В подтверждение своей точки зрения, хотя такое подтверждение нельзя принимать безоговорочно, я собрал определенный материал для сравнения по трем странам, которые близки Норвегии по уровню материального благосостояния. Кроме того, две из этих стран очень близки Норвегии по тем показателям, которые должны иметь решающее значение для определения величины карательного воздействия, пли цены, наказания. Третья страна в течение определенного периода была в этом отношении весьма сходна с двумя остальными, но затем стала резко от них отличаться. С этого времени в этой стране начала применяться совершенно иная шкала наказания.
Речь идет о Дании, Швеции и Финляндии. Я сопоставил данные о числе заключенных в пересчете на сто тысяч населения по каждой из названных стран, а также по Норвегии за максимально возможный период времени начиная примерно с 1810 г. Донные за первые годы, естественно, не столь достоверны, как данные за годы последующие, отчасти потому, что они базируются на результатах исследований, имевших случайный характер, отчасти из-за отсутствия уверенности в том, что действительно были учтены все лица, находящиеся в заключении, в том числе и в местных тюрьмах. По Норвегии данные вполне надежны с 1850 г., по Швеции с 1862 г., по Дании с 1863 г., по Финляндии с 1886 г. Я не решаюсь использовать финские данные за более ранний период, поскольку здесь имели место специфические обстоятельства: с 1826 по 1888 г. значительное число заключенных ссылалось в Сибирь. Всего за этот период в Сибирь было сослано 3236 человек. Из них 880 составляли лица, приговоренные к смертной казни, которую царь заменил на пожизненные каторжные работы в рудниках. Еще 1193 заключенных были сосланы в Сибирь по их просьбе в качестве колонистов. Такой же была судьба и 1168 осужденных за бродяжничество (В. Хьелман).
Данные по Дании за 1945–1950 гг. включают лиц, находившихся в заключении в связи с изменой; однако данные о лицах, осужденных за эти преступления, исключены. Данные о числе заключенных, учитываемых по Норвегии, не включают обе эти категории. Число заключенных в Швеции к 60-м годам нашего века было бы несколько выше, чем в Дании и Норвегии, если бы были учтены те заключенные, которые в Швеции числятся в статистике Советов по борьбе за трезвость и Советов охраны детства. Норвежские данные включают лиц, приговоренных к принудительным работам; соответствующие дела в Швеции рассматриваются Советами по воздержанию от употребления спиртных напитков и не нашли отражения в данных о числе заключенных. Вероятно, по сравнению с Норвегией в Швеции большое число детей было направлено для исправления в специальные школы, но это также не нашло отражения в данных о числе заключенных.
Сравнение собранных данных позволяет сделать некоторые важные выводы.
С точки зрения показателя, о котором идет речь, между Норвегией, Данией и Швецией наблюдается поразительное сходство. В первой половине рассматриваемого периода число заключенных в этих странах в пересчете на сто тысяч населения почти полностью совпадает. Затем сначала Швеция, а потом Дания выходят вперед. Дания сохраняет лидерство по этому показателю вплоть до 1962 г. Уместно отметить, что в Дании и Швеции, как и в Норвегии, наблюдается резкое увеличение числа заключенных в 40–50-е годы прошлого века. Эти страны являются соседями, и величина применяемого в них наказания поразительно одинакова. Ссылка в Сибирь осужденных финнов, по всей вероятности, имела целью ответить на аналогичный рост числа заключенных в Финляндии. Предложение использовать ссылку, вероятно, было связано с теми трудностями, которые, как писал в 1893 г. В. Хельман, возникли при размещении в имеющихся в стране учреждениях тюремного типа (замках и крепостях, как они называются в современных описаниях) постоянно растущего числа лиц, заключенных пожизненно.
Теперь обратимся к стране, показатели которой существенно отличаются от соответствующих показателей Норвегии, Дании и Швеции, к Финляндии. Вплоть до 1918 г. такого отличия практически не наблюдалось. Однако с 1918 г. число заключенных в Финляндии увеличилось со 100 человек в расчете на сто тысяч населения до 250 и в дальнейшем составляет 200 человек с небольшими отклонениями в ту или другую сторону, тогда как число заключенных в остальных скандинавских странах стабилизируется на довольно скромном уровне.
