Он резко повернулся ко мне.
– Сколько людей знают об этом изобретении?
– Только я и Робертсон.
– Вы уверены в этом?
– Да.
– Разве вы не подали заявку на патент?
– Нет
– Почему?
– Потому что, если бы оно было запатентовано, иностранные государства, ознакомившись с техническими характеристиками, могли бы использовать изобретение так же успешно, как и мы, и нам казалось, что правительство Соединенных Штатов должно иметь исключительное право на использование изобретения.
– Это правильно, – сказал он. – Где вы остановились?
Я назвал отель.
– Что ж, – сказал он, – я хочу, чтобы вы пообещали мне под честное слово, что ни один из вас не будет больше демонстрировать это изобретение, что вы никому о нем не упомянете и что вы будете держаться поблизости от отеля, пока не получите от меня известий.
Я с готовностью пообещал, и мы уехали.
После обеда я получил записку от секретаря, в которой он просил нас встретиться с ним в указанном месте на следующий день, принести наш аппарат и быть готовыми к подробному объяснению.
Конечно, мы не отказались от встречи, но каково же было наше удивление, когда мы узнали, что нам предстоит встреча с президентом и кабинетом министров! Сначала мы были немного смущены, но вскоре почувствовали облегчение, обнаружив, что люди, с которыми мы встретились, были похожи на других людей. Фактически, они занимались с аппаратом с огромным удовольствием, и это, конечно, породило всевозможные домыслы.
Мы были рады узнать, что, по общему мнению, исключительно правительство страны должно владеть секретом. Но сложность заключалась в том, чтобы сохранить секрет в процессе практического применения изобретения.
Наконец, вопрос был рассмотрен военным и военно-морским министрами, и было решено, что мы встретимся с ними на следующее утро.
Так мы и сделали. Сотрудники кабинета опасались, что будет трудно сохранить дело в тайне, но решили, что лучше рискнуть, чем потерять изобретение совсем. Короче говоря, было решено, что Робертсон напишет формулу проводника, которая должна находиться на хранении у министра ВМФ, что Робертсон и я должны уделить столько времени, сколько потребуется для оснащения аппаратом судов, отдельных людей и т.д., что мы должны производить подготовку летучего проводника, когда это потребуется, в присутствии правительственного чиновника; что мы должны получать по десять тысяч долларов в год за наши услуги, пока мы работаем в правительстве, что мы должны получить пятьдесят тысяч долларов, которые будут выплачены из резервного фонда и что как только будут получены соответствующие полномочия, мы должны получить миллион долларов за изобретение.
Первая часть контракта была выполнена, мы получили свои пятьдесят тысяч долларов и поступили на службу в правительство, чему теперь посвящена большая часть моего времени.
Но удача оказалась слишком велика для Робертсона. Перед самым отъездом домой, когда он сидел и разговаривал со мной, он вдруг схватился за грудь, застыл и умер, не произнеся ни слова.
Теперь начинается самая странная часть всего этого дела. После того как я должным образом распорядился останками Робертсона, я продолжил правительственные эксперименты. Пока у нас был под рукой проводник, они были вполне успешными, но вскоре он закончился.
Я помогал готовить его, и правительственный эксперт также видел, как он готовился, но когда мы сами опробовали его, что-то было не так. Мы работали над этим несколько месяцев безрезультатно. Чиновники отчаялись, но я все еще думаю, что Робертсон был честен и для успеха наших экспериментов необходима лишь какая-то мелочь.
Я даже надеюсь получить ту более тонкую настройку, которая позволит мне увидеть, как он наблюдает за экспериментами, в чем я не сомневаюсь, и даже пойти дальше и услышать, как он объясняет все, что знает об этом.
1900 год
Барри Пэйн
– Есть ли у вас, – спросил Арчибальд Мозли Дамструтер, – какая-нибудь теория Вселенной?
Он спросил меня об этом однажды в клубе с таким же невозмутимым видом, с каким человек спрашивает, нет ли у вас при себе спичек. Это был, собственно говоря, последний раз, когда я видел Дамструтера в клубе, поскольку именно в тот день комитет попросил его уйти в отставку в связи с тем, что он в очередной раз, несмотря на неоднократные протесты, оставил свою деревянную ногу в стойке для зонтов на нижнем этаже. Если вы предположите на основании этого, что он был эксцентричным, то будете правы.
