Илья Новак
Некромагия
Здесь стояла лакированная черная доска, поверхность ее усеивали формулы и несколько чертежей. «Чертежи» – это слово, как и «проект», и многие другие, аркмастер тоже почерпнул из наречия гноморобов.
Союз со славными карлами оказался на редкость удачным. Кузнецы и плотники, гончары и строители… они были механиками до мозга костей. В Форе механика никогда не пользовалась популярностью, даже водопровод из дерева и глины, – по мнению Доктуса, очень примитивный, – здесь отстроили совсем недавно и лишь в богатых верхних кварталах.
Универсал, давно достигший могущества, позволявшего влиять на решения приосов из Приората, занимался только магией. Последние пару лет Октон, несмотря на сопротивление приосов, пытался распространить образование. Для детей знати и самых богатых городских торговцев знание письма, основ математики и логики было необходимым; в некоторых цеховых школах преподавали Семь Искусств, состоящих из Triviumа – грамматики, риторики, диалектики, и Quadriviumа – геометрии, арифметики, астрологии и музыки. Но для простонародья это оставалось недоступной роскошью. Без астрологии, музицирования и риторики дети бедняков, конечно, могли обойтись. Но Октон полагал, что основами письма и счета должно владеть большинство. Пока что образование не стало общедоступным даже в Форе, что уж говорить про всю империю. Огромное пространство с редкими поселениями и еще более редкими городами, дикая земля и дикие обитатели. Культура и магическая наука сосредоточились здесь, в центре, а на окраинах даже магия была дикой. В пограничных районах верховодили шаманы и ведьмы, племена вроде гноморобов с их развитыми ремеслами оставались редким исключением. Цивилизовать окраину – дело не одного поколения, но речь шла о зачатках лишь обычной культуры. А механика… Нет, этого здесь не понимал почти никто. Гело слишком холоден и суров, Некрос предпочитает мертвых живым, а Сол, если добьется власти, не мудрствуя лукаво превратит всех в рабов… Иногда Доктус думал, что будет неплохо, если Октон передаст Мир ему. Аркмастер страшился власти, но это помогло бы развить механику в столице, а после и во всем государстве. Не саму по себе – его интересовало именно слияние механики с магией. Вещественная магия – вот что это такое. Магия, помогающая работать механизмам.
Он глянул на широкий железный стол… То есть на станину, стоящую у двери. Там лежали части двигателя: пара соединенных трубками цилиндров, массивный вал, блок из шестерен. Источником энергии должна стать алхимическая реакция, своеобразное жидкое воплощение философского камня, которое Доктус сумел заключить в цилиндры – искусственная манна, созданная в мастерской доброго Лейфы.
Впрочем, теперь у него появилась новая возможность – Слеза. Она лежала в сумке на поясе, поток исходящей от нее энергии Доктус Савар ощущал через одежду. Слеза наполняла чара силой, заставляла кровь быстрее струиться по венам, разогревала ум, будоража мысли.
Жалко расставаться с ней даже на время, но если провести несколько экспериментов, жемчужину можно будет приспособить для питания двигателя хотя бы одного ковчега.
Аркмастер признался самому себе, что не доверяет Слезе. Парангон – нечто исключительно магическое, о механике, науке здесь вообще не шло речи. Обруч, выкованный стихийными духами на первозданной Наковальне у истоков времен, был магией в чистом виде, квинтэссенцией чудесного. Эти слова: стихийные духи, Наковальня Мира, чудеса – и механика, чертежи, наука – сочетались в сознании Доктуса Савара так же легко, как его магия сочеталась с механическими изделиями гноморобов.
Дверь возле станины с двигателем раскрылась, и облаченный в плащ человек шагнул в лабораторию.
Доктус вздрогнул, приподнимаясь на стуле. Страх, который одолевал чара всякий раз, когда он покидал свой квартал, сковал разум. Убийца, подосланный кем-то из аркмастеров…
Вошедший скинул капюшон; мгновение Доктус не мог узнать гостя, затем разглядел знакомое, хотя теперь лишенное морщин лицо.
– Вы надели Мир? – прошептал он.
