Алексей Макеев
Объятия бездны (сборник)
– Вот и пей чай с пирожками, а я пойду и нормально поем, а Попов, если опоздаю, подождет! Это мы ему нужны, а не он нам! – отрезал Гуров и вышел.
Стас, горестно покачав головой, посмотрел ему вслед и вздохнул – когда Гуров закусывал удила, спорить с ним было бесполезно.
Крячко действительно сходил в буфет, где быстро перекусил, и вернулся в кабинет без пяти три – Льва, естественно, еще не было. Ровно в три в дверь постучали, и вошел Попов. Выглядел он все так же невозмутимо, как и утром. Увидев, что Гурова нет на месте, спросил:
– Наверное, мне лучше подождать в коридоре?
– Нет-нет, Алексей Юрьевич! Проходите! Начнем без Льва Ивановича – его к руководству вызвали, – соврал Крячко.
Попов прошел, сел на стул и вопросительно посмотрел на Стаса, который и не думал говорить по делу без своего друга и напарника, а завел разговор вроде бы ни о чем, чтобы потянуть время. Он посочувствовал горю Алексея Юрьевича, рассказал несколько случаев из их со Львом практики, которые тоже касались непонятных самоубийств, одним словом, старался всячески расположить Попова к откровенному разговору и наладить нормальные отношения. А тот внимательно слушал, вовремя вставляя уместные реплики, но сам не откровенничал и оставался все так же непробиваемо спокоен. Наконец появился Гуров. Он с недовольным видом извинился за опоздание и тут же взял быка за рога:
– Давайте перейдем к делу. Итак, расскажите нам о вашем сыне и его друзьях.
– Лев Иванович, извините за замечание, но отряхните, пожалуйста, крошки с вашего пиджака, а то вид уж очень неаккуратный, – невозмутимо попросил Попов.
Гуров, осмотрев себя, увидел, что у него на пиджаке действительно осталось несколько хлебных крошек. Он их медленно стряхнул, изо всех сил стараясь не показать, как взбесился, а Алексей Юрьевич тем временем начал рассказывать:
– Видите ли, дело в том, что мы с женой в свое время очень много работали и поэтому не могли уделять сыну должного внимания. Когда же у нас появилась возможность заняться им, выяснилось, что у него очень слабое здоровье, и это послужило причиной того, что ему многое прощалось, практически все, вот он и вырос очень избалованным человеком. А когда спохватились, было уже поздно.
– Что выросло, то выросло, – насмешливо произнес Гуров одно из своих любимых изречений.
– Вы правы, – спокойно согласился с ним Попов и как ни в чем не бывало продолжил: – Он был довольно одаренным от природы, легко учился и, окончив школу, поступил в МГИМО. Там сначала познакомился с Эдуардом Старковым, который учился с ним в одной группе, а уже через него с Константином Лаптевым и Евгением Нестеровым. Отцу Нестерова принадлежит ночной клуб «Эго», где они вчетвером и проводили вечера. Я там побывал и увидел, что это довольно приличное по нашим временам заведение, а тот факт, что отец Евгения – его хозяин, служило некоторой гарантией того, что с моим сыном там ничего не случится, тем более что господин Нестеров самым тщательным образом следит за тем, чтобы в клубе никто не распространял наркотики – это я выяснил точно.
– Только они свои пьянки почему-то еще и в вашу квартиру переносили, – ехидно заметил Лев.
– Да, это было, – подтвердил Попов. – Я не раз выслушивал от нашего соседа снизу господина Данилина упреки в том, что Юрий и его гости ведут себя очень шумно, но я, к сожалению, не являлся для сына таким авторитетом, чтобы он прислушивался к моим словам.
– А то, что у отцов друзей вашего сына криминальное прошлое, вы знаете? – спросил Гуров.
– Да, но это был выбор сына, и я на его решение повлиять не мог, хотя очень старался, – ответил Алексей Юрьевич.
– Давайте перейдем к событиям той майской ночи, – предложил Лев, которому уже до чертиков надоело слушать эти обтекаемые речи, которые Попов словно по бумаге читал.
