Нильс Кристи
Бесчеловечно. Психология охранников концентрационных лагерей
Глава 37. Поведение и жалобы в условиях естественно голодания:
Рассматриваются различные случаи голодания и наблюдаются общие черты: безразличие, равнодушие, распад семейных уз, продажа дочерей, оставление детей, рост преступности. Даже среди самых изголодавшихся было много таких, кто предпочел бы хлебу табак, и кто обменивал на него свою хлебную пайку.
Глава 38. Поведение и жалобы в условиях экспериментального голодания и в течение реабилитационного периода:
Раздражительность выросла у участников эксперимента до таких размеров, что превратилась в проблему для тех, кто проводил исследование. Развитие тенденции делать запасы ненужных вещей в качестве компенсации потребности в пище. Усталость и пассивность. Сильное снижение эффективности труда.
Глава 39. Умственные функции:
Существует различие между умственными способностями и умственной активностью. Первое определяется как уровень умственной отдачи при наличии максимальных факторов, включая мотивацию, но исключая экспериментальную переменную:
«Согласно нашим клиническим впечатлениям, умственные способности остались в основном неизменными75. На них не повлияло уменьшение количества пищи и снижение веса»76.
С другой стороны:
«Жалобы на умственную неэффективность в период голодания увеличились, а затем во время реабилитационного периода уменьшились. Спонтанное умственное напряжение и его результаты во время голодания уменьшились, сохранялись на низком уровне в начале реабилитационного периода, а затем постепенно „нормализовались“» 77.
Глава 40. Личность:
Социальная интроверсия, депрессия, нервозность, циклоидальные тенденции выросли в высокой степени. Самоуверенность, социальные лидерские качества уменьшились. Характерные черты – усталость, отсутствие работоспособности и инициативы.
Глава 42. Психологическое воздействие, интерпретация и синтез:
При естественном голодании индивидуальное поведение и личностные черты характеризуются большей вариабельностью от индивида к индивиду, чем в обычной обстановке. То же самое наблюдалось и во время Миннесотского эксперимента. Фасад был разрушен, и отчетливо проявились индивидуальные сильные стороны и слабости. Вновь подчеркивается, что голодание вызывает повышенную раздражительность и апатию.
Итак, результаты Миннесотского эксперимента подтвердили результаты нашего анализа.
Резюме
Давайте попробуем дать краткий обзор материала, затронутого нами в первой главе. Мы рассмотрели цели концентрационных лагерей и разницу между такими лагерями и обычными тюрьмами, отметили царящие в них полное бесправие и неуверенность и особо разобрали вопрос о воздействии на заключенных физических и психических страданий.
Мы констатировали чрезвычайно высокий процент смертности в лагерях и проследили за постепенным распространением болезней. Мы видели, как быстро увеличивались и осложнялись раны и повреждения, и какие муки приносила практически всем заключенным диарея. Заключенные страдали от вшей, избавиться от которых было почти невозможно. Ловить на себе вшей было важнее, чем мыться.
С психологической точки зрения пребывание в концентрационном лагере приводило к более инфантильному поведению, вступал в действие ряд защитных механизмов, а у лагерных ветеранов отмечалось восприятие идеологии охранников. Для новичков среди заключенных еще существовало различие в реакции на трагедии и обыденность. Образовался своего рода рубеж между отдельными «привилегированными» заключенными и остальными. Человек-скелет, или доходяга – это конечный результат, когда способность аналитически мыслить распадается. Остается только единственная цель – остаться в живых. Все только воруют и все только едят, пока человек еще в состоянии что-то делать. Усиливается безразличие. Эксперимент, проведенный в Миннесоте, подтверждает развитие подобных тенденций.
Глава 2. Сербские лагеря
В этой главе мы изложим историю возникновения так называемых «сербских лагерей» в Северной Норвегии. Мы попробуем выяснить, кто были югославы, попавшие в эти лагеря, откуда они взялись и сколько их было. Мы проследим их путь из Югославии в концентрационные лагеря в Норвегии, а затем попытаемся дать как можно более полное описание этих лагерей. Затем мы сопоставим условия жизни в сербских лагерях с условиями в концентрационных лагерях вообще, о которых мы писали ранее. Наш труд охватывает в основном временной период с лета 1942 г. – когда сербы попали в нашу страну – вплоть до апреля 1943 г., когда норвежских охранников отозвали из лагерей.