– Да, и сразу спрятал его обратно. – Октон Маджигасси скинул плащ на пол и прикрыл дверь. – Без Слез сила обруча уменьшилась, но и сейчас он даст мне немного лишнего времени.
Голос старика окреп, теперь он четче выговаривал слова. Октон уверенным шагом пересек помещение и сел напротив Доктуса.
– Нам надо спешить.
– Но как вы прошли сюда? Мы охраняем…
– Наверное, ты слышал, что там… – Владыка показал вниз, – есть целый лабиринт. Не беспокойся, этот путь известен только мне. Я помогал тебе. А ты всегда старался убедить меня, что механика может сослужить добрую службу всем нам. Настала пора для этой службы. Теперь слушай, Доктус…
И по мере того как Доктус Савар, холодея, слушал своего Владыку, мысль, которую он пытался и не мог отогнать, – мысль о том, что с самого начала Октон Маджигасси помогал ему только потому, что все предвидел и рассчитывал воспользоваться плодами его работы, – эта досадная и тревожная мысль все сильнее овладевала сознанием аркмастера.
Глава 3
– А я тебе говорю – это локоть. Ну точно, взгляни отсюда…
– Какой же локоть, Альфар? Натуральный зуб.
– Да нет, ну что за зуб может иметь такую диковинную форму? Локоть и есть.
Фора стояла на пологой горе под названием Шамба: бедные кварталы расположились у подножия, улицы постепенно взбирались к вершине, к домам богачей и Универсалу. Вечерами пирамида окутывалась призрачным магическим свечением, огни горели в окнах богатых домов, факелы освещали площадь Приората. Если встать ниже по склону и посмотреть в сторону вершины, то на фоне сияния темный силуэт Острога-На-Костях покажется уродливым и страшным, как смертный грех.
Тюрьму построил Гэри Чермор. Дед Некроса был великим полководцем, умевшим и командовать армиями, и первым бросаться в бой с мечом наголо, вопя что есть силы и вселяя безрассудную смелость в сердца своих воинов. Меч Гэри, именуемый Ликом Смерти, стал легендарным оружием в Аквадоре. А еще старый Чермор отличался неуравновешенным, взбалмошным характером. Вспышки ярости у него сменялись периодами глубокой апатии, и над всеми чувствами довлел ужас перед заговорщиками, убийцами с отравленными кинжалами. В военных походах страх исчезал, но в мирное время расцветал с новой силой, и возраст лишь усугублял его.
Когда союзники Чермора наконец пришли к власти, его отправили усмирять несогласных. Армия Гэри прошла большую часть империи, уничтожая оставшихся врагов. Состарившись, Чермор поселился в Форе, и мания преследования вконец одолела его.
Старику потребовалось место, где он мог бы спрятаться от всего мира, такое, где он стал бы полновластным хозяином, наперечет знал каждую скрипящую ступень, каждое чердачное окошко, темную кладовую или сырой погреб. Старая тюрьма во время взятия Форы оказалась разрушена, нужна была новая. Чермору выделили средства и пленных для строительства.
Он сам создал проект Острога. За год конгломерат строений, подобных которому здесь еще не видывали, был воздвигнут руками нескольких сотен рабов. По слухам, всех их убили за одну ночь в подвалах башни, которую достроили последней, – и там же похоронили, закопали в земляные полы и вмуровали в каменные стены. Исчезли и оба помогавших старику архитектора. Гэри Чермор полагал, что никто, кроме него, не должен знать тайн Острога.
А тайн хватало. Старик превратил тюрьму в сооружение, противоречащее всяким архитектурным законам. Он размышлял следующим образом: хорошо вооруженный, тренированный, имеющий достаточную численность враг в любом случае прорвется за стену. Значит, надо сделать так, чтобы внутри он… потерялся. Маниакальная фантазия Гэри способствовала воплощению идеи в жизнь. Острог-На-Костях стал триумфом иррационального, в основе которого лежала мрачная, болезненная рациональность. Перекрученные мостики, полые колонны с винтовыми лестницами, тайные проходы, лабиринты ажурной резьбы, ведущие во тьму лестницы, часовни с раздвижными полами и начиненные ловушками башенки…
Говорили, что где-то в недрах уродливой громады до сих пор остался страшный кабинет давно почившего Гэри, и мебель там обита человеческой кожей. Посреди кабинета стоит стол, ножки которого сделаны из берцовых костей, а столешница из отесанных верхушек черепов.
