Николай Коняев
Апостольский колокол. Повествование о Валаамском монатыре, его древностях и святынях
По благословению
Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского ВЛАДИМИРА
Предисловие
Книга известного православного писателя Николая Михайловича Коняева «Апостольский колокол» посвящена жизни великого Валаамского старца игумена Дамаскина.
Это уже не первый агиографический опыт талантливого и самобытного прозаика. В 1991 году вышла книжка о житии святителя Стефана Великопермского, затем было много разных статей и повестей, посвященных русским святым и великомученикам, а 1997 год ознаменовался появлением сразу двух новых книг: «Свирские святые» и документальной повести «Священномученик Вениамин митрополит Петроградский».
Видно, как автор от издания к изданию совершенствует агиографическое мастерство, вырабатывает свой стиль и язык житийного описания.
Особенно интересной в этом плане была книга о священномученике Вениамине.
Н.М. Коняев полностью отказывается от трафаретного описания жизни святых, которое выработалось в дореволюционной России синодального периода.
На страницах документального повествования перед нами встает живой, энергичный человек, великий молитвенник, искренне преданный Церкви, народу и Отечеству. Он делает все, чтобы сохранить Церковь и прихожан от лютого разорения и полного уничтожения со стороны безбожной власти. Но адская печь большевизма требует все новых и новых жертв. И вот, чтобы спасти других, он идет умирать сам… Спокойно принимает приговор…
Перед нами, благодаря литературному мастерству писателя, возникает образ реального человека и путь, по которому он пришел к святости. Эта книга учит нас самоотверженности, решимости следовать за Христом даже до смерти и смерти крестной. В книге мы видим, как поступал святой в том или ином случае, а значит, и как нам следует поступать в подобных случаях.
Книга «Апостольский колокол» написана в несколько ином ключе. Здесь мы также видим путь к святости, но святости преподобного. Монашеское делание, борьба со страстями, стяжание смирения и восхождение по духовной лестнице к Богу. Таинство преображения души человеческой.
Как это происходит? Какие основные моменты этого движения?
Эти вопросы волнуют каждого христианина. Личный опыт подвижника, достигшего святости, ценен для каждого православного.
Суметь раскрыть путь духовного восхождения святого – это крайне сложная задача, даже если и сохранились письма, если известны реальные факты биографии. Ведь главное – понять, правильно осмыслить их и подать должным образом, и это редко кому удается.
Н.М. Коняеву удалось справиться с задачей.
Перед нами на страницах «Апостольского колокола» развертывается человеческая жизнь, жизнь, которая увенчалась святостью. Показано, как из деревенского мальчика, калеки с детства, смог вырасти такой богатырь духа. Ясно прослеживается Промысел Божий в жизни этого простого искреннего православного человека. Благодать Божия через различные встречи, трудности и испытания очищает душу подвижника, готовя ее стать вместилищем Святого Духа.
Среди множества интересных и ярких встреч, талантливо описанных автором, особенно интересно соприкосновение двух будущих светил православия: игумена Дамаскина и тогда еще архимандрита Игнатия Брянчанинова. Показано, как с течением времени, и с духовным возрастанием изменяется отношение будущего святителя к своеобразию подвижнической жизни Валаамского монастыря.
Большой заслугой автора нам кажется умение строить свое повествование на чисто документальных фактах истории, не выдумывая и не домысливая отсутствующего материала.
Очень опасен любой вид фантазии в житийном описании.
Ведь жития святых – это не сказка или история, которая веселит и развлекает человека, это своеобразный путь ко спасению, руководство в духовной жизни, предназначенное для множества верующих. И любая ложь или фантастический домысел автора может увести от вечной жизни немало христиан.
Другой опасностью житийного описания является излишняя сухость или трафаретное (о котором мы уже говорили выше) описание духовного пути подвижника. Здесь теряется индивидуальность святого, его близость к нам, живость и притягательная сила духовной красоты аскетического подвига.
Николаю Михайловичу Коняеву в новой книге «Апостольский колокол» мастерски удалось сочетать достоверный исторический материал с живостью художественного изложения. Тонко проследив путь духовного возрастания подвижника, он избежал привнесения фантазии или личных домыслов.
Хочется поздравить автора с большим творческим успехом и пожелать дальнейшего духовного совершенствования, а значит многих и интересных работ.
