Николай Фёдорович Шахмагонов
Гроза над озером
Ночные гостьи
Всё прошло, как сон. Дурной о посещении города детства, и чудный об отъезде из него. Дорога до Москвы показалось сказкой. Сказочными были и наши отношения с Наташей, которую я увёз из энска. И ничто не предвещало никаких драм. Любовь, что долго хранимая нами где-то в самых дальних уголках души, вспыхнула с новой силой, с той юношеской силой, которая связывала нас в те далёкие и счастливые годы.
Но словно злой рок преследовал меня.
После того происшествия, о котором рассказал в предыдущей книге «Месть рогоносца», я уже решил оставить свою работу, но нужно было закончить какие-то дела, съездить в какие-то важные командировки. Но однажды, вернувшись домой после долго поездки, я нашёл дома не Наташу, а странную и, увы, категоричную записку от неё. Я долго время так и не смог вникнуть в смысл написанного. Понятно было лишь одно – она уехала и уехала навсегда. Не скоро я узнал причину, но, об этом позже. А пока всё же не о любви, пока о том деле, которому я продолжал служить, хотя драму, пусть ещё и не состоявшейся, но готовой вот-вот состояться семьи, не поторопила меня с решением уйти в глубокий творческий затвор в глуши, причём в глуши необыкновенно живописной, неповторимой, в краю озёр Валдая, которую заслуженно называли вратами рая.
Несколько весьма удачных завершающих мою работу в детективном агентстве дел, позволили приобрести приличный домик на берегу озера, уединившись в котором я и решил окончательно отойти от своей профессии, кстати выбранной мной, правда, давным-давно, ещё в годы офицерской молодости, неподалёку от этих мест. Но разве от таковой профессии можно уйти, разве можно от неё скрыться? То, что случилось со мной, здесь, на берегу живописного озера, показали, что нет – это невозможно.
А ведь неповторимая природа Валдая располагала только к творчеству и ему одному. Впрочем, о творчестве, которое тоже сыграло свою роль в упомянутых событиях, ровно, как и о драмах, несколько позже, а пока о том, с чего всё начиналось, ну и о природе, конечно.
Я полюбил этот край, великолепный в любое время года, а особенно летом, особенно в летние вечера, когда закатный огонь разливается над озером, и кажется, что вода пламенеет, а огненный луч солнца разрезает её гладь, хорошо посидеть с удочкой на берегу, послушать тишину. Любопытно в этот час понаблюдать за тем, как уточки со стайками утят устраиваются на ночлег в прибрежных камышовых зарослях, как, то там, то здесь расходятся круги от всплеска запоздалой рыбы.
Я любил встречать рассвет на озере, любил любоваться закатным пожаром. Но что бы встретить закат, приходил на берег заранее, лишь спадёт жара, и первые дуновения лёгкого ласкового ветерка освежат прокалённый за день воздух.
Вот и в тот памятный для меня вечер занял я одно из своих излюбленных мест. Поближе к дачному посёлку устроился – не хотелось забираться далеко, потому что с полудня уже погромыхивало за горизонтом, и пока ещё не удары, а негромкие далёкие трели, постепенно приближались к озеру.
Неожиданно предгрозовую тишину разорвал гул моторной лодки. Издалека она шла – лодка эта – пожалуй, что с противоположного берега. Тот берег был менее обжит, пообезлюдели старые деревеньки, поразрушились. Правда, в последние годы наметился какой-то пока ещё малозаметный перелом.
Поехали люди в края эти живописные, хотя и не везде ещё были условия для жизни, но поехали. К примеру, не в каждом подобии деревенек восстановились магазины, даже самые элементарные, типа старых, знаменитых Сельпо.
«Верно, кто-то опять в поселковый магазин спешит», – решил я, услышав гул мотора, и не ошибся.
Моторка причалила у мостков, и две молодые женщины в спортивных костюмах, помогая друг другу, выбрались на берег и, оглядевшись, направились ко мне.
Я был на таком удалении от мостков поселкового причала, которое позволяло ловить рыбу без помех, а потому они, ещё издали, не тратя время на то, чтобы подойти ближе, крикнули:
– Простите, пожалуйста, вы не скажете, магазин ваш поселковый сегодня открыт?
