Холли Блэк
Пляска фэйри. Сказки сумеречного мира
Мальчишки с Гусиного холма
За деревней – зеленый пригорок,
что зовется Гусиным холмом,
и живет там ватага мальчишек —
погоняет шалун шалуном.
Кто их матушка? – Нежная Малкин,
Роза Майская в белом цвету.
Кто отец им? – Мабонский Охотник
(эге-гей – и ату их, ату!).
Если куры нестись перестали,
и хозяйство пошло вперекос,
кто-то щиплет тебя среди ночи,
а с утра не расчешешь волос,
если суп из котла убегает
или гаснет огонь под котлом, —
всё они, озорные мальчишки,
что живут под Гусиным холмом!
Слышишь, пчелы над вереском вьются
и жужжат, выкликая весну?
Слышишь, камни гудят под ногами,
подпевая костру-ревуну?
То они, шутники и задиры,
эти Паки с навозной горы,
озоруют над нами украдкой —
не во зло, а заради игры.
Веют ветром они над полями,
издалёка приметив жнецов, —
и колосья на поле танцуют
под напевы лукавых мальцов;
скачет заяц для них на пригорке,
на вершине пасется олень,
и для них, сорванцов и буянов,
распевает зарянка – трень-брень!
Им известны все старые песни
и волшебных заклятий чуток,
чтоб туманы сгустить над полями
или выпить луну, как желток, —
захвати с собой камень куриный
и от холода виски глотни,
да рубаху надень наизнанку,
коль собрался идти мимо них.
Слава древнему рогу охоты,
от которого пела земля,
слава маю, цветущему маю,
и последним снопам на полях!
Слава, слава Зеленому Мужу,
и Луне в поднебесье ночном,
и веселой ватаге мальчишек,
что живет под Гусиным холмом!
* * *
Чарльз де Линт – писатель, музыкант и фольклорист родом из Нидерландов. Сейчас он живет в Оттаве (Канада) со своей женой Мэри Энн Харрис, художницей и музыкантом. Де Линт – автор множества романов, иллюстрированных новелл и сборников рассказов. В числе его недавних книг[22] – Medicine Road, Tapping the Dream Tree, «Призраки в Сети», «Семь диких сестер» и «Брошенные и забытые». Последние две книги номинировались на Всемирную премию фэнтези и вошли в список финалистов. Кроме того, Чарльз де Линт написал детскую книгу A Circle of Cats, проиллюстрированную Чарльзом Вессом, и несколько романов о фэйри («Джек Победитель Великанов», «Отведай лунного света», «Маленькая страна» и The Wild Wood).
Подробнее о творчестве де Линта можно узнать на его вебсайте: www.charlesdelint.com.
От автора
Играть музыку я люблю не меньше, чем писать книги. Время от времени мне попадается какая-нибудь песня с отличной мелодией, но на такие слова, которые мне петь не хочется. Так произошло с традиционной ирландской песней The Meet was at Matthews, которую я впервые услышал в альбоме 1979 года, записанном Джимми Кроули, исполнителем из графства Корк. Мелодия была очаровательная, но пелось в этой песне всего лишь о вечерней охоте на зайца. Я подумал, что лучше я буду петь о буйной ватаге фэйри, и так на свет появились «Мальчишки с Гусиного холма».
Чарльз де Линт
Катнип
История, которую я собираюсь рассказать, – это история о фэйри. Да-да, о самых настоящих фэйри, а еще – о том, как человека буквально катапультой забрасывает в приключения, стоит только нарушить закон фэйри. Разница только в том, что в сказках о фэйри люди далеко не всегда знают, какой закон они нарушают и почему.
Уж я-то должна была знать… Вообще-то я и знала. Я выросла среди Народа. Они украли меня в возрасте всего пары недель и оставили взамен в колыбельке одного из своих – моим родителям на воспитание. Так что я, в некотором роде, продукт обеих культур, человеческой и фэйриной. Подменыш как он есть.
История моя случилась в Нью-Йорке. Не в том, который на плакатах «Я ♥ Нью-Йорк», а в том, что за ним: в его подвалах и стенах, во всех закоулочках и лазейках его инфраструктуры. Называйте его Нью-Между-Йорком, если хотите, или просто Между-Йорком. Так его зову я. Народ вообще его никак не зовет. Они там просто живут. А меня они кличут Ниф – в детстве еще куда ни шло, но когда ты уже больше не ребенок… в общем, жаль, что они не выбрали что-нибудь не такое тухлое.
