– Вам запрягать, што ли? – спросила баба, поставив деревянную чашечку под капавший кран.
– Запрягать, запрягать, краля моя червонная! – отвечал Гвоздиков.
– Да где мужики-то? Аль одна дома? – спросил купец.
– Одна! зачем одна? не одна, а с богом,
– Тебя, значит, бог бережет.
– А то кто ж? знамо бог.
– Да мужики-то кто ж у вас?
– Мужики-то?
– Да.
– Кто? свекор, хозяин мой да братенек у него, молодой мальчик.
– А баба-то ты одна?
– Одна. Свекруху весной схоронили, а парня еще в осень женить будем.
– Да где ж они, мужики-то?
– А! – да парнишка в гон еще утресь поехал, тоже купцов повез, да вот не бывал, свекор с хозяином тут, у суседа, на следство к становому пошли.
– На какое следствие?
– Да вот тут намедни у какого-то проезжего в лесу чумадан срезали.
– Кто срезал?
– Кто ж его знает? неш мало всякого народа теперь по дороге болтается? теперь ярманка.
– А скоро они придут от чиновника-то?
Баба плюнула на два пальца и сорвала ими нагоревшую светильню у свечки.
– Должно, скоро будет. Даве еще, где светло, пошли.
Выпили по чашке, по другой, на дворе скрипнули ворота и послышался говор. Через минуту в сени вошел высокий мужик с лицом не столько суровым, сколько раздосадованным и сердитым. Он нам не поклонился и прошел прямо в избу.
– Микитка еще не был? – спросил он у бабы как-то нетерпеливо и раздражительно.
– Не был.
– А ты чего огня-то не зажжешь? Собирай вечерять.
Он снова показался в дверях избы и, не говоря нам ни одного приветственного слова, прямо сказал:
– Тарантас-то на двор бы втянуть,
– Чего на двор? Мы хотим ехать.
– Самая теперь езда! – проговорил он вполголоса и, обернувшись к бабе, закричал громко:
– Собирай ужинать-то! Аль оглохли?
Из избы послышалось: «Полно горло-то драть, неш не видишь, собираю».
Мужик пошел на двор, и там опять послышался говор. Через несколько минут у самой сенной двери старческий голос сказал: «Усыпал, аль не слышишь? ведь сказал, что усыпал, едят».
Вошел старик, белый как лунь и немножко сгорбленный.
– Чай-сахар, купцы почтенные! – сказал он.
– Просим покорно, дедушка! – ответил ему приказчик, но он, очевидно, счел это приглашение за самую обыкновенную фразу и не обратил на него никакого внимания.
– Ехать хотите? – спросил он, опершись руками о наш стол.
– Хотим ехать.
– Нужно, видно, очень?
– Да, нужно.
– На ярманку?
– Да.
– Ехать-то не ладно, – сказал он, подумавши, смотря попеременно всем нам в глаза.
– Что так?
– Да ишь вон всё шалят.
– Шалят?
– Да, баловают, пусто им будь. Теперь вот третий день казаков расставили. Бекет у лощинки поставили, а вчера тут вот сусед вез баринка в своем тож кипаже: весь задок-то истрошили.
– Кто ж это?
– А господи его ведает.
– И никто не видал?
– Барин, знамо, в задку сидел, и с барыней; да не чуяли, а лакей, знать, клевал на козлах. Кому видеть-то?
– А ямщик?
– Да и ямщик, може, не видал.
– А може и видел? – спросил Гвоздиков.
– Кто ж его знает? може и видел. Что поделаешь-то с врагом-то с этаким?