Николай Ободников
Чертовидцы, или Кошмары Брянской области
Предисловие
Всё вымысел.
С уважением, Автор.
А вот и нет!
С ненавистью, Черномикон.
Глава 1 Восставший
Мы снова здесь – посреди микроскопического пятнышка на карте России. В точке невозврата и кипения. В истоке аномальной активности и пассивной нормальности.
Блестящая догадка. Верно, мы – в Ивоте́.
Растекитесь в любимом кресле, сделайте поярче свет, чтобы медики по прибытии сразу могли опознать инфаркт, и захватите что-нибудь с собой в дорогу. На сей раз зло шагнет далеко за пределы обреченного городка. Откажитесь от попкорна и содовой. Бокал крови домашнего питомца и скорченный ломтик трупного жира на блюдце будут куда уместнее.
Так ваш печальный мертвый образ навеки станет вестником ночных кошмаров.
Кто я такой? Похоже, накануне кто-то провел ночь в обнимку с амнезией. Черномикон к вашим услугам – звезда Полынь1 любых библиотек.
В прошлый раз вы хорошенько меня засалили. Да бросьте! Это были вы. Прекрасно помню пот и дрожь под одеялом. И ваши мольбы продолжать – вести, пугать и радовать. Хотя казалось, там, под одеялом, вы, истязая руку, предавались блуду. Ведь бывало?
Смотрите, это – карта глав и в каждой – жесткая структура. Словечко от меня, раздутое от желчи и сарказма. Отбивка с помощью «итак». Итак, разрез… разрез-разрез-разрез… до кости. Затем сама глава. А после – внятный вывод.
Ну-с, начнем.
Подышите на страницы, согрейте их. Дайте почувствовать вкус вашей души. О, вот и он – вопрос, морщинкой бьющий в лоб. Хотите знать дальнейшую судьбу чертовидцев? Ай-ай-ай, переживаете за них. Болеете. Как я и говорил, примите форму кресла и смочите губы.
Впереди нас ожидает паломничество в новую Мекку ужасов – Брянскую область.
Итак, ночь, больница имени Благого Карпа, из благ которой – лишь чётки, позабытые у раковины.
Тело молодого человека содрогнулось от дефибриллирующего толчка в грудь. Последовали неестественные нажимы, выдергивающие из глубин комы, и он широко распахнул желтые глаза. Казалось, чересчур крепкий сон нарушил стук в дверь. Только принесли не телеграмму или горячую пиццу, а кое-что похуже.
Темноту.
– Яд… ядрен… – Булат застонал, не в силах закончить любимую фразу. Неуверенными движениями ощупал себя. Почесал голые ноги. – Ну и где я? – Закашлялся. Легкие словно расправлялись, готовясь к работе на всю катушку. – Господи, хоть бы почки не сперли…
Он сел на кровати и выковырял из уголков глаз песчинки, оставшиеся после сна. Огляделся. В темноте угадывались очертания мебели, холодильника, душевой кабинки и телевизора на стене. Предпосылки сложились в неутешительный вывод: больничная палата. И неплохая, надо сказать. Булат перевел потерянный взгляд на окно, взявшее ночь в рамку.
А потом воспоминания тяжелым тараном ударили в голову.
Они с Лунославом – названым братом и напарником, делившим на равных тяготы и заботы бюро «Канун», – продули Бессодержательному – древней и жестокой твари, пришедшей из чертовски холодных бездн космоса. И продули, сто́ит отметить, на славу: Булат, насколько он помнил, уже готовился дернуть святого Петра за бороду (обширная кровопотеря всё же не шутки), тогда как Лунослава, боровшегося за их жизни до последней секунды, похитил Черномикон2. Дрянная книжка, что и говорить.
Ими попросту воспользовались, как плакатом из календаря «Playboy» за февраль 2020 года, чтобы дело со шкуркой пошло быстрее.
В результате их постыдного поражения Бессодержательный покинул свое паранормальное узилище, сокрытое в глубинах царства первобытного хаоса.
– Вот это мы огребли. Вот это мы… Что же я пролежнем валяюсь? – Булат спустил ноги – и грохнулся на пол. Он словно провел обстоятельное заседание на «белом камне раздумий», и теперь конечности знакомо покалывали. – Упал – отжался. Ну? Курс молодого меня!