Я вполне естественно ответил, что мне очень жаль, но я должен помочь одному человеку купить ползучий вербейник для парка. Но от Дамструтера так просто не отделаешься.
– Вы можете дать мне пять минут. Человек может сам разобраться, действительно ли вербейник ползучий или нет, без ваших советов. Конечно, я не ожидал ответа на свой вопрос. Вы еще молоды и легкомысленны, и поэтому у вас нет теории мироздания. Я же, напротив, стар, лыс и опытен, и у меня есть теория. Более того, я написал ряд работ в ее поддержку. Послушайте. Природа была в полном порядке в старые времена существования дикого человека. Но у высокоцивилизованной расы нового времени совсем другие потребности, и природа в ее нынешнем виде не может их удовлетворить. Либо мы вернемся к варварству, либо природа усовершенствует себя до нашего уровня, либо что-то нарушиться.
– Я верю, что природа улучшит себя до нашего уровня; и, исходя из этого убеждения, я подготовил небольшую книгу под названием "Следующие шаги природы", в которой указаны направления, по которым желательно двигаться природе, чтобы догнать цивилизацию, и направления, по которым она, вероятно, пойдет. Комитет попросил меня покинуть клуб до полудня, и сейчас самое время, чтобы я приготовился к отъезду, иначе, как я понимаю, меня выдворят силой. Будьте добры, позвоните и попросите официанта принести мою ногу из стойки с зонтиками внизу. Рукопись "Следующих шагов природы" находится у портье. Он получил указания передать ее вам.
– Я собираюсь уехать на Таити, где, как я понимаю, хороший климат и нет тех чугунных условностей, которые делают невозможной жизнь в нью-йоркском обществе. Это место, где требования человека – это требования варвара, и природа, как следствие этого, не так разочаровывает. Возможно, я закончу свои дни там, но мне хотелось бы знать, что моя работа была представлена публике в стране, где я родился. Поэтому я искал человека без своих собственных особых идей, который был бы рад воспользоваться моими, и я выбрал вас.
*****
Вот так я получил возможность предоставить читателям "Журнала Пирсона" привилегию ознакомиться с предположениями и прогнозами Арчибальда Мозли Дамструтера.
Первая из его работ называется "Третья рука" и начинается так:
Когда Адам копал землю в Эдемском саду, природа обеспечила его всем необходимым. Если Ева проходила мимо, когда он занимался этим занятием, ему не нужно было опускать лопату, чтобы поднять шляпу, отчасти потому, что он не носил шляпу, а отчасти потому, что, если бы он носил шляпу, в то время не считалось бы необходимым поднимать ее.
Но если я, Арчибальд Мозли Дамструтер, еду на своем специально сконструированном трехколесном велосипеде (для приведения в движение только одной ногой) в направлении своего клуба и встречаю знакомую даму, я должен снять шляпу. Если я уберу одну из своих рук с руля, я столкнусь с транспортом или выйду на тротуар. При нынешнем положении вещей я вынужден останавливать свой трехколесный велосипед, а затем обнажать свой яйцеобразный череп. К этому времени, когда дама уже прошла, приветствие теряет часть своей элегантности, и, из-за внезапной остановки, автомобиль или другое транспортное средство обычно врезается в мою машину сзади. Если бы у меня была третья рука и причем рука, растущая из середины груди, я бы мог изящно снимать шляпу, не мешая остальным участникам движения.
Я далек от желания делать обобщения на основе частного случая – моего собственного. Что касается меня лично, то мне нужны три руки, а одной ноги мне вполне достаточно. Замена, которую из соображений условности я ношу вместо второй ноги, является для меня лишь источником постоянных неприятностей и расходов. Но я вполне понимаю, что многим мужчинам действительно нужны две ноги, а привычно невоздержанные люди после ужина могут даже счесть удобным иметь их целых четыре. Я не вдаюсь в эти конкретные случаи.
Усовершенствования, которые я предлагаю природе, чтобы она приняла или отказалась от них по своему усмотрению, – это усовершенствования, которые будут иметь ценность не для какого-то определенного сословия или при каких-то определенных условиях, а для человечества в целом и при любых условиях. И, будучи внимательным учеником Природы, хотя я оставляю ей свободу действий, я не сомневаюсь, что то, что я предлагаю, неизбежно произойдет.
