Олег Артюхов
Рота
– Командир, вот ты спросонья мучил нас неприятными, можно сказать, жестокими процедурами, – проговорил Сашка с набитым кашей ртом, – и пока мы яйца в холодной воде полоскали, махра уже почти всё поле обшмонала. Сейчас, портяночники небось французский коньяк пьют и сардинами закусывают. А мы что рыжие? Необмытая радость радостью не считается.
– Отставить распускать слюни, раскатывать губы и неприлично лезть из кожи! – шутливо скомандовал я.
– Звиняюсь, – встряхнулся Сашка и сделал двусмысленный жест, что-то среднее между реверансом и «пошёл нахрен».
– Не завидуй голодной пехоте. Пусть полакомятся, а то вчера, глядя на нашу работу, они весь харч выметнули. Теперь насчёт радости, на которую тут довольно нахально намекал мой заместитель. Кто поел, привести обмундирование и оружие в должный порядок и получить боеприпасы. Тем, кому взводные работу не найдут, могут отдыхать, или, так уж и быть, пойти в поле и пособирать трофеи. Что брать помните: патроны, гранаты, пистолеты, индпакеты, бензин, моторное масло, инструмент. Только сперва доложиться командиру. В поле смотреть в оба, на мины не нарвитесь и на гансов поглядывайте, недобитки могут вам гранату за пазуху сунуть. Убить не убьют, а настроение испортят. Меньше, чем по трое на поле не ходить.
Я пошёл к пруду, сполоснул котелок и ложку, напился из родника и вернулся к костру.
– Взводные, пошли, побалакаем.
Мы отошли к штабному Опелю, и я начал без всякой предварительной кудрявой болтовни.
– У нас проблема. Взрывом накрыло рацию и шифроблокнот с кодами. Связи со штабом нет. Ваши аппараты для дальней связи не годятся. По всему видно, немцев в Ивацевичах загасили, а отсюда остатки эсэсовских дивизий откатились по шоссе на юг или лесами на запад. Теперь для них земли здесь нет. В ближайшие часы здесь будет тихо, но очень скоро появятся наши большие фуражки. Как известно у победы много отцов, только поражение сирота. Вот эти «отцы» и пожалуют собирать плоды победы и писать реляции наверх. Будьте к этому готовы, и не вздумайте тыкать начальство носом в немецкие трупы. Я вчера со старлеем погорячился, и теперь сильно о том жалею. Пользы от правды не будет, а дерьма нахлебаемся по самый кадык. Всем понятно? Теперь о наших делах. Бойцов всё равно не удержать, скоро всё поле облазают. Следите, чтобы не нажрались какой-нибудь дряни и не напились, как вчера Мартынов. Если случится скандал, отмазывать никого не стану и сурово накажу. Также напомните всем, чтобы никто, даже случайно выпив спиртного, не умничал и не мёл метлой. Про нашу броню молчать даже под расстрелом, тем более что он вам не страшен. Ещё раз напоминаю: про броню молчать, иначе всем нам кирдык! Следаки затаскают и отправят на опыты, как лягушек. Вбивать это бойцам в головы постоянно. Своего бронированного оружия и снаряжения никому не отдавать и не передавать ни под каким видом. Если кто-то будет сильно настаивать, даже генерал, отправлять ко мне. Теперь о насущном. Нам нужно наладить минимальный быт и проследить за гигиеной, а то и не заметим, как завшивеем и запаршивеем. Все вопросы питания и трофеев решать с Дедом. И последнее. Не расслабляться. Идёт война и немец может выскочить откуда угодно. Поэтому выставить посты и дневальных, и смотреть в оба. Всё.
Поправив на себе ещё сырой камуфляж, я пошёл искать новое местное начальство. На другом конце большого колхозного двора у амбара стояли дивизионные полуторки, и возле них происходило осмысленное движение. Я понял, что именно этот амбар старлей Ламинский приспособил под свой КП. Сам он, стоя неподалёку, распекал кого-то из бойцов.
– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант госбезопасности, – отдал я честь, здороваясь, – мне нужен пароль, хочу пройтись по рубежу.
– Доброе утро, старшина, – особист выглядел помятым и утомлённым, – пароль «Киев» отзыв «Минск». Кстати, старшина, мне нужно снять показания с ваших бойцов.
– Очень правильно, товарищ старший лейтенант государственной безопасности. Я с вами полностью и абсолютно согласен. Вот как только получу личное разрешение командующего 10 армией генерал-майора Голубева на ваше расследование, так сразу и приступайте.
