экспериментальная наука имели совершенно разные традиции формирования и «договориться» о том, как же выработать хоть какой-то подход к составлению психологического портрета предполагаемого преступника (ПППП), удалось далеко не сразу.
Одним из первых, кто взялся за разработку инновационного подхода в середине 70-х годов к проблеме убийств, совершенных в условиях неочевидности в СССР, был ученый-криминалист Л. Г. Видонов, ставший заслуженным юристом РСФСР, ветераном органов прокуратуры. Его прикладной «Альбом типовых версий о лицах, совершивших убийства без очевидцев» был составлен на основе порядка 1000 расследований убийств и содержал в себе статистические расчеты и анализ закономерностей времени, места, способа совершения убийства, а также личности преступника и потерпевшего. В итоге им был разработан алгоритм действий следователя для подобных преступлений. Более 40 лет Л. Г. Видонов посвятил работе в следственных органах. Его разработка типовых следственных ситуаций, связанных с убийствами в условиях неочевидности, началась, когда зарубежные специалисты поведенческого отдела ФБР только приступили к работе. Однако, поисковой профиль преступника в разработке Л. Г. Видонова еще не носил характер и методологии именно психологического портрета, а имел криминалистический подход. Разработка же психологического портрета была необходима прежде всего в отношении преступлений, характер которых указывал на наличие личностной аномалии преступника.
Разработки Леонида Георгиевича Видонова в дальнейшем, спустя 30 лет, легли в основу создания компьютерной программы для поисков серийных насильственных преступников ФОРВЕР в 2007 году (по аналогии с зарубежной ViCITAP). На основе разработок Леонида Георгиевича создавались также поисковые программы КРИМРАС, МОСС. В разработке принимал участие его последователь профессор В. Ю. Толстолуцкий. Программа ФОРВЕР была разработана в нижегородском госуниверситете Н. И. Лобачевского совместно со следственным управлением Следственного комитета РФ. В данном же университете трудилась последователь Л. Г. Видонова доктор психологических наук, профессор Е. В. Васкэ, работы которой по профилированию серийных и сексуальных убийств в условиях неочевидности являются одними из наиболее успешных и пригодных в прикладном плане для работы криминалистов и следователей.
Внедрением криминального психологического профилирования МВД России занимается с 1992 года. 28 августа 1992 года выходит распоряжение «Об использовании методов психологического анализа и психологического портрета в раскрытии преступлений», считающееся точкой отсчета в эпохе современного криминального профайлинга, где участвуют специалисты в области психологии. В НИИ МВД было создано специальное подразделение по изучению психофизиологических проблем раскрытия преступлений. Ряд теоретических и прикладных разработок в данном отделе был выполнен под руководством кандидата биологических наук, доктора юридических наук Исаевой Л. М.
Что же явилось катализатором осознания необходимости применения знаний психологии в тактике поимки серийных убийц?
Давайте вернемся в далекие 70-е годы, так как именно тогда появляется тот самый серийный убийца, заставивший следствие задуматься о необходимости изучения, собственно, личности преступника и, соответственно, психологического портрета. Им стал Геннадий Модестович Михасевич, убивший не менее 36 женщин. Да, именно с разработки психологического портрета данного преступника, а чуть позже портрета Андрея Романовича Чикатило происходит кристаллизация интереса криминалистов к возможностям криминального профилирования в нашей стране. Говоря о Михасевиче, вопрос поимки данного монстра стоил свободы, здоровья, а в двух случаях и жизни 14 невиновным, как считается «оговорившим себя» по известным причинам. Однако о значимой роли психологического портрета в случае Михасевича говорить было рано, так как специалисты со всех сторон не имели опыта, в том числе западного. Данного персонажа точнее будет назвать катализатором процесса формирования специальных структур, занимающихся профайлингом в нашей стране. Поимка преступника во многом облегчилась благодаря работе следователя Николая Игнатовича, решившего использовать и отстаивать «нестандартный метод», учитывающий индивидуальный личностный профиль преступника.