Оттолкнувшись от пола руками, Булат с довольством отметил, что ощущение «ваты» в членах разом исчезло. Странно. Вскочил, и его задницу обдуло. Он выпучил глаза, включил свет и обнаружил на себе просторную больничную пижаму с кретинским узором из снежинок. Нежный ветерок на волосках ягодиц и никакой опрелости. Как в рекламе.
Лишь в одной больнице Ивота практиковалось подобное безобразие.
– Благой Карп. Только здесь от «дымоходов» прутся. – Булат скривился и сорвал пижаму, оставшись голышом. – А это что еще за хрень?!
На груди распластался внушительный белый волдырь, напоминающий прямоугольник. Около двадцати девяти сантиметров в высоту и двадцати в ширину. Отталкивающее непотребство находилось в том самом месте, где Черномикон, присосавшись, впитывал сакральную кровь чертовидца.
Волдырь колыхнулся. Потянуло ароматом свежего хлеба.
– Новый штамм COVID-19, что ли, подсадил? – Булат вцепился в «пузырь». Пальцы с легкостью проникли под слой белёсой кожи и нащупал что-то твердое и шелестящее, похожее на бумагу. – Хоть бы не туалетная!..
Его взгляд уперся в диагностическую карту, прикрепленную к изножью кровати. Присмотрелся и понял, что его окрестили чужим именем. Таким обычно обозначали неизвестных. Булат оставил волдырь в покое и взял планшет с документами.
– «Джон Доу3. Поступил с открытой раной в области…» Это я и сам знаю. Кома?! – Он сверился с календарем на стене. – Двадцать второе сентября. Меня вырубили на два месяца. Господи, хоть книжку пиши: «Шестьдесят дней фаллического одиночества».
Настал черед палаты. Булат осмотрел ее и в шкафчике обнаружил тёмно-синие джинсы, черную футболку с принтом «AC/DC: Hell Bells», трусы, носки, позвякивающие сапоги со стертыми каблуками и «косуху». Нахмурился. Кто-то не поленился обновить почти весь его гардероб. Из старого остались только сапоги. С другой стороны, они единственные и уцелели после обращения в демонического волка.
Да уж, последние часы перед комой могли дать фору всей его лихой жизни.
– Ну, здравствуй, милая! – Булат с восторгом оглядел «косуху».
Хороша чертовка. Бычья кожа, косой покрой, зауженная талия с ремнем, молнии у запястий, декоративные погоны и главное – всё это цвета ночного дождя, прячущегося в переулке вместе с ударом мотоциклетной цепью.
Он оделся и проверил карманы. Вздохнул. Расчески, конечно же, нигде не завалялось.
Внезапно идиллию примерки новой одежды прервал вопль, донесшийся откуда-то из коридора. Судя по характе́рным влажным обертонам – предсмертный.
– А вот и повод покрасоваться пожаловал.
Булат выскочил из палаты и сейчас же влетел ногой во что-то хлюпающее.
Кровь.
Мерцали поврежденные лампы дневного света. На голубовато-лилейных стенах экспрессионистскими мазками застыли широченные багровые брызги. Тошнотворно разило медными монетками. На синих квадратах пола лежали две медсестры и один врач из педиатрии, судя по вышитому на его халате жирафу. Всех роднили многочисленные порезы и иглы с трубками капельниц, по которым в шеи и бока вкачали воздух.
Смертельные инъекции животворящей смеси газов.
– Черт! – Булат кинулся к женщине, изо рта которой с чавканьем струилась кровь, и приподнял ей голову, чтобы она не захлебнулась. – Кто это сделал? Где он?! Что стряслось?!
Обветренная рука с обручальным кольцом и скромным маникюром вскинулась и опала. Глаза женщины застыли, следя за неприметной точкой где-то на потолке.
– Покойся с миром. И пусть у твоих пациентов-мужиков никогда не будет тридцать семь и одна. – Булат закрыл медсестре глаза. – Пора немного разобраться в происходящем. Но сперва…
Он на пробу сделал несколько движений корпусом, присел, встал и коснулся пальцами пола и крови. Хмыкнул. С безразличием вытер руки о стену. Каплей больше, каплей меньше – кто заметит? Уборщица-детектив? Тело после двухмесячного воздержания отзывалось на «отлично». Правда, подозрительный волдырь то и дело давал о себе знать.