Некрос Чермор хорошо знал цену подобным россказням, как и его брат, сидевший сейчас за тем самым столом. Этот предмет меблировки, равно как и остальные в кабинете, был, конечно, необычен, хотя ни о каких костях речи все же не шло.
Стол имел вид сложенного из костей и черепов лишь потому, что на старости лет у покойного деда появилось свободное время для столярного дела, к которому он всю жизнь испытывал склонность, но заниматься всерьез не мог по причине крайней занятости ратными делами. Кресла напоминали перевернутые черепа, всякой другой мебели Гэри также придал схожесть с различными частями человеческого тела – схожесть, зачастую ускользающую, так что Некрос с братом иногда забавлялись попытками определить, что именно подразумевал дедушка под формой какого-нибудь чересчур уж затейливого сундучка: коренной зуб? лопатку? или, быть может, коленную чашу?
– Хотя… – Альфар свесился набок из кресла и даже высунул язык от усердия, пристально вглядываясь в шифоньер у окна. – Хотя вот теперь мне сдается, что ты прав и это зуб… Ну да, точно, левый клык.
– Почему левый?
– Вот, конечно, теперь, брат мой, ты скажешь, что правый!
Альфар хоть и отличался несерьезностью нрава, никогда не улыбался. Препираться с ним можно было до бесконечности, и при этом не оставляла мысль, что над тобой насмехаются. Некрос пожал плечами. Стоящий у его ног Тасси глянул на Альфара черными глазками и широко зевнул, показав жутковато выглядевшую мокрую розовую пасть с острыми зубами. Тасси принадлежал к редкой породе существ, называемых псами-демонами. В обычных условиях днем они спят в своих устланных травой и листьями логовах, а бодрствуют по ночам, но Тасси приучился вести дневной образ жизни, хотя до сих пор в светлое время часто зевал и засыпал при первом удобном случае.
– Вот послушай, что приснилось мне этой ночью. – На лице брата возникло кислое выражение, и, чтобы не видеть его, Некрос повернулся к окну. – Не переживай, этот сон был совсем коротким и не таким запутанным, как другие. Я поднимался по лестнице, и в моих руках был меч, клинок которого состоял из стремительно проносящихся от рукояти к концу мертвых лиц. Следом за мной шла женщина. Она что-то говорила мне, но я не слушал. Строение, в котором мы находились… По-моему, оно расположено здесь, в Остроге, возможно, это даже та самая башня, где мы сейчас, – хотя в этом я не уверен. Снаружи что-то пылало, запах гари проникал на лестницу. Я поднялся до верхней ступени и увидел лежащего на боку человека. Все лицо его было изрезано… Тебе неинтересно? Ну, хорошо. Кажется, у нас новая заключенная?
– Ты знаешь? – удивился Альфар.
– Рано или поздно я узнаю все, что происходит в Остроге. Откуда она взялась?
Альфар помедлил, разглаживая большим и указательным пальцами аккуратные черные усики. Младший Чермор был щеголем, очень ревностно относился к своей внешности, тщательно одевался, причесывался и брился дважды в день.
– Вроде бы из пирамиды.
– Из пирамиды? – Некрос повернулся. – Что это значит? И почему ты не сказал раньше?
– Потому что ее и доставили недавно. А возлюбленный брат мой второй день ходит сам не свой после той встречи с Владыкой.
– В чем ее обвиняют?
– Кажется, в убийстве чара.
– Чара? Из какого цеха?
Альфар пожал плечами. Взаимоотношения Черморов с хозяевами города отличались двойственностью. С одной стороны, братья владели Острогом-На-Костях и были полновластными хозяевами здесь. С другой – земля, на которой стоял Острог, принадлежала городу. Фора отправляла сюда своих преступников, и Черморы могли делать с ними все что угодно… Хотя не со всеми и не всегда.
– Кажется, убитый принадлежал к теплому цеху. Пока точно не знаю. Заключенную еще не допрашивали. Я дожидался, когда ты придешь в себя, ведь ты хотел, чтобы любого убийцу…
Некрос поднял руку, и Альфар замолчал. При всей легкости и несерьезности нрава к старшему брату он относился с большим пиететом.
