Илья Новак
Некромагия
Часть первая
ЖИВОЕ И МЕРТВОЕ
Глава 1
В комнате их собралось пятеро: два старика, двое зрелых мужчин и последний, едва переступивший порог, за которым человека уже не называют юношей. Власть этих людей простиралась на сотни лиг – Аквадор раскинулся меж четырех морей, Окраинный океан служил ему западной границей. Хотя Аквадором эти люди называли весь мир, где им выпало жить, – империя именовалась Зелуром. Но других государств зелурцы не знали, и в сознании большинства мир был равен империи.
Столица величайшего государства мира носила имя Фора. Город был воздвигнут на узком перешейке, соединяющем континент с землей, которой в будущем предстояло стать островом. В центре Форы высилась гранитная пирамида: Универсал, Гора Мира. Аквадор держался на трех типах людей: тех, кто воюет, тех, кто работает, и тех, кто колдует. Универсал – так называли и саму пирамиду, и сообщество, центром которого было это здание, – объединял чаров. Тех, кто колдовал.
Октон Маджига€сси окинул взглядом гостей. В последнее время зрение изменяло Владыке. Он еще мог разглядеть черты смуглого молодого лица Некроса и длинные седые волосы Гело, но двое других, схожие ростом и телосложением, на этом расстоянии становились почти неразличимыми.
Хозяин полулежал на застланной постели, гости расположились в креслах поодаль.
– Сядьте ближе, – произнес Октон, – я хочу видеть вас всех.
Снаружи не доносилось ни звука – окон в помещении не имелось, со всех сторон его окружала толща пирамиды. Гости придвинули кресла. Теперь Владыка мог разглядеть рыжую шевелюру Сола и круглое розовощекое лицо Доктуса. Маджигасси сощурился, переводя взгляд с одного чара на другого. Каждый из пришедших был аркмастером, главой магического цеха.
Некрос произнес:
– Что же, вы позвали, и мы пришли. Теперь мы слушаем вас.
Владыка откинулся на подушках. Спальню ярко освещали огни множества литых свечей из нежно-розового пчелиного воска. Октон приказал расставить и зажечь их перед приходом гостей, он желал видеть выражение лиц и жесты.
Их четверо. Первый – друг, второй – враг. И еще двое, которые в этот вечер, скорее всего, станут врагами. Каждый надеялся, что Мир достанется ему.
Каждый, кроме Доктуса Савара. Основатель цеха вещественной магии не интересовался властью над Универсалом – лишь своими мастерскими, плавильными печами и перегонными кубами. Единственный из присутствующих, искренне преданный Октону. Сын бедного ремесленника не смог бы достичь столь многого без высокого покровительства. В свое время Октон, разглядев талант молодого ученика, поддержал его. До сих пор Доктус не напоминал чара – плотный мужчина среднего роста с красным от жара плавильных печей лицом. Крупные руки и толстые короткие пальцы, широкие плечи и сильная шея… Внешне аркмастер цеха вещественной магии так и остался ремесленником из пригорода. Но магия всегда накладывает отпечаток на того, кто занимается ею, и иногда Октону казалось, что в глазах Доктуса видны медленно вращающиеся шестерни и надувающиеся мехи печей.
Доктус Савар был другом. Безразличным ко всему, что не относится к его работе. Не глупым – но и не слишком прозорливым. Доктусу не было дела до политики Универсала, главное, чтобы ему не мешали заниматься его механикой.
Октон Маджигасси знал: Савар предан и слаб. Когда Октон сделает то, ради чего собрал здесь чаров, лишь верность Владыке заставит Доктуса, преодолевая нежелание вмешиваться, оказать помощь.
– Мы ждем, – напомнил Некрос.