Нельзя предположить ничего иного, кроме того, что эти финские показатели отражают иную точку отсчета при оценке степени страдания, чем та, которой пользуются в других скандинавских странах. Если бы Финляндия имела столь высокий показатель числа заключенных на протяжении всего рассматриваемого периода, то можно было бы полагать, что неуклонно дает о себе знать другое отношение к использованию лишения свободы в качестве наказания. Но тот факт, что финские показатели до 1918 г. совпадают с показателями других скандинавских стран, делает более естественным другое предположение. Вероятно, более высокий уровень использования в виде наказания тюремного заключения является результатом отделения Финляндии от России в декабре 1917 г., кровопролитной гражданской воины, которая нанесла еще не полностью залеченные раны, а затем и двух других войн против превосходящих сил противника. Вполне разумно предположить, что это создало специфичную для Финляндии шкалу измерения страдании. Одному году тюремного заключения в Норвегии соответствуют три года тюремного заключения в Финляндии. Сокращение числа заключенных в пересчете на сто тысяч населения, происходившее в Финляндии на протяжении последующих 20 лет, является важным показателем перемен в других сферах жизни финского общества.
Позволяет ли проведенный анализ сделать какие-либо практические выводы?
Статистические данные, во всяком случае, показывают, насколько трудно составить правильное представление о развитии событий в будущем. В 40-х годах прошлого столетия норвежский Комитет по делам тюрем обсуждал, в частности, на своих заседаниях необходимость обращения к парламенту по поводу их расписания. Заседания происходили как раз тогда, когда тело заключенных достигло своего пика. Но комитет не знал об этом и на основе данных за прошлые годы рассчитывал, что рост числа заключенных будет продолжаться. В связи с этим предлагалось создать больше тюрем, чем фактически понадобилось впоследствии.
Таким образом, прогноз того, в какой мере тюремное заключение будет использоваться как вид наказания, не может исходить из тенденций, имевших место прошлом. Решающее значение окажет такой фактор, так изменение карательного воздействия, пли цены, одного дня в тюрьме, а также наличие возможности использовать в качестве наказания какие-либо другие меры. Проведенный анализ позволяет утверждать, что не существует заранее предустановленного на любой данный момент максимума или минимума числа заключенных. Это число оставалось весьма стабильным на протяжении последних 75–80 лет. Нет оснований ожидать особых изменений и в будущем. Однако можно выделить пять обстоятельств, которые могли бы привести к, несомненно, более ограниченному использованию такого вида наказания, как тюремное заключение.
1. В обществе, где население пользуется благами расширяющейся сферы досуга, тюремное заключение будет представляться все большим злом, его карательное воздействие, или цена, будет резко увеличиваться и, следовательно, к нему будут реже прибегать как к средству искупления преступления.
2. Все будут обеспечены минимумом материальных благ, и этот минимум будет постоянно увеличиваться. Лишение этих благ посредством штрафа или конфискации станет более приемлемым видом наказания, чем теперь, когда у многих единственная вещь, которую можно отнять, это время.
3. В век электроники появится возможность осуществлять эффективный контроль за осужденными преступниками, находящимися вне тюрем. Более дешевыми, более простыми и, по мнению многих, более гуманными заменителями тюремных стен станут радиопередатчики, прикрепленные к осужденным, радиолокаторы, телефонные аппараты, снабженные устройством для распознавания голоса, и т. п. Контроль за тем, чтобы преступник находился после осуждения в строго определенном районе, будет настолько действенным, что можно будет обойтись без тюремного заключения.
4. Государство всеобщего благоденствия сможет в будущем, не прибегая к использованию тюрем, оказывать более эффективную помощь том, то создает трудности и причиняет беспокойство общине.
5. Изучение результатов пребывания в заключении покажет, как мало оснований надеяться па то, что день пребывания в тюрьме может иметь еще какой-либо эффект, кроме чисто карательного. Дополнительные основания для применения тюремного заключения такие, как потребность в лечении, образовании и т. п., станут менее убедительными.