Булат решительным шагом направился к лестницам. С каждым обнаруженным помещением он всё больше мрачнел. Что-то напало на медицинское учреждение. Напало изнутри. Утешало одно: судя по малому количеству жертв и разбросанным вещам, бо́льшая часть персонала и пациентов, кроме тяжелобольных, успела покинуть больницу.
Но помощь не пришла. Тела всё так же сочились кровью, а аппараты ИВЛ всё так же дышали за тех, кто не мог самостоятельно сделать глоток из прозрачного кувшина воздуха.
На втором этаже заслышался странный ритмичный звук. Его исток привел Булата в ординаторскую.
На диванчике лежала молоденькая медсестра. Мертвая. Из расстегнутого халатика и порванной розовой кофточки торчали бледные груди, покрытые струйками крови, словно охлажденные десерты – сиропом. Возле распахнутого окна пыхтел пятидесятилетний хирург, напоминавший своей плешивой и безбровой головой пластикового младенца. Причина беспорядков и циничного кровопролития.
Хирург с маниакальным оскалом насиловал больничную утку. Как мог.
Поблизости валялся старомодный саквояж с порожними капельницами, пилами, реберными ножницами и прочими инструментами, предназначенными для ампутации конечностей и грубой работы с костями. Булат пригляделся: на груди хирурга, в такт движениям, дергался бейджик с надписью «Бёдор Ф».
– Только не говори, что тебя зовут Бёдор Фондарчук. Это кино мне в жизни не досмотреть.
Бёдор с испугом оглянулся. Глаза, будто обведенные чернотой, расширились. Медицинское судно качнулось на эрегированном пенисе.
– Че-чертовидец?! Вы же сгинули! Откуда взялся? Пахло всеми, но только не тобой. Зачем людской смрад сокрыл? Секретики, да?
– Секретики? – Булат задумался. – А что, есть один: сам худ, а яички – с пуд. Где мой собрат по ремеслу?
– Ты ж не знаешь. Твой дружок нынче адским задницам угождает. Так что сфинктер допроси, борода!
Прежде чем Булат успел что-либо сделать или сказать, хирург воткнул себе в шею скальпель и уверенным, широким движением провел им.
Через несколько секунд для одержимого «Бёдора Эф» всё закончилось.
– «Борода»? – Булат с оскорбленным видом подошел к зеркалу, висевшему над аккуратным умывальником. Взглянул на отражение. Обмер. – Боже, и впрямь щетина заколосилась.
Как назло, воды в кране, чтобы привести себя в порядок, не оказалось. Булат в задумчивости ощупал двухмесячные кудряшки, пожал плечами, подобрал чью-то расческу и без колебаний обмакнул в чужую кровь. Затем тщательно прилизал бороду и вернул черным волосам на голове привычное положение.
Несмотря на бесконечный мачизм и неуловимое выражение брезгливости на лице, Булат больше всего наслаждался собственной прической. Настоящий кок Элвиса. В тринадцатилетнем возрасте, в подсобке одного магазина, куда проник, чтобы разжиться сигаретами, он увидел плакат короля рок-н-ролла. Красота укладки сразила его наповал. Петь он так и не выучился, зато всем сердцем полюбил музыку. Ну и конечно же, сделал прическу как у кумира и даже отстоял право носить ее.
В уплату привилегии пошел зуб, выбитый возле школы.
Булат оглядел себя. Получилось недурно. Этакий худой и бородатый Элвис Пресли с желтыми глазами. Или псих, использовавший кровь в качестве мусса. Как бы то ни было, результат удовлетворил его, и он наконец-то покинул больницу.
В ночном воздухе распространялись сладкие ароматы осени, несшие в себе горчившие струйки, какие обычно приманивают мух к очагам гангрены. Звездное небо пестрело нездоровым амарантовым оттенком.