– С утра был открыт, а там, кто ж его знает? – ответил я.
– Тогда гляньте за лодкой нашей, если, конечно, не затруднит? Мы добежим до него…
– Пригляжу…
А вдали громыхало всё громче, и небо потемнело над озером, и озеро потемнело под свинцовым небом, приняв тёмно-зелёный цвет.
Вот ведь интересно: при разных грозах и цвет у озера разный. Удивительно, почему так? Грозы, кажется, всегда почти одинаковые? Нет, это не верно. Грозовые тучи весьма и весьма отличаются одна от другой, а другая от третьей.
Вот уже на самом горизонте располосовали небо ослепительные стрелы, вонзаясь в водную гладь. Куда конкретно, отсюда не видно. Далеко. Но гром по-над водой долетал, как казалось, быстрее, громче и раскатистее.
А приезжие незнакомки задерживались. Что можно было предположить? Да самое обыкновенное. Надпись на дверях магазина. «Ушла…» Да только не на базу, как в городе принято. Здесь базы нет. Ещё посторонних дурить можно, а как со своими – местными – быть? И что вы думаете? Ну, конечно же нет-нет да появлялась надпись, ныне модная в городе – «технический перерыв 15 минут». И весь фокус в том, что, когда бы ни пришёл покупатель, он вовсе не знает, в котором часу начался этот самый «технический перерыв», и когда он окончится, то есть откуда отсчёт вести пятнадцати минутам.
Если незнакомки, оставившие мне под охрану лодку, попали на «пятнадцатиминутный» перерыв в местном магазинчике, то и ждать их назад было ещё рано, хоть и прошло уже около получаса.
Меня обеспокоило другое – как пересекут они озеро в грозу на моторке своей? Скажете, какое, мол, мне дело? Ведь увидел я их впервые, и вряд ли когда-то увижу ещё. Но, с другой стороны, мы же все люди! Как не волноваться о ближнем? Слабые существа, женщины, прекрасные создания – а это, как я заметил, даже издали, были без преувеличения существа прекрасные – и одни на старенькой лодке бросятся в бушующий океан воды и огня! Молнии над озером чего только не выделывают в сильную грозу. Завораживают их смертельные номера!
«А ведь блондинка, пожалуй, просто неотразима! – подумал я. – Хотя и брюнетка симпатична!»
И всё-таки, особенно приглянулась именно блондиночка! Но как познакомишься? Сейчас умчатся на своей моторке.
Когда тучи закрыли полгоризонта, мои незнакомки, наконец, появились. Они бежали к берегу, словно кто-то гнался за ними. Понятно кто, вернее, что – гроза гналась! Она заявляла о себе уже достаточно шумно и грозно. И давно уже пляж опустел. Небольшой, поселковый. Все, кто любил долго греться на берегу, разбежались по домам. Да и я бы ушёл, наверное, если бы… Если бы не столь неординарные обстоятельства – как никак охранять лодку мне доверили.
– Ой, задержали мы вас, извините, – крикнула издали подруга приглянувшейся мне блондинки.
Она была несколько более разговорчива.
Я ответил:
– Да что уж там. Мне до дому два шага. Добегу. А вы как? Гроза не беспокоит? Не боитесь в такую-то погоду? Смотрите, как раз со стороны озера надвигается, – предостерёг я на всякий случай.
Признаться, мне уже порядком надоело сидение на берегу в ожидании, когда грянет. Гроза-то ведь долго может запрягать, да быстро ехать. Как бы не наехала со всею своею силой.
– А что делать? Бог не выдаст – свинья не съест, – ответила подруга блондинки, чем признаться, не очень мне понравилась.
Как-то не звучат в женских устах грубые слова. Хочется, чтобы уста женские источали изящные фразы. Но, увы, в наш век это большая редкость. Хотелось мне услышать, какова речь у блондинки. Конечно, блондинок иногда укоряют в отсутствии интеллекта. Но это, пожалуй, не совсем или далеко не для всех справедливо. Мне вот лично блондинки очень даже нравятся, особенно с глазами голубыми, да ножками, как говорится от ушей растущими.