В 1942 году нацисты отправили около 4,5 тысяч югославских заключенных в концентрационные лагеря в Северной Норвегии. Когда война закончилась, в живых оставалась лишь одна треть. Некоторые ужасы концентрационных лагерей стали общеизвестны. Обнаружились непостижимые вещи. Геноцид. Массовые уничтожение людей. Нацистские монстры. И не только нацистские. Охранниками в этих лагерях служили и норвежцы. Многим из них были после войны осуждены за жестокое обращение и убийство заключенных.
Как это оказалось возможным? Может быть, эти люди были психически ненормальными, монстрами? Или это результат действия ненормальных социальных систем и отношений? Нильс Кристи подробно разбирает это в своей магистерской диссертации, вышедшей в виде книги в 1952 году. Сегодня, спустя еще более полувека, ответ на эти вопросы предстает в еще более мрачных тонах.
Явления в духе Холокоста многими считаются закономерными результатами развития нашей цивилизации.
Эту работу я написал в очень ранней молодости и хочу, чтобы она осталась такой же. Я сделал несколько сокращений и изменил некоторые слова, но ничего не добавил. У меня не было ни времени, ни желания для более значительных изменений. За прошедшие двадцать лет ничто не поколебало моей уверенности в сути этой работы, а именно, что очень большое количество людей (собственно говоря, большинство) могут совершать самые ужасные поступки в отношении других людей – в случае, когда внешняя ситуация становится достаточно экстремальной. Истинность этого утверждения была позднее подтверждена экспериментально американским психологом Стэнли Милгрэмом1, а также много раз на практике, в том числе, массовым убийством мирных жителей вьетнамской деревни в Сонгми.
Сопротивляемость у разных людей различная. Однако перед лицом самых тяжелейших испытаний мало кому удается сохранить обычное поведение и осознать, что своими действиями ты причиняешь вред обычным людям.
Это не означает, что все эти люди были чудовищами. В рамках данного исследования мне довелось узнать больше норвежцев, осужденных за крайние формы нечеловеческого обращения и/или убийства, чем кому бы то ни было в Норвегии. И я осмелюсь сказать, что лишь за небольшим исключением эти люди были и остаются такими, как мы с вами.
Осознание этого подводит нас ближе к проблеме, но делает ее еще трудней.
Вопрос здесь не в том, чтобы изменить людей, которые не такие, как остальные, а в том, чтобы изменить условия и формы общения, – социальные системы, которые заставляют большинство людей проявлять экстремальное поведение. Чтобы предотвратить насилие такого типа, требуются иные формы общества, дающие людям максимальные возможности относиться к другим людям как к себе подобным.
* * *
Моя диссертация была размножена в нескольких экземплярах на ротаторе в 1952 г., и я вручил их своим друзьям и коллегам. Резюме было опубликовано в журнале Nordisk Tidsskrift for Kriminalvidenskap2 (Норвежский журнал уголовного права). Нельзя сказать, что моя работа получила широкий отклик. За исключением прокурора Нильса Парелиуса3, которого эта проблема интересовала в силу его должностных обязанностей, я почти не получал вплоть до недавнего времени никаких отзывов – ни письменных, ни устных. И несмотря на то, что исследование есть вообще дело одинокое, тишина вокруг именно этой работы была столь глубокой, что навела меня на размышления о том, что написанное мной просто-напросто невыносимо. Возможно, мне несмотря ни на что, удалось сказать именно то, что я хотел. Это не просто рассказ о страданиях, а рассказ о страданиях, причиненных обычными людьми. Не нацистами, не сумасшедшими и не психопатами.
Однако в самое последнее время я получаю множество писем именно по поводу этой работы. Я испытываю определенный скепсис насчет этого интереса – ведь вопросы исходят от поколения, которое отделяет от описываемых событий весьма длительный период времени. И все же я рад, что могу вновь вернуться к этой теме.
Я чрезвычайно благодарен норвежскому академику Нильсу Петтеру Гледичу за инициативу издать мою диссертацию в виде книги, а также за ценные советы по упрощению изложения. Также хочу выразить благодарность Норвежскому исследовательскому совету за подготовку работы к печати.