Порождения тьмы и нечеловеческого порядка шныряли по истерзанному городку. В сторону десятого микрорайона проехал объятый красноватым пламенем трамвай с табличкой: «Ул. Олега Кошевого – Набережная Кюбель». Внутри с тихим потрескиванием тлели обугленные пассажиры. У мусорного бака через дорогу отвратительного вида женщина целовала голову пятилетнего ребенка. Блестевшие глазки дитя бессмысленно таращились в пустоту. На вывеске с рекламой минеральной воды «Жемчуг гор» болталась человеческая кожа. Ее скользкий хозяин, спотыкаясь и пошатываясь, бродил внизу.
И ни одного здорового человека.
Выжившие затаились в уголках собственных квартир-гробниц. Почти все окна первых и вторых этажей, насколько хватало глаз, закрывали наспех приваренные ставни и решетки. Только на восточной стороне перекрестка пересечения Вербной и Павловской работало кафе «АрбузЬ». Правда, огромный плакат, стоявший близ открытой двери, утверждал обратное. Буквы на нём извещали и гласили: «Бог послал мне срочную телеграмму, и теперь я и моя Лилия на небесах. Давайте к нам, олухи!»
Иво́т находился во власти потустороннего зла и бесчисленных аномалий.
Увидев всё это, Булат на миг лишился дара речи.
– Я что, апокалипсис проспал? – вопросил он. Не выдержав, в гневе гаркнул: – Свет из дома, трупы в пляс?!
Во мраке переулков и навесов вспыхнули десятки кошмарных глаз, напоминая огоньки сигарет. Зашелестели мертвые голоса.
– Чертовидец?! Невозможно.
– На дыбу его! И поиграть! Поиграть с ним!
– Лучше прокатить на капоте!
Голоса сплелись в скандирующий, насмешливый хор:
– Смерть ему! Смерть! С-с-сме-е-ерть!
Булат схватил себя за яйца:
– Ну, так идите и выкусите.
Однако все, ограничившись воплями, разбежались. Никто не рискнул принять вызов того, чья жизнь еще час назад считалась угасшей.
Булат направился в сторону полицейского управления. Там он рассчитывал получить информацию о местоположении Прохора Питонина – вспыльчивого капитана полиции, в свое время прикрывавшего сотрудников бюро буквой закона и классикой табельного оружия.
Если он правильно помнил, нужно было преодолеть каких-то четыре квартала. Четыре квартала, под завязку забитых паранормальным дерьмом! Но это всё же лучше, чем тащиться в южную часть города, где находилось отделение полиции, в котором работал капитан.
К мрачному удовлетворению Булата, он без особых проблем проделал весь путь. Молва о его возвращении разнеслась довольно быстро: дети тьмы спешили убраться куда подальше. Миновав сквер с пунцово-красными рябинами, притулившимися под светом фонарей, молодой человек вышел к полицейскому управлению.
Творилось черт-те что.
Со стороны парковки под открытым небом и примыкавшей к ней дороги, стиснутой домами Богучарской улицы, ковыляли выходцы из могил. Они осаждали трехэтажное здание управления. Многие щеголяли в погребальных костюмах и платьях, припорошенных комьями свежей земли. Нашлись и те, кто шествовал в одной лишь бирке из морга. Особенно выделялась голая стодвадцатикилограммовая женщина, из чьего Y-образного разреза на груди вытекал черный чай, выпитый сутки назад.
Мертвецы, зеленовато-почерневшие и безразличные, словно буквы, оповещающие о диагнозе «рак», лезли по баррикадам из полицейских машин. Без устали молотили хладными руками в центральные двери. В распахнутых окнах управления то и дело расцветали вспышки выстрелов. Грохот пальбы повторяющимся эхом заливал улицу.
Обороной, к радости Булата, командовал Питонин.
– Олени безмозглые! Бьем в головы! Только в головы! – Капитан, чуть выступив из окна третьего этажа на отлив, напоминал взбешенного зверя, метавшегося на скальном выступе. – Если они прорвутся, я перед смертью каждому из вас ноги переломаю!
Трупы падали, вставали и иногда отрывали от себя волокна холодного, слизистого мяса, после чего забрасывали его в открытые окна, деморализуя живых. Бледные лица защитников, озаряемые отблесками нагретых пороховых газов, заливал пот.
