Олег Александрович Сабанов
Пока парит кондор
Пытаясь поймать попутный ветер вдохновения в развернутые паруса своего творчества, он совсем потерял счет времени, а когда увидел на циферблате ходиков подобравшуюся к единице часовую стрелку, резко встрепенулся от уколовшего его чувства тревоги. Уехавшая утром Рамона обязалась позвонить сразу же после того, как выйдет из кабинета врача, намереваясь в любом случае вернуться к полудню. Набрав ее номер, Эррера с замиранием сердца слушал длинные гудки до момента, когда невозмутимый голос автоответчика предложил ему надиктовать сообщение. Попросив девушку срочно дать о себе знать, он повторил попытку связаться с ней, но опять безуспешно. Выдумывая для своего утешения причины, по которым возлюбленная не берет трубку, встревоженный прозаик закурил и стал открывать пошире окно, как вдруг увидел остановившиеся у дома серый джип и черный микроавтобус, а секунду спустя раздался настойчивый стук в дверь.
– Паскаль Эррера? – громогласно спросил плотный мужчина лет сорока, поднявший перед собой удостоверение, когда хозяин дома появился на крыльце.
– Он самый, – ответил прозаик.
– У проживающей вместе с вами Рамоны Фернандес в сумочке обнаружен пакетик кокаина, что дает нам право без вынесения судебного постановления провести в вашем доме обыск на основании указа Правительства национального оздоровления об усилении борьбы с оборотом наркотических средств.
– Где сейчас Рамона? – выпалил ошарашенный Эррера, переваривая услышанное.
– На допросе у следователя, после завершения которого ей, вероятно, будет назначен штраф. Если, конечно, наши сотрудники не обнаружат здесь значительного количества запрещенных к обороту и хранению веществ, – равнодушно произнес плотный мужчина, предлагая ему жестом руки вернуться в дом.
Вслед за повиновавшимся указанию Паскалем в дверь вошли пять человек в летних пиджаках и майках поло, быстро осмотрелись, а затем разбрелись по разным комнатам. С одним из них прозаик сразу поднялся в мансарду, ассоциирующуюся у него с капитанской рубкой своего утопающего в зелени убежища, где принимались важные решения и любило гостить вдохновение. Взявшись за дело, молоденький оперативник в поисках тайника с плохо скрываемым удовольствием брал с полки книги, шустро пролистывал их и тряс страницами вниз, а потом бросал возле компьютерного монитора, не возвращая издания на прежнее место. Затем пришел черед выдвижных ящиков письменного стола, содержание которых ради более скрупулезного исследования полетело на пол. Во время этой варварской процедуры Паскаль заметил упавшую к ногам оперативника визитку чиновника министерства культуры с военной выправкой и вспомнил слова возлюбленной о необходимости быть гибким в такое смутное время ради возможности пережить его. Теперь, когда сроду не прикасавшаяся к наркотикам Рамона находилась в лапах силовиков и, вероятно, подвергалась жесткому психологическому давлению из-за его собственного отказа сотрудничать с новой властью, высказанная девушкой мысль больше не казалась такой уж неприемлемой.
– Можно мне сделать звонок? – вдруг спросил Эррера без особой надежды на положительный ответ.
– Конечно, но только с моего телефона, – после секундного раздумья ответил оперативник, протягивая свою мобилу.
Получив неожиданное позволение, Паскаль взял из его руки телефон и, подняв с пола визитку, набрал напечатанный на высококачественном дизайнерском картоне номер. Вызываемый абонент практически сразу снял трубку, сообщив стандартной фразой о своем намерении внимательно выслушать звонившего. Удостоверившись в том, что у аппарата владелец визитки, Паскаль представился, после чего сбивчиво, но достаточно подробно обрисовал ситуацию, в которую попала Рамона вместе с ним самими. Частыми заминками и подавленным тоном он сразу же выказал свою полную растерянность, а также стремление найти покровительство у чиновника министерства.