Когда природа дала нам две руки, она дала нам все, что было нужно для того времени, но мы пошли дальше, а природа осталась неподвижной. У нас есть автомобиль с трамваем, чтобы возить нас по городу. С собой у нас шляпа, которая сдувается при легком ветерке и портится от ливня, зонтик, чтобы защитить шляпу, и портфель с бумагами. На обратном пути в другой сумке у нас еще кусок рыбы, которую мы купили на рынке и везем домой. Нагруженные этими вещами, мы пытаемся сесть в трамвай на ходу.
На первый взгляд кажется, что одной рукой нужно держаться за поручень, другой – за шляпу, третьей – за портфель, четвертой – за сумку с рыбой. Но на практике это не так. Одна рука может вполне успешно справиться с черной сумкой, зонтиком и сумкой с рыбой. Проблемы начинаются, когда мы пытаемся удержать шляпу в толпе элегантно одетых людей, ведь второй рукой мы хватаемся за поручень. И в случае с двуруким человеком это происходит каждый день. При нынешней схеме мы теряем шляпу или равновесие, или и то, и другое. Третья рука обеспечит безопасность.
Поезжайте в город в середине дня и зайдите в любой из популярных ресторанов, и вы сразу же столкнетесь с большой проблемой обеда. Там есть длинная стойка и несколько мужчин, сидящих за ней на высоких табуретах. Сама стойка переполнена, и многие ждут своей очереди, теряя драгоценное время. Теперь есть свободное место, но не напротив прилавка.
Третья рука разом убирает все трудности торопливого обеда. Третья, или средняя, рука, вытянутая плашмя, держит тарелку, на которой находится кусок мяса. Правая рука держала бы нож, а левая – вилку, как и сейчас. Прилавок можно было бы полностью убрать, что дало бы больше пространства. Каждый человек был бы сам себе прилавком. Когда человечество только начинало свой путь с первобытной пары, места было много, и двух рук было достаточно, но в условиях тесноты столичного общепита третья рука, чтобы держать тарелку, стала необходимостью. Приобретая обеды в спешке, мы неизбежно должны обрести третью руку.
Переходим от деловой к социальной функции. Предположим, что это торжественный прием после свадьбы. Свадебные подарки разложены по комнате. Огромная толпа нарядно одетых людей; два детектива, тщательно замаскированные, чтобы выглядеть именно как детективы; закуски. В центре комнаты стоит молодой человек с кофейным льдом в каждой руке и направляется к двум дамам в углу. Вокруг него толпа, и нет свободного места, на которое он мог бы поставить один из стаканов со льдом, и в этот момент возникает настоятельная необходимость, чтобы он чихнул. Подумайте, что означала бы для него в этот момент третья рука. Я рассказал об этом одной моей знакомой даме, и она ответила следующими многозначительными словами: "Никому и в голову не придет захотеть чихнуть при таких обстоятельствах, а если бы человек захотел, он бы подавил это желание. Он бы точно не чихнул". Я подчеркиваю, что эти слова очень значимы. Они означают, что природа стала настолько несоответствующей потребностям цивилизации, что мы вынуждены подавлять наши естественные и первозданные желания.
То, что подавляется, рано или поздно атрофируется. Если в ближайшее время нам не предоставят третью руку, можно ожидать, что в мире родится поколение несчастных существ, абсолютно неспособных чихнуть.
Как часто за карточным столом мы видели человека, который в самый разгар игры замечал, что пепел его сигары достиг опасной длины. Либо он должен сбить его в пепельницу, либо он упадет. Он не может сбить его, потому что весь его скудный ручной инвентарь занят сдачей карт. Поэтому пепел падает на стол, на одежду или на пол. Третья рука убирает сигару, переходит через левую руку, сбивает пепел в соответствующую емкость, возвращается и кладет сигару в рот, ни в коем случае не прерывая игру. Опять же, для целей ухаживания в его деликатном развитии в девятнадцатом веке третья рука необходима. Первобытному человеку хватало одной руки, чтобы сбить с ног понравившуюся ему девушку, и двух, чтобы перекинуть ее через плечо. Он уходил с ней, а доисторический "Фешенебельный интеллект" сообщал, что помолвка уже заключена, и брак скоро состоится, между таким-то и такой-то. Но теперь эта брутальность ушла в прошлое. У нас есть нежность и ее проявление.