– А, как же…
– Извините, товарищ старший лейтенант государственной безопасности, раньше никак. Приказ командующего. Подчиняюсь лично ему. Всего доброго, – я подчёркнуто вежливо попрощался и отправился к танкистам.
Они согнали оставшиеся девять относительно исправных танков к колхозному току напротив поворота на большак. Никак отбыть собрались?
– Доброе утро, бойцы, кто нынче у вас за старшего?
– Я за старшего, – с танка спрыгнул высокий танкист с попорченным ожогом лицом, – старшина Семёнов Иван.
– Комроты, старшина Батов Василий.
– Да, знаю я вас. Вчера мы с вами вместе тут рубились, как ненормальные. Такое до самой смерти не забудешь. Что хотел, командир?
– Узнать хотел. Вы, никак, собрались куда?
– Наших командиров побило вчера, от сводной группы остались рожки да ножки. Связи с командованием нет. Вчера особист приехал, так и он ни хера не знает. Ходит тут нервы треплет. Снаряды вам привезли, а мы-то пустые. Соляры тоже на донышке. Скажи, командир, как воевать будем?
– Ты, Иван, погоди, не торопись. Полсуток только прошло. Слышишь, тихо. Значит, ночью в Ивацевичах сражение закончилось. Сейчас там разбираются, что к чему, кто над кем начальник и, кто главный победитель. А как разберутся, так сюда и прикатят. Запомни, тут на поле боя вы герои, а вернёшься в Коссово, доказывай, что не беглый верблюд. В нынешней неразберихе там не примут никаких разумных доводов. Да, под шумок навешают на вас всех своих и чужих собак. Соображаешь? Давай сделаем так. Выбери пару бойцов посмышлёнее и пусть они на нашей машине смотаются в дивизию с твоим и моим донесением. Уважение к начальству проявишь, себя командиром обозначишь и устав соблюдёшь, а значит и солярку, и снаряды получишь, а жрачки тут и трофейной завались. Согласен?
– Да, вроде всё гладко. Когда отправлять?
– Не позже чем через час. Если что найдёшь меня вон в той рощице. И ещё, Иван, смени на полдня мою тридцатьчетвёрку на Минском шоссе. Им хоть немного очухаться надо, помыться, перекусить.
Прислонившись к борту машины, я набросал докладную записку на имя командира дивизии с кратким изложением событий. Вытащив из-под машины чумазого водителя, я объяснил ему, что к чему и велел не задерживаться. Пройдя по всему рубежу, я вышел к Минскому шоссе, где одиноко торчал наш танк. Обе машины с ДШК разместились у него по бокам. Со стоящего под откосом Опеля танкисты перегружали снаряды. В сотне метров дальше по шоссе у кромки леса утренний ветерок шевелил маскировочную сеть над пушками лейтенанта Строгова. Неподалёку на дороге стояли полуторки с двумя орудиями УСВ на прицепе. Всё, что осталось от батареи Батуры. Окинув взглядом всю сборную артиллерию, я подошёл к танку и кликнул мехвода Сорокина, подающего снаряды снизу.
– Доброго здоровьичка, как ночевали?
– Здравия желаю, товарищ командир. Нормально. Тихо было. Только на поле в потёмках кто-то шарился. Думаю, немцы что-то искали. Мы их пулемётом отогнали.
– Добро. Сейчас из батальона танк подойдёт, сменит вас до вечера. Поезжайте к колхозному току. Там в рощице вблизи пруда наш лагерь. Помоетесь, перекусите и отдохнёте маленько. Так что ты там говорил о немцах на поле? Где они лазали?
– Вон там, где ёлупень торчит, – указал он направление.
– Что торчит?
– Дерево вон то сломанное большое. Там ещё подбитые машины скучковались.
– Ага, вижу. Закончите грузиться, дождитесь смены и отправляйтесь на отдых. Ребят расчётов ДШК с собой прихватите.
Вроде всё сказал, но ноги не несли меня к батарее, слишком тяжело было начинать разговор. Пошёл.
– Где комбат? – спросил я часового.
– Вон с орудием возится.
– Доброе утро, Валентин.
– Здравствуйте, Василий Захарович, – он, извиняясь, приподнял перепачканные в масле руки с закатанными рукавами. – Вот приходится чинить на ходу. Поправим, ничего страшного.