Я уже давно начал собирать снасти, и теперь закончил эту важную работу. Любил принести и поставить на место всё в полном порядке и готовности к следующему выходу.
Подошёл к красавицам-незнакомкам, чтобы помочь, если потребуется. Сделали покупок они немного, всего один рюкзачок. Правда набит он был прилично, и, судя по тому с каким трудом пыталась положить его в лодку брюнетка, чем-то тяжёлым.
Я хотел помочь погрузить эту поклажу, но девушка как-то очень поспешно отстранилась и не позволила даже притронуться к нему, на что я в тот момент особого внимание не обратил. Мало ли, может, приняла за попытку ухаживаний.
Незнакомки заняли места. Брюнетка сразу взялась за руль моторки – моторка была хоть и видавшей виды, но всё же с зачатками некоторого комфорта – не нужно было сидеть на корме, покручивая ручку управления вместе с навесным мотором. И заводилась уже ключом, почти как автомобиль.
Вот этот самый ключ зажигания она и вставила, в панель, чтобы завести мотор, ну а я, видя, что они решились плыть, уж уйти собрался, потому что раскат грома прогремел почти над головой. Что ж коли хотят отправиться в путь в этакую непогоду – дело хозяйское, да и как их остановить и что им предложить?
Сделал несколько шагов и услышал чуть ни вопль отчаяния брюнетки, колотившей руками по рулю и восклицавшей:
– Ну что такое?! Опять не заводится.
Я остановился, наблюдая за тем, как она открыла мотор, повозилась с ним и затем снова попыталась завести его, но не тут-то было. бесполезное жужжание не завершилось желанным рокотом.
А гроза совсем не собиралась ждать, когда незнакомки мои справятся с движком. Стихия не дремлет, стихия не ждёт. И нынче она нависала над озером и уже готова была нависнуть над посёлком, грозя и предупреждая о своём неотвратимом наступлении.
Предгрозовой порыв ветра согнул прибрежный камыш, полетели былинки, стебельки, быстрее побежали волны к берегу, накатываясь на песок. Рассыпались чудесные волосы прекрасной блондинки. Волнистые, они заиграли на ветру.
И я решил:
– Ну, вот что, прекрасные дамы, собирайтесь, и ко мне домой. Переждать надо… Никак нельзя в озеро выходить, да с таким мотором. Бросьте, бросьте…
И, видя, что брюнетка, метнув на меня недовольный взгляд, продолжила попытки завести лодку, припугнул:
– Ну и заведёте, а дальше что? Заглохнет посреди озера. Тогда как добираться будете?
Упрямая брюнетка вытерла лоб тыльной стороной ладони и посмотрела на руку, почувствовав видно первые крупные капли дождя.
Дождь оставил отметины и на песке. И вот уже поднялись близ берега на успокоившейся вдруг поверхности озера крохотные фонтанчики.
Я крикнул, потому что раскаты грома уже не давали возможности говорить спокойным голосом:
– Ну, быстрее же. Сейчас ливанёт…
Помог обеим выбраться из лодки, схватил рюкзачок, который действительно оказался неожиданно очень тяжёлым для скромных своих размеров, и мы побежали к посёлку… Брюнетка снова попыталась завладеть ношей, но я предложил ей побыстрее бежать к моему дому.
И тут грянуло! Да как грянуло! Над головой, словно колесница промчалась от одного края горизонта, до другого. Да не просто по дороге ровной, по булыжной мостовой пронеслась, гремя всеми колесами. Где-то неподалёку с шипением врезалась в воду огненная струя. Незнакомки мои аж вскрикнули с испугу. Да и мне, признаться, было не так что б весело, и я чувствовал себя не совсем беззаботно.
Вот и мои ворота. Открыл калитку, встроенную в них, пропустил вперёд своих спутниц. Мой пёс Тишка только голову из будки показал в своём вольере, в который лупил косой ливень, и тут же, увидев, что незваные для него гости, явились вместе со мной, предпочёл убраться в своё добротное жилище.
Мы вбежали на веранду и перевели дух.
– А как же лодка? – вспомнила брюнетка.