То, что третья рука необходима, уже было подсознательно понято. На днях я взял в руки одну из серийных статей в дамской газете и прочитала прекрасное описание любовной сцены между баронетом (которому можно было бы доверить сделать все в надлежащем виде) и дочерью графа. Он держал ее две маленькие ручки в своих, обнимал ее талию, гладил ее волосы и целовал ее в глаза – и все это одновременно. Автор считал, что все эти вещи были необходимы и нужны одновременно, но на мгновение забыл, что природа ("лепившая" модель в соответствии с требованиями варварского человека) дала человечеству только две руки.
Единственное возможное возражение, которое я вижу против третьей руки, – это возражение, которое будет ощущаться только детьми, – что придется мыть еще одну руку, но преимущества не поддаются исчислению.
Часто в опере можно наблюдать дирижера, когда он по-настоящему погружен в свою работу. Он дирижирует своим телом, головой, четырьмя конечностями и палочкой, и даже тогда он не выглядит довольным. Что ему действительно нужно, так это третья рука. Как полезны третьи руки в управлении автомобилем. У вас есть проблема с двигателем, и вы хотите подать сигнал едущему сзади транспорту. Фотография, работа с микроскопом, бритье, чтение в постели – все, в сущности, стало бы проще.
Я ожидаю, что третьей руке будут особенно рады женщины. На двенадцать пальцев можно надеть больше колец, чем на восемь. Во многих других отношениях дополнительная рука окажется бесценной для женского пола.
Боюсь, что в нижеследующей статье мой друг Дамструтер позволил себе руководствоваться исключительно личными соображениями. По той или иной причине собаки не любили Дамстратера и привыкли выражать это привычным им способом. В результате он приобрел незаурядное мастерство в выполнении маневра, при котором, независимо от изначальной задумки собаки, ее зубы оказывались в деревянной ноге Дамстратера, а не в другой. Собака уходила с усталым выражением морды и убегала прочь, чтобы обсудить вкусовые ощущения с другими собаками и принять решение вести более правильную жизнь. Но вместе с этим умением Дамстратер неизбежно должен был приобрести и некоторые предубеждения, хотя, как можно заметить, он их отрицает. Он часто с теплым чувством одобрял постановление о намордниках и менял своего портного, когда узнавал, что бедняга держит терьеров. Он говорил, что честный торговец не будет пытаться вести бизнес таким образом. С этими предисловиями мы можем перейти к его статье о воспитании сторожевой собаки.
*****
Сторожевая собака дает нам прекрасный пример того, как природа полностью обеспечивала простые нужды дикарей, но не смогла удовлетворить многочисленные и сложные потребности нашей современной цивилизации.
В варварские времена послеобеденный отдых, как мы его понимаем, был практически неведом. Как правило, чай не подавался, гость проделывал небольшую причудливую работу с примитивным кремневым оружием и головой хозяина, а завершалась процедура похоронами. В этом случае большая свирепая сторожевая собака, с крутым нравом, готовая напасть на любого, кроме своего хозяина, была как раз то, что нужно; на самом деле, собака могла внести существенные изменения в актерский состав этих похорон.
В редких случаях дружеского визита, скажем, визита человека, желающего обменять пару бутылей медовухи, старинной, средней крепости, на вашу лучшую корову, он приходил вооруженным и, пожав руку хозяину, со словами извинения быстро приводил сторожевого пса к порядку.
Но как смягчающее и утончающее влияние цивилизации изменило все это! У нас много друзей, и они часто посещают нас, они приходят, вооруженные не более грозным оружием, чем портсигар, и хозяин часто так привязан к своей собаке, что он был бы очень раздосадован, если бы вы ее убили. И мы не можем обойтись без сторожевых собак, потому что в деревне есть бродяги, а в городе – грабители.
Мы пытались исправить недостатки природы, и, конечно, безуспешно. Чтобы предотвратить неприятности, которые почти неизбежно возникают, когда ваш сторожевой пес кусает за лицо даму, которая пришла по поводу миссий зенаны1, мы ввели намордник и цепь. Но хотя, как я часто убеждался, они лучше, чем ничего, они являются несовершенным решением. Собака, которой нужен намордник или цепь, – это собака с плохим характером; и намордник, и цепь, как правило, еще больше ухудшают ее характер. Какая глупость!