– В первую очередь успокойтесь и постарайтесь вести себя невозмутимо с пришедшими в ваш дом людьми. Вы же чисты перед законом, верно? – участливым голосом произнес сеньор Бланко, терпеливо выслушав прозаика. – Я сейчас срочно свяжусь с замминистра МВД чтобы сообщить ему о столь чудовищной ошибке. Уверен, досадное недоразумение вскорости разрешится, а вам вместе с вашей девушкой будут принесены официальные извинения.
Даже насквозь фальшивые слова поддержки от реально способного помочь Рамоне человека волшебным образом возвратили хозяину дома потерянное самообладание. По окончании разговора он вернул телефон оперативнику, после чего опустился в кресло и стал рассматривать через мансардное окно плывущие в небесной синеве редкие причудливые облака. Вскоре орудующего отверткой молодца, решившего снять боковую крышку системного блока компьютера, окликнули снизу коллеги, после чего он с грохотом бросил инструмент на стол и тут же удалился. Минут через пять в мансарду донеслось урчание заведенных автомобилей, которое вместе с характерным шуршанием покрышек о дорожное покрытие постепенно стихло где-то вдали. Спустившемуся в холл Паскалю открылась удручающая картина учиненного в жилище разгрома. Однако пришедший на смену привычному уюту бардак, волновал его в последнюю очередь, так как быстро сошедшая на нет радость из-за исчезновения незваных гостей, не соизволивших оставить даже копии протокола обыска, уступила место нетерпеливому ожиданию возлюбленной.
Прошел час, второй, третий, а возвращение Рамоны все откладывалось, к тому же никто не брал трубку ее телефона. Не находя себе места, Эррера бродил по наспех прибранным комнатам, словно ища в них свою пропавшую вторую половину. В попытке сбить накопившееся напряжение он хлебнул неразбавленного рома без добавления льда, и пока огненная жидкость обжигала внутренности, прозвучал сигнал пришедшего сообщения. Бросив взгляд на экран лежащего возле бутылки телефона, прозаик невольно вздрогнул, увидев, что отправила его Рамона.
«Извини, что так долго не давала о себе знать – на то были причины. Я устала находиться в постоянном напряжении, боясь за тебя и себя, поэтому решила некоторое время пожить в одиночестве. Когда нервы мои придут в порядок, а главное, когда ты возьмешься за ум и прекратишь противопоставлять себя обществу, сходу отвергая все веяния нового времени, я обязательно вновь появлюсь в твоей жизни. Но не ранее. Так будет лучше для нас обоих. Не старайся найти меня – только зря потратишь время. До встречи, любимый».
Лишь после третьего или четвертого прочтения текста сообщения до Паскаля окончательно дошло, что он не увидит возлюбленную ни сегодня, ни, судя по всему, в ближайшее время. Взбешенный таким раскладом, он набрал номер Алонсо Бланко, а когда услышал его вежливое «весь внимание», заорал в трубку:
– Зачем вы ее запугали!? Только трусы отыгрываются на женщинах! Лучше арестуйте меня, а Рамону отпустите!
– Не стоит так кричать, у меня перепонки лопнут! – первым делом осадил его Бланко, после чего продолжил примирительным тоном. – Никакой ведь трагедии не произошло, правда? Пусть отдохнет, наберется свежих сил. Вдали от наших с вами суетных дел ей будет легко и безопасно. Зато представьте, как она приятно удивиться, когда увидит вас в прайм-тайм на телеэкране! Не говоря о том, что воссоединиться после разлуки с любимым человеком, которого к тому времени в лицо будут знать не только интеллектуалы, а вся страна, намного романтичнее! У меня сейчас как раз есть интересное предложение для вас от одной из ведущих телекорпораций…
Эррера не смог слушать дальше столь плохо завуалированный шантаж и прервал связь. Стало абсолютно ясно, насколько хорошо выдающий себя за чиновника министерства культуры сеньор осведомлен о делах, входящих в компетенцию совсем иного ведомства. Немного успокоившись, он основательно поразмыслил, взвешивая все «за» и «против», в результате чего окончательно поставил для себя все точки над i. Сделка с совестью означала бы для него предательство публично исповедуемых идеалов, а значит крушение собственного мировоззрения и неизбежную моральную смерть, которая представлялась страшнее физической. К тому же поступившись принципами, Паскаль погубил бы в итоге и свою возлюбленную, так как из истории соседних стран слишком хорошо знал о незавидной судьбе не только самих пособников подобных режимов, но и наиболее близких к ним людей. Кроме того, он пришел к выводу, что пока сохраняется пусть даже призрачный шанс склонить его к сотрудничеству, Рамона будет находиться в заложниках с целью оказания давления, однако, как только мосты окажутся окончательно и бесповоротно сожжены, удерживать ее станет незачем. Прозаик понимал шаткость своих умозаключений, поскольку в действиях тех, кто получил безграничную власть, логика могла вовсе отсутствовать, в отличие от злой воли. Однако именно эти выводы казались ему наиболее верными, поэтому он твердо решил действовать исходя из них.