По именам я их всё ещё не знал до сих пор.
– Никто здесь вашу лодку не тронет, – успокоил я. – Прикрепили надёжно? Не унесёт?
– Вроде бы надёжно.
– Ну и не волнуйтесь. Завтра будет день, будет пища. Разберусь с вашим мотором. А нет, так попрошу кого-то из здешних Кулибиных.
Мы все были мокрыми до нитки.
– М-да, – промычал я. – Плохо дело. Не заболели бы.
Дождь-то лил как из ведра, а с дождём и прохлада подкралась. Я пригласил нежданных гостей в дом. Сказал:
– Самовар бы сейчас, да куда там под дождём. Обойдёмся чайником. И камин затоплю.
Они стояли посреди большой комнаты первого этажа, служившей гостиной, и боялись даже присесть, поскольку с них текло и капало так сильно, что на полу образовались маленькие лужицы.
– Ну что ж, сейчас принесу то, что есть… Пару халатов найдётся точно, да и ещё что-то… Чаем согреетесь, а потом, если утихнет, баньку затоплю, как профилактику против простуды.
– Мы даже не познакомились. Как называть вас, драгоценный наш избавитель? – очень приятным языком, мелодичным голоском спросила блондинка.
– Как меня называть? Да так и зовите… избавителем. Шучу… Алексеем меня зовут, Алексеем… Впрочем, давайте без отчества обойдёмся. Идёт? А вас?
– Светлана! – сказала блондинка, чем меня очень обрадовала, поскольку, что греха таить, люблю имя.
– Надежда, – назвалась брюнетка.
Она была несколько погрубее Светланы – волевая барышня, решительная. Да и взгляд дерзкий, цепкий. Посмотрела, и как душу вывернула. Ещё раз – и в глубину проникла.
– Ну, вот что, девочки, айда за мной, – весело сказал я, – Переоденетесь наверху.
Они безропотно подчинились, и вскоре получили по халату, ну и по спортивным трико. Вполне понятно, что другого я им предложить ничего не мог. Это вам не кладовая роты армии США, где хранят как зеницу ока дамские предметы туалета, то ли для себя, то ли для возможных партнёров, именно партнёров, а не партнёрш. Я же холостяковал, и выбор в моём гардеробе на прекрасных представительниц прекрасного пола рассчитан не был.
Главное, одеть Светочку и Надежду во всё сухое. Не хватало, что б ещё заболели. Их присутствие меня не только не тяготило, а напротив, начинало вдохновлять и радовать.
Отправил я их ванную комнату, чтоб могли и промокшую одежду как-то по-своему привести в порядок, да хоть посушить повесить, что утром надеть можно было.
Когда переоделись и вернулись в гостиную, я более внимательно рассмотрел Светочку. Стройна, мила, лицо чистое, до невероятия привлекательное. Скажете, штамп? Так ведь, если б некрасива была, то и не писал бы о том, что случилось со мною в тот вечер, да и в ночь, за ним последовавшую.
Надежда тоже ничего так, но именно ничего – то есть ничего особенного. Далеко не дурнушка, но её красота – причём, красота, определение не натянутое – казалась холодной, как до сих пор ливший за окном хоть и летний, но совсем не тёплый дождь.
И при всём при том, если Светочка держалась очень скромно, то Надежда вела себя более чем раскованно, и взгляды её в мою сторону иногда озадачивали.
Чайник давно вскипел, но мне показалось, что маловато горячего чая, и я поставил на стол бутылочку водки. Мог и шампанское выставить, и вино хорошее, но… Пожалуй, сейчас более к месту была водка, не как средство для опьянения, а как для оздоровления. Кто-то скажет, мол, всё чепуха, да вот практика показывает, что, порою, и не совсем чепуха. Так-то я, в жизни обычной, не любитель, а здесь – случай особый.
Ну и закуску поставил соответствующую этому в данной ситуации вполне оздоровительному продукту…
Света и Надежда переглянулись. Поймав их взгляды, я, конечно же, упомянул о наличии у меня в холодильнике и других видов алкогольных напитков, но все единодушно пришли к выводу – мой выбор более рационален.