– Где она?
– В верхних камерах. Пойдешь один или дать палача? Девица не произвела на меня впечатления сильной, быть может, пытки не понадобятся. Хотя в таких делах я предпочитаю полагаться на старые добрые ногтевые щипцы и суставодробилки, а не на эти новомодные разговоры по душам при слепящих масляных лампах, направленных в глаза преступнику.
– Я пойду один, – решил Некрос.
Кивнув, он покинул кабинет. Тасси враскоряку потрусил следом. Его черная шкура, на груди испещренная мелкими белыми пятнами, туго натягивалась, будто маленькая бархатная куртка, надетая на толстяка. Башка покачивалась, короткий широкий хвост стоял торчком. Мощным сложением пес-демон напоминал медведя, но при этом был размером с небольшую собаку, а ходил как свинья. Несколько глубоких шрамов украшали лоснящиеся бока – демоны славились необузданностью и свирепостью. Вызывая противника на бой, они издавали пронзительные крики. В зависимости от обстоятельств Тасси кашлял, чихал, булькал, лаял, хрюкал или глухо рычал – словно ругался.
Количеством и запутанностью здешние коридоры напоминали великий Лабиринт Стихий, в центре которого, как гласила легенда, стояла Наковальня Мира. Некрос, впрочем, полагал, что знает весь Острог от нижних темниц до чердаков, ведь большая часть его жизни прошла здесь.
Вскоре он добрался до уровня, именуемого верхними камерами. Попасть сюда для заключенного считалось большой удачей, так как камеры эти располагались несколько выше поверхности земли. В некоторых из них даже имелись узкие оконца, сквозь решетки можно было различить бесконечные внутренние дворики и окруженные копейными оградами площадки со столбами и привязанными к ним телами.
– Новая заключенная, – сказал аркмастер вскочившему с лавки жирному тюремщику. Тот осклабился, показывая беззубый рот, брякнул связкой ключей и поклонился, жестом приглашая хозяина следовать за ним. По кольцевому коридору они обогнули здание, миновали крытый переход, висящий в двух десятках локтей над пустой мощеной площадкой. Тасси трусил следом, покачивая задом. Наконец провожатый открыл железную дверь, до ушей Некроса донеслись стенания и звяканье цепей. Тюремщик провел хозяина мимо ряда решеток, отпер последнюю и вновь поклонился.
– Постой здесь.
Некрос шагнул в камеру, наполненную запахом гниющей соломы. Сквозь крошечное, шириной в две ладони оконце проникал скупой свет уходящего дня. К сложенной из разномастных камней стене двумя цепями была прикована узница. Цепи натянулись – она висела на них, широко раздвинув руки и подогнув ноги. Казалось, что она в обмороке. Щурясь в полутьме, Некрос пересек камеру, разбрасывая солому острыми носками сапог. По мере того как он приближался, а зрение его свыкалось со скудным освещением, фигура у стены принимала более ясные очертания. Голова узницы свесилась на грудь, длинные темные волосы скрывали лицо. Порванное во многих местах платье из красного сендала со шнуровкой и широкими рукавами было грязным. Плечи оставались обнаженными – то ли тени от решетки в окне, то ли синяки покрывали их.
Когда Некрос сделал последний шаг, приблизившись к заключенной почти вплотную, та пошевелилась. Плечи дрогнули, голова поднялась. Пряди волос упали с лица, глаза медленно раскрылись и взглянули на чара.
Душу аркмастера мертвого цеха накрывала череда светлых и темных пятен, слепящая рябь золотых отблесков и черных дыр. От рождения тьма и свет боролись в нем, но даже когда свет брал верх, это никогда не был безоблачный летний полдень – скорее вечерний сумрак. Ну а когда побеждала темная половина его натуры, в душе Некроса Чермора воцарялся непроглядный мрак глухой беззвездной полночи.
Сейчас взгляд узницы воспламенил в нем гудящее, сияющее невыносимым светом солнце. Ореолом очертив фигуру у стены, свет прошел сквозь глазные яблоки Некроса и выжег золотой силуэт на поверхности его мозга.