Умывшись прохладной водой и причесав растрепанные волосы, он уселся напротив монитора, активировал веб-камеру с микрофоном, после чего без предварительной подготовки принялся записывать свое открытое видеообращение. Удачно подбирая нужные слова и меткие выражения, Паскаль говорил очевидные в общем-то вещи об узурпации власти самозванцами и творимом ими под благовидном предлогом беззаконии, чьи последствия окажутся ужасающими. Называние вещей своими именами, а также спонтанный характер обличительного монолога придавали ему удивительную проникновенность и глубину, недоступную насквозь фальшивым провластным комментаторам, отрабатывающим свой номер ради меркантильных интересов. Закончил речь прозаик так:
– Их подлинная цель не наведение порядка, а вечная, никем и ничем неограниченная власть. Ради ее сохранения и укрепления набирает обороты машина круглосуточной пропаганды, подавляющая с помощью манипуляционных технологий всякое критическое мышление и разжигающая ненависть к посмевшим иметь собственную позицию. А для тех, у кого на хорошо продуманную и искусно преподносимую ложь вырабатывается иммунитет, в спешке штампуются законы, по которым при желании можно упечь за решетку кого угодно. Стоит ли удивляться, что люди становятся все более подозрительными, замкнутыми в себе, старающимися держаться подальше от блюстителей порядка и опасающимися написать в соцсетях лишнее слово? Подобная атмосфера намеренно насаждается сверху, абсолютно устраивая властвующих самозванцев, чья главная сила в нашем страхе и разобщенности. У меня вряд ли есть моральное право к чему-либо призывать, поэтому скажу только за себя – несмотря на запреты и риски, я выбираю оставаться свободным человеком до конца и всегда буду говорить только то, что думаю, называя белое белым, а черное черным. Поступить иначе для меня равносильно смерти, так как возможность свободно излагать собственное мнение без оглядки на кого бы то ни было я считаю такой же естественной потребностью, как дыхание.
Просматривать только что записанный файл продолжительностью семь минут двадцать секунд Эррера не стал, сразу загрузив его на все свои страницы в интернете, предварительно сделав их вновь общедоступными. Не испытывая сожаления о содеянном, как и смутной тревоги из-за вероятных последствий своего поступка, Паскаль выключил компьютер, после чего принялся свойственным творческим натурам неровным почерком торопливо черкать в дневнике. Когда после завершающего заметку предложения была поставлена точка, он щедро плеснул себе рома, на мгновение представил улыбающуюся Рамону, произнес вслух: «прости меня, если сможешь, но по-другому никак», а затем в два глотка осушил стакан. Вскоре кружащийся в голове хоровод мыслей понемногу замедлился, тело обмякло, а веки начали незаметно слипаться. Не в силах сопротивляться накатившей усталости, прозаик перебрался на диван, где его окончательно сморил сон. Однако хорошенько выспаться Паскалю той ночью было не суждено, так как двумя часами спустя его арестовали в собственном доме по обвинениям в экстремизме, подстрекательстве к беспорядкам и клевете в адрес должностных лиц государства.