Член Союза Писателей России,
священник Алексий Мороз
I. Апостольский колокол
Повесть о игумене Валаамского монастыря Дамаскине и святителе Игнатии Брянчанинове
Пролог
Пронзительные и холодные поднимаются над Ладогою туманы… Покачиваясь, плывут над озерной водой, скрывая в белесой пелене деревья, скалистый берег… И уже не различить ничего, только слабо и неясно, увязая в сыром воздухе, несутся удары колокола. Из какой дали, из какого столетия звучат они? И чье русское сердце не откликнется им, какая душа не различит ясный и теплый свет православия, разливающийся над схожим с облачным небом озером?
Монах Протасий рассказывал…
В день похорон игумена Дамаскина, утром, еще до обедни, пришел иеромонах Александр проститься и, когда стал прикладываться, то отец игумен как бы взглянул на него…
А монах Сергий 28 января, на другой день после похорон, увидел игумена в церкви, в мантии и с жезлом в руках, и очень, очень веселого.
А отец Никандр даже поговорил с игуменом во сне. Дамаскин сидел в храме у раки Преподобных.
– Не надо ли тебе чего? – спросил он у Никандра. – Скажи, я дам…
Монаху Митрофану тоже снился Дамаскин… Они втроем – Митрофан, иеромонах Александр и игумен Ионафан – вошли в храм, где стоял закрытый гроб.
Игумен Ионафан велел открыть гроб.
В гробу покойный как будто спал. Лицо было благолепное и приятное.
Игумен Ионафан поклонился и приложился к руке Дамаскина. То же сделал иеромонах Александр.
Игумен Дамаскин благословил его. Потом сказал:
– Чадо, закрой меня.
Гроб закрыли, и крышку закрепили по-старому…
Как легкий туман проплывают эти монастырские сны 1881 года…
И сквозь него все яснее и четче различалась исполинская фигура игумена Дамаскина…
Послушнику Димитрию вспомнилось, как возили они покойного игумена в Назарьевскую пустынь. Из часовни они вели его под руки с келейником Александром. Димитрий тогда подумал, что игумен мог бы и сам ходить… Чего водить-то?
И тут Дамаскин остановился и сказал:
– Оставь меня, Димитрий! Александр один меня доведет!
Или такой случай…
Тоже в Назарьевской пустыни было…
Решили дерево посадить. Димитрий вместе с монахом Сергием выбрали саженец. Приехал игумен.
– Выбрали дерево? – спрашивает.
– Выбрали, батюшка. Вот оно…
Но игумен и не посмотрел даже на дерево, о другом заговорил.
Несколько раз напоминали ему, но игумен молчал. Наконец отец Сергий сказал:
– Так как же, батюшка? Благословите это дерево посадить?
– Ну-ну… – сказал игумен Дамаскин. – Ладно…
Дерево посадили очень тщательно, но оно засохло без всякой причины…
Весною 1881 года Димитрий вспомнил об этом и только сейчас сообразил, что это как-то было связано с нерешительностью игумена…
А один раз Димитрий заговорил с отцом Сергием, что вот умрет игумен, напишут его биографию обязательно.
– Да-да… – закивал отец Сергий. – Как же не написать.
– Небось, там все его поступки в какую-нибудь хорошую сторону повернут…
– Повернут, конечно… – согласился Сергий. – Обязательно повернут.
Такой вот разговор был, а вскоре приехал в Назарьевскую пустынь отец Игумен. Походил немного, а потом говорит:
– Приходите, дети, чай пить.
Мы пришли.
Только сели, а он и говорит:
– Отец Пимен благословение просил – биографию мою писать. Я его благословил, только сказал, чтобы писал, чего хорошего есть у меня, а грехов бы не писал…
И так внимательно посмотрел на нас с отцом Сергием, что мы и глаз на него поднять не смели.
А схимонах Иоанн с Предтеченского скита вспомнил, как рыли колодец. Приехал отец Игумен и, помолившись Богу, пошел выбирать место.
Долго ходили по острову, и тут предлагали рыть и там, а игумен не соглашался. Наконец, пришли за часовню и здесь, на горке, игумен и остановился.
– Здесь, – говорит, – ройте!