Источники
Давая общую характеристику концентрационным лагерям, мы используем либо сообщения нейтральных наблюдателей, либо воспоминания бывших заключенных и не касаемся мнения охранников. При описании сербских лагерей мы последуем тому же принципу и будем использовать материалы, предоставленные гражданским населением, а также воспоминания югославских узников и не будем затрагивать позиции норвежских охранников. Таким образом, будет соблюден принцип одинакового подхода к использованию источников.
Большую часть материала для данной главы мы нашли в судебных протоколах по делам норвежских охранников. Мы изучили множество приговоров, в которых подробно описывались условия жизни в лагере. Кроме того, мы ознакомились со свидетельскими показаниями норвежского гражданского населения и югославов. С этой целью мы изучили в общей сложности 30 или 40 судебных дел. (Позже нам потребовалось изучить гораздо большее количество дел).
Тем не менее, по многим пунктам налицо прямо противоречивые сведения об условиях существования в сербских лагерях. Большая часть югославов погибла, а те, кто выжил, находятся в Югославии, и во время судебных процессов удалось опросить лишь немногих. Языковые различия лишь усложняют картину. Что касается свидетельских показаний норвежских жителей, то на них вряд ли можно положиться, так как лагеря обычно находились далеко от поселков, и люди мало что знали о том, что там происходит, да и немцы старательно скрывали все это.
В результате осталось множество неясностей, выяснить которые со временем – задача историков. Мы не будем касаться этих неясностей или спорных мест, разве что возникнет подобная необходимость для нашего анализа. Мы остановимся здесь лишь на тех фактах, которые нам понадобятся в дальнейшем.
Начало
Летом 1942 г. немцы начали отправлять в Норвегию югославских заключенных для размещения в лагерях. Большая часть югославов была первоначально собрана в немецких концлагерях, а затем доставлена морем в Берген или Тронхейм. Те, кто прибыл в Берген, оставались там несколько недель, в то время как прибывшие в Тронхейм тотчас же отправлялись дальше, к месту назначения – в лагеря, построенные немцами в Северной Норвегии.
Почему они стали заключенными?
На этот счет существуют противоречивые мнения, как и о том, что это были за люди. Позднее мы ближе коснемся различных мнений об этом. Все указывает, однако, на то, что большинство югославов были политическими заключенными, такими же, как и норвежцы, попавшие в немецкие концентрационные лагеря. Об этом говорят три обстоятельства. Во-первых, очень маловероятно, что немцы стали бы везти так далеко обычных заключенных. Во-вторых, имеется ряд свидетельских показаний югославов, данных во время судебных процессов против норвежских охранников, в которых они объясняют, почему и как они оказались в Норвегии. В-третьих, после войны почти все оставшиеся в живых югославы захотели вернуться на родину. Вряд ли они выразили бы такое желание, будь они не политическими заключенными, а, к примеру, уголовниками.
Отдельные случаи
А. А., родившийся в А. в Югославии, дал в 1947 г. следующие показания, которые были ему зачитаны и им одобрены:
«Немцы взяли меня 16 февраля 1942 г. – я был партизаном и попал в плен после боя с немцами. Семь дней я провел под арестом в городе Обреновац, потом меня отослали в Шабац. Там я сидел до 26 апреля, когда меня отправили в Австрию. Я провел 12 дней в лагере Адемархофф, после чего меня отправили в Мелинг в Германии. В этом лагере я пробыл месяц, а затем меня послали в Норвегию. Мы прибыли в Тронхейм, оттуда нас повезли на поезде в Корген, куда мы прибыли 23 июня 1942 г. На этот момент там не было норвежских охранников, только немцы. Норвежские охранники появились 27 или 28 июня…»
В. В., 30-ти лет, дал на допросе в марте 1947 г. следующие показания:
«16 февраля 1942 г. немцы арестовали меня в моем доме в Высоке. Оттуда меня отправили в лагерь в Ясеновац, а затем в немецкий лагерь Замли недалеко от Белграда. Оттуда отправили в Штеттин, а из Штеттина на пароходе в Тронхейм…»
Примерно так начинаются почти все свидетельские показания, которые нам удалось прочитать. Они очень похожи на истории многих норвежских узников – с той разницей, что норвежцы ехали в противоположном направлении.