– Хорошо. Мне ночью позвонил господин Нестеров и сказал, что мой сын, как и остальные, находится в районном отделении полиции. Я приехал туда и узнал, что Юрий без сознания, в тяжелейшем состоянии. Это не было следствием побоев, а сильнейшим отравлением, потому что его уже таким доставили в полицию. Я забрал его оттуда и тут же поместил в больницу, где он провел две недели, причем первую – в реанимации, его еле-еле спасли. Когда ему стало лучше, я с ним поговорил и выяснил следующее: в тот день Юрий, Эдуард и Константин выпили довольно много спиртного в клубе, а потом поехали в нашу квартиру, где к ним вскоре присоединился Евгений и его девушка по имени Юлия. У Константина был с собой наркотик, который молодые люди приняли. Это послужило причиной того, что Юрий отключился, больше ничего не помнил и очнулся только в больнице – я уже говорил, что у него очень слабое здоровье. Таким образом, в том, что происходило в квартире, он принимать участия физически не мог.
– В какой клинике он находился? – спросил Гуров.
– В Склифе, – ответил Попов.
– Мы это проверим, – почти угрожающе заявил Лев.
– Да, конечно, – спокойно согласился Алексей Юрьевич.
– Это вы поспособствовали тому, чтобы дело замяли? – напрямую спросил Гуров.
– Нет! Единственное, что я сделал, – это попросил нашу домработницу съездить в нашу городскую квартиру и убраться самым тщательным образом. А по поводу дела могу сказать, что мне, как и остальным, господин Нестеров сказал, что ситуацию можно урегулировать и назвал, сколько это будет стоить. Мы разделили сумму поровну между собой, отдали ему деньги и все. Я оформил сыну академический отпуск, а когда его выписали из больницы, отвез к младшему брату своей жены. Он военный, живет в военном городке, вот я и попросил его не только присмотреть за Юрием, но и постараться повлиять на него, если уж у меня не получается. Он человек жесткий, с характером у него все в порядке, и он обещал «прочистить парню мозги», как сам выразился.
Тут зазвонил внутренний телефон, и Стас взял трубку, чтобы Гуров не отвлекался, и, выслушав, сказал:
– Лева сейчас занят – беседует с Поповым. Он к тебе потом зайдет… Хорошо, понял.
Алексей Юрьевич, замолчавший на время этого короткого разговора, тут же продолжил с того места, где остановился:
– Сын провел в его семье все это время и вернулся в Москву только вчера утром. Я встретил его в аэропорту и отвез в наш дом за город. Мы с ним поговорили, и он заверил меня, что ни пить спиртное, ни принимать наркотики больше не будет, потому что понял, чем ему это грозит. Я попросил его ни в коем случае не посещать нашу городскую квартиру и уехал на работу.
– Как видно, он очень серьезно воспринял ваши слова, – насмешливо произнес Гуров, но Алексей Юрьевич на это никак не отреагировал, и Лев продолжил: – Почему же вы квартиру не продали? Могли бы купить ему какую-нибудь другую, никак с тем убийством не связанную.
– Дело в том, что это служебная квартира и в моей собственности не находится. Да, я обратился к руководству с просьбой предоставить мне другую взамен этой, но они просто не успели это сделать. С вашего позволения, я продолжу? – спросил Попов и, не дожидаясь ответа, стал говорить дальше: – На работе уже вечером меня застал звонок жены, которая сказала, что Юрий уехал в город. Поскольку постоянным местом его встреч с друзьями был клуб, я тут же связался с господином Нестеровым и попросил его проследить за молодыми людьми. Он заверил меня, что все сделает и даже запретит подавать им спиртное. Когда я в тот день вернулся домой за город, сына еще не было. Я стал звонить ему на сотовый, но тот не отвечал, как и телефон в городской квартире. Я хотел поехать туда, чтобы проверить, там ли он, но жена удержала меня. Она сказала, что Юрий долгое время не видел своих друзей, вот и пусть они пообщаются. Дальнейшее вы знаете.
– У вашего сына никогда не было суицидальных наклонностей? – поинтересовался Гуров.
