Николай Васильевич Успенский
Егорка-пастух
– Когда ты дал слово, – подхватил Краюхин, – я всю свою родню созвал к законному делу… честь честью… и никого я не огорчил!.. А наконец, главное дело, невеста выходит и говорит, что то, что не хочу идти!.. и я тепереча остаюсь ни при чем!.. где ж ты был прежде?..
– Экой ты! я со всем усердием отдаваю тебе, – сказал Кузьма, – а ведь это она своей головой выдумала, – что не отец во власти, а дочь во власти стала… По-моему, отец с матерью чем благословит, нужно жить! И господь так велит… а ежели она нашла себе особенного, так я не знал об этой части…
– Слухайте, ребята, – возразил высокого роста мужик с седой бородой, – одно слово, вышла у всех горячка – к примеру, чего спокон веку не бывало… Ты, Петрей, охлынь!.. а ты, Кузьма, не дюже думай об своей девке… вот какая вещия – обойдется!.. Я десятую на варке купил кобылу, помнишь?.. Насилу поймали. Заарканили, я тебе скажу, – того и гляди душенька вон из ней!.. А деньги все отдал! Вот таэ перед богом! (Мужик перекрестился.) Что ж ты думаешь? Кобыла-то какая вышла!.. Сам знаешь, что ж тебе толковать? Колько разов в Москву ездила… А ты об девке толкуешь!.. смотри – обомнется, – какая баба-то будет!..
– Это что говорить! – подхватил один из родственников Краюхина, – ты знай завсягды: коли девка супротивная – значит, будет добро!.. А то что ступу-то возьмешь? Она ни в куль ни в воду!.. у ней ступень по рублю…
– Это уж так! – заметил отец невесты, – насчет девки не сумлявайся! Ухожу!.. А уж насчет пастуха – дело не мое! Я его и знать не знаю…
– Ведь вот ты какой алырник[1],– сказал Краюхин, – теперь пьешь, стало быть, и с меня и с Пастухова отца…
– Послухай, Петрей Анисимыч; мы с тобой спознались еще с энтой десятой, ужли ж я тебя променяю на какого-нибудь межедворника?[2] ты сам знаешь, ведь я его не звал к сабе в дом… Неужели ж я какой? Был я на задворке да потом в избу, гляжу, он тут и есть с кошелкой… со всеми припасами… Ну, знамо дело, от двора отгонять не приходится… Завели мы с ним балы… а тут и вы пришли.
Хозяйка подошла к мужу:
– Петрей! – начала она, – будет тебе каляниться! вишь, сваты пришли… подобру-поздорову… к какому-то там мировому! Ведь все тут в собрании: пореши дело, и с богом! как с сватом вы перва запили, так и нужно сходиться… Ты знаешь пословицу: кто первый брак разлучает, тот царствия небесного не получает!..
– Вот что дело, так дело! – заговорили мужики, – а то ноне тоже и в суде за рубль отдашь пять… Да небойсь не прикажут девку срамить сколько-нибудь… А вот что: ты, Кузьма, ступай зови свою хозяйку и девку захвати, да тут сообча при всем честном народе и порешим дело…
– Ты ее постегал, она небось опамятовалась… поумнела… Говорит пословица: не бить, добра не видать!..
– Что вы! – закричала хозяйка, – разве девку к жениху в дом водят?.. это отродясь не бывало…
– Ничего, Сергевна! толковать еще! Уж коли на срамоту пошли – так и быть!
– Я ее сюда не поведу, – сказал Кузьма, – а отпытаю от ней речи… что она скажет?..
Кузьма вышел.
– Ничего! обойдется, – успокаивали мужики Краюхина, – следовательно, чем она требует? идет в богатый дом!.. об чем ей горевать? А ты, сватенек, покель станови на стол штох! мы засядем… погуторим…
– Погуторим-то погуторим, – в раздумье проговорил Краюхин, – оно, к примеру, хоть и повенчаешь… дальше-то что будет? как бы опосля чего не было?..
– Да что ж опосля? жить будет у твоем доме, работать будет… Неужли ж ты пастуха к себе на двор пустишь! А коли такое дело: взял да в суд его!.. волков бояться, в лес не ходить! что такое пастух? что такая за птица? что он, на колесницах, что ль, ездит? Важное дело! Разве он смеет такие слова говорить? ведь это уголовщина?.. всем нам будет беда, не одному тебе, как он подпустит кочета-то!..
Вошел отец невесты и объявил:
– Что, братцы, дело плохо!
– Как так?
– Запировала, бяда! говорит: хоть осел цепляйте на шею, не пойду!..