Количество заключенных
Очень трудно выяснить, сколько всего югославов попали в нашу страну в интересующий нас период или до него – то есть, когда в лагерях были норвежские охранники. Югославы прибывали отдельными группами на пароходах в различные порты, а кроме того, их постоянно, вплоть до самого освобождения, перебрасывали из лагеря в лагерь. На большинстве процессов против норвежских охранников фигурируют количественные данные, однако они чрезвычайно противоречивы. Большинство сходится на том, что общее количество югославских заключенных в Норвегии во время войны составляло от трех до пяти тысяч человек. По нашим собственным подсчетам, произведенным на основе документов и судебных дел, получается, что норвежские охранники надзирали, по меньшей мере, за 2717 югославами. Это абсолютный минимум, и мы не учитываем здесь те группы югославов, которые приехали в Норвегию уже после того, как норвежских охранников убрали из лагерей.
Для нашей цели не так уж важно, что мы не можем с большой долей точности подсчитать общее количество югославов, с которыми имели дело норвежцы. Неважно также и то, что позднее мы столкнулись с еще большей трудностью, когда попытались подсчитать общее количество погибших югославов в течение периода, когда в лагерях были норвежские охранники. Конечно, было бы интересно узнать, сколько всего югославов попало сюда и сколько погибло, пока в лагерях были норвежские охранники, однако, и не зная этого, мы все равно можем составить общее представление о большей части сербских лагерей.
Лагеря
Пять различных лагерей в Северной Норвегии были первым местом назначения для югославских узников. Лагерь в городе Карашок был самым северным, затем – Бейсфьорд вблизи Нарвика и лагерь Бьёрнефьелль, куда несколько позднее был переведен весь целиком лагерь Бейсфьорд. Южнее, в коммуне Салтдал находился лагерь Рогнан, а еще южнее – лагеря Корген и Усен в поселке Эльсфьорд. Позднее югославов переводили и в другие лагеря. Однако к этому времени норвежских охранников уже убрали, и поэтому мы не изучали эти новые лагеря.
В общем и целом, возникает впечатление, что эти пять лагерей были весьма похожи друг на друга, что касается условий жизни и поведения охранников. Несколько из них подчинялись одному и тому же коменданту. Мы не смогли выяснить, все ли лагеря подчинялись ему. Что касается немецких офицеров, то они перемещались из одного лагеря в другой. То же самое происходило и с норвежскими охранниками. Описания лагерей производят такое же общее впечатление. Поэтому мы основательно изучим несколько лагерей, а затем приведем ряд примеров из других.
Карашок
Начнем с самого северного лагеря – в городе Карашок. Он особенно хорошо годится в качестве исходного пункта, поскольку этот лагерь находился рядом с церковью, и поэтому имеется целый ряд свидетельских показаний об условиях содержания там заключенных. В противоположность многим другим лагерям, здесь мы довольно точно знаем, сколько югославов прибыло в лагерь, и сколько из них оставалось в живых, когда лагерь через некоторое время был закрыт.
В конце июля в Карашок поступило 374 или 375 югославов. Первоначально из Бергена было отправлено 400 заключенных, говорит в своих показаниях бывший секретарь югославской миссии в Осло, Мемейл Йесиц, который сам находился среди заключенных. Когда заключенные прибыли из Бергена в Тромсё, их спросили, нет ли среди них больных. 26 человек сказались больными, и немцы их сразу же расстреляли.
В течение первого месяца, а может и чуть дольше службу несли только немецкие охранники. Позднее, очевидно в середине августа, появилось 20 норвежцев, служивших ранее в Бейсфьорде и Бьёрнефьелле. Лагерь был закрыт во второй половине декабря того же 1942 года, а оставшиеся в живых переведены в лагерь Усен в поселке Эльсфьорд. В приговоре норвежскому охраннику номер 3178, вынесенном окружным судом Холугаланна, сообщается, что при закрытии лагеря в живых оставалось только 104 или 105 из 375 человек, прибывших в Карашок летом того же года. «Остальные погибли из-за болезней, умерли от голода или плохого обращения, а некоторые были расстреляны», значится в приговоре. Эти данные совпадают с тем, что показали югославы. Уже упомянутый секретарь миссии сообщает, что во время транспортировки на юг их оставалось 100 человек. С другой стороны, в приговорах норвежским охранникам из лагеря Усен в поселке Эльсфьорд сообщается, что туда из лагеря Карашок прибыло 150 югославов. Достоверность этой цифры вызывает сомнения. Однако, какая бы цифра ни была истинной, ясно одно – почти две трети югославов погибли за несколько месяцев пребывания в лагере Карашок. Вполне вероятно, что погибших было и больше.