– Нет! Даже в самые тяжелые минуты жизни у него их не было, а когда он лежал в больнице, то очень боялся умереть, – ответил Попов.
– У мальчиков-«мажоров» бывают тяжелые минуты? – усмехнулся Лев.
– Как и у всех. Но это было давно и к данному делу отношения не имеет.
– Если вы все рассказали, то можете быть свободны, – сухо заявил Гуров, отмечая пропуск.
Попов встал и пошел к двери, возле которой повернулся и спокойно попрощался:
– Всего доброго, желаю удачи.
Едва за ним закрылась дверь, как Лев, не выдержав, воскликнул:
– Нет, ты видел? У него не то что ноль эмоций, а минус эмоций!
– Лева! Что ты к нему прицепился? – взорвался Крячко. – Ты ни с одним отпетым уголовником таким тоном не разговариваешь! Ты изо всех сил старался вывести его из себя! Что ни слово, то издевка! Что ни вопрос, то насмешка! Словно специально нарываешься на неприятности! Один раз это тебе с рук сошло, так ты решил, что неуязвим на веки вечные?
– Это не я, это он решил, что неуязвим! Что ему все позволено! – огрызнулся Гуров. – Кстати, кто звонил?
– Петр тебя требует, – ответил Стас и поднялся из-за стола. – Кстати, он просил тебе сказать, чтобы ты был с Поповым повежливее, но я даже семафорить тебе не стал, потому что ты еще больше обозлился бы.
– А что случилось?
– Судя по его тону, нечто из ряда вон, так что я тебя одного не пущу! – решительно заявил Крячко. – В случае чего вдвоем отстреливаться будем!
Орлов встретил их с хмурым видом, и его взгляд ничего хорошего не предвещал. Он сидел в своем кресле без пиджака, с приспущенным галстуком и массировал грудь в районе сердца.
– Ну, как побеседовали?
– А тебе уже звонили и приказали, чтобы мы носились с Поповым, как с тухлым яйцом? – ернически спросил Гуров. – И кто же на этот раз за него так хлопочет?
– Ты не ответил, – спокойно напомнил Петр.
– Да ну его на хрен! – не сдержался Гуров и, расхаживая по кабинету, начал рассказывать: – Какой-то хек перемороженный! Мумия ходячая! Говорит как по писаному, словно свою речь заранее наизусть выучил! И сына, хоть уже и покойного, всячески отмазывает! Тот, мол, в отключке был и физически не мог принимать участие в произошедшем! А на самом деле засунул своего урода в Склиф, заплатил, не скупясь, вот его там и держали! Да если надо, он бы ему и справку купил о том, что тот псих ненормальный, лишь бы в тюрьму не попал. Нет, вот ты мне скажи, как такие сволочи в Администрацию президента попадают? Проходной двор какой-то!
– Этот хек перемороженный, Лева, блестящий аналитик! Не только тактик, но и стратег! – усталым, тусклым голосом заговорил Орлов. – Умница, каких мало! Он и его жена были нелегалами и работали за рубежом, причем приехали туда вместе с дочкой, которой еще и годика не было. Пятнадцать лет работали, и настолько успешно, что все его награды на груди не поместятся. А потом их перебежчик выдал. Они были арестованы, но сами не сдали никого! И это несмотря на то, что жена Попова была беременна и их сын родился уже в тюрьме, откуда попал прямиком в приют. А ведь, согласись они на сотрудничество, жили бы вместе с детьми под новыми именами в каком-нибудь райском уголке, в полном шоколаде и с приличным банковским счетом. А они молчали! Оба! Наши дипломаты с огромным трудом, но смогли вернуть девочку на родину, потому что она не родилась в той стране, где работали ее родители. Поповых осудили и приговорили к двадцати пяти годам. Но они отсидели по восемь лет, потому что наши смогли их обменять на агентов ЦРУ, которых здесь взяли с поличным. И все то время, что они сидели, их сын находился в приюте. Можешь себе представить, как там относились к сыну русских шпионов? А матери его каково было? Она же все эти годы жила и ничего не знала о собственном ребенке! Сыт или голоден, здоров или болен, а может, его уже и в живых-то нет! Да и самому Попову было не легче! И, даже когда они уже вернулись на родину, наши мидовцы еще год боролись за то, чтобы мальчишка мог воссоединиться со своими родителями, потому что он по месту рождения – гражданин другой страны. Счастье великое, что его за эти годы никто не усыновил, а то они бы его никогда в жизни вообще не увидели! Здесь Попов работал в Ясенево и преподавал в «Вышке», а вот его жена получила инвалидность. Потом его пригласили работать в Администрацию президента. И он там не пешка! Он – одна из тех шестеренок, без которых весь механизм не работает! И ценят его там на вес золота! Но, что самое главное, он не просто чле-е-е-н, – ерническим тоном сказал Петр, – Администрации! Он личный друг, сам понимаешь, каких людей, потому что бывших чекистов не бывает! Ну, и, кроме всего прочего, у него звание генерал-лейтенанта, а у его жены – подполковника! И кто после этого сволочь, Лева? Ты или он?