Короче, как-то раз – и не так уж давно, по правде, – сидела я себе на Народном Форуме со Снежным Колокольчиком и Ручейком. Болтали мы о мужчинах. Ну, вернее, болтала Ручеек – ее только что бросил селки[24], с которым она встречалась, – а мы с Колокольчиком слушали. Снежный Колокольчик – лебедка, в смысле, дева-лебедь, а Ручеек – подменыш вроде меня. Народный Форум – место открытое, там даже вампиров временами встретить можно.
В общем, сидели мы там, попивали нектар, лакомились печеньем и слушали, как Ручеек разоряется по поводу ее селки. Ну, то есть ее экс-селки.
– Мы повздорили насчет того, что я, мол, не понимаю, как это трудно – быть оборотнем, а я возьми да и скажи, что если ему так уж нужно, чтобы я поняла, пусть одолжит мне свою тюленью шкуру, а он…
Колокольчик издала звук – куда более лебединый, чем девичий. Ручеек сердито встряхнула черными косами над овалом лица – а оно у нее цвета корицы.
– Это все он виноват, – проворчала она. – Он свару начал. Говорит, ты мол, просто человек, ты понятия не имеешь, каково это, магии-то у тебя никакой нет. Ну, и я типа всё.
Я фыркнула.
– Можешь повторить это себе еще раз. Как ты вообще могла так сглупить?
Ручеек вздохнула.
– Все дело в любви, наверное. Она заставляет делать глупости.
– А. Любовь. Как будто ты что-то знаешь о любви.
– Уж побольше твоего, – отрезала Ручеек. – У меня уже была куча парней. А ты когда последний раз ходила на свидание?
Тут она меня сделала. Завести личную жизнь подменышу непросто. Среди Народа не так уж много таких, с кем можно закрутить. Многие с виду страшнее забившейся канализации и охотнее выпотрошат тебя, чем пригласят на танцы. Те, что покрасивее, умеют развлекаться, но у них типа как… темперамент. А с подменышами подменыши не встречаются. Нет, мы вместе тусуемся, болтаем, дружим даже, но вот встречаться – нет. Я имею в виду, кто пойдет гулять с человеком, когда кругом полно эльфов?
Снежный Колокольчик вытянула длинную белую шею и по-лебединому встряхнула стройными плечами.
– Кончайте пререкаться, – распорядилась она. – Слушать вас совсем не интересно. Никто из вас двоих понятия не имеет о любви. Вы – люди. Слишком хрупкие, чтобы вынести мощь настоящей страсти. Почувствуй вы хоть на секундочку жар желания, на какое способен малейший из Народа, вы бы обуглились и рассыпались, как подгоревший тост.
– Чушь собачья, – отозвалась я, а Ручеек даже ныть перестала.
– Знаешь, я эту цитату уже раньше слышала и, честно тебе скажу, ни разу не видала тому ни малейших доказательств. Сдается мне, это мы, люди, тут единственные, кто любит, – а вы, красавцы, только жрете нашу любовь. Ложками.
Колокольчик не то чтобы очень крупна собой. Белоснежная кожа, летящие волосы, огромные черные глаза – нежная и мечтательная, как бумажный цветок. Зато нрав у нее крутой и кусается она зло. Я целую минуту думала, что она сейчас на меня набросится, но лебедка в итоге только рассмеялась.
– У меня идея, – сказала она. – Ты докажешь мне, что люди знают о любви больше, чем Народ.
– С чего бы это? – осведомилась я.
– С того, что ты очень скоро убедишься в моей правоте. Я уже предвкушаю твой проигрыш.
– И что если я проиграю?
– Все как обычно, я думаю. Служба сроком на год и один день. У меня уже целую вечность не было человеческой служанки.
– А если я выиграю?
– Не выиграешь. Но если вдруг да – я принесу тебе дар. Любой, какой захочешь. Гений Центрального парка на Балу Солнцестояния нас рассудит, – она изящной волной поднялась на ноги и разгладила свой облегающий черный свитер. – Удачи.
