Николай Вагнер
Макс и Волчок
Мальчик остановился и обернулся. Он увидал, что Макс гонится за ним, и поднял большой сучок.
– Только подойди, подойди! – закричал он. – Я тебя так отпотчую, что ты и своей бабушки не узнаешь!
– Не оставляй меня одного! Ради бога не оставляй! – закричал отчаянным голосом Макс. – Я умру здесь с голоду. Меня съедят медведи или волки. Приведи меня к бабушке и она тебе за это дорого заплатит.
Мальчик подумал и подошел к Максу.
– Слушай, нюня! – сказал он, – к бабушке твоей я не пойду и тебя не поведу, а с собой, пожалуй, возьму. Как тебя зовут?
– Максом.
– Ха! ха! ха! Макс, Макс… Настоящий маканый Макс! – Ну! пойдем, Макс, Макс, ха! ха! ха!..
– А тебя зовут хохоткой? – спросил обиженный Макс.
– Меня? Нет, меня зовут зовуткой. А ты меня зови, как хочешь: Савкой, Сивкой, Буркой, Кауркой.
– Я тебя буду звать Волчком, – взглянув на него, сказал Макс.
– Ну, и на здоровье! А ты шагай, не отставай, а то опять один останешься.
И Макс торопился изо всех сил, задыхаясь и спотыкаясь о пни.
Они шли долго. Голодный, усталый, Маке несколько раз готов был упасть в обморок. Дождь перестал. Прояснило. Настал вечер. Наконец они вышли на большую поляну, которая была над крутым оврагом.
– Ну! вот мы и пришли на теплое местечко, – сказал Волчок. – Коли здесь найдут, так в овраг скатимся.
Макс совсем повалился на сырую траву. Он едва дышал.
Волчок набрал хворосту, сложил костер и зажег его.
Сырые сучки тихо разгорались. Они трещали и дымились, разбрасывая далеко искры. Из темного оврага веяло сырым холодом. Высоко сквозь вершины деревьев блестело потемневшее небо.
А Волчок взлез на большую сосну, на которой были поставлены им силки. В силках билась запутавшаяся куропатка.
– Ага! серая барыня, попалась! – закричал Волчок, и глаза его засветились в темноте, как у настоящего волчка. Он высвободил птицу из силков и, держа ее высоко в одной руке, довольный, спустился с дерева.
– Ну! Маканый Макс, – сказал он, подойдя к костру, около которого лежал Макс, – видно о твоем счастье бабушка молится. – И он поднес к лицу Макса куропатку, которая сильно билась и трепетала, широко раскрыв рот.
Макс быстро поднялся. Он посмотрел на куропатку. Даже при свете костра ее пестрые перья были красивы, а черные большие глаза смотрели так приветливо и жалобно.
– Волчок, – спросил Макс, – неужели ты ее убьешь?!
– Нет! Зачем убивать. Я только ее немножко кокну, а потом изжарим и съедим.
– Волчок! Ведь она жить хочет. Сжалься над ней: пусти ее!
– А я разве тоже не хочу жить? Видишь, какой сладкий. Ты, верно, у бабушки-то лепешек до тошноты наелся, а я со вчерашнего вечера еще ничего не ел.
И он взмахнул куропаткой, чтобы ударить ее о камень. Но Макс быстро схватил его за руку.
– Волчок! – умолял он. – Мы не умрем с голоду. Мы найдем кореньев, ягод… Мы найдем чего есть. Разве мы звери хищные, волки, что будем душить бедную лесную птицу. Ах, Волчок! Ты рассуди, подумай, если каждый человек, если все люди будут жить всегда как звери, бить, убивать все, что им под силу, бороться и давить всех слабых, тогда будет тяжело жить на свете.
Волчок опустил руку. Макс невольно попал ему в больное место. Он быстро овладел рукой Волчка, в которой была куропатка. Но только что хотел разжать ее, как Волчок с силой оттолкнул его и с размаху ударил птицу головой о камень, а потом бросил ее на землю.
Куропатка сделала несколько судорожных движений и умерла, вытянув шею и раскрыв рот, из которого потекла кровь.