– Я так больше не могу! Я не выдержу этого чертова ужаса! – Последовал одиночный выстрел, и со второго этажа выпал младший сержант, пустивший себе в голову пилюлю свинцового успокоительного.
Его тело повалило несколько трупов.
Стрельба на миг стихла. Питонин похолодел. Он знал этого кретина. Родион Фокин. Дураку не исполнилось и двадцати. Даже звание получил только в прошлом месяце. Хорошо, что детей не оставил. Да и жена молодая – быстро выправится. Цинично, зато честно.
И всё же… жаль.
Полицейский пребывал в бешенстве и отчаянии. Особенно сейчас, когда Фокина принялись раздирать ненасытные твари.
– Кто еще раз вот так кинет товарищей – оставит семью без пенсии и прочих выплат! Обещаю! Лично всё пропью! – Питонин буквально задыхался от ярости.
Булат, видя, как младший сержант накрыл собой стол и теперь им ужинают, с сожалением покачал головой. Похоже, на сцене недостает только него. Оперевшись на серебристую «Toyota Corolla» 2012 года выпуска, он горласто крикнул:
– Эй, Капитон! Салют! Как оно? Как жизнь? Как печень? На новую еще не обменял?
Его голос привлек мертвых. Мгновение – и нежить направила раздутые, варикозные стопы к Булату.
Теплая, хлюпающая плоть!
Впереди ковыляла стодвадцатикилограммовая женщина с Y-образным разрезом среди отвисших, творожного вида грудей.
Полицейские в окнах с недоверием уставились на Булата. Те, кто отличались особой нервозностью, взяли его на мушку. Все знали, что бюро «Канун» было разбито наголову: один его сотрудник погиб, а второй пропал без вести.
И только Питонин проявил неожиданное здравомыслие.
– Ах ты ж, труподел хренов! – Он разразился дубовым, отшелушенным смехом. – Чего так долго-то, а? Я, что ли, за тебя должен разгребать эти авгиевы конюшни с трупами?
– Только не за оклад дворника. Нашего, из бюро, чего-нибудь не находил?
– А как же! Погоди.
Булат перевел взгляд на мертвецов, усиленно преодолевавших разделявшие их семнадцать метров. Разбил локтем окно тойоты, заглянул внутрь и взялся за магнитолу. На электронном табло высветился список доступных музыкальных треков. Что тут у нас? Классика. Урок немецкого «Неправильные глаголы». Михаил Круг? Прости, но сегодня юго-восточный, а не северный. А это что?
Булат расплылся в довольной улыбке. Это будет в самый раз.
В окне тем временем показался Питонин с двухметровой косой в руках – Костяной. Вопреки боевому имени, которое довольно легкомысленно дал Булат, кошмарная коса целиком состояла из полос углеродистой стали, вырванных из развороченных рельсов. Известно, что родилась она вместе с чудовищным слухом о женщине, перерезанной поездом и охотившейся на путников, имевших неосторожность оказаться ночью на железнодорожных путях.
В бюро «Канун» коса попала в качестве трофея, в те же сутки получив статус любимицы Булата.
Питонин с раздражением заворчал: коса, ощутив близость хозяина, тонко завибрировала. Полицейский прикинул расстояние. Метров шестьдесят, не меньше.
– Дерьмо. Булат, я не докину!
– Доверься ветру, Капитон!
Сотрудник бюро неким шестым чувством ощущал, что Костяная не подведет. Такая необъяснимая уверенность обычно бывает, когда предчувствуешь, что получишь премию – или попадешь под колёса фургончика скучающего таксидермиста. И то и другое лучше действительно предвидеть.
– «Доверься ветру». – Питонин отступил от окна. – Вот же говнюк. – Затем рванул вперед и, ни на что особо не рассчитывая, метнул косу на манер копья.
Костяная, ко всеобщему вздоху живых, противоестественно перешла в горизонтальное вращение. Скользя по воздуху бритвенным диском, она преодолела парковку с мертвецами и со шлепком влетела в раскрытую ладонь сотрудника бюро. После чего испустила легкую, сладкую вибрацию.