А за окном всё гремело и бушевало. Обычно гроза проходит быстро, но в тот вечер она то наступала и, казалось, зависала над посёлком, то удалялась в лесные массивы. Затем новые тучи являлись над озером, и начинался новый штурм с громовыми раскатами, подобными огневой подготовке, затем прорыв, затем овладение новыми и новыми рубежами, и опять-таки отход на пополнение сил, и на краткую передышку.
– Ну что ж, – начал я. – Самый оригинальный тост скажу, причём весьма редкий: за знакомство!
– Ну а нам остаётся выпить за избавителя нашего от грозы! – ответила Светлана.
– И от путешествия под молниями по озеру, – прибавила Надежда, снова взглянув на меня весьма откровенно.
Обратил внимание на то, что Надежда сходу рубанула не слишком маленький бокальчик. Не слишком малый потому, что мензурками в общем-то не лечатся. А может, и лечатся, да я не знаком с таковой методикой. Светлана отпила чуть-чуть и поставила бокал.
Я постарался придумать какое-то себе дело, ну хотя бы принести что-то к чаю, чтоб дать своим гостьям поесть без стеснения. Вернувшись, снова наполнил бокалы – свой и Надежды до краёв, а в Светином лишь пополнил лекарственный уровень.
Потребовал, чтобы подкрепились. Всё же водка, а значит надо серьёзно закусывать.
Напомнил о закуске, потому что Надежда выпивала резво, и видно было, что пьянеет. А потом стала клевать носом. Путь сюда, наверное, был не близким, да и здесь понервничать пришлось.
Указал Надежде её комнату на первом этаже. Куда уж ей было на второй-то этаж. Пошёл провожать, при этом не мог не обратить внимание, что она ухватила свой рюкзачок, хотя, казалось, что же ему могло сделаться, если бы и остался там, где его положили, зайдя в дом. Неужели бы я позарился на их продукты?! Впрочем, её дело. Пробормотала, что в карманчиках какие-то принадлежности для неё важные.
Когда пропускал вперёд в открытую дверь, она вошла и, то ли действительно споткнувшись, то ли, сделав вид, повисла на мне. Я с трудом оторвал её от себя, усадил на приготовленную постель и поспешно вышел из комнаты.
– Ну а вас размещу на втором этаже, если не возражаете, – сказал я Светлане. – Наверное, утомились?
– Да, конечно, но не так, чтобы очень, – сказала, помявшись и тут же несколько озадачила: – Если можно вас попросить…
– Слушаю. Конечно можно…
И попросила:
– Там, наверху, в вашем кабинете книги. Я случайно заметила их в приоткрытую дверь. Можно взглянуть? Просто обожаю рассматривать библиотеки.
– С большим удовольствием покажу, – сказал я и, не поверите, приятное тепло разлилось по всему телу. Не от водки – нет. Оттого, что предстояло общение с этой прекрасной Светочкой.
Но, но… Не подумайте чего-нибудь этакого, скажем, дурного или мятежного – вовсе никаких планов. Да и не было у меня опыта такого вот странного, скороспелого общения.
Поднялись мы на второй этаж. Из кабинета открылся вид на озеро. Дождь прекратился, и в разрывы облаков вырвалось солнце. Его закатные лучи прочертили кинжальный след от горизонта до нашего берега. Правда, сам берег, сам урез воды был скрыт от глаз шапками деревьев, в эти минуты поблескивающих то здесь, то там капельками воды, что собралась на отяжелевших листьях.
У Светланы был необыкновенно смешной вид. Трико из-под халата, в который ей можно было обернуть два раза. А под халатом, под моим халатом, который она тщательно запахивала… Что было там? Да ничего… Ничего не нашлось в моём гардеробе, кроме трикотажных брючек.
От мыслей о том, что находится там, под халатом, у меня, признаться, дух перехватило.
Она заметила замешательство, видно, догадалась, что мысли мои весьма и весьма мятежны, и поспешила заговорить о книгах, что были перед ней на полках.
Я отчего-то разволновался, причём очень разволновался! А вдали, словно незримо связанный со мною, полыхал необыкновенный закат. И тучи отступили, и пурпурное солнце, перед тем как нырнуть окончательно в водную гладь, посылало своё последнее прости взбудораженной грозой природе.
