Оанаро Эррэдт
Записки ведуна. Утопленник Васька и другие истории
История первая. Случай на кладбище
Привет, что ли.
Люди зовут меня Дмитрий, или Димон, а духи – Джастер.
Я – ведун. Работаю, как бог на душу положит, то тут, то там, практически за «спасибо». Мне хватает – и ладно. Главное – свободный график и основной работе не мешает. Но, наверное, лучше начну по порядку.
Живу я с дедом. Он у меня хоть и в возрасте: войну прошёл, а крепкий, хрен согнёшь, да и рука до сих пор тяжёлая. Где мои родители – понятия не имею, живут где-то. Мать иногда письма присылает, а отец и вовсе про меня забыл давно.
Сколько себя помню, всегда рядом дед был и меня воспитывал. А я всё равно упрямым и своевольным рос, «перекати-поле» – весь в отца, как дед говорил.
В общем, рос как все. Нормальный мальчишка, от сверстников не отставал, от драк не бегал, девчонок дразнил, за своё стоял намертво. Школу закончил, институт, в армии отслужил, вернулся, работу нашёл. Ну и жил себе, как все молодые парни: когда мог – гулял, когда не мог – ремень затягивал. Деда о помощи не просил: приучил он меня на свои силы рассчитывать.
В общем, обычная жизнь была, пока не нашёлся вдруг у меня брат по материнской линии. Случайно на одном форуме столкнулись мы с ним, да и заспорили по вопросам метафизики. Слово за слово – на «мыло» перешли, а там и выяснили, кто есть кто. И позвал он меня к себе в гости. Я с дедом поговорил, «добро» получил, отпуск на работе взял, собрался, да и поехал. Жены-детей нет, руки никто не вяжет, а полтора суток в поезде – это не расстояние.
Вот там всё и началось.
Встретили меня радушно, как своего, не ожидал даже. Дом у брата свой, жена, дети в школьном возрасте, бизнес всякий – жизнь устроена, в общем. Город он мне показал, о многом мы с ним говорили, о многом спорили. И снова про всякую метафизику речь зашла.
Оказалось, что давно он уже этим делом занимается, на всяких сайтах-форумах тусит, да и деньги на этом зарабатывает, людям как экстрасенс помогая. И вот стал он мне доказывать, что я тоже такими-сякими способностями обладаю, потому как я ему то про одно рассказал, то про другое, что обычные люди и не видят. А мне оно с малолетства привычно, я над странностями и не задумывался вовсе. По-первости пытался другим сказать, да не понимали меня, потому и помалкивал себе. Посмотрел да дальше пошёл, своими делами заниматься.
Предложил брат мне тесты пройти специальные. А мне и забавно стало: на его тесты отвечаю вроде и наобум, а правильно. Впрочем, так бы оно для меня баловством и осталось, если бы брат меня с собой на кладбище не взял: кому-то из своих цветы положить.
Приехали, а там красота: холмы огромные, какие я только в кино и видел, а сами могилки все в деревьях да травах. Чисто лес небольшой, только понизу с оградками да венками. Июнь, жара, травы цветут – дух такой, что ах, хорошо! Брат пока к своим ходил, я тоже гулял. Не часто в такое место без повода попадаешь, чего бы и не поглядеть. Кладбище старое, почти заброшенное, деревья в полный рост вымахали, сосны да рябины, сирень да берёзы – это что я опознать смог. Тенёк под ними, хорошо как в лесу, если могилы не считать. И чувство такое странное: умиротворение на душе, спокойно, как дома…
– А вот здесь мать моей жены, – брат мне могилу показал. – Хотим ей в следующем году памятник обновить.
И вот тут меня торкнуло. Памятник как памятник – крест каменный, тётка на фото как тётка, типичная такая зав-чем-нибудь, а вот не понравилась она мне, и всё тут.
– Слышь, Сань, а что она за человек была?
Брата долго просить не надо, рассказал и добавил в конце:
– Снится она Ируське по ночам и как за собой тянет. Ты вот приехал – сниться перестала. Думаю, памятник она хочет хороший, этот мы зимой ставили, какой успели.
Поговорили и поговорили, домой поехали.
А только вот не шла у меня из головы эта тётка, и всё тут. Странное чувство, что надо мне туда вернуться и сделать что-то.
Всю ночь ворочался: казалось, тянется эта тётка ко мне как из туннеля-колодца серого и докричаться пытается. И не в памятнике дело, другое ей нужно. Под утро не выдержал да и спросил мысленно чего ей надо.
– Жить хочу, – ответила вдруг тётка. – Отдай дочь.
Я так и сел. Ни хрена себе, заявочка!..