Прежде чем я успела раскрыть рот, чтобы сказать, куда ей пойти со своим тупым пари, она уже выпорхнула за дверь.
– Ты крупно влипла, подруга, – прокомментировала Ручеек.
– Да вот еще, – отмахнулась я. – Нужно только не попадаться ей на глаза какое-то время, и тогда она сама обо всем забудет. Я ведь даже не сказала, что по рукам.
Ручеек выразительно поглядела на меня.
– Да ну тебя, девочка. Ты, что ли, устанавливаешь тут правила? Если скажешь, что вне игры, она все равно получит выигрыш – сама же знаешь!
Ага. Я знала.
– Ты должна мне помочь, Ручеек! – взмолилась я. – Что мне теперь делать?
Она задумчиво посмотрела на меня.
– Я полагаю, ты могла бы попросить о помощи Гения Нью-Йоркской публичной библиотеки. Говорят, он знает вообще все.
– Хорошая идея. Спасибо, Ручеек! Ты просто прелесть.
И вот я вышла с Форума и по междупутям отправилась прямиком в Нью-Йоркскую публичную библиотеку – расспрашивать Гения про любовь.
Правильное название – genius loci, хранитель места. Их целая команда, и они – самые что ни на есть нью-йоркские из всего нью-йоркского Народа. Если здание, или парк, или даже улица существует достаточно долго, и люди любят ее и считают важной и нужной – ба-бах! появляется гений места. Как по волшебству. Гений Нью-Йоркской публичной библиотеки не так стар, как, например, Гений Бродвея, и не так могуществен, как Гений Центрального парка, но и он производит впечатление, уж поверьте.
Гений НИПБ говорит на всех языках, на каких в ней только есть книги, и обладает обширными знаниями во всех представленных в коллекции областях – от сельского хозяйства до зоологии. Он может (и будет, если его не остановить) рассуждать на любую тему до бесконечности. Он в некотором роде симпатяга – в таком долговязом, патлатом и близоруком роде – и приятно шелестит на ходу.
– Любовь… – задумчиво промолвил он. – Весьма богатая тема. И опасная. Можно поинтересоваться, почему вы решили заняться вашими изысканиями именно здесь?
– У меня пари с лебединой девой, – просто сказала я. – Я должна доказать, что люди знают о любви больше, чем Народ.
Он вздохнул.
– И как же вы намерены выиграть это ваше… э-э-э… пари?
– Понятия не имею, – честно призналась я. – Думала, я попрошу вас мне помочь.
Он стащил с носа огромные квадратные очки и принялся протирать их белым платком.
– Primus[25], – сказал он довольно сухо, – будучи сам сверхъестественным существом, я отнюдь не эксперт по человеческой любви. Secundus[26], я вам не педагог. Я просто хранилище знаний и мнений предположительно человеческой природы. Короче говоря, на вопросы я не отвечаю. Это делают за меня книги.
– О… – Все оказалось несколько сложнее, чем я думала. – Ну, тогда… тогда я, наверное, прочитаю парочку книг об этом.
Очки вернулись на свое место.
– Читать – это хорошо, – сказал он. – История делает человека мудрее, поэзия – остроумнее, математика – утонченнее, натурфилософия – глубже, нравственное чтение – серьезнее, а логика и риторика сообщают ему умение спорить.
Он уставился на меня оптимистичным выжидательным взглядом – ни дать ни взять голубь, подлетевший за крошками. Я бодро кивнула, будто поняла, о чем он толкует, но Гения так легко не обжулить.
– Я цитировал Фрэнсиса Бэкона, дитя, – вздохнул он. – Эссе «Об учении». Кстати, рекомендую.
– «Об учении». Бэкон… А про любовь там что-нибудь есть?
Он снова отвернулся к столу.
– В некотором роде. Итак. Нью-Йоркская публичная библиотека открыта всем. Однако сначала вам понадобится завести учетную карточку и ознакомиться вот с этим списком правил. Правила очень важны.
Он выдвинул один из квадриллиона ящиков своего исполинского стола и достал маленький картонный прямоугольничек и лист бумаги, которые и подал мне. Затем обмакнул длинное перо в богато украшенную чернильницу.