Октон посмотрел на него. Младший из присутствующих, Некрос Чермор был и самым нетерпеливым. Высокий и хрупкий. Изящные длинные руки, узкие ладони, тонкие черты лица. Его отец, покойный Орв Чермор, хозяин Острога-На-Костях, никогда не был женат. По городу ходили слухи, что мать Некроса – одна из ведьм, узниц Острога. Теперь тюрьмой управлял младший брат, во всем преданный Некросу. Горожане перешептывались о потайных лабораториях, оборудованных в сырых тюремных подвалах. Надо же было Некросу где-то проводить опыты? А трупы казненных преступников – вполне подходящий материал. В Форе никто не говорил «цех мертвой магии», «цех теплой магии» – говорили просто «холодный цех», «мертвый цех», будто про объединения мясников или кожевников. Мертвый цех – самый малочисленный. Другие отправляли своих чаров в селения вокруг, между аркмастерами был договор на этот счет. Но невежественные крестьяне страшились мертвой магии, а потому у Некроса почти не было последователей. Зато у братьев Черморов имелась большая сеть соглядатаев, постоянно докладывавших о том, что происходило в Форе.
Темно-зеленые глаза Некроса были словно присыпаны прахом. Странный, противоречивый тип, подумал Владыка. И все же – пока не враг, ведь Чермор искренне полагает, что Мир может достаться ему.
А вот и третий.
Прозрачные глаза Гело Бесона смотрели куда-то вдаль, сквозь гранитные стены Горы Мира. Бесон был ненамного младше Октона, но гораздо крупнее и крепче. Годы не подточили его. Гело напоминал не чара, а воина: сын богатого землевладельца из Бриты, самой северной части Аквадора, гордый, уверенный в себе. Скорее прямолинейный, чем хитрый, аркмастер холодного цеха пока не проявил себя ни другом, ни врагом. К Октону он был равнодушен.
Зато Бесон ненавидел Сола Атлеко.
Подслеповато щурясь, Владыка перевел взгляд на последнего гостя. А вот это – враг. Главный соперник Гело Бесона в борьбе за власть над Универсалом.
Аркмастер цеха теплой магии, Сол Атлеко был могущественным чаром – во всем Аквадоре он уступал лишь Октону. Неприязнь между Солом и Гело Бесоном возникла с первых же дней их знакомства и быстро переросла в ненависть, слишком уж разными они были. Гело – суровый и немногословный, Сол – подвижный, порывистый, говорливый. Хотя недавно до Октона дошли слухи, что глава теплого цеха предпринимает шаги к примирению с Бесоном. Много лет отдавший изучению древних знаний, Атлеко желал стать хозяином Универсала еще и потому, что в пирамиде находился архив, библиотека, к которой с недавних пор по приказу Октона ему закрыли доступ. А еще под Универсалом хранилось то, ради чего Сол Атлеко, как подозревал Октон, был готов отдать что угодно.
Его отец – богатый столичный клирик, но всю юность Сол провел на юге, в одной из академий пустыни. Низкорослый, как и Доктус, огненно-рыжие волосы, порывистые движения…
В глубине глаз Сола Атлеко горел жадный, злой огонь.
Все пятеро знали, что Октон Маджигасси умирает. Кто-то из четверых гостей должен был стать новым Владыкой Универсала. Трое мечтали об этом, двое были нейтральны, один – врагом. Но никто из пришедших пока не понимал, что задумал старик.
– Все вы, кроме Доктуса, уже несколько раз смотрели туда… – дрожащая рука Владыки указала в сторону небольшого сундука, что стоял на низком столике возле кровати. – Когда в последний раз вы видели Мир?
Они молчали, пытаясь сообразить, к чему он клонит.
– На празднике Тентры, – откликнулся наконец Некрос. – Ведь так? – он посмотрел на остальных, ища поддержки. – Вы надевали его много лет назад на празднике Тентры.
– Да. С тех пор прошло семь лет. Кажется, настала пора вновь достать его.
Не отрывая взгляда от гостей, Октон протянул руку к сундуку и поднял легкую крышку. Он заметил, как выпрямился Некрос, как блеснули желтые глаза Сола. Гело лишь слегка повернул голову, а Доктус наморщил лоб, наблюдая за Владыкой. Старик опустил руку в сундук и нарочито медленно достал то, что лежало там.
Мир. Узкая золотая корона, напоминающая обруч с гладкой поверхностью. Никаких узоров, никаких украшений, кроме креста с четырьмя гнездами на концах. В них крепились парангоны разных цветов. Октон поднял Мир, медленно поворачивая, чтобы жемчужины замерцали в огне свечей.