Нильс КристиОсло, апрель 1971 г.
Данное исследование предпринято по инициативе профессора Юханнеса Анденэса, он также помог мне получить доступ к необходимым источникам. Большую помощь оказали мне полиция, в особенности полицейский Клиффорд Ульсен, служба исполнения наказаний, в особенности Биргит Беркенхофф из Отдела регистрации лиц, привлекавшихся к уголовной ответственности, и прокуратура, – в особенности прокурор Нильс Парелиус. Я им всем чрезвычайно благодарен.
Я хотел бы также поблагодарить многих наших собеседников, – бывших лагерных охранников за их терпение к нам и нашим многочисленным вопросам.
Я благодарен также Фонду Нансена и Норвежскому исследовательскому совету за полученную финансовую поддержку, без которой исследование было бы невозможно.
* * *
Первоначально с предложением провести такое исследование профессор Анденэс обратился к кандидату психологических наук Рагнару Кристенсену, а Кристенсен уже обратился ко мне. Я очень рад, что мне представилась возможность принять участие в такой интересной работе4.
Я также хотел бы поблагодарить своих однокурсников за добрые советы, – прежде всего, Улава Скордала, в настоящее время магистра, а также преподавателей кафедры социологии. Я благодарен Вигдис Кристи за помощь в проведении интервью и обработке материала.
Осло, весна 1952 г.
Перед началом работы у нас имелись лишь неясные гипотезы относительно ее целей. Мы не питали особых надежд на то, что обычные методы криминологического исследования окажутся приемлемыми в этом чрезвычайно особом случае.
В связи с трудностями подобного рода понадобилось довольно много времени для ознакомления с материалом, чтобы составить общую картину и наметить основные направления в хаотичном наборе данных. Часть осени 1948 г. и весна 1949 г. ушли на ознакомление с уголовными делами, возбужденными против норвежских охранников, на неформальные беседы с некоторыми из них, а также на беседы с полицейскими и другими людьми, имевшими отношение к лагерям. На основании проведенной работы возник ряд предположений, которые требовалось либо подтвердить, либо опровергнуть, как это принято в социологическом исследовании. Осенью 1949 г. начались первые интервью и более систематические беседы. Весной 1950 г. была осуществлена попытка глубже проникнуть в более общие проблемы концентрационных лагерей, а весной 1951 г. мы провели интервью и систематические беседы с контрольной группой. Было бы идеально, если бы социологическое исследование, и в особенности проведение интервью, изначально базировалось на знаниях, полученных осенью 1950 г. Однако это оказалось невозможным, так как было важно провести интервью с рядом бывших норвежских охранников, прежде чем они выйдут из заключения. Именно поэтому некоторые интервью были подготовлены недостаточно тщательно.
Изложение результатов проделанной работы разделено на девять глав. Мы предпочли начать не с охранников и их ситуации, а рассмотреть сначала феномен концентрационных лагерей в общем плане: их цели, отличие от обычных пенитенциарных учреждений, и в особенности, какие физические, а также психические последствия они имели для тех, кто туда попадал. Первая глава основывается на обширной литературе, которая отчасти была мало известна в нашей стране в то время и вообще мало систематизирована.
В следующей главе работы основное внимание уделяется сербским лагерям5. Мы попытались установить фактический ход событий, а также, какое воздействие эти события оказали на югославов. Далее мы попробовали показать связь между сербскими лагерями и концентрационными лагерями вообще, чтобы применить данные общего характера, изложенные в первой главе, к условиям в сербских лагерях. Сделанные выводы, вероятно, имеют право на более пристальное внимание. Поместив этот материал в начало книги, мы стремились обрисовать среду, в которой впоследствии увидим норвежских охранников. Кроме того, мы уже здесь закладываем основы для последующего описания различий и сходства в восприятии заключенных охранниками-норвежцами.
