Оксана Волконская
Хрустальное сердце для балагура
Пролог
Свет. Камера…
Я прикусила губу, закрыв глаза и сжав пальцы. Полтора года назад все было иначе. Я приплясывала бы на месте от нетерпения, отмахиваясь от попыток гримера поправить макияж и безукоризненно уложенные в затейливую прическу волосы. Я бы точно угадала нужный момент и шагнула под свет софитов с величием и гордостью, так, как и положено королеве сцены. И танцевала бы также – уверенно, властно, дерзко. Глядя на зрителей и остальных участников снисходительно и насмешливо.
Провела рукой по волосам, ероша распущенные, чуть завитые пряди. И тихо хмыкнула, качнув головой. Да, полтора года назад все было бы так обыденно и так знакомо, что даже неприлично. А еще скучно, и все замечания, критику или похвалу я принимала бы как должное, все также снисходительно кивая в ответ. Не думая о том, что когда-нибудь будет иначе.
«Ты теперь никто и звать тебя никак. Чтобы блистать на сцене, надо пахать, как лошадь, а что теперь можешь ты? Спотыкаться и падать?!»
«Так мило, что ты зашла поздороваться. Но тут не богадельня, так что… Ты же помнишь, где выход?»
Поежилась, поведя плечами, и стиснула кулаки сильнее. Я помнила каждое слово, каждый взгляд, каждую ухмылку. Их фальшивые слова сожаления и пожелания скорейшего выздоровления. Дорогущие букеты из удушливо пахнущих лилий и слишком сладко воняющих роз. Безликие открытки и жадные взгляды, и смешки. Снисходительные, уничижительные, обидные.
Врезавшиеся в память, в душу не хуже осколков стекла в бедро.
– Ярослава, ты готова? – помощник ведущего коснулся моего плеча, вырвав из воспоминаний. Глянул оценивающе на мое бледное лицо и поджатые губы. И вздохнул, постучав по наручным часам. – Три минуты. Твой выход.
Я молча кивнула, вновь закрывая глаза. В душе бушевал ураган, пальцы подрагивали и вовсе не в такт звучавшей как сквозь вату мелодии. И я боялась, до подгибающихся колен и панической атаки. Боялась не справиться, не суметь, не дотянуть. Ведь войти в одну реку дважды нельзя, так ведь?
Мимо меня пронеслась компания девчонок, оживленно делившихся впечатлениями. Ведущий, поправив галстук-бабочку, прокашлялся и что-то сказал. Я, честно говоря, не слышала, пытаясь подавить поднимавшуюся из глубины души волну паники. И очнулась только, когда кто-то толкнул меня в спину, намекая, что пора.
Шумно вздохнув, я качнулась с носок на пятку и обратно. И шагнула вперед, на сцену, разом отбросив в сторону все сомнения и страхи. Обо всем этом я подумаю потом, а пока…
Мотор!
Тонкие, жалобные ноты фортепиано. Легкий, бегающий перебор. Едва уловимое, тонкое пение скрипки. Переплетались, смешивались, утягивали за собой.
Шаг вперед, еще один, еще. Пируэт. Легкий, порывистый, стремительный. Так, чтобы тонкая ткань юбки взлетела вверх, скрыв силуэт. Скользящее движение в сторону. Прогиб спины. Закрыв глаза, я замерла, на долю секунды, не больше. Сердце пропустило удар – я ожидала вспышку боли в травмированной ноге.
Музыка набирала обороты. Фортепиано звенело, яростно и настойчиво. Скрипка переплелась с альтом и виолончелью, и это трио лишь иногда разбавлял гулкий звук контрабаса. Мелодия настойчива и уверена в себе, она дерзкая и такая манящая, что удержаться нет сил. И…
«Ты сможешь, Яра. Сможешь!»
Поворот, прыжок, мах ноги. Отбросив свой собственный страх, страх провала и неудачи, страх боли, я отдалась на волю музыке. Забыв о людях, сидящих в зале, потерявшись в неровном свете софитов и не слыша ничего, кроме стремительно меняющейся мелодии и быстрого стука сердца.