Их называли Слезы Мира. Поднеся корону к глазам, старик увидел наполняющее жемчужины марево: у границ сфер полупрозрачное, дальше оно становилось все плотнее, сгущалось. Каждая Слеза заключала в себе отдельный мир. Одна – зелено-коричневая, мертвенная, вторая – наполненная голубым льдом, который искрился мириадами колющих глаза снежинок. В бесконечном пространстве третьей Слезы что-то полускрытое серебристым маревом перемещалось, кружилось и двигалось из стороны в сторону в медленном механическом ритме. Четвертый парангон заполнял огонь.
Слезы Мира объединяло одно – в глубине их притаилась неясная тень. Октон заметил ее несколько дней назад. Что-то еще очень неопределенное… Хотя ему казалось, что тень постепенно густеет.
– Теперь слушайте внимательно. Нечто движется к границам нашего пространства и нашего времени. Пока неизвестно, что оно собой представляет, откуда взялось и когда точно достигнет цели. Но когда оно окажется здесь, привычной жизни придет конец. Тот мир, который мы знаем, изменится безвозвратно, и я уверен, что в нем не станет для нас места.
Воцарилась тишина. Октон прикрыл глаза, чувствуя, что даже этот короткий монолог утомил его.
– О чем вы говорите? – произнес наконец Некрос Чермор. – Все как обычно, я не вижу никаких изменений…
– Изменения начнутся, хоть и не скоро.
– Но это… какая-то враждебная сила? – подал голос Доктус. – И что мы можем сделать?
– Прекратить вражду, – сказал Октон, открывая глаза. – Гело, Сол, Некрос – каждый ждет, что я отдам Мир ему. Мы все знаем, что произойдет после этого, не так ли? Вы не желаете понять друг друга. Я могу сделать Владыкой Доктуса Савара, он единственный, кто не станет использовать власть для уничтожения других цехов. Но ему не добиться дружбы никого из вас. И когда то, что приближается к нам, окажется здесь, Универсалу придет конец.
Октон смотрел на них и видел – чары не верят ему. Никто, даже Доктус, не воспринял его слова всерьез.
– Что скажешь, Сол Атлеко?
Рыжий коротышка раздумывал над ответом недолго. Взмахнув рукой, он затараторил:
– Чушь, чушь. Вы говорите все это, потому что задумали нечто, пока непонятное нам, – в голосе главы теплого цеха не было почтения, лишь веселая злость. – Непонятное всем нам. Наше почтение, Владыка… – Сол приложил ладонь к груди и с насмешливым уважением склонил голову. – Вы всегда были прозорливы. Отличное представление, но что дальше? Позвольте нам быть честными: вы умираете, а Универсалу нужен Владыка. Так кому вы передадите Мир?
Когда он умолк, Гело остался невозмутим, Некрос посмотрел на Сола удивленно, а Доктус – с вялой неприязнью. Сол Атлеко, давно понимавший, что Мир не достанется ему, впервые позволил себе столь откровенные речи.
– Или, возможно, вы собираетесь вновь надеть обруч? – продолжал он. – Что ж, все мы садовники своей смерти. Мир даст вам еще немного времени…
– Ты полагаешь, это представление? – откликнулся Октон Маджигасси. – Я не уличный жонглер, чтобы развлекать тебя. Смотрите сами…
– Что вы делаете?! – Некрос вскочил, когда Владыка двумя пальцами сжал зелено-коричневую Слезу, повернул и вытащил из гнезда.
– Всего лишь хочу убедить вас. Возьми ее. – Владыка протянул руку с лежащим на ладони парангоном. – Эта Слеза как раз для тебя. Возьми и загляни внутрь.
Когда растерянный Некрос шагнул к старику, Сол тоже вскочил.
– Не трогай! Октон, что это значит? Отдавая ему Слезу, вы усиливаете его… – Он замолчал, увидев, что другой рукой Октон держит второй парангон, тот, в котором горело пламя.
– Ты тоже возьми. Гело, Доктус, каждый из вас сейчас получит по Слезе.
Некрос бережно принял у Владыки парангон, завороженно разглядывая его, попятился и упал в кресло. Сол, не понимающий, что происходит, получил свою Слезу, затем Октон отдал третью и четвертую. Когда гости вновь уселись, Некрос произнес:
– Мне кажется, там какая-то тень.