– Имя?
Конечно, он не имел в виду настоящего имени – на этот счет в Между-Йорке, где имя означает власть, бытует политика «не спрашивай и не спрошен будешь».
– Ниф, – сказала я и углубилась в листок.
Правила пользования Нью-Йоркской
Публичной Между Библиотекой
Департамент гуманитарных и социальных наук
НИКОГДА
1. Не портите книги и не пишите в них.
2. Не приносите в библиотеку никакой пищи и напитков.
3. Не выносите никаких книг из библиотеки.
4. Не шумите и не устраивайте беспорядка.
5. Не входите в Фонды.
– Сэр, – сказала я. – Я тут не очень поняла правило номер пять. Если в фонды ходить нельзя, как я получу свои книги?
Он обратил очки ко мне.
– Проконсультируетесь с КАТНИПом, разумеется. А потом попросите одну из библиотечных странниц достать вам нужное издание. Вы что, никогда раньше не бывали в библиотеке?
– Нет.
Он улыбнулся, показав мелкие острые зубы.
– Держитесь подальше от Фондов, дитя мое. Они опасны.
Я всю свою жизнь прожила в Между-Йорке и способна распознать закон фэйри, когда слышу его. Я послушно сунула правила в карман и взяла учетную карточку, которая красивым паутинным почерком сообщала, что некто Ниф пользуется неограниченными читательскими правами и привилегиями в НИПБ. После этого Гений дунул в медную трубу, торчавшую из стены прямо возле стола. Из другой трубы тут же вылетела странница и развернулась у меня под ногами.
Я сделала шаг назад, чтобы не наступить на нее, и поздоровалась на всеобщем сверхъестественном.
– Можете не трудиться, – заметил Гений. – Она глухая.
Развернувшись, странница достала мне до пояса. Выглядела она как такая большущая бумажная куколка с физиономией типа «смайлик», нарисованной чернилами на дискообразной голове.
– Только ничего не говори! – заявила она. – Так… Ты подменыш и хочешь восстановить свое человеческое наследие. Что я могу для тебя подыскать? Хороший любовный роман? Популярная психология? Или что-нибудь посложнее? Квантовая физика? Зигмунд Фрейд?
Гений прожег ее взглядом.
– Странница проводит тебя в Читальный зал и познакомит с КАТНИПом, – сказал он. – До свиданья.
И он отвернулся к своему необъятному столу.
Странницу было не так-то легко разглядеть, когда она поворачивалась боком, но мне кое-как удавалось поспевать за ней по лабиринту межпутей НИПБ – вверх и вниз, прямо и в обход, вперед… и даже, кажется, назад. Наконец, мы оказались в комнате, где целая стайка подменышей расположилась в уютных креслах, уткнувшись носом в книгу. Симпатичная комната, прямо-таки идеальная для чтения: много мягкого серебристого волшебного света, маленькие столики, за которыми так удобно писать, если надо, приятный гул работающих мозгов, сосредоточенных на какой-то интересной задаче.
– КАТНИП здесь, – сообщила странница. – Давай, входи.
Я прошла вслед за ней в боковую комнатку, обставленную, если можно так сказать, парой стульев и львом на мраморном пьедестале. Лев лежал, закрыв глаза и вытянув лапы перед собой. Размером он был с крупную собаку, а шерсть имел крупчато-белую.
Странница почесала ему меж мохнатых ушей. Лев открыл глаза, которые оказались цвета пасхальной лазури, и воззрился на нас.
– Это КАТНИП, – представила странница. – Он знает все книги, которые у нас есть, и где они стоят. Это простая, удобная для пользователей система, специально так устроенная, чтобы ты смогла во всем разобраться сама. Похлопай его по спине, когда закончишь, – он от этого перейдет в спящий режим.
И она удалилась, оставив меня нос к носу с КАТНИПом, который как раз очень зубасто зевнул.
Так, хорошо. Мне и раньше приходилось иметь дело с зачарованными зверями. Все просто: ты им задаешь вопросы, они отвечают. Только вот вопросы нужно задавать правильные. Знать бы еще, какие из них правильные…
Что ж, с этого и начнем.
– Что мне у тебя спросить? – поинтересовалась я.