Короткий разбег и прыжок с прогибом назад. Пальцы на мгновение коснулись ног, и я упала вниз, четко, уверенно. Скользя на коленях вдоль сцены. Падала, чтобы привстав, улыбнуться широко и шало тем, кто сидел в зале. Тем, кто до последнего не верил в меня. Потянувшись вперед, я замерла и вновь перекатилась, отворачиваясь и закрываясь. Я отталкивала весь мир, отрекалась от всех и каждого, кто когда-то отрекся от меня.
И все равно улыбаюсь ему. Одному-единственному человеку. Человеку, поверившему в меня несмотря ни на что.
Чужой острый взгляд, впившийся в спину, я заметила не сразу. Лишь когда, оступившись, почти упала, но успела вывернуться и сломать рисунок танца. Музыка затихала, но не останавливалась. А мне хотелось провести пальцами по коже, стирая ощущение чужого липкого внимания, всколыхнувшего полустертые, почти забытые воспоминания.
“Неудачница”
“Сломанная”
“Да кому ты нужна, инвалидка?!”
“Тебе не танцевать больше. Никогда. Смирись, Ярослава”
Горячие пальцы коснулись плеч, выводя невесомые узоры. Резко вскинув голову, я утонула в колдовском взгляде. Знакомом, насмешливом, с нотками неизменного вызова в темно-зеленой глубине.
Обхватив меня за подбородок, он потянул вверх, заставляя подниматься. Медленно, чувственно, неторопливо. В лучших традициях классического танго, чья тягучая мелодия лилась из колонок. И крепко прижав спиной к груди, шепнул на ухо:
– Ну что, ведьма? Сдалась?
– Еще чего, – медленно повела бедрами, вспоминая почти забытое искусство этого страстного танца. И развернулась в его руках, закинув ногу ему на бедро. Вздрагивая от приятных мурашек, скользнувших по телу, стоило его рукам обхватить меня за талию. – Этот спор я не проиграю. Никому.
– Ну… Тогда чего возишься, как корова на льду, м?
Мой смех потонул в окутавшей нас мелодии. И глядя на знакомое лицо, видя на нем ту самую, довольную усмешку, бесившую меня до дрожи в коленях, я забыла обо всем. О навязчивом, липком внимании, о страхе, скручивающем внутренности, о галдящей толпе. Лишь склонила голову набок и…
Расслабилась. Доверив партнеру право вести. Улыбаясь в ответ так же дерзко и сумасшедше.
Шаг вперед, два назад. Шаг в сторону, поворот, скольжение. Танго – это страсть. Танго – это битва. Танго – это двое, и не важно, сколько глаз смотрят сейчас на сцену, сколько людей ждут моего – нашего – провала, а сколько радостно кричат в попытках поддержать.
– Готова?
Меня легко крутанули вокруг своей оси и отпустили, позволив сделать пару резких, отрывистых па в сторону. И протянули руки, подмигнув:
– Давай, ведьма. Сделай это.
Наверное, он говорил не про прыжок. Точно нет. Он имел в виду что-то большее, чем завершающий штрих, финальный росчерк нашего выступления. Что-то, что позволит мне, наконец-то, оставить позади все неудачи, все мое прошлое. И я сделала это – я ему доверилась.
Короткий разбег, мимолетное чувство полета, такое скоротечное и до чертиков пугающее. А затем меня уверенно подхватили такие знакомые руки и подняли вверх, крепко держа. Выполняя ту самую чертову поддержку, когда-то так легко и непринужденно перечеркнувшую всю мою жизнь.
Музыка закончилась, а зал взорвался аплодисментами. И только тогда меня поставили на ноги, крепко прижимая к груди, повторяя как мантру:
– Ты справилась, Яр… У нас получилось!