– Ты бы ее съукротил…
– Куда тебе! Завертелась в поле, из виду вон!
– Куда ж это она?
– Вихор ее знает! ребята сказывали, побежала по гуменникам прямо к лесу…
– Мотри, малый, это она к Егорке…
– Знамо дело… к кому ж больше?
– Нет, уж их, видно, братец ты мой, не развядешь!
Краюхин выпрямился во весь рост и закричал:
– Это что ж такое будет? что я вам, на посмеховство, что ль, достался? Ванька! Запрягай лошадь! кажись, мой дом не из последних в деревне!
– Слухай, сват… чаго там?.. авось не важная штука…
– Нет! я вижу, вам только горло заливать? А вы готовьтесь-ка в суд… Ванька! подмазывай телегу…
Мужики стали выходить из избы. Краюхин кричал им вслед:
– Я докажу! у меня вся деревня узнает, что значит Краюхин… живой в руки не дамся!.. Я пять мировых куплю!..
Вышедши на улицу, мужики толковали:
– Ну, малый! пойдет теперь судьбище! и нас всех потянут… Пропали мы с этой девкой…
– Что ж? мы так и покажем! пришли, попили… а насчет девки дело не наше… Кто их знает, как они там сходились?..
Краюхин надел армяк, велел жене поймать курицу – «подарить писаря мирового», и отправился с сыном на задворок. Приготовив пехтерь с сеном и подмазав телегу, он велел сыну искать вожжи, а сам начал заводить в оглобли лошадь. В это время мимо задворка проехал верхом лебедкинский староста в дубленом полушубке. Увидав Краюхина, он повернул назад и остановился напротив ворот.
– Далеко, Петр Анмсимыч, отправляешься? – спросил староста, сняв шапку.
– Да хотел было к мировому…
– Какая тебе неволя пришла?..
– Да тут занялся я с человеком!.. сосватал невесту!.. Я так полагал, дескать человек бедный, я ему могу пособить во всяком деле, а он наделал кляузы… Давай, говорят, вожжи-то! – обратился Краюхин к сыну. Иван вместо вожжей вынес тяжи. Краюхин сурово посмотрел на сына и проговорил: «Ах, дурак те скудахтал…»
– Какие ж кляузы? – спросил староста.
– Да вот какие кляузы: прежде говорил, что девку отдаю, что оченно любопытно, а посля того девка запировала, – да откуда ни возьмись наскочил пастух… На запое такие грозы наделал!.. как есть всех повязал!.. Кричит, всех сожгу… Он ваш, лебедкинский…
– Что ты врешь? это Егорка, должно быть?
– Он самый!.. кабы я знал-ведал – блаже бы я не связывался с таким человеком…
– Погоди ж, – сказал староста, – я управителю скажу. Экой! ты плох!
– Как плох? Я тут же заявил миру…
– Ты должен старшину просить…
– Нет, я хочу прямо к мировому! Что старшина? такой же плут… он судить не судит, а рюмки собирает… Там просудишь жеребца, а делов никаких не будет…
– Что ж на ночь глядя едете?
– Придется, в дороге ночуем… это такое дело, что делать с разбойником… – Краюхин сел в телегу, перекрестился и сказал – Ну, прощай! – Счастливо! дай бог тебе…
VI. У мирового
На другой день утром Краюхин сидел в передней мирового судьи, где было человек до десяти просителей. В ожидании разбирательства вполголоса шел разговор.
– Ты насчет чего? – спрашивал один кучер другого.
– Да оно дело-то пустяковое, а все в нонешнее время не приходится… Ехали мы с управителем из города, поздно вечером; подъезжаем к имению-то, а тут пни… Вихор ее знает, пристяжная начала беситься… Не успел я образумиться, вся тройка понесла… Мы и пошли прыгать по пням-то… А управитель у нас балухманный: давай меня оплеухами кормить… А ноне за оплеуху-то двадцать пять цалковых!