– Снова в деле, да, крошка? – Булат погладил ручку Костяной, плавно переходящую в острое полотно лезвия с кровостоками. Нырнул в тойоту и выкрутил в магнитоле громкость на полную; колонки зашипели. Запустил подобранный трек. – Ну что, восставшие, тряхнем песочком?
Загремели первые аккорды песни «Хочу перемен» группы «Кино», разносясь далеко по парковке и отражаясь от домов Богучарской.
Булат взобрался на крышу продукта японского автопрома, перехватил косу на манер гитары и «заиграл» на ней. Трупы облепили машину. Их руки заскользили по штанинам наглеца, пачкая их землей и мазками формалина.
Раздался харизматичный голос Цоя, и молодой человек влетел в толпу покойников. Добро пожаловать в промышленный усекатель конечностей имени Булата! Костяная нарезала, крошила и укорачивала.
На лицо подпевавшего сотрудника бюро брызнуло вонючим черным чаем.
Из окон полицейского управления и квартир соседних домов полились восторженные вопли. Сердца вновь принялись толкать по венам надежду и лошадиные дозы никотина. Громче всех кричал, конечно же, Питонин. В основном чтобы не вздумали стрелять и накрывали на стол. Ему-де дорогого гостя принять надо.
За те минуты, что играла песня, Булат расправился с неупокоенными.
Двери полицейского управления распахнулись.
Булат пристроил Костяную на плечи, закинул на нее руки и вошел с таким довольным видом, будто он только что выкосил мозолившую глаза лужайку на заднем дворе, а не расчленял мертвецов. Во взглядах полицейских и горожан читалось вдумчивое изумление. Борода. Волосы в крови. Желтые глаза, будто волк в сумерках затаился.
А потом все зашептались.
– Святой Флорентий, говорили же, помер он! – воскликнул мужик с бельмом на правом глазу.
– Сам ты «помер». Похищали его! Вот прозондировали и вернули.
Но последующая фраза перекрыла все домыслы козырем идиотизма.
– А я слышал, он Пампушку Всевластия нашел, – вставил субтильный очкарик, прибежавший из дома вместе с кошкой. – На член надеть надел, а снять не сумел. Так и ходил – очарованный бубликом.
Все замолкли, внезапно осознав, что такой бред мог изречь только настоящий кретин. Очкарик покраснел.
Булат вздохнул:
– Я был в коме.
– В республике? – с осторожностью уточнил Бельмоглазый.
– Издеваетесь? В настоящей.
Растолкав всех, к Булату пробрался Питонин. Сорокадвухлетний коренастый полицейский, как всегда, с раздражением сопел. За вечно красным лицом, казалось, зрел оглушающий крик. Он напоминал безбородого злобного гнома, узнавшего о неверности супруги, пока он, бедолага, надрывался где-то в копях и рудниках.
Питонин какое-то время изучал Булата, а потом заключил в медвежьи объятия:
– Вопрос на пятнадцать суток: выпьешь?
– А то! – Булат рассмеялся. Он только сейчас ощутил, что чертовски проголодался. – Заодно и болты поболтаем.
– Чего?
– Поговорим.
– А.
Под шушуканье за спиной они поднялись на третий этаж, миновали бежевый коридор со стульями и засаленными следами на стенах, оставшимися от постоянного отирания теми, кому сидеть совсем не хотелось (во всех смыслах), и вошли в последний кабинет.
Внутри, обхаживая один из рабочих столов, хлопотала полненькая блондинка-лейтенант. Она как раз заканчивала вытряхивать из упаковки нарезанный черный хлеб, подвигая его стопкой к нехитрой закуске: перловой каше, соленьям, крупной колбасной нарезке и прочему, что могла предложить скорая рука, недавно державшая оружие. Сквозь приоткрытое окно врывался зловонный ветерок. Под ногами скрипели гильзы.
Питонин с недовольством махнул в сторону девушки:
– Лаванда.
– Горная? – Булату совершенно некстати вспомнилась песня4.
– Нет, Гжельская. Из столицы приставили. Поднимать паранормальную целину, а заодно мне – давление.