– Получилось… – эхом повторила я, подняв голову и счастливо улыбаясь, глядя на своего партнера. На того, кто так радостно смеется и даже не думает отпускать меня. На того, кто бесил до невозможности с самой первой встречи и не вызывал во мне ничего кроме ненависти.
Откровенной и совершенно бескорыстной ненависти, да.
***
Букет алых роз, перевязанный черной лентой, появился в гримерке как по волшебству. Он лежал на кресле, поверх белой, воздушной юбки в компании нежно-розовых балетных пачек. Его нельзя было не заметить, и я гулко сглотнула, сжав пальцы в кулаки. Холод, сковавший внутренности, сжал дрогнувшее сердце, и я резко обернулась, снова поймав на себе тот самый липкий, пристальный взгляд. И…
Не увидела никого.
Хрипло выдохнув, я сделала шаг вперед. Еще один. Как завороженная, я подошла к стулу, протянув руку и коснувшись влажных, прохладных лепестков. Сглатывая подступающую к горлу тошноту от окружившего меня аромата. Жаркого, приторного, отдающего привкусом металла на языке.
Обхватила себя за плечи, сгорбившись и пытаясь унять бешеный стук сердца. Страх не отступал. Он полз по телу сковывая, дурманя, мешая думать. Он перекрывал кислород и сдавливал грудь тесным обручем воспоминаний. Я тряхнула головой:
– Это неправда, Яра. Неправда. Все это в прошлом, слышишь? В прошлом. Это… Чья-то шутка. Так ведь?
Вопрос прозвучал жалко. И неправдоподобно. Даже для меня собой. Пальцы невольно потянулись к лежащему на букете белому прямоугольнику бумаги. Сложенная пополам она не имела никаких подписей. Развернув ее, я прикусила дрожащие губы и…
Мой крик гулким эхом разнесся по гримерке. Рухнув на колени, я смяла пальцами треклятую записку и спрятала лицо в ладонях, давя рвущиеся наружу слезы. Слыша как наяву, как рушатся все мои надежды и мечты, получившие сегодня шанс на жизнь. И не имея ни малейшего представления о том, что теперь делать.
Что делать дальше?!
Глава 1
Звонок будильника прозвучал ровно в семь.
Инструментальный кавер на известный сингл группы ImagineDragons – Believer, в исполнении пианистки Дженифер Томас разгонял хмурые сумерки, наполняя пространство легкими, звенящими нотами. Затрагивая ненужные, почти забытые струны где-то глубоко в душе.
Не глядя нащупав телефон на тумбочке у кровати, выключила напоминание и повернулась на спину, уставившись в потолок. Вставать не хотелось. Идти в университет не хотелось. Начинать жить заново не хотелось. Совершенно. Но…
– Яра, ты встала? – заглянувшая в комнату мать мягко улыбнулась. И тихо напомнила, кинув взгляд на наручные часы. – Завтрак на столе. Хорошего дня и помни, все наладится, Яра.
– Конечно, – тихо откликнулась, закрыв глаза ладонью. Угрюмо добавив в закрывшуюся дверь. – Когда-нибудь. В следующей жизни. Не со мной…
Но выбора не было, вставать так вставать. Идти непонятно куда, к чужим людям, улыбаться, притворяться, что все хорошо. О, этому я уже практически виртуозно научилась. Даже родных иногда удается обмануть. Нечасто. И не братьев… Все равно в глубине души каждый из близких чувствует, что все не то и не так.
Я не та. Да я порой себя в зеркале не узнаю, так и хочется временами ударить по наглой блестящей поверхности, разрушить благостное впечатление, сорвать и уничтожить маску. Недолго. Потом это желание пропадает.
Вот и сейчас, я встаю и начинаю привычную череду рутинных дел. Умыться, не глядя в зеркало. Выпить порцию обезболивающих, растолкать лекарства по таблетнице. Выбрать неброскую, удобную одежду и собрать волосы в простой хвост. Закинуть книжки для записей в рюкзак и появиться на кухне.