Конечно, случай Михасевича был не первым фиксированным в истории нашей страны. Еще до революции известная помещица Салтыкова Дарья Николаевна замучила и убила не менее 38 (а возможно, но не доказано, 147 крестьян), Брискорн Ольга Константиновна – 128 жертв (доказанные случаи). В начале советской эпохи: Василий Комаров – 33 случая (был активен в 1921–1923 годах), Филипп Тюрин (был активен 1945–1946 годы) убил 14, а возможно до 30 человек. В дальнейшем таких «ангелов смерти» появляется все больше в нашей стране.
Совокупно на просторах бывшего СССР за период с 70-х по начало 90-х годов активно действовали и иные серийники: А. Евсеев, Д. Гридин, В. Кулик, А. Нагиев, А. Сливко, А. Уткин и другие. Более того, как оказалось, Ростовская область – уверенно лидирует среди мест активности серийных убийц. С 1987 по 1997 год там орудовало 34 подобных душегуба. Странное скопление на данном участке такого количества монстров приводило аналитиков к идее неизвестной природной аномалии в данной местности. После перестройки появляются все новые персонажи. Наибольшее количество жертв оставили за собой: М. Попков (78 жертв), А. Пичушкин (48, а возможно 60 жертв), А. Аноприенко (52 жертвы), С. Ряховский (19 жертв), А. Рыно (37 жертв), П. Скачевский (37 жертв), С. Черный (не менее 10 жертв), Е. Чуплинский (не менее 19 жертв), И. Гайдамачук (на счету этой женщины 17 убийств), С. Головкин (11 жертв), Д. Калинин (14 жертв), Е. Лобачева (15 жертв), Н. Новоселов (22 жертвы) и др. Дело же А. Чикатило стоит особняком, о чем речь пойдет в дальнейшем.
Актуальность формирования знаний об индивидуально-психологических особенностях серийных убийц и насильников, их личностно-типологические, психопатологические особенности нуждались в понимании, осмыслении и систематизации. И следует отметить, что отечественная система профайлинга брала на вооружение и зарубежный опыт. Специалисты ВНИИ МВД по мере разработки методологии криминального профайлинга консультировались и у Кима Россмо (см. соответствующую главу) и у других зарубежных специалистов.
Тем не менее, отечественная система криминального профилирования не стала калькой с зарубежной. Отечественный подход в профайлинге нес отпечаток аналитической деятельности множества специалистов – криминалистов, психиатров, психологов, сосредотачивая в себе глубокое осмысление психической реальности серийников – он называется «смысловым подходом». Зарубежный же опыт на первый план выставляет статистические выкладки больших массивов данных для выявления типичного почерка серийников («modus operandi»). Забегая вперед скажем, что есть много разумного в предложениях Е. В. Васкэ интегрировать отечественный и зарубежный опыт, разрабатывая «корреляционно-смысловой подход» на современном этапе.