Но если закат догорал, во мне возгорался рассвет, будоражащий всего меня – рассвет чего-то необыкновенного и отчасти позабытого.
– Кто же вы и откуда, моя прекрасная дама? – спросил я и выдал хрипотцой в голосе своё волнение.
– Я? – удивлённо спросила Светочка. – Вы хотите это знать? Вам это интересно?
Отвечать ей не стал, а просто очень выразительно посмотрел на неё. Так выразительно, что она несколько смутилась и даже покраснела. Румянец на щёчках сделал её ещё прекраснее. У меня даже сердце забилось. Вот она, рядом – только руку протяни. И ведь не спешит удалиться спать, книги рассматривает, будто действительно они ей интересны. А может? Но нет, это уже слишком. Нет, нет – вряд ли интересен ей я. Очень вряд ли. Сколько ей лет? Нет, не могу определить точно. Вероятно, за тридцать или чуть меньше тридцати? А я-то, я – военный пенсионер. Правда, молодой военный пенсионер, покинувший службу ради Его Величества Творчества. Ну и тем более… Что во мне её привлечь может? Мимолётный флирт. А отчего бы и нет – ныне молодежь шустрая.
Мы снова обратились к книгам. Стояли рядом, совсем рядом. Я ощущал эту её близость, близость от слова близко. Я чувствовал аромат её прекрасных, волнистых волос. Так и просились сравнения: волнистых как под ветром рожь. И складывалась фраза – «чтобы кудри были светло-русы и волнисты как под ветром рожь». Так я писал в стихах, мечтая о такой. И вот теперь, казалось, мечты сбываются.
А Светлана, то внезапно замолкала, переводя с книжных полок на меня свой быстрый, обжигающий взгляд, а то снова пыталась что-то говорить, но тоже, как и я, не умела скрыть волнения. Она могла отойти. Просто под благовидным предлогом сделать шаг в сторону, но не делала этого шага и оставалась всё так же рядом, совсем рядом со мной.
– Так вы расскажете о себе, хотя бы немного, хоть чуть-чуть, – снова спросил я. – Откуда вы?
И она ответила:
– Из Москвы. Просто приехала в гости к Надежде. Мы с ней познакомились недавно, на отдыхе. Она здешняя. В посёлке живёт, что за озером. Ну а на озеро к бабушке в небольшую деревушку приезжает. Славная такая деревушка. Домов-то, – она прикинула, вспоминая: – и двух десятков не наберётся. Магазина путного нет. А тут ягоды поспели, вот Надежда и сказала, что бабушке сахар потребовался, чтоб варенье варить. А в палатке его вроде как разобрали. Вот, взяли у соседей лодку, да так неудачно… Хорошо мобильники теперь в деревне есть. Надежда сообщила, пока мы тут у вас переодевались, что вернёмся завтра. А вы? Кто вы, наш чудесный избавитель?
Я коротко поведал о себе. Рассказал, где учился, где служил. Почему оказался в этих краях.
– А жена вас часто здесь навещает? Гляжу женской руки не очень-то заметно.
– Нет, мы расстались. Так вот случилось, – сообщил я. – Ну да это не интересная история.
– А всё же? Что случилось, почему расстались? – стала расспрашивать Светлана, проявив удививший меня интерес.
– Тогда сначала я спрошу. Как вас муж в такую глушь отпустил? – тоже ведь вопрос дал не просто так – решил таким образом выяснить её семейное положение.
– Теперь уж нет мужа, – она улыбнулась и прибавила, – И тоже вспоминать не хочется, по крайней мере, сейчас.
– Знаете, – предложил я. – Давайте этой темы и вообще никогда не касаться. Всё… Что было, то прошло. Что будет, то будет – то уже наше, наше и только наше.
– А почему вы решили, что будет что-то? – слегка покраснев, спросила Светлана. – Мы знакомы-то с вами всего, – она прикинула, – не более двух-трёх часов.
– Хочется, чтобы было. Очень хочется, – проникновенно и искренне сказал я и осторожно коснулся её руки.