– Сол? – Октон посмотрел на теплого чара, и тот быстро закивал.
– Да, да, у меня тоже.
– Доктус? Гело?
– И здесь, – сказал Доктус Савар.
Гело Бесон долго рассматривал сияющую холодным голубым огнем Слезу на своей ладони и наконец равнодушно обронил:
– Да.
Октон взял Мир, лежащий на его груди, и сел в постели.
– Хорошо, вы все видите тень. Она появилась недавно. Я провел некоторое время, изучая ее, и пришел к определенному выводу. Слезы затуманены одной тенью. Понимаете? Одна и та же сила находится внутри каждой.
– Но откуда она? – Некрос показал себе под ноги, в потолок, описал рукой круг. – Из-под земли? С неба? Из-за океана?
– Нет, не так просто. Она извне. У каждого из вас будет время, чтобы попытаться понять. Но что бы это ни было, оно приближается, хоть и медленно.
– Но это… враг?
– Враг? Скажем так – нечто другое, чуждое нам.
Чары замолчали, пытаясь понять, о чем говорит Октон, а старик наблюдал за ними, ощущая, как от Мира по его рукам расходится мягкое живительное тепло.
– И что дальше? – спросил наконец Сол. – Мы берем свои слова назад, вы правы – что-то грядет, – он пожал плечами. – Ладно, когда оно появится, мы, аркмастеры, разберемся с ним. Что дальше, Владыка? Сейчас мы отдадим вам Слезы, вы вернете их в Мир и…
– Кому вы передадите его?
Последние слова произнес Некрос, после чего все замолчали. В наступившей тишине Октон Маджигасси сказал:
– Каждый из вас получил Слезу, которая наиболее отвечает духу его цеха. Слезы усилят вас. Никто не получит Мир. Он исчезнет. Чтобы найти обруч, вам придется объединиться – и тогда вы сможете противостоять чуждой силе. Или вы попытаетесь добыть его поодиночке… Но тогда Аквадору конец.
«Старик! Где ты собираешься спрятать Мир? Отправишься в дальнее путешествие? Но ведь ты умираешь!» – эти слова, произнесенные Солом Атлеко, все еще звучали в голове Октона, когда четверо покинули его спальню. Возможно, узнав, что он задумал, трое чаров попытались бы убить Владыку. Он видел ненависть Сола, злость Некроса, холод в глазах Гело – но их остановило присутствие остальных. Заполучив Мир, им пришлось бы сражаться с каждым из аркмастеров, чтобы завладеть Слезами, без которых обруч терял часть силы. Хотя даже сейчас Мир оставался символом власти над Универсалом, владение им и всего лишь одним парангоном давало немало…
Но они не решились напасть и покинули пирамиду. Каждый думал о своем: Октон видел, как были напряжены их лица, когда они уходили. В самое ближайшее время они начнут действовать.
Он поднялся с постели и надел Мир.
И когда Владыка Универсала встал перед висящим на стене зеркалом, он увидел не старика – морщины разгладились, спина распрямилась, с глаз исчезла старческая поволока. Даже лишенный своих Слез, обруч наполнил его силой. Ненадолго – вскоре немощь вновь завладеет Октоном. Но, как и четверо верховных чаров, он не собирался медлить.
Глава 2
– Благодарю, Гарон.
Чванливость не числилась среди грехов Доктуса Савара. Он не видел различий между богатым и бедным, крестьянином и землевладельцем, собой и последним подмастерьем из своих мастерских. Он вообще мало что замечал, кроме своих мастерских.
Привратник кивнул, выглянул на темную улицу и закрыл дверцу в воротах. Доктус пересек двор, миновав несколько дверей, стал спускаться по крутой каменной лестнице. Голова его полнилась мыслями о том, что произошло в спальне Владыки. Доктус не понимал всех хитрых извивов внутренней политики Универсала. Ему оставалось лишь беспомощное осознание того, что происходит нечто, выходящее за границы его разумения, и страх, что это может помешать его работе. Растерянность владела им все то время, пока он добирался от пирамиды до городской окраины. Здесь, не без помощи Владыки, под его начало был передан почти целый квартал. Конечно, Форой управлял не Универсал, а городской Приорат, состоящий из приосов, старшин немагических цехов – торговцев, кожевников, ткачей, мясников, оружейников и лекарей-аптечников, – но все они прислушивались к словам Владыки.