Живую дочь в могилу забрать! И тут вдруг рассказ брата вспомнил, два плюс два сложил и понял: нагрешила тётка ой как много, и в Ад теперь идти не хочет, грехи свои искупать – страшно ей. Потому и за дочь живую цепляется, как за соломинку, чтобы заслуженного наказания избежать, значит. А что дочь умереть может, на это ей похер, в общем.
Не привык я людей осуждать: сам не ангел, да и мать у меня хоть и не образцовая, но меня в могилу не тянула.
А эта… И дочь родную, и внуков ей не жалко!
Возмутил меня такой подход. Санька в своей семье души не чает, с Ируськой своей ко мне как к родному, так неужто я – сволочь неблагодарная, брату не помогу?
Не позволю этой бабе жизнь брату испортить. Пусть и метафизика это всё, а не позволю – и точка.
Еле утра дождался, сразу к брату пошёл: он «жаворонок», рано встаёт.
– Слышь, Сань, свечки мне надо церковные и на кладбище обратно – надо там душу одну упокоить, – с порога ошарашил я брата.
Точнее, думал, что ошарашу, а он, зараза, на полном серьёзе спрашивать стал, какие свечки и в какой церкви, экстрасенс хренов. Я подумал, что мне это всё равно, о чём и сказал.
Съездили мы в церковь, какую брат выбрал, взяли свечи и поехали на кладбище. А я всю дорогу думал, что же с этими свечками делать буду, и во что я вообще лезу?
Только внутри чувствовал: правильно лезу, по делу. Плюнул я в итоге и решил: как будет, так и будет.
Приехали мы. Взял я свечи, брату велел у машины стоять, типа не мешал чтобы, а сам к могиле пошёл. И вдруг запинаться начал: то коряга какая подвернётся, то ветка за одежду или волосы цапанёт, то трава ноги путает – словно баба вредная чует, что по её душу иду, и не пускает. И могилу не вижу, хотя точно на неё шёл. Разозлился я тогда, рявкнул на эту бабу мысленно, и сразу пелена с глаз спала, могилу нужную увидел.
Зашёл за ограду и вижу каким-то внутренним зрением, что ли, что у подножия креста тот самый туннель серый вглубь уходит, а по нему душа тёткина отчаянно наверх рвётся, да далеко ей до края…
Прилепил я свечки на крест, зажёг и начал этой бабе лекцию читать, то вслух, то мысленно, объясняя, кто она есть на самом деле, и где должна сейчас находиться.
По чести сказать, не слишком я в выражениях стеснялся, своими именами вещи называл. И, пока говорил, руки на перекладинах креста держал, над туннелем склонившись, чтоб она наверняка не вырвалась.
Ой, как не понравилось этой бабе, что я говорил! Дважды свечи зажигать приходилось – от ветра гасли, хоть день безветренный был. Под конец убедил всё-таки тётку честно грехи отработать и дочь в покое оставить, чтобы наказание себе не утяжелять значительно. Отцепилась она от стен туннеля своего и вниз полетела.
Я дождался, пока проход закроется, свечи в потёках все с собой забрал, и домой мы поехали. Брату коротко сказал, что мать его жену больше мучить не будет. Он кивнул – поверил, а я усталым себя чувствовал и довольным: справедливость восстановил.
Свечи я вечером один дожёг, чтобы до конца дело довести, и отрубился: до утра без снов спал. А утром брат сказал, что мать ночью к Ируське его приходила, прощенья попросила, попрощалась и ушла.
– А ты, брат, в себя не верил, – улыбнулся он под конец.
Промолчал я. Потому как вспомнил вдруг, как шёл однажды по улице и увидел у дома одного похороны. Гроб у подъезда, народ вокруг прощается, а в стороне баба ревёт. Родня её утешает, а мне кажется, что над ней дух мужчины грустный завис и не улетает, как ему положено.
Мне бы и мимо пройти, а сбился я с шага, потому как вдруг понял, что духу лететь надо, и хорошо у него там всё будет, а жена его своим горем не пускает, себя и его мучает. Не смог я мимо пройти, притёрся к народу, у гроба постоял. Мужичок лет шестидесяти, советского розлива интеллигент оказался. Жалко мужика стало: жизнь свою, как мог, прожил честно, а заслуженный отдых получить не может. Улучил я минутку, к вдове подошёл и сказал ей тихо, чтоб не слышал никто.
– Любит он вас, и вы его тоже. Зачем сами мучаетесь и его мучаете? Нельзя ему тут оставаться, вышло его время. Хорошо у него там всё, не переживайте, порадуйтесь за него лучше.
Она даже реветь перестала, оглянулась изумлённо.
– Вы Петеньку знали? – спрашивает.
– Немного, – отвечаю. Не скажу же я ей, что впервые её мужика сейчас увидал. – Хороший он у вас человек был, вот и помогите ему. Ему любовь ваша и поддержка нужны, а не горе.