Попробуем дать описание того впечатления, которое производили на гражданское население сами югославские заключенные, и того, что происходило в «сербских лагерях». Мы будем в основном следовать копии доклада, содержащего показания тридцати трех различных свидетелей из числа гражданского населения, которые эти свидетели дали различным следователям. Данные показания создают почти однородную картину того впечатления, которое произвели лагеря на население. Что же касается интересующих нас моментов, то значительных расхождений в показаниях свидетелей не обнаруживается.
Работа
С. С., возраст – 30 лет, проживающий в г. Карашок, был допрошен в конторе ленсмана 2 мая 1946 г., ознакомлен с материалами дела, осознал свою ответственность как свидетеля и дал добровольно следующие показания:
«Осенью 1942 г. я работал на дороге между городом Карашок и финской границей. На той же дороге работало несколько групп сербов. Каждая группа состояла из 15–20 человек с охранниками. Охранники были вооружены, а кроме того у них были палки, которыми они били и кололи заключенных. Охранники были преимущественно солдатами Вермахта и О. Т.79, но были среди них и норвежцы. Охранники обращались с сербами жестоко – они били и кололи этих несчастных палкой, так что те под конец даже не реагировали на удары. Безразличие заключенных объяснялось мучениями, которым их подвергали, и не в последнюю очередь недостатком пищи.
Сербы выполняли обычную дорожную работу и рубили лес. Охранники следили за тем, чтобы те не отдыхали и носили бревна к рабочей площадке. Бревна были очень большие, и, как правило, одно бревно, прилагая нечеловеческие усилия, несли всего три или четыре человека.
Сербы приходили на работу каждое утро в семь часов. Чтобы успеть к семи, они выходили из лагеря около шести. Они работали без перерыва до 12 часов. С 12.00 до 13.00 был перерыв, однако еды сербам не давали. Немцы-охранники приносили еду с собой из лагеря, или им привозили еду на машине. Затем сербы работали с 13.00 до 18.00. В шесть вечера приезжала машина из Карашока и забирала их. Вечером на этих людей глядеть было больно. Они поддерживали друг друга, а тех, кто не мог идти, буквально волокли за собой остальные».
D. D., возраст – 50 лет, проживающий в г. Карашок, был допрошен в конторе ленсмана 14 мая 1946 г., ознакомлен с материалами дела, осознал свою ответственность как свидетеля и дал добровольно следующие показания:
«Я работал на строительстве дорог в различных местах вокруг Карашока. В 1942 г. – время пребывания сербов в лагере – я работал на каменоломне около Риденярга. Здесь работали также и сербы под охраной немецких и норвежских охранников. Я был бригадиром группы, состоящей из норвежских рабочих, и мы занимались своим делом, в то время как немцы заставляли сербов работать на себя…
Работа на каменоломне начиналась в семь часов утра и продолжалась до 12 без перерыва. С 12.00 до 13.00 был часовой перерыв. Сербам давали только по кусочку сухого хлеба. Прежде чем получить этот кусочек, они должны были лечь на живот и сделать до десяти отжиманий. На них было жалко смотреть.
После часового перерыва „на обед и отдых“ они работали до 17.00. Обратно до лагеря, которых находился на расстоянии двух километров, заключенные шли пешком. Эти колонны в лагерь были плачевным зрелищем. Охранники свирепствовали как дикие звери, и тех, кто от истощения не мог идти, стегали плетьми. Те, кто еще держался на ногах, помогали остальным».
Мы видим, что между этими свидетельскими показаниями имеются незначительные расхождения в указании длительности рабочего дня. Возможно, была такая разница между дорожными работами и работой в каменоломне. Из других источников также известно, что немцы давали небольшие поблажки – так, например, кусочек хлеба – тем, кто был занят на особо тяжелой работе.