Макс отошел и лег на то место, на котором прежде лежал. Ему было тяжело и досадно. Ему хотелось уйти куда-нибудь дальше, но кругом был лес и темная ночь, которая казалась еще темнее от огня, около которого сидел Волчок и с аппетитом общипывал куропатку. Затем он вздернул ее на длинный железный прут, обсыпал ее солью, обложил салом и начал жарить ее над костром, как на вертеле.
Через полчаса он снял ее с прута и, обжигая руки, оторвал крылышко.
– Ммм!..– ворчал он, обгладывая его и облизываясь. – Просто сахарная. – И он оторвал другое крыло и часть грудины и поднес к Максу. – Ешь, гостем будешь.
Макс посмотрел на дымившийся кусок. Он так хорошо пах, а Макс с утра ничего не ел. «Что же, – подумал он, – ведь уж теперь она изжарена». – И он с аппетитом съел поданный кусок… и даже попросил еще ножку.
– Ну, – сказал Волчок, обглодав дочиста последнюю косточку, – теперь давай сыпуна делать. – И он свернулся подле костра, подложив руку под голову. – Соснем с часок, а там надо будет дровец в огонь подложить! – И он зевнул и захрапел.
А Макс долго не мог заснуть. Он ворочался на жесткой земле и сырой траве. Ему чудился повсюду какой-то робкий шорох. «Не крадется ли к нам волк?» – думал он и всматривался во все кусты, сквозь которые чернела темная ночь…
Только на рассвете задремал Макс и заснул как убитый… измученный и усталый. А над лесом вставало светлое утро. Верхушки деревьев заалели. В кустах громко запела малиновка.
Более месяца прожил Макс с Волчком в лесу. Часто на него нападала неодолимая грусть и сильное желание увидать бабушку. Несколько раз он старался выспросить Волчка, как выйти из лесу, но тот всегда отвечал очень коротко и ясно:
– Ступай прямо, потом поверни налево, заверни кругом и как раз придешь, куда следует… А я тебе вот что скажу раз навсегда: если ты вздумаешь бежать от меня, то я тебя брошу и тебя съедят волки.
И Макс сильно этого боялся.
Иногда Волчок оставлял его одного подле оврага, около большого дерева, на которое он выучил его влезать, и затем пропадал на день, далее на два. Он приносил с собою всегда хлеба, какой-нибудь провизии и разных вещей, которые были им необходимы. Эти дни для Макса были самые тяжелые, но и к этому страху он привык, как и ко всему в своей новой жизни – жизни лесного бродяги.
Он полюбил лес. В нем было столько разных ягод и грибов, столько птиц, за которыми Макс вместе с Волчком наблюдали по целым часам.
И чем дольше Макс жил в лесу, тем более он ему нравился. Хорош он был в светлое, раннее утро, когда все кусты и деревья, казалось, пробуждались от сна и расправляли свои листья, подставляя их под первые лучи солнца… Хорош он был и в тихий, ясный вечер, когда перекликались, как будто нехотя, лесные птицы, укладываясь спать, а соловей в кустах начинал втихомолку свои первые трели. Даже в сырую дождливую погоду этот лес был хорош, и Макс так покойно дремал на траве, под тихий, ровный шум мелкого дождя, возле тлевшего и дымившегося костра.
И все, что думал и чувствовал Макс, все он передавал товарищу своей лесной жизни, на все он указывал Волчку, и сам Волчок мало-помалу начинал сознавать ту красоту, то влияние тихой, полной жизни природы, которого он прежде не чувствовал или чувствовал бессознательно.
Нередко, в ясные вечера и душные июльские ночи, Макс много рассказывал Волчку про то, что он читал, рассказывал, как люди живут и в Африке, и в Америке, и даже на островах Тихого океана. И Волчок с жадностью слушал эти рассказы, но еще более он любил те сказки, которые иногда рассказывал ему Макс.
Раз, после долгого, двухнедельного дождя настал ясный, теплый вечер, которому Макс был так рад, потому что в теплую погоду у него самого как будто тепло становилось на сердце и ясно в голове. Они сидели с Волчком на небольшой горке под большими старыми соснами.