– Жалко Евгения. На моих глазах его накрыло.
– Судьба. Жену потерял, теперь сам…
– Валентин, я полагаю, что не сегодня, так завтра, здесь начнётся большая колготня. Наши большие стратеги захотят откусить свою долю успеха, а, значит, нагонят сюда войск и выпхнут их вперёд в атаку с саблями наголо. Всё это будет стоить большой крови. Впереди сплошные болотистые леса, эти два шоссе идут через них, а немец противник умный, и заблокирует обе дороги так же, как и мы здесь. Если вас у меня заберут, постарайся не лезть на рожон. Куда нашу роту забросят неизвестно, но, если будет возможно, я тебя не забуду. Ты не против?
– Вовсе не против, Василий Захарович! Я уж и сам хотел проситься к вам. Не с этой батареей, так с меньшим калибром. Вам явно мало двух сорокапяток. Нужна четырёхствольная полевая батарея!
– Ты многого не знаешь, Валентин. Мы не простая рота, и каждый человек в ней непростой. Потому нас и называют «стальными».
– Да. Я заметил. Вас почему-то не поражают пули и осколки. Сам видел… Странно…
– Большего пока сказать тебе ничего не могу. Но запомни, при малейшей возможности я дам тебе знать. Ты меня понял.
– Понял, Василий Захарович.
– Ладно, увидимся.
Вернувшись на колхозный двор, я собрал водителей грузовиков, поскольку весь наш автопарк потихоньку начали растаскивать.
– Так, братцы-извозчики, голуби мои бедовые, число наших машин почему-то быстро уменьшается, поэтому приказываю, без моего ведома даже с места не трогаться. Иначе нам не на чем станет перевозить роту, а скорее всего уже сегодня мы отсюда отчалим. Поэтому слушайте приказ: всем, у кого машина в порядке, взять из роты толковых ребят и пробежаться по разгромленным немецким тылам. Ищите исправные грузовики и ГСМ. Про бдительность не забывайте и вверх посматривайте. Фашистские стервятники только и ждут, как бы нагадить вам в кузов.
Вернувшись на бивуак, я сразу заметил обновку: немецкую полевую кухню с посудой и всякими поварскими приблудами. Сашка сиял, как начищенный пятак и от радостного возбуждения его уши буквально шевелились:
– Вот, командир, принимай в хозяйство крупную добычу. На машине поглубже в поле нырнули и сразу зацепили. Теперь можно питаться, как в ресторане. Видишь и миски из нержавейки, и ложки с поварёшками. Культура, едрёна вошь.
– Ну, ты, Саня, совсем своего командира ни в грош не ставишь. Мало, что я, как барбос мотаюсь по всем позициям и выслушиваю всяческие бредни подчинённых и всех прочих, так теперь ты предлагаешь мне ещё и кашу варить.
– Ну, почему, только кашу, можно сварить харчо, борщ, люля кебаб, плов…, – и он ловко увернулся от моего подзатыльника.
– Всё хиханьки тебе, да, хаханьки. Легко живёшь, юноша. А вообще-то, ты молодец, кухню Деду передай. А для тебя есть одно дельце. Отойдём… Слушай сюда. Наши танкисты заметили ночью активное шевеление на левом фланге вблизи шоссе. Ориентир большое одинокое повреждённое дерево и скопление битой техники возле него. Что-то немцы там втихаря искали, да наши танкачи их отогнали. Возьми пять человек из первого взвода и пошарь там. Ищи то, не знаю что, на месте сообразишь. Но меньше, чем по трое не ходить.
– О, за трофеями я всегда, пожалуйста. – И он ускользнул ужом.
Ближе к одиннадцати более-менее определился итог вчерашней битвы. На поле боя бойцы старлея Ламинского насчитали 23 средних танка T-IV, 37 лёгких танков T-III и Т-II, 12 самоходок, 10 бронетранспортёров, 85 грузовых автомобилей, гаубицы и полевые орудия. Из 2880 убитых 53 офицера, 238 унтеров. Я перечитывал полученную сводку и не верил своим глазам. Цифры были ошеломляющими. С другой стороны, я понимал, что без поддержки танковой дивизии и шести пушек Батуры и Строгова нас смяли бы в первые же минуты боя.