Лев подмигнул мне.
– Название, автор, тема, ключевое слово.
Не то чтобы очень понятно. Но от волшебных зверей понятности как-то и не ждешь. Я немножко пораскинула мозгами.
– Тогда тема, наверное. Любовь.
Лев закрыл глаза и, кажется, снова заснул. Я почесала его между ушами – просто в порядке эксперимента, но добилась только тихого раздраженного ворчания. Я уже собиралась пойти опять искать странницу, когда лев открыл свои фарфорово-синие очи.
– Двадцать восемь тысяч семьдесят три единицы хранения под грифом «любовь», – выдал он.
– О-о-о-кей, – пролепетала я. – А как насчет «влюбленность»?
– Тринадцать тысяч двести девяносто две единицы хранения, – сказал КАТНИП. – Желаете совет по оптимизации поиска?
О, это уже немного более юзер-френдли. Я улыбнулась в эту синеву.
– Да, будьте так добры.
– Задайте дополнительные ограничения, – посоветовал КАТНИП.
– Ч-чего?
КАТНИП вздохнул.
– Любовная поэзия. Божественная любовь. Любовь и образ женщины…
– О. А. Спасибо. Нелегко, знаете ли, задавать вопросы, когда не знаешь, о чем спрашивать.
На это у КАТНИПа ответа не нашлось – если не считать подрагивания украшенного кистью хвоста.
– Ладно, – сказала я вообще-то себе. – Что я и вправду хочу узнать, так это…
– Так ты далеко не уедешь, – сказал голос позади.
Приятный такой голос, гладкий и глубокий, как двойное шоколадное мороженое. Я развернулась и увидала, что принадлежит он парню, может, чуть постарше меня. Глаза карие, волосы каштановые, сложен как атлет, и в целом почти слишком хорош для человека. Одет он был в нормальную для подменыша униформу из джинсов и футболки, выуженных из мусорки Армии Спасения, но какая к черту разница. Смотрелся чувак все равно как переодетый свинопасом принц – ну, или как мажор, притворяющийся парнем с улицы (потому как на дворе все-таки Нью-Йорк и двадцать первый век, а не Германия и девятнадцатый).
– Ты на что уставилась? – спросил он. – Я что, порезался, когда брился?
На этот вопрос я отвечать не собиралась, так что просто отвернулась обратно ко льву. Который как раз зевнул и умостил подбородок на лапы.
– Нечего тут дрыхнуть, – свирепо заявила я. – Я пока еще не получила книги!
– Дай я помогу, – предложил подменыш.
С одной стороны, так оно явно будет проще: он наверняка знает, как задавать правильные вопросы. С другой, что может быть хуже, чем сообщить самому симпатичному человеческому парню, какого ты в жизни встречала, что ищешь книги о любви? Впрочем, стоило уточнить, что «Радости секса» меня НЕ интересуют, как все сразу стало проще.
Короче, работает оно так: ты называешь КАТНИПу тему, правильным образом суженную, а КАТНИП в ответ дает тебе мышей. Они выпрыгивают у него из пасти, выстраиваются рядком на пьедестале и пищат свои названия, авторов и выходные данные ясными, звонкими голосками.
Мыши, которых отобрал для меня пригожий подменыш, представляли пару антологий любовной поэзии, еще пару изданий с жутко научными названиями и нечто с заглавием «Знаки твоей любви».
– И сколько я могу взять? – спросила я.
– Странницы приносят только по две книги за раз.
Я подцепила двух первых попавшихся мышей из шеренги, которые тут же уютненько угнездились у меня в ладони.
– А если я захочу потом взять остальных?
– Они придут, если позвать их по автору и названию.
– Кто вообще придумал такую систему?
Парень пожал плечами.
– Никто ее не придумывал, она просто взяла и случилась. Типичная магия фэйри.
– Ага-ага… Ну, спасибо за помощь.
– Погоди, это еще не все. Теперь тебе нужна странница. Кстати, я Байрон.
– А я Ниф.
А еще я втрескалась по уши. Я уже была готова засунуть мышей, а с ними и пари с Колокольчиком куда подальше и спросить, как насчет славной долгой прогулки по Центральному парку… но он уже устремился в глубину Читального зала, к длинной деревянной кафедре, на которой валялись несколько книг, пригоршня какого-то зерна и небольшая стопка странниц.
