Над городом в башне бетонной,
В предместье столицы былом,
Ведут разговор монотонный
Друзья за накрытым столом.
Три женщины. Эта сердечна.
Другая – бесспорна умна.
А третья – толста и беспечна.
Кто счастлив из них? Ни одна.
Зато, как орлы, величавы
Их спутники рядом сидят.
О жизни, о судьбах державы
Они с упоеньем твердят.
Влечёт к философским вопросам
Беседа на уровне птиц.
Их мысли, сродни альбатросам,
Взмывают и падают ниц…
Лишь в верхних слоях атмосферы,
Где воздух не слишком упруг,
Печали Крылатской Венеры
Сливаются с грустью подруг.
День промыт, как двойное стекло
Перед северной долгой зимою,
И в саду целый вечер светло
От цветов с ярко-красной каймою.
Но не век георгинам цвести
Негасимо на станции дальней.
Даже в райском саду не уйти
От мелодии жизни печальной.
И начало ее, и конец –
Среди гула, асфальта и смога…
Постаревший за лето отец
Ехать в город торопит с порога.
Отраженье дробится в реке,
В старом зеркале тенью мелькает.
В объективе живет и в зрачке.
И в душе, хоть ее отрицают.
Писателю-фантасту Александру Казанцеву
Дремлет старый футуролог
Целый день в старинном кресле.
Век его был важно долог
Для проверки всяких «если».
Он писал про мирный атом,
Верил в чудо созиданья,
Разнимая, как анатом,
На кусочки мирозданье.
Как Гомер о древней Трое,
Сочинял он очень длинно,
И спасали всех герои
В каждой повести былинной.
Прилетали звездолеты
И тушили все пожары,
И кого-то от кого-то
Защищал их вождь поджарый.
Но не ведал футуролог,
Сочиняя эти «бредни»,
Что они лишь – бедный сполох
Венка четверти последней.
Мне снится сон, что мужа моего
Призвали на войну военврачом.
Вот мы стоим. Ему все нипочем.
А я вокруг не вижу ничего.
Оркестр играет марш в который раз,
У дирижера – мокрая спина…
Да, это он! Но на земле война,
Не время вспоминать десятый класс.
Не место узнавать невдалеке
Учителя, седого, словно дым,
И всех, кто нынче строится за ним,
Тепло родной руки зажав в руке.
Мне снится черно-белый страшный сон,
Что всех, кого любила в жизни я,
Объединил, как центр бытия,
Старинный марш прадедовских времен.
Что женщины стоят, лицом темны,
А листья все летят с деревьев прочь…
Придет ли наконец такая ночь,
Когда не будут сниться эти сны?
На гармошке играл инвалид,
В такт ногою притоптывал глухо.
Со стены улыбалась старуха,
Многолетних не помня обид.
Пел надтреснутый голос с трудом -
Так скребут по асфальту железом –
И казалось: старик, словно дом,
В землю врос деревянным протезом.
Поднимался туман от реки,
Мрак ночной зарождался в низине,
Но, ликуя, цвели сорняки,
Словно осени не и в помине.
До Канады долети, посмей-ка
В этот новогодний снегопад…
Бабушки, как птички, на скамейках,
Свесив ноги в валенках, сидят.
Невдомек усталым стары птицам,
Что в ином. заснеженном краю
В этот час, наверное, не спится,
Русскому бродяге-воробью.
Снег идет красиво, как на сцене,
Вовлекая всех в водоворот.
На бульваре тают чьи-то тени.
Зимний вечер. Старый Новый год.
Как весело было Европе
Скакать на лукавом быке,
Сжимая на быстром галопе
Атласную холку в руке!
Мелькали столетья и горы,
Стремительно двигаясь вспять.
Как сладко парить без опоры
И вниз опускаться опять!
Крутить золотые колечки
На бычьей холеной спине,
Держаться на нем без уздечки,
По морю плывя, как во сне….
В кровавой стремнине потопа,
Почти на исходе пути,
Куда ты несешься, Европа,
С пытающей шерстью в горсти?
То, что для тебя игра ума-
Для меня ползающая тьма.
То. что для тебя – объект науки –
Для меня – трагические звуки.
А эпохи «любопытный пласт» -
Это все судьба моя, схоласт!
Устала музыка. Стихи устали.
Устали мы с тобой.
Конец? О нет. начало!
Я знаю: обретут друг друга снова
Твоя мелодия.
Мои стихи.
Мы летели над островом. Словно на телеэкране
Все красоты его. Лишь одно огорчало в пути.
Ведь и каждый из нас – тоже остров в большом океане,
Появился на свет, чтоб однажды в пучину уйти.
Почему же тогда ни цветение наше, ни осень
Охранять никому не приказано там. в вышине?
Нас несет океан. Нас кружит его зябкая просинь,
Не давая уснуть ни на миг на неверной волне.
«Кто знает, как сложится осень?» -
Старательно мальчик писал,
И комнаты маленький остров
Светился, как редкий кристалл,
И молний зеленые вспышки
Под вечер врывались в нее,
И кашлял на кухне братишка,
И мама чинила белье,
И взрослая строчка ложилась
В его голубую тетрадь.
У мальчика осень сложилась.
У нас – не сложилась опять.
Элегия
Здесь снимают прохожих на фоне удава,
И на фоне мартышки, и просто, без фона,
На столах в ярких фантиках тает отрава,
К нам маня всех чешуйчатокрылых района.
Травит местные новости дворник с базара,
Власть имущих решительно разоблачая,
Прет толпа на искусственных динозавров,
Настоящих ошибочно не замечая.
Как душа, отлетает короткое лето,
Мокнут книги и падают листья по краю.
В этот день, заблудившийся в нитях сюжета,
Мы. торговцы и нищие, славно играем.
Как диковинки, вынутые из утиля,
Что чудак расставляет на полка с любовью,
Мы стоим, не снижая высокого штиля
Всей эпохи, приравненной к Средневековью.