Эти итоги и радовали, и пугали. Постоянно размышляя о превратностях войны, я всё время невольно отодвигал в сторону главный вопрос: какова дальнейшая судьба доверившихся мне людей? В жутком бардаке первых военных дней наши ошеломительные успехи утонули в хаосе трагических событий и поражений. Но после Ружан и Ивацевичей обстановка обязательно начнёт меняться, и на нас станут коситься и подозрительно присматриваться. Эта проблема уже третий день сидела в моей голове раскалённым гвоздём. Очевидно, что все мои бойцы изначально были обречены погибнуть или попасть в плен в кровавой неразберихе Белостокско-Минской трагедии. Из самых лучших побуждений и без малейшего насилия я дал им необычный шанс выжить. Они выжили и победили. Глядя на них, я искренне удивлялся, откуда, из каких глубин вдруг поднялась их сила и воля. Победив в пяти тяжелейших боях, они раз от раза менялись, буквально на глазах превращаясь в былинных богатырей. Наша рота уже настолько отличалась от обычной окопной махры, что меня совсем не удивляло нарастающее к ней внимание и командования, и особистов. При этом я искренне гордился ими и точно знал, что ни под каким видом нельзя их отдавать ни немцам, ни англосаксам, ни советской госбезопасности. Эти мысли тревожили и возмущали сознание, пока ещё надёжно сдерживаемое здравым смыслом. Однако я остро чувствовал надвигающуюся смертельную угрозу для роты, ведь наши бои решительно не вписывались в общую картину поражений Красной армии. Я был убеждён, что на фоне повальных и позорных неудач в первые недели войны, обязательно найдутся полководцы, которые не упустят возможность присвоить большую победу, убрав подальше и поглубже настоящих победителей. Вместе с тем и гебешники, словно стервятники, наверняка почуяли поживу и уже начали кружить над нами, а появится малейшая возможность, тут же навалятся всем скопом и заклюют. Пока довольные спасением своих армий и корпусов генералы их сдерживают, вовсю используя «стальную» роту, как мощный инструмент победы. Но едва наметится перелом, и мои ребята станут живым укором их недавней полководческой несостоятельности, они сразу отвернутся и отрекутся, вот тогда кровожадные мрази в синих фуражках и растерзают роту. Вся эта типичная для советского общества карьерная и шпионская возня была мне отвратительна, поскольку я на дух не принимал политику всеобщей подозрительности, доносительства и самодурства. Значит, нужно кончать геройствовать, пора на полную мощность включать дурака и постоянно мигрировать по принципу: я везде и нигде. А для начала надо предложить генералу Петрову, а через него и командарму Голубеву использовать нас, как подвижную рейдовую группу для действий в ближайших вражеских тылах и на разных проблемных направлениях. Подальше. А там, глядишь, или шах умрёт, или ишак сдохнет.
Но при всех опасениях и угрозах я не мог не отметить пользы от моего присутствия в этой реальности. В прошлой истории две танковые группы Гота и Гудериана замкнули кольцо окружения в Минске 27-28 июня. Сегодня уже 4 июля, а Гудериан не прошёл дальше Ивацевичей и Ружан. И именно наша рота стала острым камешком в его сапоге. «Быстроногий Гейнц» захромал, споткнулся и сломал своё танковое крыло, и теперь, теряя перья, отходит к Бресту. Можно точно сказать, что теперь через слонимский коридор наверняка выйдут не только 10 армия, но и 3, и даже частично наиболее пострадавшая 4 армия.
– Товарищ командир, очнитесь.
Передо мной стоял Сашка, и не просто стоял, а нетерпеливо приплясывал на месте, пытаясь мимикой о чём-то намекнуть.
– Мы кое-кого нашли. Там, где сказали. Нашли, короче…
– Хватит строить рожи. Ты можешь внятно сказать, кого вы нашли?
– Отойдём в сторонку.
– Ну, пошли, отойдём.
– Товарищ командир, – зашептал Сашка, – за разбитыми машинами обнаружили легковой Опель. Его крепко тряхануло взрывом и накрыло тентом от перевёрнутого грузовика. В нём эсэсовцы. Водитель и унтер спереди мёртвые, а сзади две важные шишки. Оба ранены. На петлицах у одного какие-то листочки, а у другого три кубика с полосками понизу. Мы с ребятами их притащили и запрятали в лесочке. А то тут слишком много любопытствующих. Посмотрите, побалакаете по-ихнему, и сами решите.
– Так, так. Листочки, говоришь, и кубики? – У меня возникли смутные подозрения, – пошли, посмотрим, что это за украшения.