Все время, пока Орлов говорил, Гуров сидел с закрытыми глазами, его уши полыхали и у него было единственное желание: провалиться сквозь землю куда угодно и никогда больше не возвращаться, чтобы только не видеть глаз своих друзей. А уж что он говорил в свой адрес!
– Петр! Тебе кто-то позвонил насчет него? – спросил Стас.
– Нет, это я звонил, благо есть кому. Обо всех остальных родителях все известно, а вот о нем – практически ничего. Вот я и навел справки.
– Ну, тогда понятно, почему у парня здоровье было хлипкое и почему они с ним так носились, – чувство вины никуда не денешь, – вздохнул Крячко. – А вот ему на них было наплевать! Видимо, у него так и не прошла обида на них за то, что из-за их преданности Родине девять лет в приюте прожил, он и родителями-то, наверное их, не считал. Думаю, специально назло им все делал: и гулял напропалую, и таких дружков себе выбрал. Девочке-то легче было – все-таки до пятнадцати лет с мамой-папой жила, а вот парню досталось. Зато теперь понятно, откуда у Попова такая выдержка – представить страшно, как его там ломали, чтобы к предательству склонить. Уму непостижимо, как он все это выдержал! О женщине я вообще не говорю! Редкая мать такое выдержать сможет! Ее же постоянно сыном шантажировали! Да ей при жизни надо памятник ставить! Как, впрочем, и ему!
– Я сейчас же позвоню Попову и извинюсь, – сказал, поднимаясь, Гуров, но усиленно смотрел в сторону, чтобы не встречаться ни с кем взглядом.
– Ты, Лева, к нему больше близко не подойдешь! – шарахнув кулаком по столу, рявкнул Петр. – Ты его имя вообще забудь! И молись с утра до вечера только о том, чтобы он твое забыл! Ты, Лева, зарвался! И я, старый дурак, хорош! Все воротник тебе подставлял! Лучший из лучших, блин! Да, ты сыщик от Бога! Но только есть настоящие люди, которые свою славу достойно несут, а из тебя с некоторых пор дерьмо фонтаном хлещет. Тебе стало плевать, кто перед тобой! Ты всех остальных людей за быдло держишь! Кто дал тебе это право? Ты себя кем стал считать? Ты на что надеешься? Что у тебя Болотин за спиной? Как ты там сказал: «Членов много, а Гуров один. Я не пропаду, а со мной и ты со Стасом»? Да я теперь с тобой на одном гектаре не сяду! И на Болотина не больно-то надейся! Вот уж кого ты подставил, так подставил! Выпендриться решил! Показать, что круче тебя только вареные яйца! Я, мол, на всех вас с прибором положил! Мне все – хрен по деревне! Так еще неизвестно, как ему самому его слова отольются. Или ты забыл, как и не таких, как он, по жизни тонким слоем размазали! И следа от них не осталось! И имен их уже никто не вспомнит! Попову только слово сказать, и тот же Болотин к нему на цырлах прибежит, в глазки заглядывать будет и хвостом вилять – простите, мол, дурака необразованного! На колени бухнется и будет лбом в пол колотить, чтобы грехи свои отмолить!