Завтрак – это такое обязательное мероприятие, которое не стоит пропускать. Во избежание ненужного внимания со стороны родственников. Я их, конечно же, люблю…
Но их забота порою душит на корню все желание что-то делать. И что-то менять. Жалость вообще убивает. Заставляет свернуться клубком на диване под одеялом и упиваться собственной болью. Размягчает. Делает тряпкой. Ненавижу это ощущение.
Кухня встретила меня образцово-показательном порядком. Два брата-акробата уплетали за обе щеки очередной мамин шедевр, при этом строго следя, чтобы ни одному не достался выделенный мне кусок творожной запеканки.
– С добрым утром, Ярусь, – старший, Ден, пододвинул к моей тарелке бокал с кофе, увенчанный шипящей воздушной молочной пенкой и крупинками корицы. – Завтракай скорее, а то опоздаешь. А сегодня важный день.
Я люблю Дениса, очень. У меня вообще трепетное отношение к братцам. Но сегодня от одного лишь словосочетания “важный день” мне захотелось его стукнуть. Чем угодно, желательно потяжелее. Или вылить этот чудесный кофе, который братец варит мне каждое утро, прямо на его буйную, слишком счастливую голову.
Важный день… Как пафосно это звучит. Я этот день не считаю важным. Перемены, без них никуда. Но я не верю, что это сильно повлияет на мою судьбу. Все самое страшное, что могло произойти, уже случилось.
– Ярка, не пыхти, – второй братец, Стас, подергал меня за кончик хвоста и подмигнул, в один укус прикончив собственную порцию. – Все будет хорошо.
– Заезженная фраза, – тихо хмыкнула, вяло ковыряясь в тарелке. Аппетит отсутствовал как факт, то ли на нервной почве, то ли от таблеток. Желудок сжался от одного вида золотистой, пышной корочки, политой взбитой с сахаром сметаной.
Только вот есть по-прежнему не хотелось. Совершенно.
Со вздохом отодвинув тарелку в сторону, я обхватила руками кружку с кофе и прикрыла глаза, пытаясь отрешиться от всего сразу. От подшучивающих друг над другом братцев, от ароматов еды, витающих в воздухе. От ноющей боли в ноге, в конце-то концов. Но мысли так или иначе сворачивали к этому злополучному “важному дню”. И надо же было Дену так его обозвать-то…
Он даже мой день рождения важным днем не кличит. А тут…
Тряхнув головой, я поджала губы и принялась пить кофе. Всем своим видом демонстрируя откровенное нежелание развивать тему “Важного дня”. И уж тем более, не собираясь как-то комментировать выбор учебного заведения и специальности, на которой собираюсь продолжить обучение.
Я тысячу раз слышала их просьбы подумать получше, ведь это “совсем не мое”. На тысяча первый, если у меня и были какие-то сомнения, пришло банальное желание сделать назло. Потому что то, что было моим, кануло в бездну, разлетевшись на миллионы осколков. Как мои мечты, надежды и я сама, прежняя. Так что…
– Яр, тебя подвезти? – Ден залпом допил кофе и глянул на настенные часы. – Если да, то собирайся быстрее.
– Уже готова, – я одним глотком допила кофе под неодобрительными взглядами и встала, так и не съев ни кусочка.
– Хотя бы йогурт с собой возьми, – предложил Стас. – Если вдруг есть захочется.
Я потрепала младшего братишку по шевелюре шоколадного цвета. Не захочется. У меня аппетита не было, нет и не будет. Но йогурт взяла, чтобы не беспокоился. Где еще найдешь шестнадцатилетнего мальчишку, который о чужом питании заботится больше, чем о собственном набитом желудке?
– Хорошего дня, Яр! – проорал Стас мне в спину, пока я обувалась в прихожей и дожидалась Дена. Я на это только вздохнула, уже привычно промолчав. И поспешно юркнула в подъезд следом за старшим братом.