Блондинка-лейтенант густо и восхитительно зарделась. Глаза напомнили прозрачные голубые блюдца, за которыми скакало нечто щенячье. Булат с безразличием подумал, что именно вот такие, со свисающим жирком, но очень теплые, будто прогретый водный матрас, на первом свидании прикидываются простушками, после чего ночью выжимают из твоей мошонки все соки, словно сливки – из пакетика.
– А вы знаменитый чертовидец? – Голос Лаванды прерывался от восторга, будто ее в этот момент подвергали сексуальной асфиксии. – О боже, я думала, вас убили! А вы вон какой… живучий. – Фраза получилась довольно зловещей, но никто не обратил на это внимания. – И никто не знал, где вы… И все эти страшные вещи почему-то до вас тоже не добрались… Необъяснимо, да?
Булат покосился на Питонина:
– Капитон, может, наедине потолкуем?
Полицейский показал на свои погоны, на которых красовалось по одной большой звездочке:
– Во-первых, мне дали майора. Во-вторых, вот этого малыша. – Лопатообразная ладонь погладила кобуру с девятимиллиметровым пистолетом «Пернач». – Так что сложи эту производную от «капитана» и моей фамилией трубочкой и затолкай себе в задницу. И в-третьих… Лаванда, пошла вон! Принеси вещи труподелов. И не спеши там!
– Есть, товарищ майор! – Отдав честь, девушка белокурой мышкой выскочила за дверь.
– А ты не меняешься – всё тот же злобный каловый камень, по ошибке именуемый кремнем. – Булат рассмеялся и сел за стол.
Питонин до скрипа стиснул кулаки – и хохотнул. Сдержанность не являлась его лучшим качеством. Но это не влияло на важнейшую и массивнейшую черту характера – агрессивную порядочность, произраставшую из звериной потребности делать всё правильно. И желательно – с воплями.
Оказавшись в коридоре, Лаванда отвернулась от камеры видеонаблюдения, мерцавшей в западном углу, и позволила себе беззвучно выругаться. Как же ей хотелось размозжить этому козлу рожу!
«Во-первых, я получил майора!»
«Во-вторых, я получаю членом по лбу! Каждый божий день! Не желаешь ли присоединиться, желтоглазый пидор? Как насчет взаимных ударов?»
Месяц назад ее внедрили в структуру правоохранительных органов. Она просто всплыла ниоткуда. Двадцатитрехлетняя, незамужняя, глупенькая и симпатичная выпускница юридического факультета Самарской академии министерства внутренних дел России. Только училась она, конечно же, не там, а в удушливых казематах, где за оценки ниже «отлично» подвергали физическому насилию и покушались на сексуальную свободу.
Главное, чтобы при этом не поехала крыша. Потому что таких сразу пускали в расход.
По дороге в хранилище вещдоков, где находились прочие игрушки бюро «Канун», она через мессенджер «Signal» отправила зашифрованное сообщение: «Желтоглазый чертовидец жив. Указания?» Ее не беспокоило, что телефон может оказаться в чьих-то руках. Бестолковая коробочка в таком случае немедленно врежет дуба. Лучшая защита информации. Так что выкуси, «Apple». Оккультные изыскания «ЗОЛЫ» в действии.
Она подошла к металлической двери хранилища и покосилась на телефон. Мессир затягивал с ответом. Не иначе готовился к месопотамскому «ше-гур-куд» – ритуалу смещения душ, когда жертва ценой собственной бесполезной жизни становилась про́клятым сосудом для потусторонней сущности. Обычно демонической. Телефон легонько дернулся. Пришло сообщение: «Действуй по инструкции, мой скрытый поросеночек».
Лаванда кивнула и проверила языком уголок рта, точно после оральной ласки.
Булат взял рюмку «Борщевки», осушил и накинулся на разогретую перловую кашу с говядиной. Консервированные волокна парнокопытного приятно запружинили на зубах.
– Что притих, Капитон? Не отставай, а то ничего не останется.
– А я, знаешь ли, не спешу, – огрызнулся Питонин. Его пальцы гладили фляжку. Серебристый цвет. Титановый сплав. Такая и пулю остановит. Странный и порожний подарок жены с размашистой гравировкой «Ut peculiari»5. – Презент от супруги. И я, черт возьми, понятия не имею, что она имела в виду. Знает же, что могу спиться. И так уже одной ногой в очереди на алкогольную реабилитацию.
