Николай Гарин-Михайловский
Адочка
III
Жизнь пошла своим чередом, и даже для Иванова наступило затишье после всех его житейских бурь и непогод.
Для Марьи Павловны Адочка явилась надёжным оплотом от всех её прежних невзгод. Опоздают ли к ней с визитом, кухарка ли обсчитает, она думает: «ничего, у меня есть Адочка». Эта черномазенькая Адочка точно приклеила к себе все сердца. Даже дядя Вава, всегда дороживший своим покоем, ворчавший сперва по поводу осложнившейся жизни, привязался к девочке и, теребя её, с удивлением повторял:
– Ах, ты, черномазая, не отстанешь от неё…
Пришлось как-то Иванову ехать по делам куда-то очень далеко.
Приезжает туда, куда ехал, а там уже ждёт его телеграмма: «У Адочки скарлатина, форма лёгкая, – не беспокойся».
На другой день новая: «Осложнение, – форма тяжёлая».
Дело было в разгаре, даже не было утешения посылать часто телеграммы, – денег не было.
На пятый день он получил такую телеграмму: «Папа милый, приезжай, – твоя Адочка очень заболела».
Озабоченная любовью, маленькая, немного сгорбленная фигурка Адочки, словно выжженная огнём, стояла живая в его сердце. Вспоминались все подробности их разлуки…
Перед отъездом он купил ей скромное платьице. В каком она была восторге!
– Я его надену, когда ты приедешь…
Тётя Маша, по обыкновению, вскрикнула при этом:
– Удивительная девочка, – она ведь и платью рада только для тебя.
Адочка озабоченно твердила:
– Знаешь, тётя Маша, папе очень надо ехать… Он привезёт мне много, много игрушек…
Но, когда наступила минута разлуки, – это было вечером и она была уже в кроватке, – бодрость оставила её. Когда отец пришёл с ней прощаться, она, обняв его, горько заплакала.