К университету меня доставили ровно к восьми часам. Нужно было заскочить в деканат и решить некоторые вопросы с куратором группы. За все время, проведенное в машине, я не сказала ни слова, сразу же воткнув наушники в уши и прибавив громкости на плеере. Ден только покосился неодобрительно, но промолчал.
И вздохнул так, словно я по-прежнему маленький, надоедливый ребенок, надувшийся на взрослых из-за ерунды. Словно действительно знал, как мне будет лучше, и все мои действия считал глупыми, неразумными капризами. Ладно, он не виноват, что все так сложилось. Никто не виноват.
– Все будет хорошо, – в сотый раз за сегодня повторили мне. Ага, будет, спасибо, я уже это выучила. – Ты справишься.
Конечно, справлюсь, разве у меня есть выбор?
Коснулась на прощанье щеки брата губами и выскользнула из машины. Неловко встала на ногу и поморщилась. Никак не привыкну. Вроде уже не один день прошел, а я все не могу смириться. Сложнее разве что искоренить многолетние привычки. Те, которые в новой жизни больше не понадобятся. Никогда.
Серое, кирпичное здание университета, глыбой возвышаюшееся за длинной плиточной дорогой, не впечатляло. Идти в него не хотелось. Но, к сожалению, есть жизненный антоним слова “не хочу”. Надо. Надо переступить через саму себя и жить дальше.
– Хватит, – тихо буркнула, сжав руки в кулаки. – Это в прошлом. Пора подумать о будущем…
И, забросив сумку на плечо, я осторожно захромала к лестнице. Стараясь как можно меньше нагружать ногу и обходить стороной группы студентов, встречающихся по пути. И все равно не избежав столкновения. Как в банальном, дешевом романе, прямо посреди лестницы врезавшись в какого-то парня.
– Эй, смотри, куда прешь, – возмущенно фыркнула стоявшая рядом с ним девчонка. Светловолосая, по-модному одетая, она словно сошла с обложки глянцевого журнала. Судя по прямоте волос, очень долго крутилась у зеркала с утюжком.
И сожгла их при этом к черту. Но так же модно, никто и не замечает. Вот и спутник ее, наверняка, не особо замечает проблем у своей красотки. Впрочем, он вообще мало что замечает, иначе бы не налетал на людей.
– Скажи это своему приятелю, – вежливо посоветовала я. И попыталась обойти эту парочку стороной. Но ногу свело легкой судорогой. И, тихо вскрикнув, я начала заваливаться набок, нелепо взмахнув руками. Морально готовясь к болезненной встрече с каменными ступеньками.
– Осторожней, – теплые, сильные руки обхватили меня за талию, помогая сохранить равновесие. Приятный, низкий голос с легкой хрипотцой. Наверное, он привык им девушек кадрить. Только это не мой случай.
– Спасибо за помощь, – не глядя на парня, я одернула куртку и продолжила путь. Вздрогнув, когда вслед раздалось насмешливо-удивленное:
– И это все?
– А что еще? – я даже не обернулась. – На шею броситься, затискать до смерти, в любви признаться? Если тебя за помощь благодарят так каждый раз, то мне тебя жаль.
– Почему? – он, судя по тону, даже растерялся.
– Шея болит, уши отвисли из-за лапши, а чувство собственного достоинства уже шишку о потолок набило, – просветив несчастного, я тихо хмыкнула, открывая входную дверь. Проигнорировав, как этот мой “спаситель” почти восхищенно протянул:
– Вот же… Ведьма.
– Стерва, – процедила вслед блондя, искренне не понимая, почему же спутник застыл, глядя на запертую дверь. – Зай, а пошли кофе попьем? До пары… Я так соскучилась…
– Не сейчас, милая, не сейчас, – как-то задумчиво протянул парень, высвобождаясь из загребущих лапок и направляясь ко входу в универ.