В зарослях вблизи Минского шоссе на расстеленной плащ-накидке, прислонясь к большой берёзе, сидели двое в серой полевой эсесовской форме. Старший был ранен в ногу, туго перевязанную поверх галифе, а у младшего замотанная окровавленным бинтом голова склонилась на грудь.
– Stellen Sie sich, Standartenführer. (Представьтесь, штандартенфюрер.).
Он поднял глаза цвета северного моря с едва заметной невозмутимой иронией во взгляде:
– Kommandeur des Regiments "Große Deutschland" Graf von Schwerin, und das ist mein Adjutant hauptsturmfürer Masius. (Командир полка «Великая Германия» граф фон Шверин, а это мой адъютант гауптштурмфюрер Мазиус.).
– Wohin Sie fuhren? (Куда вы направлялись?).
– Zusammen mit Panzer-Division "Das Reich" gingen auf Verbindung mit dem Armeekorps von Schweppenburg, dessen Griffen Bolschewik. (Вместе с танковой дивизией «Райх» шли на соединение с корпусом фон Швеппенбурга, которого атаковали большевики.).
– Was Sie sagen können, damit ich behielt Sie Leben? (Что вы можете сообщить, чтобы я сохранил вам жизнь?).
– Ich bin Soldat und Tod nicht fürchte. (Я солдат и смерти не боюсь.).
Я приблизился к его лицу и уставился неподвижным тяжёлым взглядом.
– Aber bist du bereit für einen qualvollen Tod deines Adjutant. (Но готов ли ты к мучительной смерти твоего адъютанта?).
– Tun Sie es nicht. Er ist mein Neffe. Schwester nicht überleben würde. (Не делайте этого. Он мой племянник. Сестра не переживёт.).
– Dann höre ich genau zu. (Тогда я внимательно слушаю.).
– Ihre erfolgreichen Aktionen haben die Gruppe von general Guderian gestoppt und die Gruppe von general Goth verhaftet. Führer wütend und verlangt erfassen Minsk. Am 6 Juli 39 Korps schlägt Molodetschno auf Radoschkowitsch und weiter auf Minsk. 57 Korps am selben Tag traf sich in Flanke easy Оschnan auf Volozhin, – на его лице мелькнула кривая усмешка. – Uns befohlen, schlagen aus dem Süden in Hintern. (Ваши успешные действия остановили группу генерала Гудериана и задержали группу генерала Гота. Фюрер в бешенстве и требует захватить Минск. 6 июля 39 корпус ударит от Молодечно в направлении на Минск. 57 корпус в тот же день атакует во фланг из Ошнян на Воложин. Нам было приказано ударить с юга в тыл).
– Gut. Warten Sie, Sie zu evakuieren. (Хорошо. Ждите, вас эвакуируют).
Важные и страшные сведения эсэсовца полностью согласовывались с моими послезнаниями и предположениями. И сейчас главным фактором в развитии событий становилось время. Опоздать с опережающими мерами было нельзя, поскольку удар группы Гота даже без помощи Гудериана поставит наши расстроенные войска в критическое положение.
Я махнул Сашке и отозвал его в сторону.
– Саня, упакуй пленных и аккуратно и вежливо спрячь. Немцы их уже хватились и сейчас из кожи вон полезут, чтобы вернуть. А роте сегодня же до темноты надо быть в Барановичах и начать подготовку к новой операции. Связи со штабом нет, а сами сняться с позиций мы не имеем права.
– Командир, давай я смотаюсь в Ивацевичи. Тут рукой подать. Найду генерала Петрова и передам что надо.
– Давай гони. Сейчас выпишу увольнительную и докладную записку для генерала. Получишь ответ и мухой назад. И держи язык за зубами.
– Обижаешь, начальник.
Через три минуты я отдал ему докладную записку: «Комкору 17. Чрезвычайно срочно. По достоверным данным 6 июля начнётся наступление танковой группы Гота в направлении на Минск. Предлагаю силами ОРСН не позднее вечера 5 июля поставить заслон в известном месте, чтобы задержать наступление противника до начала контрудара наших войск. Подробности при личной встрече. Командир ОРСН». Сашка запрыгнул в штабную машину и был таков.