– Петр! Успокойся, а то тебе с сердцем плохо будет, – тихо проговорил Крячко.
– А то мне сейчас хорошо! – воскликнул Орлов. – Мне, Стас, так хреново, что и выразить не могу! Даже мата не хватает! В общем, так! О Попове больше никому ни звука, ни ползвука! Справок не наводить, вопросов не задавать, разговоры пресекать! Хватит мужику и того, что на его долю выпало, нечего его имя трепать! А теперь иди, Гуров, отсюда к чертовой матери, с глаз моих долой и до шести часов не показывайся – видеть тебя не могу!
Гуров и Крячко вышли из его кабинета, как побитые собаки, хотя Стас, в общем-то, ни в чем виноват не был, но из солидарности с другом тоже шел понурившись и временами вздыхал. У себя в кабинете Гуров первым делом схватился за телефон и жестом успокоил дернувшегося было Крячко – мол, не Попову звоню. Он действительно звонил не ему, а Болотину, и, когда тот ответил, спросил:
– Игорь, я тебя очень сильно подставил?
– При чем тут ты? – невесело ответил тот. – Надо самому умным быть и, прежде чем язык распускать, навести справки и выяснить, кто есть кто.
– То есть звоночек уже прозвенел? – понял Лев.
– Звоночек! – нервно рассмеялся Болотин. – Тут так рвануло, что уши заложило, удивляюсь, как жив остался. Короче, мне открытым текстом, причем в самых красочных выражениях, было сказано, кто я есть и кем в самом скором времени могу стать, если не поумнею. И добавили, что среди равноудаленных я теперь самый далеко удаленный! И на помощь некоторых людей мне больше рассчитывать нечего! Вот теперь сижу и думаю, как бы мне поумнеть!
– Прости меня, Игорь! – покаянно сказал Гуров и, отключив телефон, долго смотрел в стену, а потом спросил: – Стас! Я действительно зарвался?
– Знаешь, Лева, ты правду о себе уже давно слышать не хочешь, она у тебя между ушей сквозит и следа не оставляет, так что я лучше промолчу, – ответил тот.
– Спасибо за откровенность, – криво усмехнулся Лев, потом глубоко вздохнул, резко выдохнул и деловым тоном произнес: – Возвращаемся к нашим баранам. Когда будешь разговаривать с Лаптем и Старцем, выясни точно, где находились их сыновья все время после того преступления, чем занимались вообще и в день гибели особенно, в мельчайших подробностях узнай, с кем встречались, о чем говорили и так далее. Пусть весь тот день прямо по минутам распишут!
К шести часам вечера в кабинете Орлова, который выглядел уже немного лучше, во всяком случае спокойнее, собрались все члены группы, и офицеры начали отчитываться прямо по пунктам, которые им продиктовал днем Гуров.
– Докладываю, – начал первый. – Диски с камер наблюдения, установленных над подъездом и возле въезда на территорию дома, были изъяты непосредственно на месте утром 25 мая сотрудником райуправления полиции капитаном Чирковым. Счастье великое, что в восемь часов утра охранник сменился, а новый наотрез отказался выдать диски без соответствующих документов или, по крайней мере, разрешения руководства. Чирков поговорил с директором ЧОПа в присутствии охранника, и тот велел своему подчиненному отдать диски, потому-то мы сейчас и знаем, кто их забрал. Без вашего ведома, Лев Иванович, мы с Чирковым связываться не стали.
– И правильно сделали, – кивнул Гуров. – Что дальше?
– Из графика дежурств видно, что в ту ночь дежурил действительно Иван Семенович Сорокин. Руководством ЧОПа характеризуется только положительно: непьющий, некурящий, старался заработать везде, где только можно, но при этом прижимистый – когда увольнялся, проставился только пивом. Мы связались с райотделом того поселка в Тверской области, где живут его родители, и выяснили, что он находится там. Около двух недель назад женился, а перед этим приобрел неплохой дом, чтобы было куда молодую жену привести. Мы районникам сказали, что он проходит у нас как свидетель, и в подробности не вдавались. У меня все!