Вопрос профайлинга стал особенно остро в деле, пожалуй, самого известного «монстра» эпохи СССР Андрея Чикатило. Пик его деятельности пришелся на конец 80-х. Это был тот случай, когда сами следователи обратились к доктору медицинских наук, профессору юридического факультета Ростовского государственного университета Александру Олимпиевичу Бухановскому, позже приглашаемому, кстати, также читать лекции и для выпускников академии ФБР. В 1986 году Александр Олимпиевич по заданию капитана милиции Виктора Буракова создает «проспективный портрет» предполагаемого преступника. 67 страниц текста данного описания содержали множество деталей, способствовавших сузить выдвигаемые следственные версии. Тем не менее, это во многом был еще скорее «клинический портрет», однако, учитывая, что не было методологии составления подобных заключений, беспрецедентную жестокость убийцы, невысокий опыт поимки и отсутствие больших данных в нашей стране по способу действия серийных убийц, работа Александра Олимпиевича была, безусловно, прорывом в области психологического портретирования. Психиатру Бухановскому удалось «разговорить» Чикатило, тем самым не дав ему возможность вновь уйти от поимки, так как на момент их беседы формально срок его задержания истекал. Ценность же портрета Александра Олимпиевича была отмечена во многом уже постфактум, когда Чикатило дал признательные показания. На момент разработки портрета Чикатило не было даже термина «серийный убийца», тем более его более или менее четкого определения. Александр Олимпиевич поначалу отказался от работы со следствием, так как данный контингент не был в поле его научных интересов, он разрабатывал проблемы транссексуалов. Кстати, из-за этого сам Бухановский тоже был под подозрением, так как одной из версий следствия была трансплантация органов убийцей. Увидев жестокость, с которой действовал убийца, психиатр взялся за дело. Бессонные ночи, таблицы, возможные алгоритмы, многое пришлось делать впервые. Была предложена операция «манок», в виде «ловли на живца». Из-за версии, что убийца ищет психически неполноценных людей, Александр Олимпиевич поместил оперативную сотрудницу в клинику душевнобольных, чтобы та лучше «вошла в роль». Однако операция не сработала. Было множество версий, под подозрение попадали множество невиновных людей. Подтвердилась же модель психических особенностей убийцы. Впоследствии она много обсуждалась и называлась «феномен Чикатило». Александр Олимпиевич пришел к выводу о наличии органического заболевания мозга, постепенно изменившего личность предполагаемого преступника. По признанию самого Бухановского после описания им того, каким представлялся врачу образ задержанного, его детство, условия семьи, черты личности, тот расплакался как ребенок и постепенно вышел на откровенный разговор со множеством деталей. По мнению Бухановского А. Чикатило следовало бы признать ограниченно вменяемым (часть вменяемости) и соответственно ему надлежало отбывать наказание в местах лишения свободы под присмотром психиатра и проходить там принудительное лечение. Тем не менее Бухановский не был тем лицом, которое проводило экспертизу в институте Сербского, где А. Чикатило был признан вменяемым (но это не означает психически здоровым). Это означало, что он понесет наказание по всей строгости. Действительно, идея научного исследования мозга Чикатило после казни была интересна, по некоторым данным, из Японии и от лаборатории Александра Олимпиевича тоже поступало такое предложение. Однако судебные и исполнительные органы отказали в этом случае, ссылаясь на строгий протокол казни – выстрел в голову. В целом, к «феномену Чикатило», по мнению А. Бухановского привело три источника факторов: органическое поражение головного мозга, искаженная психосексуальная сфера (парафилия), и далее стойкое изменение личностных черт и установок.
Научные изыскания А. Бухановского продолжает его дочь, кандидат медицинских наук Бухановская Ольга Александровна также на базе «Лечебно-реабилитационном научном центре «Феникс» в Ростове-на-Дону. Ее фокусом исследования были проблемы гендерной идентичности, а также изучение феномена садизма при агрессивных насильственных преступлениях, в том числе роль алкоголизации в них. Она исследует как стабильные формы садистических влечений, так и усложняющиеся со временем. Указывает, что стабильные формы садизма, являются более или менее длительным первым этапом усложняющихся и утяжеляющихся со временем форм. Указывает на роль «сексуального импринтинга» (одномоментного впечатывания в память) играющего роль в формировании искаженных влечений. Как и крупнейший советский сексолог Г. С. Васильченко, она приходит к выводу о дизонтогенетической (т. е. нарушенной индивидуальной программы развития) природе сексуального садизма. Также Ольга Александровна применяет нейровизуализацию мозга данных пациентов, выявляя конкретный материальный субстрат, формирующий неблагоприятный биологический контур. Она приходит к выводу, что у подавляющего большинства серийных сексуальных садистов нет грубых психических расстройств (психозов), однако, часто имеется алкоголизм и парафилии (стойкие навязчивые влечения к аномальному объекту, соответствующие клиническим критериям). Садистическое расстройство подчиняется логике развития заболевания: латентный этап, связанный с воспоминаниями, специфическими фантазиями, инициальный этап, сопровождающийся как правило навязчивым зоосадизмом и развернутая клиническая картина в виде крайней жестокости по отношению к людям имеющая черты зависимого поведения. Слово «зависимость» здесь имеет также вполне клиническое значение, то есть такое лицо периодами впадает в особое «патосексуальное состояние», со всеми психофизиологическими изменениями организма, требующего «дозу» (может болеть голова, подниматься температура, невыносимое ощущение дискофморта), до тех пор, пока состояние не «обнулится» в акте крайней жестокости по отношению к жертве, после чего влечение на время утихает, а физиологические вегетативные реакции приходят в норму. Эта парафильная разрядка не имеет практически ничего общего с нормальной сексуальной разрядкой. Если личность при этом алкоголизируется, то алкоголизм имеет раннее начало в подростковом возрасте, принимает аномальные формы опьянения (опять же в силу некоторых органических нарушений мозга). Однако, как мы увидим далее, далеко не все серийные убийцы во время парафильного акта находятся в состоянии алкогольного опьянения, вероятно, по причине страха потерять контроль и оставить криминальные следы.