Я этого уже не видела, занявшись более важными делами. Найти нужный факультет труда не составило. Хотя и пришлось поплутать по коридорам и преодолеть некоторое количество лестничных пролетов. От этого ноющая боль в ноге стала сильнее, в какой-то момент заставив остановиться у расписания занятий и выпить таблетку. Прикрыв глаза, я прислонилась к стене потерев переносицу, дожидаясь пока подействует обезболивающее. После чего, сделав пару глубоких вдохов, постучала в дверь с надписью “деканат”.
На то, чтобы уладить последние бумажные вопросы, ушло почти полчаса. За это время я устала от косых взглядов со стороны преподавателей, заглянувших к декану под каким-то благовидным предлогом и трескотни секретаря, все время висевшей на телефоне. Так что знакомство с куратором группы было воспринято как манна небесная, не иначе.
– Вот, значит, какая ты, Ярослава Градова, – высокий блондин с серыми глазами, которому на вид больше двадцати семи не дашь, окинул меня изучающим взглядом. – Меня зовут Валентин Сергеевич Кротов. Считай, что на ближайшие несколько лет я твоя нянька. Твоя и всего курса. Так что идем знакомиться с ними. Они балбесы, но, думаю, поладите.
Вряд ли, Валентин Сергеевич, очень в этом сомневаюсь. Потому что не желаю с кем-то ладить. Вот только вслух это озвучивать я все-таки не стала, молча кивнув и поковыляв следом за ним в сторону одной из многочисленных аудиторий на этаже.
Кротов мою походку и медлительность отметил, но ничего не сказал. Зато едко и емко комментировал расписание занятий и давал краткую характеристику всем преподавателям. Некоторые перлы стоило бы записать отдельно. Первым в топе я бы поставила фразу: “Этот динозавр принимает по-старинке, допрашивает до кровавых сосулек в голове”. Хотя поэтичное описание преподавателя по философии, сводившееся к фразе “Летучая мышь слепа, глуха и нема к стенаниям студентов и вечно просит отменить свою электричку” тоже было ничего.
По крайней мере оно заставило меня невольно улыбнуться. И, судя по довольному прищуру блондина, именного этого Кротов и добивался.
Аудитория появилась перед моим носом быстро. Слишком быстро, я даже не успела морально подготовиться. Хотя, кому я вру. Будь у меня вечность, не успела бы. Ну что, Яра Градова, добро пожаловать в толпу неизвестных людей, которые будут рассматривать тебя, как обезьянку из зоопарка. Вздохнув, я шагнула вслед за куратором.
Глава
2
В аудитории было неожиданно шумно и как-то до странного уютно. Разношерстная масса студиозов то смеялась, то галдела, то откровенно и яростно о чем-то спорила. Не иначе как чудом не устроив свару прямо посреди кабинета.
Правда, стоило Кротову слегка кашлянуть и постучать костяшками пальцев по столешнице кафедры, как группа разом замолкла, наконец-то обратив на нас все свое внимание. От которого мне стало жутко некомфортно, и я невольно передернула плечами, подавив желание скрестить руки на груди.
Что я там говорила про цирковых обезьянок? Поздравляю, Яра, тебе посчастливилось испытать на себе это самое противное чувство. Опять.
Тем временем осмотр закончился и по аудитории поползли едва слышные шепотки. Мои новые одногруппники активно переговаривались, кидая на меня короткие, любопытные взгляды. Кто-то смотрел с насмешкой, а кто-то…
Я тихо вздохнула, усилием воли засунув руки в карманы джинсов. Было некомфортно, да. Хотелось откровенно высказаться на тему, что в присутствии человека некультурно о нем сплетничать. Но кого это волнует? Не в наше время и не в студенческой братии. Я не хотела привлекать к себе внимание от слова “совсем”. И уж тем более я не хотела ловить на себе взгляды, подобные тому, которым меня одарил брюнет с первой парты. Он лениво подпирал стенку, вертел в руках карандаш и при этом словно просвечивал меня рентгеном, начиная от пальцев ног и заканчивая областью, не достигающей лица.