Лишь после освещения условий жизни заключенных мы обращаемся к ситуации, в которой оказались охранники. Начав с изложения методов исследования, мы предпринимаем попытку разделить охранников на две группы с точки зрения заключенных, – хороших и плохих, соответственно. Мы описываем поведение охранников, показываем, как они попали на эту службу, какое давление на них оказывалось, и как действовал сам факт их пребывания в должности охранников. Мы рассматриваем различные факторы, связанные с их прошлой жизнью, различные личностные черты и, в конце концов, пытаемся сопоставить эти две группы – а иногда и представить всех охранников в совокупности – с точки зрения их отношения к заключенным и другим феноменам концлагеря.
Что касается последнего, то здесь возникает следующая проблема. Разве нельзя допустить, что существовали или существуют определенные различия в отношении охранников к заключенным, за которыми они надзирали? Может быть, мы могли бы лучше понять сам феномен концентрационных лагерей, если бы сначала посмотрели на эти лагеря глазами заключенных и нейтральных наблюдателей, затем глазами хороших охранников и, наконец, глазами «плохих»? Если бы мы взяли некий феномен, встречающийся в большинстве концлагерей, и сначала спросили бы заключенных или нейтральных наблюдателей, что он означает, а затем попросили бы истолковать этот феномен «хороших» и «плохих» охранников, не получилось бы так, что их ответы обнаружили бы различия, которые помогли бы нам лучше понять концлагеря?
Положить начало изучению этих проблем имеет первостепенное значение, что служит главным оправданием масштабности данного исследования. Система концентрационных лагерей и относящееся к ней систематическое уничтожение нежелательных групп населения представляют собой один из важнейших и наименее исследованных социальных феноменов двадцатого столетия. Может быть, это исследование, несмотря на его несовершенство, заставит людей понять, что с этим непременно что-то надо делать.
На семинаре, посвященном методологии социальных наук, профессор Арне Нэсс6 назвал три важных принципа в выборе темы исследования:
1) практическое значение исследования;
2) укрепление теоретической базы больших систем;
3) осуществимость исследования с помощью имеющихся в наличии средств.
Мы полагаем, что наша работа с таким блеском выдерживает испытание по первому пункту, что с остальными можно и подождать.
В данной работе мы будем придерживаться представлений о концентрационных лагерях в том виде, к каком они существовали в Германии и на оккупированных территориях. Мы рассматриваем временной период с 1933 г., когда были созданы первые немецкие концлагеря, вплоть до весны 1945 г., когда большинство из них в одночасье прекратили свое существование. Мы не касаемся концентрационных лагерей в Советском Союзе и на территориях, впоследствии попавших в сферу его влияния, так как знаем о них слишком мало, и они не относятся к основной цели нашего исследования – изучению феномена «сербских лагерей». Мы также исключили из исследования японские концлагеря на основании тех же аргументов. Кроме того, различия в климате придают японским концлагерям несколько иной характер, нежели то, что представляет интерес с точки зрения наших целей.
О немецких концентрационных лагерях написано очень много, и охватить весь этот материал достаточно сложно. В данном исследовании мы затрагиваем лишь небольшую часть имеющейся литературы. Особый интерес для нас представляют работы, в которых концлагеря рассматриваются с социологической и психологической точки зрения. Мы попытались сопоставить сведения, почерпнутые из этих работ, с личными воспоминаниями людей, переживших концлагерь. В основном мы используем материал, полученный от бывших заключенных, судей или нейтральных наблюдателей, но не охранников. Описание источников дается в Приложении.
В самом конце книги приводится полный список использованной литературы.
Если попытаться очень поверхностно воссоздать мотивы руководителей высшего звена СС, то цели концентрационных лагерей и лагерей военнопленных типа концлагерей можно сформулировать по пяти направлениям:
1. Лагеря должны были способствовать нейтрализации или уничтожению нежелательных индивидов или народностей. Если не считать отдельных лозунгов и заявлений типа «труд освобождает», их «воспитательная цель» не просматривается или не кажется доминирующей.
2. Лагеря должны были иметь общее предупреждающее воздействие, наводя ужас на немецкое население и в особенности на население оккупированных территорий.
Некоторые цитаты из приговоров Нюрнбергского трибунала иллюстрируют оба этих пункта.