Продолжая линию научных изысканий семьи Бухановских, работает и другой специалист – доктор психологических наук О. Ю. Михайлова. Она формулирует модель многоуровневых детерминант серийных сексуальных убийств в системе «личность-криминальная ситуация». При разработке модели, она с одной стороны, опирается на разработки А. О. Бухановского, а с другой берет за основу фундаментальные принципы так называемого «деятельностного подхода» в психологии, где выстроена логика взаимоотражения личности и ее деятельности. О. Ю. Михайлова выделяет ряд общих прогностических факторов, способствующих формированию серийного сексуального убийцы: определенная степень церебральной органической симптоматики, патологизирующий стиль воспитания (жестокое обращение, гипер и гипо-опека, отверженность и тд.), проблемы и трудности коммуникации (со сверстниками, лицами противоположного пола), фрустрированность психосексуальной сферы.
Как мы уже упоминали, количество серийных убийц в период с 70-х по 90-е годы невероятно выросло. В связи с потребностью в поимке столь обширного поля серийных убийц за работу постепенно берутся ряд специалистов в нашей стране, внося каждый свой вклад в научно-практическую разработку проблемы криминального портретирования для нужд оперативного работника. В рамках института Сербского работают ряд талантливых специалистов: Антонян Юрий Миранович, профессор высшей школы МВД, начавший карьеру еще в 1957 году. Его сферой научных интересов служит личность преступника. В 1970 году он защищает докторскую диссертацию на тему «Социальная среда и формирование личности преступника». Те из читателей, кто интересуется криминологией и криминальной психологией, безусловно, множество раз сталкивались с его прекрасными научными трудами, которых в общей сложности не менее четырехсот. Также в институте Сербского проблемой понимания личности преступника и ее аномалий занимаются такие крупнейшие ученые психиатры как А. А. Ткаченко, Г. Е. Введенский, Б. В. Шостакович, и др., развивая понимание феномена так называемого парафильного поведения, расстройств идентичности, нарушений психосексуального развития, о чем речь пойдет в отдельной главе, посвященной различным видам судебных экспертиз.
Развитие криминального психопрофилирования в нашей стране шло в первую очередь среди специалистов нескольких ведомств: 1) ВНИИ МВД России (существующий с 1945 года) 2) Академия управления МВД России (существовавшая под другими названиями с 1929 года).
С 1992 года при ВНИИ МВД России был организован «Отдел по разработке проблем психолого-криминалистического обеспечения раскрытия тяжких преступлений». С 1992 до 2003 года им руководил полковник милиции А. Скрыпников, кандидат медицинских наук. Под его руководством разрабатывается психологическое портретироваие, полиграфология, гипнорепродукция. Под крылом данного отдела были собраны талантливые психологи, психиатры, криминалисты. В области гипнорепродукции следов памяти работал и Гримак Л. П. С 2016 г. на ВНИИ МВД России возложена функция координации научно-исследовательской деятельности в органах внутренних дел. Позже «отдел по разработке проблем психолого-криминалистического обеспечения раскрытия тяжких преступлений» был распущен. Множество задач в настоящее время находятся подведомственно Следственному Комитету РФ.