Еда и одежда:
Как мы видели выше, заключенные проводили целый день без еды или получали один кусочек хлеба. Целый ряд других свидетельских показаний также говорит о том, что югославы получали очень мало еды:
Е. Е., возраст – 16 лет, проживающий в г. Карашок, был допрошен в конторе ленсмана 7 мая 1946 г., ознакомлен с материалами дела, осознал свою ответственность как свидетеля и дал добровольно следующие показания:
«Я могу назвать еще один эпизод, когда охранники развлекались, заставляя сербов драться из-за куска хлеба. Перед пекарней Исаксена постоянно работали сербы, и им выбрасывали старый хлеб. За этот кусок хлеба они дрались друг с другом. На один кусочек хлеба могла броситься целая куча заключенных. Когда кому-то все же удавалось заполучить этот кусок, и он пытался его съесть, остальные бросались на него и пытались отобрать. Еду бросали не для того, чтобы накормить несчастных, а чтобы развлечься таким образом».
Или еще один пример: F. F., возраст 48 лет, проживающий в г. Карашок, был допрошен в конторе ленсмана 26 апреля 1946 г., ознакомлен с материалами дела, осознал свою ответственность как свидетеля и дал добровольно следующие показания:
«Сербы, которых я видел, были тощими и жалкими. Одежды на них почти никакой не было, головные уборы мало у кого были, и если были – не соответствовали климату. Не будет преувеличением сказать, что на них были сплошные лохмотья, и сплошь и рядом видны были голая рука или нога.
Обуви у них не было. В сильный мороз они шли босяком, завернув ноги в куски мешковины. На руках тоже ничего не было. Я полагаю, что у них не было и возможности как следует помыться и привести себя в порядок. Все, кого я видел, были небритыми и грязными. Но я не думаю, что причиной этого была их нечистоплотность, ведь среди них был врач, насколько я слышал.
Весь сербский лагерь был позорным пятном для всего церковного прихода, и здесь все знали, в каких условиях они живут и как с ними обходятся».
G. G., возраст 40 лет, проживающий в г. Карашок, был допрошен в конторе ленсмана 29 апреля 1946 г., ознакомлен с материалами дела, осознал свою ответственность как свидетеля и дал добровольно следующие показания:
«Как-то раз мы с одним парнем спрятали еду в поленнице. Ее нашли четверо сербов. Еды там было на одного человека, но они ее поделили между собой. Мы стояли невдалеке и наблюдали. Когда они поняли, что еда от нас, то встали на колени, скрестили руки на груди и поблагодарили нас.
Заключенные были одеты в лохмотья, но со временем стало немного лучше. Это объяснялось тем, что они делили между собой лохмотья своих умерших с голоду или убитых товарищей. Во всяком случае, так я это понял. Никак не скрывалось, что это был лагерь уничтожения, и что узников морили голодом и истязали преднамеренно».
Жестокое обращение и холод
Н. Н., возраст 41 год, проживающий в г. Карашок, был допрошен в конторе ленсмана 13 июня 1946 г., ознакомлен с материалами дела, осознал свою ответственность как свидетеля и дал добровольно следующие показания:
«В 1942 г. здесь в городе Карашок были заключенные, и я узнал, что это были сербы. За ними одно время надзирали немцы, но позднее появились и норвежские парни. Жестокое обращение с узниками было обычным делом, и дня не проходило, чтобы кого-нибудь из заключенных товарищи не приносили домой на руках. Все узники были очень плохо одеты, хотя температура в отдельные дни опускалась ниже 25 градусов мороза. Нередко приходилось видеть заключенных с голыми руками или ногами. Можно с уверенностью сказать, что эти люди подвергались нечеловеческим мучениям».
Записано со слов I. I., возраст 65 лет, проживающего в г. Карашок, допрошенного в конторе ленсмана 4 декабря, осознающего свою ответственность как свидетеля:
«Он живет в северной части города Карашок в районе, прилегающем к церкви, под горой, где у немцев был лагерь с бараками. Сербский лагерь был чуть дальше на той же горке. У немцев в бараках тогда не было водопровода, и они заставляли сербских заключенных таскать воду из реки в лагерь, на расстояние в несколько сотен метров.
По дороге узники проходили в восемь часов утра мимо его дома, прямо под окном. Каждый из них нес три баула с водой, по 20 л каждый, – по баулу в каждой руке и один на спине. В гору вела лестница с деревянными ступенями. Каждый раз, когда кто-нибудь из сербов замедлял ход, охранник ударял его тонкой жердью. Свидетель ни разу не видел, чтобы охранник бил их прикладом винтовки. Многих, кто не мог подняться по лестнице, били так, что они уже не вставали. Потом их втаскивали на горку, и свидетель не знает, что с ними делали. Свидетель обратил внимание на одного долговязого серба в караване. Его били, пока он не упал и уже не смог подняться. Потом его втащили наверх, и больше он его не видел.