Невольно скосила глаза на собственное декольте. И не найдя там ничего настолько примечательного, чтобы задерживать взгляд больше необходимого, пожала плечами, посмотрев на улыбающегося куратора.
В конце концов, как бы не раздражало это внимание, оно было, оно есть и оно будет. Проще принять все как есть, чем пытаться бороться с “ветряными мельницами”. Тем более, я ведь не собираюсь заводить близкое знакомство ни с кем из здесь присутствующих, не так ли?
– Второй курс! – Валентин Сергеевич окинул своих подопечных насмешливым, этаким “все про вас знаю” взглядом и многозначительно протянул. – Я понимаю, у вас жизненно важные дела в контакте и других соцсетях, а без палки дляселфи нынче жить в принципе невозможно… Но, все же, рискну попросить минуточку вашего внимания.
– Ну че? – рыжий парнишка с третьего ряда поднял на нас свои зеленющие глазища и затараторил без перехода, отчаянно жестикулируя. – Нас расформируют, что ли? Нет? А че тогда так орать?
– Луценко, я конечно счастлив, такой вашей обеспокоенностью по поводу сохранения ценнейшего генофонда вашей группы, но будьте любезны… Помолчите немного, а? А то я вставлять слова не успеваю в ваш словесный… Поток, – блондин добродушно усмехнулся, глянув на тут же стушевавшегося рыжего.
– А я че? – возмутился тот, опустив голову и пряча алеющие от смущения щеки. – Я ниче! Другие вон че, и то ниче.
Глядя на него, я не смогла удержаться от невольной улыбки. Луценко казался белой вороной среди чопорно и правильно разговаривающих однокурсников. А по росту и комплекции и вовсе, можно было подумать, что сюда его занесло по ошибке, не иначе. Почему-то он напоминал мне девятиклассника, который вот-вот тыкнет линейкой сидящую впереди девчонку и попросит списать контрошку.
И я могла поспорить с собственной совестью, что отказать ему ни у кого язык не поднимется. Даже у меня.
– Ну раз вы ниче, то будьте любезны, держите свой рот на замке, – Кротов вздохнул, совсем по-отечески, и искоса на меня покосился. После чего деловито продолжил. – Знакомьтесь, это Ярослава Градова, новый представитель вашей доблестной группы. И я надеюсь, вы поможете ей обустроиться на новом месте.
– Конечно, Валентин Сергеевич, – тот самый брюнет, пытавшийся меня одновременно раздеть и рассмотреть получше, радостно оскалился во весь свой набор зубов. – Да я завсегда помогу с огрооомным радушием и удовольствием.
Не понять, на что этот красавец намекает, не мог бы только слепой, глухой и тупой впридачу. Увы, я ни одним из этих ценных качеств не обладала. Но такую наглую, неприкрытую попытку подкатить оценила.
И всерьез задумалась о том, какое же я произвожу впечатление со стороны. Ведь должно же было его что-то уверить в том, что такие пикап-линии в мой адрес обязательно сработают. И сдавшись на волю этой очаровательной улыбке “двадцать-восемь – норма”, с щербинкой аккурат между передними зубами, позволю не только себе помочь, но и охмурить, и в постель затащить и…
Что там дальше по списку у таких товарищей-то?
Видимо, куратор мой скепсис в отношении данного товарища разделял. Потому как смерил его задумчивым взглядом и выдал свое вердикт по прозвучавшему предложению:
– Ну не настолько радушно, Хованский, – мельком глянув на бумаги, Валентин Сергеевич совершил коварный, совершенно неприличный удар ниже пояса. – И кстати… Раз уж ты сам про себя напомнил. Помнится мне, ты клялся и божился что сдашь ведомость с хвостами еще дней так пять назад. И что-то я эту замечательную, во всех отношениях бумажку, до сих пор на собственном столе не наблюдаю. Мне начинать волноваться, Хованский или как?