Байрон отслюнил странницу из стопки и бросил на кафедру. Странница встряхнулась с сердитым шелестом, выбрала зернышко, вручила его мне, потом схватила мышей, туго свернулась вокруг них в рулон и нырнула в медную трубу.
– Это номер твоего места за столом, – дохнул Байрон мне в ухо. – Довольна?
Нет, что угодно, только не довольна. Его шепот прокатился по мне, как электрический разряд.
– Что?
Он ткнул пальцем в зернышко. Я опустила глаза и увидела, что на нем отпечатаны какие-то цифры.
– А. Ого. Спасибо.
Он озарил меня улыбкой, от которой останавливаются сердца, и ушел на свое место. Которое, разумеется, было совсем не рядом с моим. Уверена, странница сделала это специально.
Гламором обычно владеют те, кто из Народа, но у Байрона он определенно был. Не такой мегаваттный, как у лисьего духа или пуки[27] – потоньше, поделикатнее, как пара свечей на прикроватном столике. Впрочем, и его оказалось довольно, чтобы мне до смерти захотелось зайти со спины и зарыться пальцами в его волосы, пробежать по плечам… таким широким и квадратным под рваной футболкой.
Но это привело бы к нарушению правила номер четыре (не шуметь и не устраивать беспорядок), а возможно, и номер один (не портить книги) заодно. Так что я взяла себя в руки и ничего не сделала. Зато скоротала время за раздумьями о том, что могла бы сделать. Наконец, странница принесла мне книги.
– Вот и они, девочка моя, – сказала она. – Флаг тебе в руки. И, сделай милость, завязывай думать так громко. Мы там, на кафедре, от тебя все краснеем.
Я и сама покраснела, но все равно взяла верхнюю книгу из стопки, открыла и стала читать.
Раз уж у нас тут волшебная сказка, я не стану вам пересказывать все, что узнала в НИПБ. Волшебные сказки обычно не вдаются в подробности, чем там занимались герои в промежутках между приключениями. Скажу только, что эти книги – особенно стихи – тоже обладают чарами, и весьма могущественными. Они даже как-то изменили мое мнение о собственной человеческой природе. Не могу сказать, что поняла, как они это сделали, – просто сидишь себе и чувствуешь, как они клубятся у тебя в голове и заставляют чувствовать такое… чего ты никогда еще в жизни не чувствовал.
Из-за этих поэтических чар я даже позабыла о Байроне. Ну, почти. Я даже поглядывала на него не чаще чем через пару страниц. И когда он закрыл книгу, отнес ее на кафедру и натянул потертую кожаную куртку, собираясь уходить, клянусь, я встала и двинулась за ним только потому, что проголодалась до чертиков.
Он подождал меня у дверей. Я подвалила эдаким прогулочным шагом – сама Мисс Беззаботность Между-Йорка.
– Эта часть города вне моих обычных путей миграции, – тихо сказала я (правило номер четыре). – Где тут можно разжиться сэндвичем?
Вместо ответа он взял меня за руку и потащил за собой наружу. Понятия не имею, что он там почувствовал, когда наши руки соприкоснулись, но у меня во рту разом пересохло, а лицо полыхнуло жаром, как августовский тротуар. Я сравнила симптомы с показаниями поэзии. Любовь, сомнений быть не может. Кажется, выиграть пари будет легче, чем я думала.
Приземлились мы в месте, где я никогда раньше не бывала: «Тожехочутак», что под Таймс-сквер. Только для подменышей – Народ не допускается. И там подавали человеческую еду (сворованную из кулинарии Снаружи)! Пахла она на мой вкус малость странно, но я была готова на все, что нравится Байрону. Он заказал нам по гамбургеру с кофе, а я тем временем пыталась придумать, с чего бы половчее начать разговор. Примерно вечность спустя в сухом остатке у меня было только «что ты изучаешь в колледже?»… – ну, я и спросила.
– Магию, – кратко ответил он.
– Ого, – сказала я. – А почему?
Он оглянулся по сторонам и пододвинул свой стул к моему.
– Я хочу выбраться отсюда, вернуться Наружу. Там мое место.
