Николай Лесков
Страна изгнания
– А потом?
– Потом, ваше высокоблагородие, не мог потрафить в арестантской роте.
– И что же?
– Да ничего. Попал под суд, прогнали скрозь строй, лишен солдатского звания и сослан в каторжную работу в Александровский винокуренный завод; оттуда бежал, пойман, наказан плетьми, с постановлением литеры Б. ниже локтя, с назначением в Петровский железный завод, откуда бежал вторично и добровольно явился в Омутинской волости.
– И не добровольно, а поймали, – вмешался десятский.
– Почтенный старичок, где же поймали? Как бы я хотел уйти, нечто ты укараулишь? Смотри.
Скляров тряхнул ногою, и деревенские кандалы слетели.
– Ты это видишь? То-то же!
– Куда же ты пробирался?
– Да куда глаза глядят. Мы, бродяги, все больше так ходим. А что, ваше высокоблагородие, об манифесте ничего не слышно?
– О каком манифесте?
– Да вот памятник в Новгороде открывают, так по этому случаю?
Слухи и толки о манифесте по случаю открытия новгородского памятника в Сибири были повсеместны, и бродяги сильно на него рассчитывали.
– Что же теперь с тобою будет?
– Да ничего. Накажут плетьми, поставят слово како (с. к., то есть ссыльно-каторжный) на руке и на лопатке и пошлют в нерчинское ведомство. Вы, ваше высокоблагородие, куда изволите ехать?
– В Иркутск.
– Бывал-с, город хороший.
– Послушай, Скляров, ты правду мне говорил?