– Стало быть, тебе придется денег вволю…
– А вот увидим…
– А со мной какая оказия, – говорил мещанин огороднику, – заехал я к одной барыне, старинного завета, насчет птицы. А у барыни есть дочка. Я спрашиваю барыню: отчего вы в доме не заведете мужчину?.. дочка ваша, например, на возрасте, следовательно сейчас и надоть их пристроить за человека хозяйственного, благочестивого, – а не токмо что за вертопраха… Дворяне ноне не женятся, потому жалуются на недостатки… Так вам на что лучше в соблюдении расчета пристроить дочку за человека из нашего брата, примерно хоть по куриной части… А за дочкой-то десятин полтораста приданого. Приехал я домой, думаю, дай письмо напишу этой самой барыне, и, нимало не медля, что в положении долженствовать нужно, пишу, стало быть: «Милостивая государыня! Наипаче обаполо благородства обращаюсь к вам на слабоде касательно своей участи… и таперь, стало быть, в расчете на вас курятник… какова ни мера прикажите заехать сделать предложение, – и мы заедем к вам будто бы насчет птицы…» Она возьми это письмо да к мировому!.. Я ей по душе говорил… потому дом у ней почесть развалился, прислуга вся сбежала, я рассчитываю себе: тогды можно все перестроить…
– Я отродясь, милый человек, не бывал у мировых, – обратился Краюхин к одному кучеру, – как это тут делается?
– А вот выйдет мировой, увидишь…
– Так-то так, да с чего начать-то?
– Известно, подай жалобу. Ее запишут в книгу и будут разбирать…
– У меня дело насчет свадьбы… тут это вышла у нас дрязга с сватами…
– А у меня вот жена забаловала, – говорил один лакей управляющему, – женился я недавно… девчонка попала смазливая… барин, значит, и облюбовал ее… Думаю себе, уйтить?.. жалованье хорошее, а местов мало… Взялся ее бить!.. Она кричит – повешусь!.. хочу просить развода…
– Мы, кажется, с вами по одному делу? – беседуют управляющие, – насчет работников…
– И не говорите: как пашня, как рабочая пора – либо прикинется болен, велит приехать за собой из дому, и глядишь – там работает, либо просто уйдет и был таков.
– Да-с! вот извольте тут вести хозяйство… И заметьте, кто нанимается в работники!.. их у меня до тридцати человек – все бездомовники! Разумеется, пойдет ли хороший в работники?..
– Послушай! – спрашивает проходящего лакея один проситель, – скоро выйдет мировой?
– Не знаю! в кабинете занимаются… Не шли бы судиться! мирились бы дома…
Наконец, распахнулись двери и явился мировой судья с цепью на груди, за ним письмоводитель.
– Вам что угодно? – спросил судья управляющего.
– Я вам заявил, в ночь под восьмое октября крестьянин деревни Бондуровки, Епифан Игнатов, воровски забрался в господский лес графа Чеботаева и спилил корень четырех с половиною четвертей. Корень этот мною найден совокупно с сельским старостой и при посторонних понятых людях.
– Знаю! преступник здесь?
– Точно так-с…
– А сельский староста?
– Все здесь, кого изволили требовать… Судья обратился к старосте и понятым:
– Признаете ли вы действительность факта преступления?
– Точно так, ваше высокоблагородие: мужичонка он бедный, на ось понадобилась дубинка!..
– А вы, Епифан Игнатов, сознаетесь в преступлении?
– Виноват, ваше благородие…
– И у вас своего лесу нету?
– Ни одной хворостинки.
– Значит, вы целой деревней можете воровать подобные оси?..
– Помилуй бог, ваше благородие…
– Мое внутреннее убеждение говорит, что вы поголовно со двора на двор можете повторять подобные преступления; а потому, в видах пресечения зла, возлагаю штраф на означенную деревню по три рубля с души, а на преступника десять рублей…
– Ваше благородие! чем же мы виноваты? – возразил староста, – мы в лес не ездили!
– Вы не ездили, но можете ездить… Я вас очень хорошо знаю, любезные…
– Коли попадемся, тогда штрахуй! за что ж невинно-напрасно подати платить?
– Это не подати, а единовременный штраф… Так как у вас во всем круговая порука, то вы должны отвечать за каждого негодяя в своей деревне!.. Я знаю, как в настоящее время помещику трудно охранять свою собственность… Можете идти… Вам что угодно? – обратился судья к лакею.
– Я вам докладывал, недавно я женился… и супругу мою нашел в незаконном виде… Вы нам приказали явиться…
– А жена ваша здесь?
– Здесь! вот она!
– Вы почему не хотите жить с мужем?
– Помилуйте, ваше высокоблагородие… что ни ночь – бьет меня чем ни попадя! Я уж сплю с сенными девушками…
– Правда это? – спросил судья лакея.
– Точно так-с! Невозможно, господин мировой судья… Иной раз такие оказии делает… уму непостижимо!
– Словом, вы друг друга ненавидите?
– Точно так-с…
– И желали бы жить врозь?
– Эвдакого азиата на белом свету нету, – сказала горничная, – сохрани господи, с ним вместе жить…
– Так вы можете разойтись…
– Ваше благородие! а как же мое приданое-то, – спросила горничная…
– Приданое вы можете взять назад… Вы, конечно, отдадите? – обратился судья к мужу.