Были испробованы и другие способы, но о них вряд ли стоит упоминать. Некоторые делают вид, что их собаки обучены различать и не кусать прилично одетых людей. Как правило, это лишь притворство и не более того. Там, где нет ничего подобного, имеет место проявление жестокости.
Собака, чей интеллект доведен до такого высочайшего уровня, что она не пускает бродягу, но позволяет автору "Герцогов, с которыми я обедал"2 тревожить стуком в дверь, – это собака, с которой, как и со всеми хорошо выдрессированными собаками, обращаются с чудовищной жестокостью. Учтите, что различие по одежде не дает положительных результатов. Вы же не хотите, чтобы человек, пришедший посмотреть, почему вода в ванной не уходит, бросил сумку с инструментами и бросился бежать по садовой дорожке. Вы бы предпочли, чтобы он пришел и приступил к работе. Но вы бы хотели, чтобы вашей собаке было что сказать человеку, хорошо одетому, который посылает к вам служанку с карточкой летних цен на дробь, а в ее отсутствие уходит с маленьким серебряным супником, доставшимся вам от дяди Джозефа, и с меньшим из двух барометров.
На самом деле нам нужен градуированный сторожевой пес – то есть сторожевой пес с регулируемым нравом. С пониженным темпераментом он может позволить вору-барометристу войти в дом, но как только вы обнаружите пропажу, вы включите темперамент на полную мощность, и собака будет преследовать нечестного незнакомца и продырявит его, как марочную бумагу.
Именно такую собаку мы собираемся получить. Как вдумчивый исследователь природы, я в этом не сомневаюсь. Что означают полоски на зебре или кольца на хвосте дикой кошки? Возьмите любое из этих животных – или, если у вас нет зверинца и необходимого мужества, возьмите их фотографии – и сравните их с тем, что останется от садового термометра, когда из него вытащат стержень. На обоих вы найдете обычные метки. Один набор указывает на температуру, а другой – на темперамент В случае с термометром индикатор был утерян, а в случае с дикой кошкой индикатор еще не найден. Что означает радужная оболочка на голубке? Я отвечу другим вопросом – что означает пунктирная линия на банке с языком в горшке? Интересно заметить эти параллели. Знаки всегда что-то означают. Если вы не совсем поняли, что означает этот абзац, прочитайте его еще раз, я и сам не совсем понял его с первого раза.
Сторожевая собака будущего будет точно такой же, как и нынешняя, за исключением хвоста. Хвост будет иметь одинаковую толщину по всей длине и шесть четко выраженных отметин, расположенных на равном расстоянии друг от друга. Хозяин собаки берет эластичное кольцо, похожее на кольцо обычного зонтика, и надевает его на хвост собаки. Кольцо должно быть достаточно свободным, чтобы его можно было легко перемещать вверх и вниз, и достаточно тугим, чтобы оно сохраняло свое положение на конкретной метке, куда вы его надели.
Когда кольцо не используется, собака абсолютно безобидна и не грызет ничего, кроме своей пищи. Ее темперамент находится на нулевом уровне. Когда кольцо находится на первой метке (то есть на ближайшей к кончику хвоста), собака будет кусать кошек и драться с другими собаками, если есть реальная перспектива победы. Чем дальше расположено кольцо, тем больше становится свирепость собаки, пока кольцо не достигнет шестой отметки, и собака станет почти бешеной, и будет кусать даже своего хозяина – фактически, будет кусать всех, кроме повара.
Теперь понятно, почему именно на хвосте, и только на хвосте, появляются эти метки. В процессе превращения собаки в опасную, часть собаки, с которой можно было бы обращаться, была бы той, которая находилась бы дальше всего от кусательного органа. Несомненно, как только в этом возникнет необходимость, появится понятное физиологическое объяснение того, каким именно образом эластичное кольцо регулирует темперамент – возможно, потому, что, сжимаясь, оно изменяет приток крови к мозгу, сердцу и печени. Однако это лишь предположение, и мы можем смело оставить эту часть вопроса физиологам, как только у нас появится градуированная собака, мы получим объяснение.
Единственное возможное возражение против градуированной сторожевой собаки – это эстетическое возражение. Ее внешний вид будет играть против нее.
Например, мопсу не пойдет на пользу хвост, похожий на канцелярскую линейку. Шерсть на градуированном хвосте должна быть очень короткой, чтобы кольцо могло легко двигаться, и поначалу это может иметь курьезный вид у таких собак, как колли. Давайте откровенно признаем, что эстетическое возражение имеет вес, и посмотрим, какие есть компенсирующие преимущества. Окажется, что эти преимущества практически неисчислимы.