Чтобы сохранить невозмутимый и неприступный вид мне потребовалось все мое умение держать лицо. Но про себя я позволила себе от души позлорадствовать, наблюдая, как медленно, но верно с лица брюнета сползает его счастливый оскал. Попутно делая себе пометку, никогда и ни при каких обстоятельствах не соревноваться с милым блондином по фамилии Кротов в ехидстве и умении опустить собеседника ниже ватерлинии.
А еще, сдается мне, что Валентин Сергеевич как местный серый кардинал – знает все и обо всех. И от этого где-то в глубине души шевельнулось позабытое, почти похороненное ощущение опасности, подсознательного страха. Я даже невольно принялась перебирать в уме все, к чему могла быть причастна. А когда поняла, что делаю, шумно выдохнула.
Уф, Яра Градова, давай-ка последуем принципу небезызвестного господина Карлсона и его самой важной жизненной мантре. То есть – спокойствие, только спокойствие! Все будет хорошо, в этот раз – так точно! Тем более здесь про меня никто, ничего не знает.
И, надеюсь, не узнают. И не свяжут с той, кем я была раньше. Не в ближайшее время. К тому же, ее, той меня, уже нет.
– Ну вот… Вечно вы всю малину портите, Валентин Сергеевич, – показательно надулся этот самый Хованский. У меня даже на мгновенье пропало то противное, липкое ощущение, которое я испытывала под его взглядом. И я искренне понадеялась, что первое впечатление все-таки обманчиво. И он не такой уж засра…нехороший человек, каким хочет казаться.
– Не отращивай хвосты, да не “любим “мною ты будешь, – притворно патетично протянул Кротов. Еще и руку приложил к груди, но тут же снова стал серьезным, пролистав еще несколько бумаг. – Значит так, мои верные миньоны. Говорю один раз. Градова перевелась к нам по личным причинам. Успеваемость у нее отличная, уж куда поинтереснее вашей будет. Поэтому первый месяц часть занятий она пропустит. А на совести старосты – согласовать для нее отдельное расписание. И не так, как обычно вы это делаете, а нормально и правильно, – тут блондин глянул на что-то бурчавших подопечных. – Для горящих энтузиазмом, напоминаю…. Сюда мы пришли учиться, а не изображать из себя мебель. Хованский, ведомость. В течении двух дней, со всеми подписями. Луценко, узнаю, что ты опять пропускаешь, на кол посажу.
– Это противоречит конвенции о правах человека! – возмутился рыжик. даже на месте подскочил от переполняющего его негодования. Но наткнувшись на пристальный взгляд куратора тут же сник, спрятавшись за тетрадкой с конспектами.
Кротов же коротко хмыкнул, стукнув стопкой бумажек по кафедре:
– Зато соответствует настроению нашего ректора. Так что….
– Да понял я, понял…
– Золото, а не ребенок, – я решила, что определенная доза умиления в голосе куратора мне послышалась. Определенно. Тем более, что Валентин Сергеевич по военному коротко поинтересовался. – Вопросы есть? Вопросов нет. Все, Яра, обживайся. Если что, разрешаю огреть всех неугодных чем-нибудь тяжелым по голове. Авось мозги заведутся…
– Сомневаюсь, – задумавшись над этим странным взглядом, которым наградил куратора рыжий, я ляпнула до того, как сообразила кому и что. А когда поняла, решила, что хуже точно не будет и честно заметила. – Судя по взглядам, в некоторых черепных коробках это вещество не зарегистрировано… Простите.
Несмотря на покаянный тон, угрызений совести я почему-то не испытывала. И судя по насмешливой улыбке Кротова, он это прекрасно понимал. Только одергивать не стал, обреченно вздохнув:
– Ну, надежда она такая, Градова. Все уже умрет, а она еще трепыхаться будет. Хорошего дня, – и, подмигнув мне, куратор удалился в закат…
В смысле, вышел из аудитории. Оставив меня один на один с новыми одногруппниками. Смотревшими на меня так заинтересованно местами, что я вынуждена была признать, что первый пункт моего грандиозного плана с треском провалился. Не выделяться не получилось.