– Слава богу, что жив, а то ведь и кончить могли, – заметил Лев. – Уж очень он свидетель опасный. С ним нужно будет поговорить отдельно и очень аккуратно. Кто следующий?
Закончивший доклад офицер сел, а второй поднялся и начал рассказывать:
– Вы оказались правы, Лев Иванович, в дежурной части ГУВД действительно на записи за указанный период времени нет вызова от Виктора Степановича Данилина, а вот в его распечатке, которую я в банке забрал, он есть. Ничего вразумительного по поводу того, куда мог деться вызов, в дежурной части сказать не могут или не хотят. Грешат на сбой в программе и технические неполадки, но тут надо разбираться соответствующим службам, потому что мы в этом не сильны, – вдруг сбой действительно был? Таким образом, выяснить, какой именно наряд туда выезжал, что доложил о результатах и так далее, не представляется возможным. В связи с этим мной были осмотрены все здания вокруг дома. Одна камера наружного наблюдения нашлась на здании филиала Сбербанка. Запись оттуда была изъята капитаном Чирковым, о чем в службе безопасности Сбербанка имеется соответствующий документ, – там не в ЧОПе: на шару не прокатишь и на арапа не возьмешь. А вот на магазине интимных товаров этот капитан камеру проглядел! А оттуда подъезд к воротам очень хорошо просматривается, так что номер машины прибывшего экипажа ППС виден отчетливо! Чтобы никого не настораживать, я задействовал личные связи и выяснил, что в ту ночь на ней работали сержанты Абросимов и Пашков, которые в органах внутренних дел больше не работают. Ушли по собственному желанию, с мест предыдущей регистрации выписались в связи с продажей квартир. Где находятся в настоящее время – устанавливаем. Очень помогли бы их фотографии, но мы решили самодеятельностью не заниматься и подождать вашего решения, потому что получить их из отдела кадров без официального запроса у нас самих все равно не получилось бы. Теперь по пострадавшим. По нашим базам данных, ничего серьезного за ними нет. Старков задерживался несколько раз за превышение скорости, причем «быковал» напропалую, за что и пострадал, – даже гаишники отказывались у него взять деньги и составляли протокол. Лаптев полгода назад был лишен водительских прав за езду в пьяном виде, он, правда, никого не сбил, а сам в фонарь въехал, машина – в хлам! Причем отец его отмазывать не стал – видать, понимал, что его сынок в таком состоянии сам в первую очередь пострадать может, и новую машину ему пока не купил. Теперь Нестеров, этот более буйный, чем остальные. Были драки в общественных местах, в основном в ресторанах или клубах, но за последний год – ни одного происшествия: то ли он покротчал, то ли нашел такое место, где его терпят.
– Клуба «Эго» там не было? – спросил Гуров.
– Нет, Лев Иванович, а что?
– Да, видимо, его отец решил, что пусть уж лучше его отпрыск у него на глазах куролесит, чем в других местах, вот он в его клубе и отрывался, – объяснил Лев.
– На Попова же вообще ничего нет, – закончил офицер.
– Итак, что мы имеем на данный момент? – начал Гуров, но Орлов, не давая ему продолжить, перебил его:
– На данный момент мы имеем следующее. Сейчас все разойдутся по своим кабинетам, напишут очень обстоятельные рапорта обо всем, что успели узнать за день, и принесут их мне. А уж я положу их в отдельную папочку и передам ее в службу собственной безопасности, которая в дальнейшем и будет вести это дело. А вы все начнете вплотную заниматься самоубийством, и только им. Задания будут розданы позднее, а пока, после того как рапорта напишете, будете все дружно изучать дела Нестора, Лаптя и Старца в поисках возможных мотивов мести их сыновьям со стороны бывших подельников их отцов, а Гуров с Крячко займутся самими папашами. Все! – твердо заявил он и даже ладонью по столу хлопнул.