Пока Доктус шел по лестнице, озабоченность постепенно оставляла его, походка становилась тверже. Мыслями он уже был внизу. Еще несколько шагов, поворот наклонного коридора, последняя дверь – и чар остановился на широкой огороженной площадке, поддерживаемой двумя каменными столбами.
Площадка располагалась под сводами просторной пещеры, дальнюю часть которой скрывала дымная мгла. Там что-то вращалось, низкорослые фигуры сновали среди сполохов огня и резких, глубоких теней. Слышались лязг, постукивание молотков, топот и голоса. Кто-то отдавал команды, несколько глоток хором распевали песню.
Доктус упер локти в ограждение, глядя вниз на выложенные двумя прямоугольниками деревянные ребра. Рабочие покрывали их обшивкой, создавая остовы того, что после окончания работ будет напоминать баржи с глубокими трюмами и тупыми носами. Обшивка имела бледно-желтый цвет – после долгих споров для нее избрали сосну. Это дерево удобно обрабатывать, к тому же в ней много смолы, и потому оно стойко к гниению. При высыхании сосна не коробится, но главное – она прочна и легка.
На красном лице Доктуса Савара появилась улыбка.
– Э! – Одна из низкорослых фигур задрала голову, приложив ладонь козырьком ко лбу. – Великий чар, ты пришел? Спустись, мы вот-вот начнем!
Голос был не совсем обычен, он произносил слова с хорошо различимым диковинным акцентом. В наречии, которое использовали работники большой мастерской, присутствовало много непривычных выражений. К примеру, себя они называли «славными карлами».
– Иду.
Продолжая улыбаться, он спустился по железным ступеням еще одной лестницы.
– Что у вас, добрый Бьёрик?
Огонь печей боролся со светом факелов. Босой кривоногий малый, ростом по пояс чару, одетый в широченные штаны, рубаху и фартук, вытер о бороду черную от копоти правую руку. Левая у него отсутствовала, рукав был обрезан и зашит.
– У нас все получилось. Смотри, великий чар…
В голосе Бьёрика не было и тени подобострастия – лишь уважение. Уже обретя знания и ступив на путь вещественной магии, Доктус стал искать кого-то, кто смог бы работать в большой мастерской, которую он собирался построить. Приорат Форы отказал в разрешении на строительство посреди города, а Доктус не хотел далеко переезжать. Впрочем, он ничего не имел против подземелий. Оставалось найти рабочих, кузнецов, плотников и других, которые согласятся проводить большую часть времени под землей. В своих поисках он наткнулся на немногочисленное племя гноморобов, обитавшее на побережье полуострова Робы, самой западной части Зелура. Они были известны как кузнецы, мастера по работе с металлами. Воспользовавшись поддержкой Владыки, Доктус спас их столицу от притязаний Великого Приоса, управлявшего полуостровом. После этого многочисленный отряд славных карл добровольно пошел к аркмастеру в услужение и поселился в Форе вместе с женами и детьми. На родине гноморобы не строили жилища в обычном понимании этого слова. Они рыли их, потому что привыкли жить не на поверхности, а под землей. Когда они переехали в Фору, городской Приорат по просьбе Владыки выделил небольшой квартал на окраине, пустующий после сильного землетрясения.
Землетрясения часто случались в центральных областях Аквадора. Этот квартал раскололся широким разломом, от которого во все стороны тянулась сеть трещин. Карлы не стали восстанавливать полуразрушенные, покинутые дома, но поселились в подвалах, соединив их паутиной ходов. Корневой разлом, укрепив деревянными дугами и каменной кладкой, переделали под огромную мастерскую.
– Смотри, великий чар. Это называется мишень.
Неподалеку от печи два зажима вертикально удерживали широкую доску толщиной в три пальца.
– А это – станина и ствол.