Позже А. Скрыпников перешел работать к руководителю управления центрального аппарата следственного комитета России Шкрябачу Сергею Яковлевичу, который в свою очередь организовал технико-криминалистическое управление Главного управления криминалистики. Шкрябач в итоге объединил в одну команду специалистов из института Сербского, ВНИИ МВД России и Академии управления МВД России, которые регулярно собирались для помощи в оперативно-разыскных мероприятиях, решая вопросы высокой сложности. Сотрудники С. Я. Шкрябача выезжали на самые резонансные дела, обучали студентов-юристов, передавали опыт младшим коллегам.
К каким же выводам пришли специалисты за первое десятилетие работы отдела ВНИИ МВД России? В этой связи следует упомянуть ряд крупнейших фамилий.
Кандидат юридических наук В. Н. Тележникова уже в конце 90-х годов указывает на ряд важных закономерностей в поведении серийных насильников и убийц. Ряд из них согласуется с выводами, которые делал А. Ю. Бухановский при разработке психосексуальных особенностей А. Чикатило. Так, Вера Николаевна прямо указывает, что в большинстве случаев это вменяемые люди, однако, имеющие психосексуальную патологию, зависимые от функциональных состояний их патосексуальной сферы, что является ключевым фактором многоэпизодности. В их биографии уже имелись криминальные эпизоды.
Вера Николаевна также подчеркивает, что их криминалистические характеристики, взятые без учета психологических, патосексологических, психиатрических непосредственно не выводят оперативника на виновного. Анализируя англо-американский опыт, она также приходит к выводу о тесной связи и проекции личностных и патосексуальных состояний на характер криминалистических следов. Указывает на многоуровневость данных связей. Тележникова работает над выделением криминалистических следов, четко указывающих на серийность насильственных преступлений: насильственный половой акт в отношении незнакомого лица, частичное или полное обнажение жертвы, отсутствие интереса к внутреннему миру и личности жертвы, стереотипность ранений, ранения в пах и область половых органов, семяизвержение во время убийства или истязаний, немотивированная жестокость и другие. При ней во ВНИИ МВД России уже появляются очерченные методики и алгоритмы составления психологического портрета для нужд следствия. Причем согласно предложенным этапам портретирование не заканчивается на реконструкции действий или типологии предполагаемого преступника, а характеризуется выработкой рекомендаций и помощи со стороны психолога по поимке и допросу задержанного лица. Вера Николаевна также выделяет два типа серийных убийц – «планирующий нападения» и «внезапно нападающий», более всего соответствующих описанию «организованного» и «дезорганизованного» преступника по классификации поведенческого отдела ФБР. Кроме того, выясняются возрастные закономерности динамики подобных преступлений. И тут специалисты разделили их на три группы. Во-первых, те, кто дебютируют в 15–17 лет, совершают нападения на соседей и родственников, а после колонии возвращаются к серийным убийствам уже в 30–33 года. Серийники, дебютирующие в 23–27 лет начинают с серии изнасилований или развратных действий, которые трансформируются в серию убийств. Те же, кто дебютировал в 37–40 лет сразу реализуют серию убийств. В. Н. Тележникова выделила еще закономерности: часть «монстров» предпочитают серию из единичных эпизодов с перерывами между ними, часть действует как бы «запоями», где в период активности преступника совершается сразу одно за другим нападения за короткий промежуток времени, после чего следует перерыв. Также она подчеркивает наличие у данных лиц проблем с половой идентификацией и дисгармонии в отношениях с родителями в раннем детстве. Указывает на необходимость создания специального банка данных серийных сексуальных убийц, что помогло бы повысить раскрываемость, или даже действовать на опережение при поиске данных лиц в больших городах. Компьютерная программа, которая внедрялась для данных целей называлась АСС «Сериал-2».