В присутствии подчиненных Гуров возражать Петру не стал, но вот, когда удивленные офицеры вышли, сказал:
– Петр! Ты понимаешь, что служба собственной безопасности это дело на тормозах спустит?
– Полковник Гуров! Вы слышали приказ начальника или мне его специально для вас в письменном виде оформить и под роспись ознакомить? – сухо спросил Орлов.
Вопрос был риторический, ответа не требовал, и Лев, понимая, что обозлил Петра до крайности, промолчал, а тот продолжал:
– Доложите мне, господин полковник, что собираетесь предпринять для раскрытия этого дела.
– Господин генерал-майор! Сегодня вечером я, полковник Гуров, собираюсь побеседовать с отцом пострадавшего Нестерова, а полковник Крячко – с отцами Старкова и Лаптева. Эти беседы необходимы для выяснения обстоятельств, предшествовавших самоубийству или убийству. О результатах будет вам доложено завтра. В том случае, если выявится существенная для расследования информация, позднее все будет оформлено официально, под протокол, – сухо ответил Лев, причем еще и по стойке «смирно» встал.
– Тогда можете быть свободны. Оба! – отпустил их Орлов.
С трудом сдерживаясь, чтобы не взорваться еще в коридоре, Гуров, войдя в кабинет, взвился чуть не до потолка:
– Стас! Он что, меня воспитывать решил? Так я вроде уже большенький!
Крячко мудро молчал, давая другу возможность выговориться и стравить пар, а тот и не думал успокаиваться и продолжал бушевать. Он возмущался тем, что Петр оказался таким слабаком, сдался без боя и передал дело службе собственной безопасности, грозил уйти к чертовой матери в частный сыск, а до тех пор не разговаривать с Орловым ни на какие темы, кроме служебных, сетовал на то, что в отделе кадров все уже разошлись, а то бы он прямо сейчас взял у них бланк обходного листа, обещал уйти на больничный, и пусть остальные как хотят, так это дело и расхлебывают. Наконец он выдохся, и тогда Стас заговорил:
– Лева! Если Петр так поступил, значит, у него для этого веские причины. Он ворон старый, мудрый и жизнью битый! Зря не каркнет! Вот он на тебя наорал, чтобы в чувство привести и на грешную землю с небес спустить, и доложил, что воспитательную беседу с тобой провел. А если бы он взбрыкивать стал, то тебя бы опять на ковер к Щенку дернули, и уж тот, в свете вновь открывшихся обстоятельств, имел бы тебя в извращенной форме, долго, сладострастно и с особым цинизмом, чтобы отыграться за пережитое унижение. А ты бы стоял, все это слушал и вякнуть не смел! А если бы посмел, это имело бы для тебя самые плачевные последствия, потому что он, как ни крути, а заместитель нашего министра, а ты всего лишь полковник-важняк! Вот и думай теперь о Петре все, что хочешь! И вообще мне к Лаптю пора!
Крячко вышел из кабинета, и Гуров остался один – ох, и хреново же ему было! Чтобы не оставаться наедине со своими мыслями, он поехал в клуб к Нестерову, хотя встреча и была назначена на более позднее время.
Предупрежденная охрана, пообещав немедленно сообщить хозяину, что его гость уже здесь, мигом проводила его в зал, где молоденькая официантка усадила его за столик в углу, который был отгорожен от остального зала стойками с вьющимися растениями, причем на столе стоял большой букет цветов, и застыла рядом в ожидании заказа.
– На других столах цветов нет, а здесь есть, почему? – спросил Лев.
– За ним всегда отдыхал сын хозяина с друзьями, он был постоянно для них зарезервирован, потому что они могли приехать в любой момент, – объяснила она. – А теперь хозяин распорядился, чтобы до сорока дней на нем каждый день свежие цветы стояли и сюда никого не сажали, только вот для вас велел исключение сделать.
«А Нестор, оказывается, с годами сентиментальным стал, – подумал Гуров. – А может, просто сына любил?»
– Скажите, кто обслуживал этот столик в тот последний вечер, когда они здесь сидели?
– Не знаю, это не наша смена была.