Я кивнула. Вот всегда со мной так. Встречаешь живой ответ на молитвы любой девчонки-подменыша, и на тебе – парень ку-ку. Всем известно, что подменышам нет выхода из Между-Йорка – если только Народ сам их отсюда не вышибет. Да большинство из нас и не ушло бы никуда, даже если б могло. Я бы, например, не ушла. Попасть туда, где нет магии, где тебе нужны деньги, чтобы жить, где ветер тебя заморозит, а дождь промочит, где ни с кошкой не поболтаешь, ни с вилисой не станцуешь, ни с лепреконом языком не почешешь… Да ни за что на свете! Нет, мне, конечно, тоже было интересно, как оно там, Снаружи. Я читала газеты и журналы, которые заносило в ливнёвку, и охотно слушала, когда кто-нибудь из Народа рассказывал про свои приключения со смертными. Но вот жить среди них, смертных, мне совсем не хотелось. Слишком они непредсказуемые.
– Я тут как игрушка, как зверушка домашняя – меня уже тошнит от всего этого, – говорил меж тем Байрон. – Что бы я ни делал – это ничего не меняет. А я хочу, чтобы меняло, Ниф! Я хочу быть кем-то. Героем!
Нет, он, может, и ку-ку, зато какой красивый. Я слушала его, издавала какие-то сочувственные звуки и любовалась, как эти его каштановые кудри падают обратно на лоб, стоит ему их откинуть.
– Должен быть какой-то способ. Ну, ты же знаешь: прецеденты были. Томас-Рифмач, Тэм Лин, Орфей, Геракл… Мне нужно только свести все данные вместе. У меня есть мысль, что все это как-то связано с теорией хаоса и алхимией. Понимаешь…
Мы говорили, а я смотрела, как страсть разжигает пламя за этими теплыми карими очами, и думала, как, интересно, заставить его так посмотреть на меня? Впрочем, поскольку из Между-Йорка он вряд ли выберется, времени у меня впереди целый вагон.
Обратно в библиотеку я в тот день так и не попала. Какое-то время мы еще поторчали в «Тожехочутаке», а потом пошли плясать на перманентный плавучий Фэйри-Рейв. Я так и не поняла, чего это Байрон тусует со мной, когда на него заглядывается столько прекрасного Народа, но вообще-то мне было наплевать. Мы отлично провели время. Наплясавшись, мы пошли плавать с русалками в нью-йоркской гавани и воровать венерок из устричного бара на Центральном вокзале, а потом еще на «Бродвейскую песнь», неувядающую музыкальную любовь всего Народа, и развлекались, и развлекались, пока не устали развлекаться и не срубились.
Проснулась я в гнезде медведей-оборотней под Центральным зоопарком. Байрона нигде не наблюдалось. Медведи понятия не имели, куда он подевался, зато имела я.
Войдя в Читальный зал, я первым делом увидела его – вон он, сидит, кудрявая голова чуть ли не с религиозным восторгом склонилась над толстенной книгой с черной обложкой и алым обрезом. Я постаралась пройти мимо его стула по дороге в каталог и потрепала его походя по плечу. Он даже головы не поднял.
Какое разочарование… но тут я напомнила себе, что мальчик хочет стать героем. Отлично. Героев я понимала. Герои совершают всякие невозможные подвиги. Вот и Байрон сейчас совершал свой. Пойду, поиграю немножко с КАТНИПом, а потом, может, мне удастся умыкнуть его в «Хочутак» и расспросить, как там поживают подвиги.
Когда я вошла, КАТНИП спал. Грива меховой волной растекалась по мерцающим белым плечам. Я ласково почесала его между ушами размером с чайную чашку. Шерсть мягко спружинила у меня под пальцами, а из-под нее донеслось мягкое урчание, словно поезд метро подходил.
– Здорово, КАТНИП, – сказала я. – Как оно, твое всё?
Лев открыл льдисто-голубые глаза, встряхнул гривой и как следует зевнул.
– Автор, название, тема, ключевое слово, – сонно проворчал он.
– Ладно, – ответила я. – Сегодня я хочу научиться разговаривать с тобой.