Бьёрик встал у торца длинной низкой лавки. К ней тремя дугами крепилась железная труба шириной в два запястья, с одного конца открытая, а с другого имевшая утолщение и узкое отверстие сверху. Из этого отверстия торчал трут.
– Уже готово? – Доктус склонился, разглядывая отверстие. – А заряд?
– Ты, конечно, хотел сказать «метательный снаряд»? Просто кусок железа из плавильной печи. Камера, выходное отверстие, запальная полка – все по тому чертежу, что мы с тобой сделали вчера. Юный Гарбуш, огонь!
Теперь всякие мысли о кознях чаров и Универсале окончательно оставили Доктуса. Вокруг уже столпились карлы, желающие увидеть, что произойдет дальше. Один из них, самый молодой и почти безбородый, бросился к печи и вскоре вернулся с горящей деревяшкой в руках.
– Эй, там, отойдите!
Стоящие между лавкой и доской гноморобы расступились.
– Дальше, дальше! – Бьёрик поднес лучину к труту. Тот быстро прогорел, огонек исчез в узком отверстии.
– Великий чар, тебе бы тоже лучше посторониться, ведь горючий песок…
Песок взорвался. Из трубы вылетел черно-красный язык, грохот заглушил не только слова доброго Бьёрика, но и гудение печей, и стук молотков, и все другие наполнявшие мастерскую звуки.
Доктус обнаружил, что стоит на четвереньках рядом с отъехавшей назад на добрых три локтя лавкой, а большая часть гноморобов валяется на полу. Аркмастер почти оглох от грохота.
– Готово. – Бьёрик выпрямился и ухватил чара за плечо, помогая ему подняться. – Слышишь меня? Шум… Несколько сильнее, чем мы думали.
Гноморобы вставали, очумело мотая головами. Доктус похлопал себя по ушам, посмотрел на мастера, на железную трубу. Камера для горючего песка в ее задней части взорвалась, раскрылась рваными железными лепестками.
– Слишком сильный заряд! – оттолкнув Бьёрика, он бросился к мишени, позабыв про дрожащие ноги и гул в голове.
У края расщепленной надвое доски образовалось обширное отверстие.
– А где, э… метательный снаряд?
Перекидывая с ладони на ладонь еще горячий кусок металла, прибежал молодой гномороб, который ранее поджег лучину для трута.
– Ага… – Доктус взял «метательный снаряд», осмотрел со всех сторон и передал Бьёрику. – Знаешь, в чем оплошность?
Бьёрик был зол – опыт, мягко говоря, прошел не совсем так, как он рассчитывал.
– Оплошность! Промах! – он швырнул кусок металла на пол и запрыгал, топча его и потрясая рукой. – Надо все начинать сначала! Все это – один сплошной промах!
– Почему промах, добрый мастер, мы же попали?.. – молодой гномороб указал на развороченную доску.
– Ты! – добрый мастер схватил его за фартук и принялся трясти. – Кто отвечал за крепость металла, юный Гарбуш? – он мотнул головой в сторону трубы на лавке. – Камера не выдержала! Ты выплавлял металл для камеры и клялся…
– Добрый мастер… – подступив к ним, Доктус заставил Бьёрика отпустить юного Гарбуша. – Постой, нельзя винить его одного. Ты сам приказал использовать тот же металл, который выплавили для заклепок ковчегов. Возможно, для этого опыта он не годится, слишком легок. И потом, юный Гарбуш не занимался горючим песком. Быть может, переизбыток селитры… И еще, добрый Бьёрик, мне пришло в голову, что мы неправильно рассчитали, ну… – уже в который раз Доктус сталкивался с тем, что ему не хватает слов. Язык Зелура не предназначался для того, чем они занимались. – Я имею в виду то, с какой силой лавка и труба подались назад…
Отпустив юного Гарбуша, Бьёрик уставился на лавку.
– Сила отдачи, – пробормотал он, ухватив себя за бороду. – Сила отдачи, вот что это такое. Метательный снаряд, вылетев из трубы… из ствола, сообщает ему… сообщает ему…
– Ускорение, равное тому, с которым он вылетел, – подсказал Доктус, но, подумав, поправился: – Нет, не так. Ускорение – минус вес трубы и лавки…
– Ствола и станины, – машинально поправил добрый Бьёрик.