Засомневалась братия, какая вода тут будет, если камень один… Но к удивлению всех оказалось, что вода в колодце – самая лучшая, преизобильная и никогда не пересыхающая… И по сие время существует этот колодец. Каждый год, в день Преполовения, после обедни крестный ход на него идет…
В этих воспоминаниях послушника Димитрия, схимонаха Иоанна все твердо, как здешний гранит… Никакой фантазии, только то, что помнится…
Так, в туманы и в гранит Валаама врастало имя игумена Дамаскина, и не требовалось ни долгих лет, ни легенд, ни преданий.
Всем было ясно, что именем игумена Дамаскина открылась новая эпоха Валаама.
Всем было понятно, что именем игумена Дамаскина закрывается прежняя эпоха Валаама…
Часть первая
Вступление
Словно из шума сосен, словно из плеска волн, бьющихся о береговые скалы, словно из тихого шепота молитв рождаются Валаамские предания… Словно засохшая кровь – темные пятна на суровом граните валаамской истории…
Страшной зимою 1578 года пришли на острова шведы… Тогда, 20 февраля, девятнадцать благочестивых старцев и пятнадцать послушников «потреблены были мечом» за твердость свою в православной вере.
Вот имена этих мучеников: игумен Макарий; священноинок Тит; схимонах Тихон; монахи: Геласий, Варлаам, Сергий, Савва, Конон, Сильвестр, Киприан, Пимен, Иоанн, Самой, Иона, Давид, Корнилий. Нифонт, Афанасий, Серапион, Варлаам; послушники: Афанасий, Антоний, Лука, Леонтий, Фома, Дионисий, Филипп, Игнатий, Василий, Пахомий, Василий, Иоанн, Федор, Иоанн…
Этим кровавым разорением завершается эпоха, начавшаяся на островах с Креста, который водрузил апостол Андрей Первозванный.
Именами великих, вожжённых на Валааме светильников православной веры, освещена она… Это и Авраамий Ростовский, крестивший вместе со страстотерпцем Борисом язычников ростовской земли… Это и Корнилий Палеостровский, Арсений Коневский, Савватий и Герман Соловецкие, наконец, это – Александр Свирский, сподобившийся еще в земной жизни лицезреть Пресвятую Троицу…
И вот буйными волнами лютеранского неистовства захлестнуло Валаамские острова.
Тогда казалось, что навсегда…
Но Бог поругаем не бывает…
И в мученической кончине валаамских иноков скрывается не посрамление, а торжество православной веры, прославленной новыми страстотерпцами…
Кажется, что именно об этих иноках и произнесены в те годы слова первого русского патриарха Иова:
– Подражайте бывшим прежде нас святым отцам, чьи имена помянуть бояться бесы. Не говори никто: невозможно есть в сии лета такому быти, какими были святые, великими и крепкими, и лета их добрые. Ныне же злы настали. Христолюбцы, не помышляйте и не глаголите сего, ибо той бывый Бог и тогда и ныне тот же есть и вовеки, на всех местах милует призывающих Его.
Житие патриарха Иова не связано с Валаамом, оно протекало в Старицком Успенском монастыре, куда, еще ребенком, взяли его. Здесь, в Старицах, принял Иов монашеский постриг, отсюда призвал его Иоанн Грозный в Москву. Бесстрашно и мужественно исполнял Иов святительское служение. Это он предал анафеме самозванца, за что и был сослан назад в Старицкий монастырь. Лжедмитрий приказал держать его «в озлоблении скорбном».
Но все, все связано в Божием мире…
Слова святителя оказались услышанными.
Прямым ответом на них стала жизнь крестьянского мальчика Дамиана Кононова, родившегося два столетия спустя в принадлежавшей Старицкому Успенскому монастырю деревне Репинка… Этому мальчику и предстояло стать игуменом Спасо-Преображенского Валаамского монастыря Дамаскиным, сумевшим восстановить прежнее величие обители.
Глава первая
Будущий игумен Валаамского монастыря родился на стыке эпох. Пройдет чуть больше года, и завершится правление императрицы Екатерины Великой, а вместе с ним эпоха первых Романовых, ярых переустроителей русской жизни, фактически до начала правления Николая Первого ни в чем не ограничивающих своего деспотизма и своеволия.