– Какая же поддержка? – снова в глазах слёзы набухли. – Нету Петеньки…
– Тела нет, – отвечаю, – а душа осталась. Душе нужно, чтобы вы её отпустили. А вы своим горем мужа вашего к земле привязали и уйти не даёте, чтобы на небе оказаться. А он мучается от этого.
Захлопала она глазами, слёзы смахнула платочком и вроде как понимать начала. Посмотрела на гроб, что-то тихонько пошептала себе и глаза закрыла.
А мне вдруг привиделось, что дух подлетел к ней, шепнул что-то на ухо, в душу поцеловал и исчез, напоследок благодарным взглядом меня одарив. И пока вдова неожиданную улыбку за платочком прятала, я ушёл незаметно. Легко, тепло тогда на душе было, как будто реально человеку помог, а не влез непонятно куда с околесицей …
Видать, прав брат оказался. Не мерещилось мне всё это.
Есть у меня какие-то способности.
История вторая. Квартирный
Погостил я у брата с недельку, да и домой поехал: отпуск заканчивался, да и честь пора знать. Да и за деда волновался: кроме армии, я надолго не уезжал, а возраст у деда приличный. Я ему звонил, конечно, он ведь тоже за меня, «бедового», беспокоился.
Дома всё нормально оказалось, дед с удовольствием мой рассказ про брата выслушал, а под конец и выдал:
– Бери с брата пример. Пора и тебе за ум браться. Когда ж ты меня правнуками порадуешь?
Хорошо, я сидел. И то чуть было с табурета не грохнулся от неожиданности: по бабам я гулял, а в дом не водил со студенческой скамьи. Привёл однажды, по молодости, а утром дед мне внушение тростью по хребту сделал, чтобы блядей в дом не таскал. Трость у него знатная: из клёна, самодельная, резная. Мне одного раза хватило, чтобы при нём о девках не заикаться.
А он, оказывается, ждал, когда я женюсь…
– Не от кого детей заводить, – буркнул я в ответ и закрыл на этом тему.
Про кладбище да увлечение братово я рассказывать не стал. Во-первых, сам хотел до конца убедиться, что и в самом деле что-то такое сделал, а не совпадение просто, а во-вторых, побоялся от деда за «очередную дурь» по загривку огрести – чай, не мальчик уже, тридцатчик на носу.
Начал я инфу собирать про все эти дела. Долго по сети шарился, на форумах всяких читал, даже орден некромантов нашёл. Там не выдержал, создал тему одну, вопрос задал. Да видно резко вразрез с политикой партии. Что там началось! Кто свои представления рассказывать кинулся, кто мне вопросы задавать, кто меня в шарлатанстве и мракобесии обвинил… В итоге админы мой аккаунт удалили и тему заодно, чтобы не смущали неофитов.
Я расстраиваться не стал, для себя выводы сделал, да и жил себе спокойно. На кладбище меня не тянуло, всякие прибамбасы некромантские я делать не собирался, потусторонние силы меня не беспокоили, и я решил, что случайность – она случайность и есть, и никакие духи и души мне больше не попадутся.
Ошибся я.
А выяснилось это неожиданно. Заночевал я у Наташки, подружки очередной, накувыркались мы с ней, она уснула, да и я задрёмывать стал, как вдруг чей-то взгляд на себе почуял. Смотрит мне кто-то в спину, и нехорошо так стало. Хата однокомнатная, девка одна живёт, не замужем, чтобы застукал кто, зверья домашнего нет – Натаха шерсть терпеть не может.
Повернулся я, вроде как во сне, ну и Натаху чтобы не разбудить, глаза так чутка приоткрыл и струхнул конкретно, признаться.
Стоит у дивана столбик лохматый, мне по колено, и на этом столбике глазищи круглые светятся. Жёлтые, с вертикальным зрачком, размером с рубль советский.
Как я не заорал матюгами – сам не понял. А чудище это глазищами залупало, и я себя в руки взял: не дело это – мужику, как бабе, орать.
– Ты кто? – мысленно спрашиваю.
– Антишка, – чудище также мысленно отвечает, а само лапками за край дивана взялось и заглядывает в глаза просительно. – Квартирный я. А ты Джастер, я тебя знаю.
– И давно ты тут, Антишка? – нахмурился я: не люблю посторонних, всегда баб одиноких выбирал, чтобы не мешался никто, да и сговорчивей они. А тут какой-то квартирный за мной подглядывал! Мне даже не до выяснения непонятных имён стало.
А он глазищи потупил и засмущался.
– Я на кухне ждал.
Тьфу ты, нечисть деликатная! Я и про страх забыл.
– Чего хотел? – спрашиваю.
– Помощи, – говорит. – Ты, Джастер, добрый, про тебя все духи так говорят.
– Какие ещё духи?
Я из-под одеяла вылез – какой тут сон? – и на кухню пошёл. Чайник поставить да покурить. Не часто я сигаретой баловался, а тут пробрало меня.