– Черт с ней-с! ни покуда маяться!
– Так вот слушайте решение: с завтрашнего дня вы расходитесь врозь… Довольны вы решением?
– Покорно вас благодарим…
– Ваше благородие! – объявил Краюхин, – я это запил девку… Пили… пили!..
– Ты кто такой?
– Пили мы десятую… пили два Микития…
– Я спрашиваю, ты чей, откуда?
В это время у подъезда загремела карета и в камеру вошла небольшого роста, худощавая барыня с черным вуалем, в бархатном бурнусе. Не поднимая вуаля, она обратилась к судье:
– Я к вам, Федор Иваныч, насчет оскорбления моей Мими…
– Позвольте узнать, кто это Мими?
– Моя собака…
– Извините, сударыня, закон обязывает меня объяснить вам, что в нашем судебном уставе не упоминается об оскорблении животных… Я думал, что Мими ваша служанка. Впрочем, не угодно ли вам рассказать, как было дело?
– Вообразите: я Дуняшке приказала для Мими готовить бульон, а она с лакеем Алешкой изволит кушать его… Я замечаю день, другой: Мими худеет!.. Вы не можете представить, что стало с несчастной собакой… Смотрю однажды в окно: Мими выскочила к воротам, а там сидели лакей с горничной. Они схватили собаку и начали ее бить по щекам… да приговаривают: «Из-за тебя нам от барыни достается!..» Это я слышала собственными моими ушами…
– За последнее время жалобы на прислугу до того увеличились, – сказал судья, – что я не предвижу, чем все это кончится… Мне сдается, что ваша прислуга имеет настойчивое стремление оскорблять именно вас… Позвольте узнать, когда вы свободны?
– Я постоянно свободна…
– Не угодно ли вам пожаловать в понедельник… тринадцатого числа… Как звать вашу прислугу? – спросил судья.
– Дуняшка и Алешка.
– Я их вызову…
Барыня раскланялась и уехала. Краюхин снова начал:
– Я, ваше благородие, из Воробьевки… насчет запою…
– Ты кого запил?
– Девку!..
– Какую девку?
– У соседа дворов через пять…
– Тоже у крестьянина?
– У крестьянина.
– Дела между крестьянами разбираются волостным сходом…
– Ведь я, ваше благородие, насчет пастуха… он не нашей барщины…
– Это все равно… пастух – крестьянин…
– Вестимо, крестьянин… Хорошо! только эта мы гуляли… больше году!.. девка со всем согласьем…
– Я тебе сказал, обратись в волостное правление…
– Откуда ни навернись пастух… говорит, ежели на что пойдет, я не пожалею красного петуха…
– Павел! выведи вон…
Лакей взял Краюхина за пельки[3].
– Вот оказия-то! – рассуждал Краюхин, выведенный на улицу. – Какой это мировой? слова не даст сказать… Куда ж теперь? Неужели в волость?..
Подошедши к телеге, в которой спал Иван, Краюхин почесал затылок, растолкал сына и крикнул:
– Ты что ж сена-то не дал лошади? для тебя, что ль, под голову взяли, хрептуг!
В это время Краюхин увидал на дороге проезжавшего мужика.
– Эй, брат! – закричал Краюхин, – погоди-ко…
– Что ты там?
– Да погоди… Где бы мне тут разыскать мирового?
– Да ты от его хором идешь… вот он!
– Это не наш, должно… Господь его знает!
– Уж не знаю, как те сказать… у нас есть… да тоже, пожалуй, не ваш…
– Где ж к нему проехать?
– Вот ты под взволок съедешь, придет перехресток, ты так-то не езди, а заверни направо прямо по овражку, вдоль овражка-то и ступай… приедешь к реке, через мост прямо в нее!..
– Куда ж в нее-то?
– В мировиху!..
– Я насчет мирового тебя спрашиваю…
– Экой! в энтой деревне, Антоновкой называется, у меня кум живет. Он с ей почесть зады с задами…
– Кто ж такая мировиха?..
– Да нашего мирового жена… дело как правя ловко! Знамо, можа, чего и недосмысля, ну там писарь на то есть… живой рукой разбяре!..
– А мировой-то где ж?
– Да он, вестимо дело, барин богатый: где ему заниматься? со всякой безделицей лезут… а он, значит, не привычен к эвтому… и жил-то все в чужих землях…
– Ну насчет свадьбы она может разобрать?
– Я тебе говорю, баба – насчет всех делов! Мы обиды от ней не видали…
– Ну спасибо…
– Как рассказывал, все поезжай…