– Возможно, смысл в том, чтобы держать флягу пустой. С миром-то что стряслось?
Питонин тоже выпил, хрустнул огурчиком, обмочившимся рассолом, и с мрачным видом поведал всё, что знал.
С момента вторжения Бессодержательного миновало два долгих, тяжелых месяца. Тьма, будто холодный саван, накрыла Брянскую область. По ночам порождения нечеловеческого порядка рыскали в поисках слабых душ и плоти. Что-то останавливала пуля, что-то – молитва, а что-то останавливалось, лишь когда насыщалось.
Относительное подобие прежней жизни приносил только дневной свет.
Вдобавок небо приобрело кровянистый оттенок цветков амаранта. Нетипичное атмосферное затенение в тридцать пять тысяч квадратных километров наблюдалось даже с орбиты. Фотографии «лишайной России» доставили немало радости Западу.
Однако сыскалось кое-что похуже.
У всякого, над чьей головой зараженным куском мяса висело тошнотворное небо, появились пусто́ты. Не больше кулака взрослого мужчины, они представляли собой сквозные полости, образовавшиеся в грудных клетках и брюшинах. Смерть таких не забирала, а их органы, лишившись кучности и единства, не вываливались. Разъединённые легкие, желудок, кишечник и прочее – всё оставалось на месте, словно за стенками чудовищной стеклянной колбы.
Метки Безверия, как их прозвали боголюбы, не коснулись только животных.
Нашлись и те, кто выиграл от этого. Умы, извращенные похотью, быстро приспособили «новые дырки» под «старые нужды».
Брянскую область ожидаемо изолировали. Сквозь кордоны, выставленные на расстоянии трех километров от первых цветовых изменений небосвода, пропускали только эпидемиологов и гуманитарную помощь. Акции заботы и исследования проходили в скороспелых декорациях паранойи: пусто́ты уродовали каждого, кто имел неосторожность пробыть под страшным небом больше суток.
Таких уже не выпускали.
Градообразующую корпорацию «ЗОЛА» на международном уровне признали экстремистской организацией. Однако многочисленные облавы, рейды и засекреченные операции не принесли плодов. «ЗОЛА» растворилась в мировых тенях, оставив после себя, будто в насмешку, пустые помещения, похудевшие банковские счета да пачку мертвых следователей из Интерпола и прочих спецслужб.
Хуже всего пришлось Ивоту, из которого зло брало свой отравленный исток. С закатом мертвые лишались векового сна; вместо детей в колыбелях оказывались грязь и камушки ручьев, в которых после находили пропавших крошек; аномалии и сверхъестественные происшествия стали ненавистной обыденностью. Горожане спешно покидали городок, но только для того, чтобы так же спешно вернуться.
Потому что покой в ныне про́клятой Брянской области остался только на старых фотографиях.
Что касалось Питонина, то он вытащил обескровленного Булата из-под обломков склада и определил в больницу как неизвестного. К удивлению полицейского и врачей, молодой человек наотрез отказывался умирать. Дело оставалось за малым. В те же сутки Питонин, потрясая результатами судебно-медицинской экспертизы, объявил, что желтоглазый сотрудник бюро «Канун» скончался.
Какие-либо вести о Лунославе отсутствовали, равно как и о похитившем его Черномиконе. Оба бесследно исчезли. Не показывался и Бессодержательный – если он, конечно, мог явить себя в привычном понимании этого слова. Радовало одно: дьявольский гул, слышимый в Ивоте на рассвете и закате, наконец-то прекратил терзать уши и нервы горожан.
Сам Питонин «за противодействие паранормальному терроризму», как было указано в приказе о награждении, получил внеочередное звание майора, а заодно – восторженную помощницу-дурочку и высранную, по его словам, кучку новоиспеченных обязанностей. Сюда входили: защита населения от угроз сверхъестественного порядка, а также борьба с ними и координация.
Позаботившись об артефактах бюро «Канун», Питонин растворился в работе. Ничего другого не оставалось, кроме как ждать и надеяться, что желтоглазый чертовидец когда-нибудь да очнется.