– Да-да, ствола и станины…
– Почему минус? – вклинился в разговор юный Гарбуш. – А как же уроки мудрого Шерги? Я хорошо помню, он рассказывал про деление. Что если сила… сила выстрела заряда, то есть метательного снаряда, исчисляется массой и ускорением, сообщенным этой массе газами горючего песка, а сила отдачи – этими же массой и ускорением, но деленными на массу трубы и лав…
– Ствола! – заорал добрый Бьёрик. – Ствола и станины! Мудрый Шерги – старый перду… древний ветрогон и… хотя… – Он замолчал, вновь вцепившись в свою бороду и выпученными глазами уставившись на станину. – Уменьшение доли селитры – да. Тут ты прав, великий чар. Мы используем селитру, серу и сушеные опилки. Сдается мне, опилки следует заменить молотым бурым углем.
– Нет, обычным древесным углем! – вставил Гарбуш.
– Итак, селитра, сера, уголь. Еще мы добавляем туда всяческий мелкий мусор, мякоть для замеса – она и вылетает из ствола при выстреле, ты сам видел, великий чар. Следует что-то придумать с этим. И нам нужен другой, более тяжелый металл для ствола. Надежный крепеж для станины. И, быть может, если мы придадим заря… метательному снаряду определенную форму… Мне представляется, чем-то она должна напоминать корабль. Острый нос, чтобы легче преодолевать… преодолевать сопротивление…
– Добрый мастер, но какое у эфира сопротивление? – вновь вмешался Гарбуш. – Корабли плавают в воде, сиречь в более плотной среде, заряд же летит в эфире, который… – он помахал ладонью перед носом доброго мастера. – Пфуй! Никакого сопротивления.
– Туп ты, юный Гарбуш, – произнес Бьёрик снисходительно. – Я уверен, что на большой скорости и эфир может создавать немалое трение. Нет-нет, форма – вот что нам поможет.
– И еще размер, добрый мастер. Форма и размер. Думается мне, размер снаряда также можно изменить, подогнав его вплотную к ширине трубы, сиречь ствола…
Доктус попятился, оставляя гноморобов обсуждать будущее проекта. Сколь ни заинтересован он был в развитии метательных устройств на основе горючего песка, сейчас его больше волновало иное. Увидев, что под руководством юного Гарбуша гноморобы начали отделять остатки ствола от станины, чар кивнул и направился в глубь мастерской, сквозь жар печей и тяжелый гул – к стуку молотков и повизгиванию пил.
Он остановился перед одним из двух прямоугольных остовов. Пришлось задрать голову, чтобы разглядеть всю конструкцию тонких деревянных ребер, окруженных строительными лесами. Вооруженные топорами, молотками и пилами, гноморобы из бригады плотников со всех сторон оккупировали леса. Медленно, но верно скелет левиафана обрастал плотью обшивки. «Ковчег» – вот как называл это Доктус. Охочие до новых слов гноморобы пытались выдумать другие названия – «эфиропланы», «воздухоходы», – но тут уж Доктус был непоколебим. Ковчег, и никак иначе. Два ковчега. Он настолько уверовал в успех данного проекта, что приказал заложить сразу два каркаса, один малый, который добрый мастер Лейфа, руководящий строительством, именовал «опытным образцом», и один, размерами превышающий большую торговую баржу.
За ковчегами открывался пологий спуск. Ни печей, ни факелов – эту часть пещеры скрывала тьма. В каменной кладке, выложенной гноморобами для укрепления стен, виднелась дверь и освещенное круглое оконце. Постучав, Доктус шагнул в комнатку с земляными стенами. Низкий стол и стулья, лежанка, дровяная печка с чайником… Мастер Лейфа дневал и ночевал в мастерской. Сейчас он сидел на стуле и глядел в окно на строительство. Над столом перед ним покачивался небольшой макет ковчега, удерживаемый бечевой, что тянулась от вбитого в столешницу гвоздя.
– Как у нас дела? – Стулья были слишком малы для него, и чар уселся на лежанку.
Мастер Лейфа, сложив ручки на объемистом животе, задумчиво повернулся к Доктусу.