Увы… Дворянская литература старательно не замечала, сосредотачивая свое внимание на грандиозных успехах, достигнутых наследниками Петра Первого в военном и государственном строительстве. Успехи эти, действительно, неоспоримы, и весь вопрос только в цене, которой были оплачены они. И, конечно, цели… Русским трудом и русской кровью воздвигалась могущественнейшая империя. И для чего? В результате многочисленных реформ основная часть населения, сами русские, оказались в рабстве в своей собственной стране. Строительство империи обернулось в результате тем, что народ окончательно оказался расколот, и хотя после Екатерины Второй и предпринимались попытки преодолеть и этот раскол, ликвидировать его так и не удалось. И не могло удастся. Слишком разным стало все. Язык… Культура…
Само православие и отношение к нему и то, кажется, рознилось у дворян и крестьян…
Да… Поощрялось строительство монументальных, по западным образцам, храмов. Поддерживалось внешнее благолепие… Но внутреннее, сокровенное и светоносное бытие православия было объявлено как бы вне закона.
Об этой униженности Православной церкви очень точно и верно сказал преподобный Амвросий Оптинский…
«Еще вопрос: если же, как сказано, кроме единой, святой соборной и Апостольской Церкви, каковою называется и есть Церковь Православная, так сомнительно спасение других вероисповеданий: то почему же в России не проповедуется открыто истина сия? – спрашивал великий оптинский старец. И тут же дал исчерпывающий ответ на свой вопрос. – На это ответ очень простой и ясный. В России допущена веротерпимость, и иноверцы наравне с православными занимают у нас важные должности: начальники учебных заведений по большей части иноверцы; начальники губерний и уездных городов часто бывают иноверцы; полковые и батальонные командиры – нередко иноверцы. Где ни начни духовное лицо открыто проповедовать, что вне Православной Церкви нет спасения, сановитые иноверцы оскорбятся. От такого положения Русское Православное духовенство и получило как бы навык и укоренившееся свойство говорить об этом предмете уклончиво».
Страшные слова…
Получить навык и укоренившееся свойство говорить уклончиво о единой, святой, соборной и Апостольской церкви…
Как сродни это неясному, тонущему в вязком тумане звону колоколов!
Глава вторая
Никаких сведений о родителях, хотя ученики и записывали рассказы Дамаскина, не сохранилось. Но отсутствие сведений тоже свидетельство. По-видимому, жизнь Конона и Матроны мало чем отличалась от жизней миллионов российских крестьян и не нуждалась ни в какой дополнительной конкретизации. Жили родители Дамиана как весь православный простой народ. Трудились, в поте лица добывая хлеб насущный, растили детей. Когда наступал срок, мирно отходили ко Господу, чтобы их место заняли подросшие дети, чтобы и они жили так же, как родители
Обычная православная жизнь, почти неразличимая уже через поколение…
А с самим Дамианом в младенчестве произошло несчастье. Семилетняя сестренка вздумала покатать братика на закорках и уронила его. Дамиан поломал ногу… Ножка скоро срослась, но срослась неправильно. Мальчик с трудом наступал на нее, и каждый шаг его сопровождался болью.
Невыносимой болью сопровождался каждый шаг и у нового царствования.
6 ноября 1796 года, вечером, едва только узнав о смерти матери, примчался из Гатчины Павел.
«Тотчас все приняло иной вид, зашумели шарфы, ботфорты, тесаки и, будто по завоевании города, ворвались в покои везде военные люди с великим шумом», – писал об этом дне Г.Р. Державин.
Через тринадцать дней по повелению императора из земли было отрыто тело Петра Третьего, захороненного в Александро-Невской лавре 34 года назад, а 25 ноября произвели «сокоронование» праха Петра с телом Екатерины. Похоронили их вместе, в Петропавловском соборе.
Торопливо, как-то судорожно, словно задыхаясь от боли, отменял Павел установленные прежними императорами законы.
5 апреля 1797 года восстановлен отмененный Петром Первым закон о наследовании престола.