– Я ни с какими духами не якшаюсь.
– Ты спал просто, – Антишка за мной засеменил: нижние лапки у него короткими оказались. – И сейчас ещё не проснулся совсем. Про тебя многие знают. Ты нас понимаешь и с живыми поговорить можешь. У нас такие вещи сразу на слуху…
Тьфу ты, нашли благотворительный фонд…
Пригляделся я к квартирному, и жалко мне его стало. Шерсть плотная, серая, как у кота. И рост такой же, если кошака на лапы задние поставить. И на морде вроде как нос-пуговка проявился, да и рот тоже. Вспомнил я теперь, что читал про таких.
– Ты, – говорю, – квартирный типа домового, что ли?
– Да, – кивает. – Только квартирный. За квартирой смотрю. Чтобы тараканы да мыши не водились, и беды какой не случилось.
Сел я, дверь в кухню закрыл, чай налил, с вазы печенье взял, протянул этому домовому с апгрейдом.
– На, – говорю, – угощайся. А заодно объясни, с чего ради ты меня каким-то этим… Джаспером обозвал. Я пока не привидение, слава богу.
Он печенье лапками робко так взял, а я чуть не вздрогнул: реальное такое прикосновение получилось! Как кот лапой тронул.
– Джастер – это твоё имя, – отвечает. – У каждого человека есть имя, только люди его не помнят, когда рождаются. У нас тебя давно знают, очень. Ты ведун сильный, только рождаешься не часто.
Озадачился я от такого. Кто бы другой сказал – и не поверил бы.
– Ишь, ты, – говорю. – Джастер я, значит? Ведун?
Квартирный закивал, а я имя так на языке покатал, на вкус попробовал, к себе примерил.
Джастер… Хмм… Забавно получалось. Словно за давно знакомой дверью нечто неведомое и в то же время своё обнаружил.
Ведун… Про таких я тоже читал. И нравилось мне это.
Пусть будет ведун Джастер.
Антишка печенье вроде и не ел, а истаяло оно. И сам квартирный словно преобразился с лакомством этим: шерсть запушилась, глаза довольные блестят.
Не кормит Натаха его тут, что ли?
– Не кормит, – разом загрустил квартирный. – Она вообще в нас не верит. Хожу, объедками у соседей питаюсь…
– Ну, давай я ей скажу, чтобы кормила, – я поставил кружку на стол и закурил. – Вам же вроде много не надо?
– Не надо, – кивнул Антишка. – Мы эмоциями питаемся. Ты пожелал меня угостить, я и поел. А она не такая…
– Наверно, да. – Я открыл форточку. – Не любит она никого, кроме себя, и тебя точно не полюбит. Так чем я могу тебе помочь?
– Можешь тут жить остаться?
Я чуть сигаретой не поперхнулся. Наташка такие намёки делала, но меня она устраивала исключительно для постели раз-два в неделю. Жить я с ней не хотел и не собирался.
– Не, брат, не могу, – я посмотрел на сникшего квартирного. – Хозяйка у тебя не та, сам понимаешь. Это пока она меня захомутать надеется – она и накормит, и обслужит. А если останусь – разом на шею сядет и ноги свесит, чтобы вёз. А мне такого добра не надо. Так что извини, не помощник я тебе в этом деле.
Загрустил квартирный, сник, и до того жалостливый вид у него стал, что прямо душа не на месте.
– Слышь, Антишка, а уйти ты отсюда можешь? – спрашиваю. – Или ты, как домовой, к квартире намертво привязан?
Он голову поднял, лапкой затылок поскрёб.
– Не знаю, – говорит. – Я же молодой ещё, это моя первая квартира. На конференции я недавно был, сегодня только вернулся, а вот чтобы совсем… Это мне у старших узнавать надо.
– Вот и узнай, – я докурил, закрыл форточку. – А потом и поговорим.
Натахе, само собой, я ничего говорить не стал, а когда заходил, звал мысленно Антишку, но квартирный не откликался. Видно, советовался со старшими, а те явно не в соседнем подвале тусили.
Появился он спустя пару месяцев, усталый, но довольный. На этот раз я его присутствие ощутил почти сразу, но с Натахой закончил, как положено. Пока она довольно мурлыкала под одеялом, я, под предлогом попить воды, ушёл на кухню.
Антишка от нетерпения переминался с лапки на лапку.
– Можно! – он не стал дожидаться моего вопроса. – Если человек позовёт с собой в другую квартиру!
Я обещал подумать над такой постановкой вопроса, глотнул воды и отправился спать.
Думал я три дня, и в субботу вечером довольный Антишка переехал у меня за пазухой ко мне домой.
Не бросать же его помирать с голоду, учитывая, что с Наташкой я разругался, окончательно поставив точку в наших отношениях.