Управление на территориях, оккупированных Германией, производилось в нарушение правил ведения войны. Подавляющие своей убедительностью доказательства говорят о существовании системы насилия, зверств и террора. 7 сентября 1941 г. Гитлер издал директиву, которая впоследствии получила известность под названием «Нахт унд небель эрлас» (приказ «Мрак и туман»); согласно этому приказу, лица, совершившие действия, направленные против империи или германских войск на оккупированных территориях, за исключением тех случаев, когда данное лицо вне всякого сомнения должно было быть подвергнуто смертной казни, подлежали тайному увозу в Германию и передаче в руки Зипо и СД7 для суда над ними и наказания их в Германии. Этот приказ был подписан подсудимым Кейтелем. После того, как эти гражданские лица привозились в Германию, ни одно слово о них не должно было доходить до страны, откуда они были вывезены, или до их родственников; даже в тех случаях, когда они умирали в ожидании суда, их семьям не сообщалось об их судьбе; это делалось с целью вызвать беспокойство у семей арестованных лиц. Подсудимый Кейтель в сопроводительном письме, датированном 12 декабря 1941 г., следующим образом изложил те цели, которыми руководствовался Гитлер при издании этого приказа: «Эффективное и продолжительное устрашение может быть достигнуто либо суровым наказанием, либо путем проведения мероприятий, при которых родственники преступников и остальное население остаются в неведении относительно судьбы этих преступников. Эта цель достигается при увозе преступников в Германию»8.
3. Лагеря составляли важную часть экономической основы эсэсовского государства.
Расходы на одного заключенного были незначительны, а использование рабочей силы практически неограничено. Так, важная в военном отношении работа стоила немного.
4 октября 1943 г. Гиммлер, говоря в Познани о русских военнопленных, захваченных в первые дни войны, сказал следующее:
«В то время мы не ценили массы людей так, как мы ценим их сейчас, – как сырье, как рабочую силу. То, о чем в конечном счете с точки зрения будущих поколений нам будет нечего жалеть, в настоящее время должно вызывать сожаление, что пленные умирали от истощения и голода, и из-за этого происходила потеря рабочей силы»9.
4. Лагеря служили центрами обучения для молодых эсэсовцев.
«Начиная с 1934 года, СС несли ответственность за охрану концентрационных лагерей и управление ими. Представленные доказательства не оставляют сомнения в том, что постоянное зверское обращение с заключенными концентрационных лагерей являлось результатом общей политики, проводимой СС и состоявшей в том, что заключенные лагерей рассматривались как представители низших рас, на которых следовало смотреть с презрением. Имеются доказательства того, что в тех случаях, когда это позволял наличный состав членов СС, Гиммлер стремился к тому, чтобы состав охраны батальонов постоянно сменялся с тем, чтобы все члены СС прошли инструктаж по поводу тех методов, которые необходимо применять по отношению к представителям низших рас»10.
«В серии речей, произнесенных в 1943 году, Гиммлер выражает свою гордость по поводу способности СС проводить эти преступные мероприятия. Он побуждал своих подчиненных быть „грубыми и безжалостными“; говоря о расстреле „тысяч видных поляков“, он благодарил членов организации за оказанное ими содействие и за отсутствие с их стороны слабости при виде сотен и тысяч трупов их жертв. Он превозносил безжалостность при истреблении еврейской расы, истреблении, которое было названо им впоследствии процессом „санобработки“. Из этих речей явствует, что общие настроения, преобладающие внутри СС, соответствовали тем преступным деяниям, которые совершались этой организацией»11.
5. Лагеря поставляли также человеческий материал для медицинских экспериментов.
Существуют четыре основных отличия концентрационных лагерей от тюрем в том значении этого слова, какое мы употребляем в Норвегии, когда говорим, к примеру, об окружной тюрьме.
1) Большинство заключенных отправлялись в концентрационные лагеря без судебной процедуры или приговора. В лагерях они были полностью лишены всяких прав и отданы во власть лагерного руководства, охранников или нелагерных властей. Жестокое обращение – без причины или за малейшую провинность – было в порядке вещей. То же самое относилось к ликвидации больных заключенных, в которых не было надобности или для которых не было места, а также к использованию заключенных для экспериментов.