Теперь престол должен был наследовать старший сын, женатый на владетельной особе… Это порядок позволил отделить судьбу престола от борьбы дворцовых партий и придворной конъюнктуры…
Император совершал путешествия по России, учреждал банки и институты… В опалу попадали самые выдающиеся, самые могущественные люди, но снова, подобно Суворову или Аракчееву, возвращались на службу… Павел воевал с Францией, не позволяя превратить Средиземное море во французское озеро… Павел принял звание «великого магистра державного Ордена святого Иоанна Иерусалимского»…
Можно по-разному оценивать поступки Павла, сколь бы сумасбродными не рисовались они в воспоминаниях дворян-крепостников, но очевидно, что это первый русский император, который попытался ограничить всевластие дворян. Барщина при нем была сокращена до трех дней в неделю, крестьян было запрещено продавать без земли, отменили хлебную подать с крестьян. И разве не символично, что именно в правление Павла умирает в тюрьме помещица Дарья Салтыкова – печально знаменитая Салтычиха, что со сладострастием истязала своих крепостных?
Ограничение дворянских вольностей не могло прибавлять симпатии к Павлу у офранцузившихся и англизировавшихся крепостников, и именно за это и был он убит и оклеветан после смерти. Но о правлении Павла надобно судить не по лживым свидетельствам убийц, а по конкретным делам.
Сейчас очевидно, что Павел – первым из Романовых! – попытался выправить отношения династии с православием. При Павле основываются Духовные академии в Петербурге и Казани, и – самое главное! – при Павле делается первая попытка преодолеть раскол не только в русском, разделенном на господ-крепостников и рабов-крестьян обществе, но и в самом православии. В 1800 году вводится так называемое «единоверие» – компромисс между официальной церковью и староверами, делается первый шаг к прекращению гонений на древнее русское благочестие…
И вот – как только совершилось это! – посреди ночи, в спальню императора ворвались заговорщики.
Граф П.А. Пален и генерал П.А. Зубов потребовали от Павла отречения. Император отказался…
И тогда в спальню вошли офицеры Яшвиль, Горданов, Татаринов, Скарятин. Как свидетельствовал один из очевидцев, «заговорщики, сзади толкая друг друга, навалились на эту отвратительную группу, и таким образом император был удушен и задавлен, а многие из стоящих сзади не знали в точности, что происходит».
Как только все было кончено, граф П.А. Пален вместе с офицерамиубийцами отправился доложить цесаревичу Александру о «скоропостижной смерти» императора.
– Батюшка скончался апоплексическим ударом! – объявил Александр. – При мне все будет, как при бабушке.
– Ура! – закричали в ответ убийцы.
Так был убит император Павел. Так была сорвана первая попытка преодоления раскола в обществе и Церкви. Следующую попытку предстоит сделать самому Александру…
Когда убили императора Павла, крестьянскому мальчику Дамиану Кононову исполнилось пять лет.
Увечье отделило его от сверстников. Он не участвовал в детских играх, лишь со стороны наблюдал за забавами деревенских мальчишек.
– Аз окаянный и многогрешный… помню, что когда еще был весьма мал, то очень дик был, так что и людей боялся… – скажет игумен Дамаскин многие годы спустя.
Родители Дамиана были неграмотными, но нашлись в Репинке грамотеи, которые читали Евангелие и Жития Святых. К такому грамотею сапожнику Артемию и определили Дамиана, когда он подрос и надобно стало пристраивать его к инвалидному труду.
Встреча с Артемием, который много «разговаривал от Божественного писания», переменила жизнь Дамиана. «Человеколюбивый Господь Своим Милосердием вдохнул в сердце мое благодать Свою… И манием Вседержителя, стал я немного в себе размышлять…»
А теперь, отвлекаясь от частной жизни крестьянского подростка-калеки, вспомним, что происходило в эти годы с Россией.
Александр Первый, взойдя на престол, возвратил на службу многих сановников, выгнанных отцом… Какой-то шутник написал тогда на воротах Петропавловской крепости: «Свободна от постоя».
Милости и все новые и новые свободы так и сыплются на головы подданных, которым Александр в манифесте обещал «доставить ненарушимое блаженство». Одна за другой возникают в Петербурге новые масонские ложи. Государь счел возможным разрешить одной из них быть названной его именем – «Александра благотворительности к коронованному Пеликану». Все говорят о предстоящих реформах. Даются льгота духоборам, открыто проповедует основатель секты скопцов Кондрат Селиванов…
Но это с одной стороны…
А с другой – все эти годы идет в императоре Александре Первом напряженная духовная работа, он посещает православные монастыри, беседует со старцами, молится…
Как-то причудливо но очень точно повторяется эта двойственность в тех бесконечных, изнуряющих страну войнах Александра Первого с Наполеоном.