После шелеста соломы в камере воцарилась недолгая тишина, а затем тюремщик услышал топот ног. Он отступил, когда прямо перед ним возникло смуглое лицо.
– Ключ! Ключ от цепей – быстро.
Жирное тело затряслось, как студень. Когда хозяин говорил подобным голосом, это обычно заканчивалось мучительной смертью того, к кому он обращался. Стоящий у ног тюремщика Тасси рыкнул, словно выругался. Дрожащая рука толстяка опустилась, пальцы зашарили у пояса. Несколько долгих, мучительно страшных мгновений он не мог нащупать нужное кольцо, наконец сдернул с ремешка и положил в подставленную ладонь требуемый ключ.
– Вон! – процедил Некрос, разворачиваясь. – Двоих с носилками в камеру. Если, когда я отомкну цепи, носилок не будет здесь – сожрешь свои яйца.
* * *
Она открыла глаза.
И спряталась под одеялом.
Сидящий на краю кровати человек неуверенно поднял руку и потянул одеяло, но она вцепилась и не отпускала. Тогда он выпрямился, растерянно хмурясь.
Девушка выглянула. В первое мгновение ей почудилось, что у человека черное лицо – это и испугало ее. Здесь горела лишь пара свечей, помещение наполнял полумрак. Теперь она разглядела, что лицо не черное, а просто смуглое. Она нырнула под одеяло с головой, попыталась разглядеть свое тело, провела ладонью по груди и животу, после чего вновь выглянула. В глазах появилось возмущение, смешанное с испугом. В то же время казалось, что она прислушивается к каким-то своим внутренним ощущениям.
– Ведь ты ничего не сделал мне, пока я была без сознания?
Некрос Чермор моргнул. Чар очень редко чувствовал неуверенность в себе, подобное противоречило его натуре. Но сейчас он ожидал другого вопроса – растерянно-молящего «Где я?» или «Кто ты?» – а не вот такого, прозвучавшего почти как обвинение.
– Нет, ничего.
– Но ты раздел меня. Или это не ты?
– Вообще-то я. Платье было в грязи. И порвано.
– Надо думать, ты не закрывал при этом глаза?
– С закрытыми глазами я бы не справился со всеми этими петельками и застежками…
Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Некросу казалось, что в спальне становится светлее.
– Итак… – она села, удерживая одеяло на груди. – Где я нахожусь?
Этого вопроса он ждал – и не очень хотел отвечать. Ответ таил в себе двусмысленность, хотя теперь, после того, что она спросила с самого начала…
– Моя спальня.
– Ага! – произнесла она, будто сейчас все встало на свои места. Многозначительная тишина тянулась долго, и наконец Некрос, в душе обозвав себя слизняком, произнес:
– Я велел принести несколько платьев. Вот… – он указал на стул у кровати. – Какое-нибудь подойдет тебе.
Девушка рассмотрела платья, перевела взгляд на странное существо, спавшее под стулом.
– Я ведь все еще в Остроге?
– Конечно.
– В таком случае чьи это платья?
Когда Некрос отводил взгляд, свет мерк, в помещении становилось темнее, а когда смотрел на нее, сияние вновь медленно разгоралось, мягко высвечивая предметы. Хотя чар подозревал, что на самом деле никакого сияния нет.
– Неожиданный вопрос, – признал он. – Думаю, остались от кого-то из заключенных. Тех, кто… – Чермор замолчал, опасаясь, как бы она вновь не спряталась под одеяло. При всей женственности, с которой она это проделывала, в подобном поведении было что-то очень детское.
– От несчастных женщин, которых замучили до смерти в Остроге-На-Костях?
Некрос выпрямился, ощутив укол злости. Почему он смущается? Какая-то девка от силы семнадцати лет! Можно для начала слегка придушить ее, а потом… Но когда он в упор посмотрел на нее, опять стало светлее, и руки, уже поднявшиеся, чтобы сжать ее шею, сами собой опустились.
– Нет, преступниц, которых здесь казнили, – произнес аркмастер.
Опять молчание – она обдумывала ответ – и затем:
– Что ж, пусть будет так. В конце концов, какая разница, кто носил одежду раньше, если ее отстирали. Ведь они постираны?