– Пока задержек нет, – сказал он. – Мы сравнили манну, которую нам привезли, с той, что научились делать сами. Наша, конечно, хуже. То есть магическая напитка каждой унции раза в два меньше. Но… одним словом, она годится. Однако я отвечаю за строительство, за топливо, за внутренние работы – не за двигатель. Что с ним, Доктус?
Единственный из гноморобов, он обращался к аркмастеру по имени. Лейфа покинул западное побережье задолго до того, как часть племени переселилась сюда. Они с чаром были знакомы с юности.
– У меня все готово, – заверил Доктус. – Я только двигателем и занимаюсь последнее время.
– Ты занимался им несколько лет, – мягко напомнил добрый мастер.
– Да, и теперь все получилось.
– Все же это магия. Понимаешь, вон там… – Лейфа указал за окно. – Лишь железо и дерево. Сила подъема и сила сжатия, трение и сопротивление – естественные законы. Они надежны. А магия… – он пожал плечами.
– Не забывай, я чар.
– Да. Но я-то не чар. Я не доверяю магии.
– Ни один естественный закон не поможет нам сдвинуть с места такую махину. Даже с этим вашим новым облегченным металлом для заклепок получается слишком тяжело.
– Горячий газ сдвинет ее, – возразил Лейфа. – И земные недра дадут нам этот газ. А печи помогут создать необходимую температуру.
– Сдвинет – но не направит, – возразил Доктус. – Нам необходима постоянная сила.
– Паруса.
– Слишком ненадежно. Конечно, их также необходимо использовать, но лишь как придаток к основному двигателю. Нет-нет, не спорь, – добавил он, увидев, как Лейфа поморщился. – Я не намерен отказываться от магии. В этом суть моей работы. Объединить магию и… – Доктус показал в окно, – и все это.
Помедлив, добрый мастер кивнул.
– Как скажешь. Что там у Бьёрика? Только что я слышал изрядный шум…
– Камера для горючего песка взорвалась. Но заряд вылетел куда надо. Хотя я заметил, что отверстие от его удара образовалось не в центре доски.
– Мишени. Добрый Бьёрик именует ее мишенью.
– Да, мишени. Так вот, при движении по эфиру заряд сместился непредсказуемо, надо полагать, из-за своей формы.
– Значит, пусть они изменят форму.
– Они уже пришли к этому. Юный Гарбуш весьма… весьма прыток и озабочен удачностью всего проекта с горючим песком.
– Мой сын всегда был прыток и чем-то да озабочен.
Они помолчали.
– Твой сын – гений, – сказал наконец Доктус, но Лейфа лишь досадливо махнул рукой.
– Он непослушен и слишком самоуглублен. Оставим эту тему. Бьёрик недавно толковал про то, что хочет установить этот свой ствол на моем ковчеге.
– Ты против?
Лейфа почесал толстую багровую шею и хмыкнул в бороду.
– Нет, пожалуй. Но только после того, как ствол у меня на глазах пройдет два… нет, три успешных испытания.
– Это разумно, – согласился Доктус, поднимаясь с лежанки. – Джига не досаждает вам больше?
Лейфа скупо улыбнулся.
– Он засел с сыновьями в своей тайной норе-мастерской и пытается создать малый эфироплан. Говорит – мы идем неправильным путем.
– Все еще обижен?
– Даже более, чем прежде.
Доктус смущенно развел руками.
– Я вовсе не хотел ссориться с ним. Но его идея создать армаду эфиропланов-птиц… Сейчас нам это не нужно. Быть может, позже… Ну хорошо, пойду к себе. Двигатель готов, но я, как и ты, полагаю, что число предварительных испытаний должно быть наибольшим.
– Успехов, великий чар, – пробормотал Лейфа. Когда Доктус выходил, мастер уже смотрел в круглое оконце на плотников, продолжавших стучать молотками.
Лаборатория аркмастера располагалась прямо над большой мастерской. Работать не хотелось, воспоминания о встрече в Универсале мешали сосредоточиться. Но два проекта, на которые ушло столько сил, горючий песок и ковчеги, подходили к завершению. Требовалось закончить их как можно быстрее, пока ничто не встало на пути. Отбросив посторонние мысли, Доктус сел за стол.