Иногда заключенных заставляли входить в реку в одежде, и они выходили, насквозь промокшие. Одним холодным сентябрьским днем, когда солнце спряталось и дул сильный ветер, свидетель и еще несколько человек видели, как немцы пригнали к реке несколько сотен сербов. У подножья горки Самюэля Сульбаккен их заставили раздеться донага и зайти в воду. Тех, кто сопротивлялся, стегали кнутом. Сербы пробыли в воде, достигавшей под грудь, около пяти минут. Затем им приказали выйти и одеться, что они и сделали, дрожа и стуча зубами. Свидетель полагает, что „купание“ не преследовало гигиенические цели, а было скорее „наказанием“, частью систематического террора, которому они подвергались. Затем заключенных провели мимо его дома обратно в лагерь.
Однажды осенью, когда земля уже слегка подмерзла, свидетель шел по дороге от Галгебруа мимо участка Йенса Ульсена. На расстоянии тридцати метров от участка он увидел две свежевырытые могилы, каждая размером семь-восемь метров длиной и 3 метра шириной (на дне ширина была 2 метра) и глубиной около трех метров. Охранников рядом не было. Могилы были у подножья небольшой горки, куда спускалась лестница. Когда он проходил мимо этого места через неделю, могилы были засыпаны землей и прикрыты дёрном. Охранников и на этот раз не было».
J. J., возраст – 35 лет, проживающий в г. Карашок, был допрошен в конторе ленсмана 25 мая 1946 г., ознакомлен с материалами дела, осознал свою ответственность как свидетеля и дал добровольно следующие показания:
«Летом 1942 г. в Карашок поступили сербские узники, охранниками были как немцы, так и норвежцы. Нам эти сербы казались странными – они были „кожа да кости“, ходячие скелеты, но некоторые из них были красивыми и статными парнями. У многих были видны следы жестокого обращения, по ним было видно, что они потеряли всякую надежду на то, что в мире еще есть справедливость и милосердие. Я часто наблюдал за этими бедными людьми, идущими через Карашок на работу и обратно. Некоторые из них еще не потеряли надежду и несмотря на перенесенные муки могли сказать доброе слово и улыбнуться. Многие заключенные были уже инвалидами, они едва хромали, однако немцы и норвежские охранники безжалостно подстегивали их ударами палки или приклада. Я много раз видел, как узники падали от побоев и не могли подняться. Тогда другим приказывали отнести их обратно в лагерь. На рабочих местах их доводили до полного изнеможения. Если кто-нибудь хотел минуту передохнуть, на него тотчас же налетал охранник с палкой. У меня сложилось впечатление, что задачей охранников было истязать и убивать как можно больше узников. Их, очевидно, специально этому обучали».
Бейсфьорд
Если продвигаться дальше на юг, то первым лагерем на нашем пути после Карашока будет лагерь Бейсфьорд, расположенный недалеко от Нарвика. Бейсфьорд был самым большим сербским лагерем в Северной Норвегии. Все норвежские охранники из первой партии работали в этом лагере; они принимали участие в его сооружении еще до прибытия сербов. Позднее эту команду разделили. Вечером на Иванов день (24 июня) 1942 г. прибыли югославы. Транспорт в Бейсфьорд насчитывал 900 человек. Несколько человек умерли еще до прибытия. В начале июля многие заболели – у них поднялась температура, но они чувствовали себя неплохо и могли ходить. Немцы подозревали, что у них сыпной тиф, так как несколько немцев умерло, и они решили, что те заразились от югославов. Сербы же утверждали, что их недомогание от перемены климата. В нашу задачу не входит выяснение того, кто был прав. Для нас главное, что в результате 300 человек с температурой были помещены в три отдельных барака. От этих бараков шла колючая проволока к большим канавам, которые, по утверждению немцев, были вырыты для бассейна. В конце июля все триста человек были расстреляны, три барака сожжены, а канавы использованы для массового захоронения. Остальные узники за день до этого были переведены в лагерь Бьёрнефьелль. К ним сумели присоединитья несколько заключенных с температурой из трех бараков, которые вскоре выздоровели.