Некрос неуверенно потрогал подол одного из платьев.
– Вроде бы да…
– Вроде бы?
Разговор шел совсем не так, как он предполагал. В конце концов, он – аркмастер цеха мертвой магии, совладелец огромной тюрьмы, один из десятка влиятельнейших людей Города-На-Горе. Надо напомнить ей, как на самом деле обстоят дела.
– Ты все еще в Остроге, – произнес он, стараясь, чтобы голос звучал сухо и ровно. – И все еще преступница. Обычно к нам попадают те, кто уже прошел через суд. При суде есть своя тюрьма, там они сидят до вынесения приговора. Но иногда тюрьма переполнена, либо дело слишком важное, преступник слишком опасен, у него слишком могущественные друзья. Городская тюрьма охраняется не так хорошо, из Острога же сбежать невозможно. Теперь отвечай на мои вопросы. Твое имя?
– Ridji’Anа.
– Что?
Она опять заставила его растеряться. Слова были произнесены на незнакомом наречии, чар никогда не слышал ничего подобного.
– Ридшиана?
– Нет-нет! – впервые с начала разговора она чуть улыбнулась. В спальне – или, быть может, в глазах Некроса Чермора – стало светлее, и он отвел взгляд, потому что свет этот мешал мыслить связно.
– Два слова. Ridji…
– Риджи?
– Да, и еще Anа.
– Ана?
– Разве ты не слышишь, как я говорю?
В ее произношении между двумя «а» звучало не совсем «н», тут было что-то другое, более мягкое и протяжное. Некрос не смог бы повторить в точности.
– Хорошо, пусть будет Риджи. Откуда ты?
– Вообще-то из Форы.
– Никогда не слышал про такой род – Ана. Или вы бедняки?
– Нет, хотя не очень-то и богатые. В детстве меня отправили на юг, к тетке, там я воспитывалась. А недавно вернулась.
– И убила человека?
– Убила чара.
– Почему?
Она легла, укрывшись одеялом до подбородка.
– Ты хочешь, чтобы я все рассказала?
– Хочу? Я требую, чтобы ты рассказала все. Не расскажешь – тебя вернут в темницу и станут пытать. Наш кузнец, мастер Бонзо, – мастак создавать всякие пыточные инструменты. Ты удивишься, насколько сговорчивее делает человека медленное сгибание указательного пальца под противоестественным углом или постепенное сжатие локтевого сустава при помощи соответствующих тисков. Я неоднократно наблюдал за этим. Крови обычно немного, но боль очень велика. Я видел ее в глазах преступников, в их разинутых ртах, слышал в их криках. Пока ни один – ни один! – человек не смог противостоять нашим пыткам. А потому, сдается мне, для тебя же будет лучше начать рассказывать прямо сейчас и не умолкать, пока я не прикажу тебе закрыть рот.
Риджи вопросительно смотрела на него.
Некрос так и не произнес ничего этого вслух, лишь мысленно.
– Да, – сказал он наконец. – Расскажи все… пожалуйста.
Она вздохнула. Из-под одеяла показалось тонкое запястье, пальцы отвели со лба темный локон.
– Ну хорошо. Тогда слушай, это не так уж и длинно. Моя мать умерла, родив меня, отец служил у теплого чара, аркмастера Сола Атлеко. Наверное, ты слышал о нем? Мы состоим с ним в родстве, хотя и очень дальнем. Не помню точно, как называлась должность моего отца. Она не так уж высока. Постарев, он ушел на покой. Под городом нам принадлежит земля, там стоит поселение, жители которого платят за то, что живут на этой земле и возделывают поля. Меня отправили на юг, к дальней родственнице, которую я называла тетей, хотя она не была сестрой моего отца или матери. У нее я провела десять лет. Недавно отец прислал слуг с фургоном и приказом возвращаться. Он точно не объяснил причину, но из письма я поняла, что меня собираются выдать замуж за какого-то важного мастера в Форе.