Например, одним прекрасным утром вы отправляетесь в путь со своим терьером. Вам не нужны проблемы с ним на улицах, поэтому вы держите кольцо в кармане, он следует за вами по пятам, кроткий, послушный, практически сонный. Оказавшись за городом, вы надеваете кольцо и ставите его чуть дальше первой метки. Собака сразу становится живее, смотрит острее, бегает, развлекается с крысой.
Вы должны зайти в дом, где живет ценный персидский кот; снова снимаете кольцо, и при одном только виде кота собака бросается наутек. Выйдя из дома, вы обнаруживаете, что по дороге навстречу вам идет особенно злобный бродяга. Передвиньте кольцо до метки номер два. Собака лает и рычит на бродягу. Не дрогнув, бродяга обращается к вам с мольбой. Вы отказываете. Он настаивает. Вы передвигаете кольцо к третьей отметке. Собака летит к ногам бродяги. Бродяга отшатывается. Вы отзываете собаку и снова двигаете кольцо к кончику. Что может быть более приятным?
Или вы отправляетесь за город без собаки и сбиваетесь с пути. Вы заходите в первый попавшийся двор, чтобы навести справки, и тут же три колли яростно бросаются на вас, словно намереваясь разорвать вас на части. Убежать ли вам? Залезть на дерево? Защищаться ли тростью? Ничего подобного. Вы стоите на месте, глупо улыбаясь, и совершенно невозмутимо, потому что вы заметили, что у всех трех собак кольца только на второй отметке. Они могут лаять, могут выглядеть грозно, но они не укусят человека, если он не нападет на них.
Контроль над нравом собаки, естественно, не будет полностью возложен на ее владельца. Закон, как обычно, примет мудрые меры для безопасности и удобства населения. На улицах наших главных городов ношение кольца будет разрешено не дальше первой метки. В наших общественных парках мы будем читать объявление о том, что все собаки должны снимать кольца с хвостов перед входом. Надевание кольца на собаку до шестой отметки в любом общественном месте будет считаться безрассудным и преступным деянием наравне с крушением поезда. Мы прочитаем в нашей газете примерно следующее:
"Полицейский Мерфи рассказал, что днем в среду он дежурил на Бродвее, когда заметил быстро приближающуюся большую толпу, которую преследовал мастиф с хвостовым кольцом на шестой отметке. (Сенсация.) Он побежал за собакой и сумел сорвать с хвоста кольцо, после чего животное сразу же задремало. За время своей деятельности собака покусала восемь мужчин, тринадцать женщин и священника. Действуя на основании полученной информации, он направился к дому № 14 по Бродвею, где и арестовал преступника.
Председатель: Вы действовали очень оперативно и смело, и мы позаботимся о том, чтобы о вашем поступке было сообщено в соответствующие инстанции.
Полицейский Мерфи: Большое спасибо, сэр. Я просто выполнял свой долг.
Председатель: Не каждый бы так поступил".
В настоящее время, когда собака, находящаяся на свободе на общественных улицах, начинает безумствовать или сильно свирепствовать, мы должны ее уничтожить. Когда я говорю "мы", я не имею в виду, что когда мы сталкиваемся с такой собакой, мы позволяем полицейскому действовать за нас, а сами бежим в ближайший магазин и закрываем дверь на замок с особой тщательностью, прежде чем сделать скромную покупку уксусных капель, чтобы отнести их домой детям. Да, так и есть. Но с собакой все получается примерно так же. Теперь в общении с градуированным сторожевым псом все, что потребуется, – это сдвинуть кольцо назад. Спросите у любого гуманного любителя животных, что предпочтительнее.
Но на самом деле не требуется дополнительных аргументов, чтобы показать огромное превосходство градуированного сторожевого пса. С его появлением, хотя он может и не дожить до этого момента, все трудности собаковода будут сразу же решены. Больше не потребуется ни цепей, ни намордников; и хотя лично я нахожу большое удовольствие в использовании намордников, я не позволяю таким соображениям влиять на меня.
На самом деле, когда я думаю о собаке с градуированным хвостом, я ясно вижу, что сторонники намордников на самом деле возились не с того конца.