Аустерлиц… Прейсиш-Эйлау… Наконец – Тильзит и короткая передышка перед нашествием «двунадесяти языков», перед Отечественной войной 1812 года, когда снова, как во времена Святой Руси, полки генерала Д.С. Дохтурова, прикрывавшие отход от Смоленска русской армии, уходили из города, унося Чудотворный образ Смоленской Божией Матери…
Все эти события тоже «размышления в себе»… Только это размышления всей России, пытающейся вопреки соблазнам найти свой путь и находящей его, и снова теряющей его…
О многих этих событиях, скорее всего, и не слышали в тверской деревушке Репинки… Но о нашествии двунадесяти языков не слышать не могли… И, конечно же, чудесное избавление от врага, в котором так зримо проявилось заступничество за Россию Божией Матери, не могло не найти отклика в душе Дамиана.
Он тоже одерживает победу. Победу над собственной немощью…
Случилось это так…
Разгорающаяся в сердце инвалида-подростка благодать Божия помогла Дамиану преодолеть отчаяние и приступить к поиску своего пути…
Первоначально этот путь увиделся крестьянскому юноше в судьбе нищих странников-богомольцев… Летом 1816 года Дамиан уходит с ними на богомолье в Киев.
Выбор места паломничества был отчасти вынужденным.
Весь 1816 год бунтовали военные поселения в Новгородской губернии, и путь к северным монастырям оказался перекрыт… Но это только одна причина, по которой был выбран Киев. Другая – в давних, исторических связях Старицкого уезда с Киевом. Ведь и сам Успенский Старицкий монастырь был основан пришедшими «из киевских пещер» иноками Трифоном и Никандром. И существовала, как нам кажется, и третья – мистическая мотивировка.
Святой апостол Андрей Первозванный, как свидетельствует предание, стоял на днепровских кручах, где предстояло подняться Киеву. Отсюда двинулся он на север и достиг Валаамских островов.
Киев и Валаам – два центра, из которых, независимо друг от друга – вспомните преподобного Авраамия, крестившего язычников ростовской земли! – распространялось по Руси православие. И промыслительно, что прежде чем сделаться игуменом на Валаамских островах, побывал Дамаскин в Киеве, где уже поставлен был тогда памятник святому равноапостольному князю Владимиру, поклонился киевским святыням православия…
В 1816 году Дамиану перевалило за двадцать, и он был калекой. Помогать по хозяйству он не мог, иначе не отпустили бы его родители на богомолье в страдную пору, когда, как метко заметил писатель-этнограф С.В. Максимов, «крестьянин перепутан работами, как сетями. В одно и то же время столько дела, что и перекреститься некогда»…
И вот происходит чудо исцеления немощного калеки!
Едва Дамиан пустился с богомольцами в путь, как «почувствовал облегчение ноги, а в Киеве у угодников Божиих получил совершенное излечение и возвратился домой здоров».
Оговоримся сразу, что хромота сохранилась и от нее избавиться не удастся. Но и прекращение острой боли служило великим утешением для Дамиана, уже свыкшегося с нею. Кроме того, и для него самого, и для близких чудесное исцеление явилось знаком правильности избранного пути.
На следующий год Дамиан снова отправился на богомолье. Теперь – военные поселения были усмирены! – на Север, в Соловецкий монастырь.
«В 1817 году освободили меня идти к Соловецким Чудотворцам и пошел я один с Господом, и Он сподобил меня побывать. Возвращаясь обратно, весьма пожелал я побывать на Валааме».
Слова «весьма пожелал» обозначают не просто причуду молодого паломника, а и событие, определившее это желание. Событие такое, действительно, состоялось.
Возвращаясь с Соловков, Дамиан встретил белобережских старцев – схимонаха Феодора, иеросхимонаха Леонида, иеромонахов Гавриила и Иоанникия…
Но прежде чем рассказать о самой встрече, надо прервать жизнеописание Дамаскина и рассказать, кем были белобережские старцы, и почему решили они в 1817 году оставить Спасо-Преображенский Валаамский монастырь.