Это оказалось очень весело. Комнату заполонили мыши – это я пыталась выяснить, как же мне оптимальным образом организовать поиск. Потом до меня дошло, как составлять список названий без мышей, я открыла для себя предметный указатель и еще целую кучу всяких крутых штук. КАТНИП был со мной невероятно терпелив, и, стоило мне научиться правильно спрашивать, как он сразу же завалил меня полезными советами, как можно все сделать попроще и побыстрее, в обход самых сложных участков системы.
– Спасибо, – сказала я, зарываясь пальцами в его неподатливую гриву. – Ты лучший. Сладких снов.
Я взъерошила жесткую шерсть и полюбовалась, как белые веки опустились на лазурные глаза.
Тут-то до меня и донесся шум из Читального зала.
Первым делом я подумала: «Ну, сейчас им устроят правило номер четыре!» – но тут до меня донесся голос Байрона, и мы с моей медлительной задницей ринулись туда на удвоенной скорости.
Байрон как раз карабкался через кафедру. Ни одной странницы поблизости видно не было. Подменыши порхали кругом, словно стайка вспугнутых голубей, суматошно квохча:
– Да что он делает?
– Он нарушает все правила!
– Слезай оттуда, идиот!
– Кто-нибудь, позовите Гения!
Двух вздохов мне хватило, чтобы обозреть эту картину, а в следующий момент я уже была на другом конце комнаты и стояла ногами на кафедре. Байрона я увидела перед дверью, которой никогда раньше не замечала: деревянной, с матовым стеклом, очень узкой, но вполне человеческого размера. Одной рукой он уже схватился за полированную медную ручку, а в другой держал перепуганную мышь и вид имел раскрасневшийся, решительный и совершенно, просто-таки на удивление героический.
– Байрон, стой! – воззвала я.
Он нетерпеливо оглянулся через плечо, твердо намереваясь нарушить еще и правило номер пять – и плевать на любые последствия.
– Секунду подожди, а? Я иду с тобой.
Я перемахнула через кафедру и проскочила в дверь, не успев еще толком подумать, хорошая ли это идея. Оглядевшись в поисках своего молодцеватого бойфренда, я обнаружила, что он уже безо всякой задней мысли умолодцевал куда-то прочь с глаз. Вроде бы его ботинки простучали по параллельному ряду стеллажей… Я кинулась на перехват, но, добежав до перекрестка, обнаружила, что проход пуст в обоих направлениях.
Итак, я, стало быть, в Фондах. Одна. Можно, конечно, вернуться, но как же это будет тухло! Вокруг, докуда хватало глаз, простирались стеллажи, тесные и смутно различимые в полумраке. До потолка можно было достать рукой, а проходы между чугунными полками шириной не превышали моих плеч. Воздух оказался сухой и холодный – совсем не затхлый, не пыльный и книгами не пах. Да и опасностью тоже не особо – хотя я заметила, что все книги стоят за железными решетками.
В общем, я решила сосредоточиться на звуках – может, откуда-нибудь донесется топот или дыхание. Лишь бы понять, куда, собственно, девался Байрон.
Вот тут-то я и начала слышать голоса.
Сначала совсем тихие – неясное такое, едва слышное бормотание. Настолько сливающееся с общей атмосферой, что я вполне могла его себе вообразить. Однако стоило его заметить, как громкость тут же выросла. Я, признаться, занервничала. Стоишь вот так себе в запретном месте, против которого тебя прямым текстом предостерегали, а кругом какие-то призрачные голоса звучат – и притом громче с каждой секундой, словно незримая толпа собирается. Мне становилось все неуютнее, а ропот рос и рос. Вскоре я уже даже слова начала различать: «душа»… «смерть»… «человеческая природа»… Я побыстрее зажала уши ладонями.
Мышь пробежала мне по ноге: я подскочила, наверное, на милю и опрометью кинулась в боковой проход. Зверек тем временем вскарабкался по решетке, закрывавшей полку, просочился через ячейку и уселся на книжном корешке. Я забилась в самый конец ряда и притворилась книжным шкафом – и вовремя. Секунду спустя явилась странница и отперла решетку. Мышь благополучно исчезла – куда исчезают все магические инструменты, когда они больше не нужны, – а странница обернулась вокруг книги и нырнула в медную трубу в начале прохода.
