Молчание было мне ответом. С какой-то родственной осени тоской я посмотрел на потрескавшийся фасад старой серой школы, в которой когда-то в далеком прошлом погиб благороднейший и преданнейший друг Березки, настоящий ее друг. Я хотел было уже развернуться и пойти обратно в метро, чтобы навсегда покинуть и позабыть головой этот укромный ветхий двор, кажущийся теперь очень уютным, когда до моего слуха как из тумана донесся все в той же мере и строгий, и улыбающийся голос:
– Джули́. Меня зовут Джули́.
Все стихло. Достав из кармана ручку, которую всегда носил с собой на случай внезапного вдохновения, я открыл небольшой портфель – мой верный спутник по жизни – и развернул нотную тетрад на той странице, где было напечатано против моего имени большими буквами «Тоска. Ноты для фортепьяно». Удерживая тетрадь от падения одной рукой, второй я записал прямо поверх нот:
Посвящается Джули
… Дождевая вода падала на меня сверху стеной, заставляя тетрадь в моих руках постепенно размокать и расплываться чернильными пятнами. Лист с «Тоской», который был ближе других к дождю, оторвался от тетради и поплыл прочь перышком, отыскав один из бурных ручьев, бегущих вниз по улице. Это все не важно, все не так нужно. Мне не жалко его: всякий первооткрыватель рано или поздно отправляется в белое кругосветное путешествие. Может, он погибнет где-нибудь, а может вернется прямиком сюда совсем скоро. Пущай посмотрит на то, какой мир есть вокруг, немыслимый для одной жалкой тетрадной строчки. Я не стану мешать, а вмешаюсь только в одно: завтра я пойду и переиздам тетрадь. Пусть это бесполезно, пусть глупо, пусть она и не читает книг, а все же… Ради Березки не жалко.