Вот выдержка из зачитанных и одобренных свидетельских показаний К. К., который жил на расстоянии 50 метров от концлагеря и мог наблюдать за происходящим там:
«Я видел, что в проволочном заграждении были проделаны дыры. От бараков в дальнем конце лагеря было сделано проволочное заграждение до места захоронения. На сторожевых вышках стояло по два охранника вместо одного, как обычно. Заключенных вывели из бараков и провели к вырытым канавам. Каждый отряд состоял из 20–25 человек. Шестеро сопровождающих привели узников к канаве и построили. Потом охранники отошли в сторону, вышел человек с автоматом и пустил очередь по строю. Затем охранники вернулись и сбросили в канаву тех, кто туда не свалился, – как мертвых, так и живых. Я четко видел, как многие поднимали руки и пробовали вылезть из канавы. Шестеро охранников привели тогда новый отряд сербов и заставили их засыпать канавы землей. На тех, кто пытался выбраться, бросали землю, пока они не затихли».
Бьёрнефьелль
Заключенные находились в лагере Бьёрнефьелль до 22 августа. В течение этого времени умерло, по-видимому, десять югославов. L. L. дал в 1947 г. зачитанные и одобренные показания о транспорте и пребывании в лагере Бьёрнефьелль:
«Нас загрузили по 100 человек в каждую барку (из других свидетельских показаний следует, что в каждой барке возможно было до 200 человек). Мы плыли трое суток без еды и воды. Затем нас погрузили в машины, покрытые колючей проволокой, и отвезли в Бьёрнефьелль. Там не было бараков. Нам указали на небольшое пространство, вокруг которого мы должны были прорыть ров, за который не разрешалось заходить. Так мы прожили три дня на земле под открытым небом. Затем мы построили так называемые финские бараки – маленькие и круглые – и разместились по 15 человек в каждом».
М. М., возраст – 43 года, дал аналогичные показания:
«В ночь на субботу 19 июля 1942 г. заключенные прибыли на пристань в Сторвик. Они были размещены в трех барках. Барки были битком набиты, так что люди могли там лишь стоять, и за все время пути им не давали ни есть, ни пить. Они были полуголые в том смысле, что те, кто был в брюках, не имели рубашки, а кто был в рубашке, не имел брюк. Почти все были босые, и только некоторые были обуты в деревянные башмаки без носок. У норвежских охранников, стоявших на пристани, были автоматы и обычные винтовки. Кроме того, у них были специально приготовленные двухметровые доски с острым концом. Около причала стояли парни с зелеными повязками на рукаве и надписью „Патруль“, очевидно перебежчики, хорваты. У них в руках были деревянные палки, которыми они били узников, выходящих из барки. Каждый получал по удару от каждого охранника. Для заключенных подогнали грузовики вместимостью 2–2,5 тонн, покрытые решетками и колючей проволокой. Они вынуждены были сидеть согнувшись, иначе голова упиралась в колючую проволоку. Когда узники подходили к грузовикам, то их били норвежские и немецкие охранники. Затем охранники загоняли их в грузовики и утрамбовывали острыми концами деревянных палок.
Один недостроенный барак достался норвежцам, а другой – немцам. Сербов же разместили в болоте перед лагерем. Возвели проволочное заграждение и поставили вышки. В этом болоте сербы жили, по меньшей мере, 14 дней. В понедельник вечером подул северо-западный ветер с дождем и изморосью. Стало холодно. В это время мы постоянно слышали в лагере выстрелы…
… Когда заключенные добрались до озера Сиркельватн, они должны были пройти полтора километра до озера Йернватн, прежде чем их посадили в барки. По дороге их охраняли норвежские и немецкие охранники. Дорога была покрыта острой гранитной щебенкой. По этой щебенке сербы шли босяком, а охранники хватали камешки и бросали между рядами. Камни попадали сербам в спину, а то и в голову, и охранники смеялись. Так забавлялись и немцы, и норвежцы».
N. N. работал водителем и получил приказ отвезти сербов. Вот его показания:
«… Погрузка заключенных происходила таким образом, что норвежские и немецкие охранники били палками или прикладами тех, кто недостаточно быстро залезал в машины. Чтобы уплотнить, их кололи палками или прикладами. Сербы были в ушибах и ранах с головы до ног. У многих распухли ноги… Всего привезли 600 заключенных. Им не дали ни еды, ни питья, только некоторые грызли куски черствого хлеба. Если кто-либо ронял свой кусок хлеба и пытался поднять его, его били палками или прикладами. Били и немецкие охранники, и норвежцы – кто ближе стоял.