– Странно, – проговорила она, высвободив руку и сделав полшага в сторону. – Очень странно. Так быстро не бывает, – и поправилась, – Не может быть так быстро.
Я сделал те же полшага к ней и снова взял её мягкую руку.
Она опять отодвинулась от меня и воскликнула, указывая на то, что открывалось за окном:
– Ой! Смотрите, как красиво, как замечательно красиво!
– Любуюсь этой красотою днями напролёт, – ответил я, продолжая приближаться к ней, слегка отступающей к окну, прибавил: – Один любуюсь!
– Давайте выйдем, прогуляемся до озера. Полюбуемся вдвоём. Заодно и лодку посмотрим, – поспешно предложила Света, видимо, желая прекратить мои робкие приближения.
Пришлось повиноваться.
Мы вышли во двор. Дождь закончился, но было сыро кругом. Лужицы поблескивали в свете фонарика на крылечке. Вдали погромыхивало – гроза уходила медленно, ворчливо урча.
Тишка выбрался из конуры, и отчаянно размахивая хвостом стал требовать, чтобы его выпустили из вольера.
– Подожди, Тишка, – сказал я. – Кругом грязь непролазная, только вымажешься весь и нас лапами вымажешь. А мы чуточку пройдёмся. До озера. Посмотрим, не унесло ли моторку?
Тишка обиженно взвизгнул и скрылся в конуре.
– Какой умница, – сказала Светлана. – Словно всё понял, что вы ему сказали. Взяли бы с собой?
– Не даст погулять, – сказал я весело. – Понравились вы ему, вот и будет всю дорогу в любви объясняться, запачкает лапами.
Спустились к озеру и долго стояли на берегу, очарованные озёрной гладью, которую постепенно окутывал призрачный полумрак короткой и светлой в этих краях летней ночи. Тучи ушли. Вызвездило небо, а небо вызвездило озеро. Мглистый млечный путь сделал мглистой зеркальную поверхность, освещённую выглянувшей луной.
– Вы сказали там, в кабинете, – робко начала Света. – Вы сказали, что-то о будущем. Вы действительно считаете, что вот такая, случайная встреча может оставить в сердце след?
– Как знать? – задумчиво проговорил я. – Ведь знакомство может продолжаться месяцы, даже годы, ну там два или три года, но, если приведёт к соединению судеб, не даст счастья. А можно увидеть раз, вспыхнуть и окунуться в волшебство любви.
Я снова взял её изящную маленькую ручку в свою руку. Единственно, что пока решался позволить себе. Она не убрала её на этот раз. Повернулась ко мне, пристально, даже пронзительно взглянула в глаза и молвила тихо, почти беззвучно:
– Хорошо, если бы могло быть так. Каждому человеку, наверное, особенно женщине, хочется чего-то настоящего, надёжного. И ведь иной раз ищет человек всю жизнь и… И не находит. Ведь бывает и так?
Вместо ответа, я сказал:
– Недавно прочитал о Пришвине, о его необыкновенной любви, пришедшей к нему уже в весьма зрелом возрасте.
– О Пришвине? Об этом добром, стареньком певце нашей природы? – с удивлением спросила она.
– Да, да, представьте, о том тщедушном старичке, который не всегда был старичком, каким мы привыкли видеть его на портретах в школьных библиотеках, – подтвердил я. – У него несчастливо складывалась личная жизнь. Частью из-за того, что в какой-то мере попал в юности под влияние идей Владимира Соловьёва. Их, кстати, проповедовали и Александр Блок, и Андрей Белый.
– Любовь к Прекрасной Даме? – спросила она. – Знаю, знаю. Соловьёвские «страдания вдвоём» при отрицании близости? Как в рассказе «На заре туманной юности»?
– Да, но сам-то он любил, – напомнил я. – Он ведь был влюблён в дочку супруги Алексея Константиновича Толстого. И сразу позабыл отрицания… Даже предложение сделал, причём получив отказ, снова просил руки, когда возлюбленная, побывав замужем, овдовела. А вот Пришвин сам разрушил свою первую любовь. Потом одумался, долго переживал, но… было поздно. Он женился просто так, чтобы жениться. А уже возрасте, когда ему исполнилось шестьдесят семь лет, встретил женщину. Ей было сорок. Двадцать семь лет разница. Ту барышню выделили ему в помощь разобрать архивы. Союз писателей выделил. Вокруг было много женщин, очень много. Но он не видел их, не воспринимал. А здесь. О, какая же была любовь!