По дороге мы остановились на ночлег в нашем селении. Но на него напал человек, вышедший из леса. У него были длинные черные косы с лентами, волосы блестели от жира. Охранявших меня слуг он убил, тех крестьян, что пытались обороняться, – тоже. Наверное, ты знаешь, что в каждом селении живет чар, присланный из Форы. Он защищает жителей, лечит, иногда обучает детей. В нашем селении жил чар теплого цеха. Он сражался с незнакомцем и был побежден. Я бежала – посреди ночи, пешком, в том самом платье, которое ты видел на мне. Я слышала, как напавший на селение человек несколько раз повторял два слова – «Гело Бесон», и это звучало не как имя его врага, но как имя того, кому он повиновался.
К полудню я добралась до Форы, с трудом отыскала родной дом… и поняла, что теперь он принадлежит Универсалу. Я не могла войти: меня не впустили, а когда стала объяснять, кто я такая – попытались схватить. Неподалеку расположено небольшое кладбище, где похоронены мои предки. Убежав от людей, которые охраняли наш дом, я пошла туда. У ограды сидела старушка, в которой я признала одну из наших служанок. Она рыдала – и рыдания стали еще громче, когда она узнала меня. Служанка сказала, что вся семья, отец и тетушки, – все убиты этой ночью клириками из пирамиды. Я спросила, похоронены ли они уже, но служанка ответила, что тел здесь нет. Они исчезли, быть может, их скормили свиньям, быть может, забрали в подвалы Универсала для ритуалов, о которых страшно и думать. Обхватив меня за шею, она рыдала все громче, содрогалась всем телом и давилась, задыхалась рыданиями. Казалось, какая-то страшная картина, которую она не может описать мне, все еще стоит перед ее глазами. Наконец, вскрикнув, старуха упала бездыханная.
Я уложила ее возле ограды и вернулась к дому. Когда я приблизилась, появился паланкин. Тяжелые ворота начали открываться, несшие паланкин люди остановились. Я бросилась к нему, отодвинула занавеску в окне и увидела человека, одетого, как чар. Новый хозяин нашего дома – кто же еще это мог быть? Носильщики что-то закричали, но я не стала медлить. На запястье у меня был чехол, а в нем кинжал, совсем маленький. Я достала его и вонзила в грудь чара. Носильщики схватили меня и жестоко избили. Потом я плохо помню. Появились стражники и притащили меня сюда. Здесь приковали к стене в камере. Ночь я провисела на цепях. Теперь я в твоей спальне. Моя сумка, ее тоже доставили сюда? И моя накидка? Нельзя ли мне получить их обратно?
Когда Риджи Ана замолчала, Некрос еще долго сидел, уставившись на нее. Руку он просунул под ворот рубахи, пальцы нащупали висящую на цепочке Слезу и сами собой сжали ее.
Чар встал, пробормотав:
– На столе таз и кувшин с водой. Можешь одеться. Позже принесут еду. И твою сумку.
Когда он выходил из спальни, Риджи увидела, как зверь под стулом поднялся, зевнул и, виляя задом, потрусил за хозяином.
Некрос запер дверь и двинулся по коридору, опустив голову, отрешенно глядя себе под ноги. Спустя продолжительное время он очутился в одном из многочисленных внутренних двориков Острога. Здесь стояла деревянная рама, в ней висел заключенный. По боками от рамы застыли два чернокожих эдзина, как называли охранников Острога-На-Костях. На некотором расстоянии позади преступника, волоча за собой длинный бич, прохаживался тяжело дышащий Альфар Чермор. Он вспотел от усилий, но выглядел, как всегда, щегольски – даже не снял с шеи изящный темно-синий платок.
– А, возлюбленный брат мой! – произнес он. – Ну как юная красотка? Доволен ли ты допросом?
– Аль… – пробормотал Некрос, подходя к брату вплотную и не слыша его слов. – Ты знаешь, что Гело Бесон использует лесных шаманов, чтобы захватывать поселения, принадлежащие сторонникам других цехов? А в это время чары Владыки Октона здесь, в городе, вырезают самих сторонников с семьями и поселяются в их домах? Надо ли это понимать так, что Гело сошелся с Октоном? Кто мог ожидать подобного? Пошли к Горе Мира соглядатаев. Пусть сидят в трактирах у площади, бродят по улицам, изображают нищих, валяются в канавах. И наблюдают – днем и ночью.