– Но вам приходилось их обслуживать? – Девушка кивнула. – Расскажите, как они себя вели, что пили, что ели? Если приглашали к себе за столик кого-нибудь, то по какому принципу?
– Извините, но вам лучше подождать хозяина. Если он прикажет, мы вам все расскажем, а пока я лучше помолчу, – ответила она и спросила: – Что вы будете заказывать?
Этот начавшийся еще ранней ночью день был таким длинным, тяжелым и нервотрепным, что вымотавшийся, издерганный и злой на весь белый свет Гуров, хотя ничего толком и не ел, ни малейшего аппетита не почувствовал и попросил только чашку чая. Девушка тут же протянула ему меню, раскрытое на странице напитков, и Лев увидел там не меньше десятка всяких наименований.
– Девочка, – устало сказал он. – Я человек старой закваски. Принеси мне большую чашку крепкого сладкого чая, самого обыкновенного.
Она ушла, а Гуров стал осматриваться. В этот час зал был еще практически пуст, и откуда-то доносилась тихая музыка. Выглядел изнутри клуб вполне достойно и рассчитан был явно на приличную публику, которая рэпом и прочими современными «изысками» не увлекается, а предпочитает камерную обстановку, – Нестор был тоже человеком старой закваски. Чай появился довольно быстро, именно в большой чашке и заваренный явно не из пакетика. Лев сидел, попивая обжигающий, крепкий, сладкий напиток, и чувствовал, что начинает ощущать себя немного бодрее, хотя настроение от этого не улучшилось, да и не могло. К счастью, ему не пришлось долго оставаться в одиночестве, потому что появился Нестор. Им приходилось раньше встречаться, причем сидели они тогда по разные стороны стола, вот и сейчас Гуров, чтобы сразу расставить точки над «i», предложил тому сесть напротив, объяснив, что ему так и удобнее, и привычнее.
– Как скажешь, Гуров, – усмехнулся Нестор. – Сейчас ты банкуешь!
– А всегда так было и будет! – жестко произнес Лев и с ходу потребовал: – Давай все с самого начала!
– Знать бы еще, где оно, это начало, – вздохнул тот и закурил. – Короче, мой сын Женька с Костькой Лаптевым и Эдькой Старковым давно знакомы были. Мы с их отцами корешили, вот и им это как бы по наследству перешло. Тем более что почти ровесники. Женьку я в экономический запихнул, чтобы он со временем мог самостоятельно нашим бизнесом управлять, ни на кого не полагаясь, но толку из этого не вышло – как был разгильдяй, так и остался! Каждую сессию за каждый экзамен и зачет я платил. Хотел уже было забрать его оттуда, но уж больно ему студенческая жизнь нравилась, вот и решил – пусть еще поваляет дурака, да и диплом, хоть и купленный, лишним не будет. У меня ведь вся надежда на него была, потому что дочка шалавой выросла, вся в мать! Где уж она к наркотикам пристрастилась, не знаю, но с тех пор из клиник не вылезает, – медленно рассказывал Нестор, а потом вдруг неожиданно спросил: – Слушай, Гуров! Может, мне развестись со своей дурой? Найти нормальную бабу, которая мне настоящего наследника родит? А что? Я еще нестарый, вполне смогу сына на ноги поднять, чтобы было кому свое дело передать, потому что от дочки ни толку, ни наследников ждать не приходится. А то повелся я в свое время, как последний дурак, на модель длинноногую, а из этого вон что вышло! Как думаешь?
– Что я тебе могу на это сказать, Нестор? – пожал плечами Лев. – Это только тебе решать! – и спросил: – Значит, у тебя в клубе наркоты нет потому, чтобы еще и сын на нее не подсел?
– Понимаешь, Гуров! Наркота дело хоть и опасное, но очень прибыльное, только сын мне дороже был. Он же характером в меня пошел – чуть что не по нему, и он тут же в пятак! Вот я и сказал ему, чтобы он со своими друзьями здесь за счет заведения гулял: они меня этим не разорят, а мне спокойнее. С тех пор он больше ни в какие истории не влипал, потому что все время на глазах был, да и охрана все конфликты мигом гасила.