– Вы представляете, а я как-то пропустила этот вот момент. Творчество? Да, да, знаю, но вот это ново, – сказала с интересом Света. – И что же? Чем всё кончилось?
– Они поженились и прожили счастливо много лет, – ответил я. – Пришвин любил повторять, что для прочного брака необходимо вечное движение любящих в мир, где оба ещё не бывали и отчего они сами открываются друг другу новыми сторонами…
– Удивительные слова. Неужели такое бывает? Неужели такое может быть? И что же всё-таки такое – любовь? – снова спросила Света.
– Отвечу опять же словами Пришвина: истинная любовь – есть нравственное творчество. Ну и, конечно, истинная любовь – это поэзия.
– Как хочется поэзии, – тихо и проникновенно проговорила Света и посмотрела на меня своими ясными, чуточку повлажневшими глазами. – А вот Надежда не понимает. У неё всё проще. Проще сходится с людьми, даже на связь идёт просто. Понравился и… готова на всё. Даже иногда сама проявляет волю. Может, потому что не сложилась жизнь. Впрочем, не будем о ней. Я, как она, не могу. Мне надо время, чтобы проникнуться чем-то таким, что позволит сделать такой шаг. Может в этом мире меня не все поймут…
– Что вы, что вы, – возразил я, догадываясь, что эта фраза косвенно обращена ко мне, поскольку попытки завладеть её рукой, пока только рукой, продолжались с моей стороны.
И если ещё недавно где-то в глубине души таилась надежда на постепенное приближение к тому рубежу, к которому вольно и невольно стремится большинство мужчин в отношениях с женщинами, то теперь я понял – с удивительной, во многом неповторимой Светочкой, что вовсе не этот рубеж может быть самым главным. Не случайно же я заговорил о Пришвине, о его необыкновенном семейном счастье при разнице в возрасте – подумать только – в двадцать семь лет. У нас-то разница была гораздо меньше. А всё же была и слегка тревожила меня.
«Да что же это со мною происходит? Неужели, неужели же я влюблён? Не может быть, ведь прошло всего несколько часов?»
Но ответ был один. «Да, влюблён». И мои чувства росли и росли в геометрической прогрессии.
Мы проверили лодку. Она была на месте. Буря не сорвала крепления, правда, воды набралось много! Утром предстояло откачивать.
Медленно направились к дому. Остановились на веранде. Она позволила подержать свои ручки в моих сильных, крепких ладонях. Я осторожно пожимал её изящные пальчики, не решаясь сделать даже малейший очередной шаг.
Наши глаза встретились. Что она читала в моих глазах? Что читал я в её глазах? Мы читали такое, во что трудно верили сами.
Она молча повернулась и вошла в дом. Комнату я ей уже указал. Была она на втором этаже, рядом с моей. Мы поднялись по лестнице, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Надежду.
Остановились на пороге её комнаты. Я снова взял её ручки, и она улыбнулась, проговорив:
– Они вам так нравятся, мои руки? Может быть, вы их хотите забрать совсем?
– Конечно, – сказал я. – Конечно. Я попрошу одну руку – вашу руку, а заберу, если позволите, и обе милые ваши ручки, и ваше сердце, такое необыкновенное, чудное сердце.
Она отпрянула. Посмотрела на меня тем же, поразившим меня пронзительным взглядом, но ничего не сказала.
Не знаю уж как она, но я с большим трудом заставил себя завершить это наше странное общение. И тут, случилось невероятное, она быстро обняла меня, поцеловала в губы, прямо в губы, и тут же скрылась в своей комнате, плотно закрыв дверь.
Я некоторое время стоял в замешательстве. Сердце моё готово было выпрыгнуть из груди.
В какую-то минуту я даже подумал, а не войти ли к ней… Но остановил себя: «Нет, это был порыв, замечательный порыв, но никак не приглашение к действию».