Так, в правилах об обращении с советскими военнопленными во всех лагерях, говорилось следующее:
«Неподчинение, активное или пассивное сопротивление должны быть сломлены немедленно силой оружия (штыки, приклады и огнестрельное оружие)… Каждый, кто при проведении этого приказа не прибегнет к своему оружию или сделает это недостаточно энергично, подлежит наказанию… В военнопленных, пытавшихся бежать, следует стрелять без предварительного оклика. Никогда не следует делать предупреждающего выстрела. Использование оружия против советских военнопленных является, как правило, законным»12.
17 июля 1941 г. гестапо издало приказ, предусматривавший убийство всех советских военнопленных, которые были или могли быть опасны для национал-социализма.
Приказ гласил:
«Задачей командиров Зипо и СД, находящихся в шталагах13, является политическая проверка всех заключенных лагеря, устранение и дальнейшая „обработка“: а) всех политически преступных или по каким-либо другим причинам нежелательных элементов, находящихся среди них; б) всех лиц, которые могут быть использованы для восстановления оккупированных территорий… Далее, эти командиры должны с самого начала приложить усилия для выявления среди заключенных тех элементов, которые кажутся надежными, независимо от того, являются ли они коммунистами или нет, для того чтобы использовать их в целях разведки внутри самого лагеря или, если это окажется целесообразным, позднее также на оккупированных территориях. Путем использования таких информаторов и путем использования всех других существующих возможностей должно продолжаться шаг за шагом обнаружение всех элементов среди заключенных, которые должны быть уничтожены…14»
В лагерях царило полное бесправие по сравнению с общей ситуацией в Норвегии в мирное время.
2) Узников помещали в концентрационные лагеря на неопределенное время, и они находились в полном неведении относительно своей будущей судьбы.
3) Кроме вышеупомянутого жестокого обращения, узники испытывали чрезвычайные физические и психические страдания, и смертность среди них была очень высокой. Из-за большой продолжительности рабочего дня и перекличек оставалось часто не более шести часов на сон в переполненных бараках.
«Гигиеническое состояние было ужасным повсюду», – говорится в датском исследовании истощения и его последствий. – «Речь идет о состоянии туалетов, уборке помещений, как общих, так и индивидуальных… Пища часто была испорченной или загрязненной… В основном лагерная еда состояла из супа из корнеплодов и бутерброда из грубого ржаного хлеба с примесью соломы с маленьким кусочком маргарина и колбасы. Пища содержала в среднем около 1000 калорий и 30 г протеина (из них только 2 г животного протеина). В санчасти не было даже самого необходимого для оказания медицинской помощи – ни лекарств, ни инструментов, ни перевязочных материалов, ни коек, ни персонала. К этому следует добавить абсурдную точку зрения руководства СС на болезнь как саботаж против труда в концлагере»15.
Организация лагерей носила особый характер. Сформулированные выше «цели концентрационных лагерей» оказывали воздействие, как на заключенных, так и на охранников.
а) на ОХРАННИКОВ: в силу возложенных на них задач у них складывались более дистанцированные отношения с заключенными, чем в норвежских тюрьмах в мирное время. Их главная задача состояла не в руководстве рабочим процессом или подаче примера для заключенных, а том, чтобы заставить их как можно больше работать. Этому способствовала также огромная численность узников.
Охранники в концлагерях держались в стороне от общей массы заключенных и старались иметь прикрытый тыл. Система охраны и администрации имела авторитарную организацию.
б) на ЗАКЛЮЧЕННЫХ: ряд вышеупомянутых моментов и «цели концлагеря» способствовали упрочению внутреннего самоуправления в лагере. Почти везде заключенные имели лагерный актив – старшего надзирателя, старшего по кухне, по санчасти, старшего каждого барака, бригадиров рабочих отрядов, начальников лагерной полиции и т. д. Такая специфическая организация немцами лагеря открывает интересные перспективы и вполне могла бы стать темой отдельного социологического исследования.