Мне оставалось только надеяться, что донесение вовремя дойдёт до командования. Я приготовился к ожиданию, но скучать не пришлось. Вскоре в окрестностях нашего расположения стало довольно тесно. Со стороны Коссова подошли два батальона пехоты, батарея трёхдюймовок, притащились полуторки с каким-то грузом. В довершении на колхозный ток въехали два бронеавтомобиля, из которых выбрались знакомые полканы: комдив Богданов и его начштаба Болотов. Соблюдая устав, я побежал к ним с докладом.
– Товарищ полковник, командир сводной группы старшина Батов, разрешите доложить.
– А, герой, – он стащил шлемофон и поправил ладонью волосы, – говорят, ты здесь изрядно повоевал.
– Почему я? Всем досталось. Ваши здорово помогли. Правда, из шестнадцати танков, только девять на ходу. Вон стоят. Геройские ребята.
– Учтём. Показывай, что тут у тебя.
– Пойдёмте, здесь недалеко, через узкий перелесок. Кстати, товарищ полковник, прикажите убрать с позиции трупы. Дюже дохлый немец противно воняет.
Полковник Богданов хмыкнул и вместе с начштаба по уже натоптанной тропинке направился к линии окопов. Перебираясь через растерзанный взрывами валежник и разнокалиберные воронки, комдив недовольно ворчал:
– Ну, ротный, ты, как Сусанин, завёл в бурелом.
– Скоро будем на месте. Ещё вчера здесь не было никакого бурелома, цветочки росли и птахи чирикали.
– Скажешь тоже, пта… Ё моё! – полковник выбрался на бруствер и перед ним раскинулась вся панорама боя, – Василий Захарович, ты что, решил сам весь вермахт прикончить? Ну и ну! Вот это картина. Такое не часто увидишь. Что скажешь Николай Николаевич?
– Я и не знаю, что тут сказать. Надо срочно послать донесение в штаб армии.
– Прошу прощения, – вставил я, – но докладная записка уже послана, ждём ответа. Нужен приказ командования по передислокации роты, а связи нет. И, товарищ полковник, пока мы собираемся, не могли бы вы взять вопросы обороны рубежа в свои руки. Тем более что больших проблем на этом направлении уже быть не должно.
Полковники переглянулись.
– Странный вы человек, Василий Захарович, – задумчиво проговорил Богданов, глядя на заваленное железом поле, – вы будто победу нам передаёте.
– О какой победе вы говорите, Семён Ильич, всё только начинается. Нам всем хватит и кнутов, и пряников, и медалей, и пуль. Так я могу начинать готовить роту к отправке?
– Да, конечно! Хотелось бы мне с вами поближе познакомиться и потолковать, но видно не суждено.
Вскоре окрестности закипели суетой. Повсюду бегали и шныряли незнакомые бойцы, и наш бивуак стал похож на разворошённый муравейник. Опасаясь налёта, я велел всем нашим почаще поглядывать на небо. Зенитки я приказал поставить рядом с машинами, но пока не цеплять. ДШК и миномёты были сложены по-походному, а бойцы плотно укладывали в кузова и прицепы пулемёты и ящики патронов к ним. Дед накрепко вцепился в трофейную кухню и решительно заявил, что лучше бросит здесь миномёты, чем этот шедевр кулинарно-технической мысли. Ладно, нехай будет кухня. Немного подумав, я послал бойца к Строгову, чтобы и он тоже готовил пушки к отъезду. И, поскольку из дивизии уже притащили ещё одну батарею, стволов здесь собралось более чем достаточно.
В круговерти сборов я не сразу сообразил, что с противоположного края двора позвали именно меня. Присмотревшись, я слегка обалдел. Там у нашей машины стояла знакомая эмка, возле неё – генерал Петров, а ко мне подбежал Сашка.
– Командир, вот привёз…, – проговорил он, шумно дыша, – приказано тебя отыскать.
– Ладно. Потом поговорим. А сейчас иди, присмотри за сборами. Проследи лично, чтобы бойцы ничего своего не забыли. Ты меня понял?
– Понял. Всё, уже бегу.
Я поспешил навстречу генералу. Отдал часть.
– Товарищ генерал-майор, командир отдельной…
– Здравствуй, Василий Захарович, – и он протянул для пожатия руку.
– Здравия желаю, Михаил Петрович, – ответил я, попутно заметив совершенно обалдевшие лица двух полковников и старлея гебешника.
– Пошли, пройдёмся… Василий Захарович, о здешних событиях мне уже доложили. Да и сам я кое-что увидел. Ваша рота достойна самых высоких наград, и я лично о том позабочусь. Но сперва скажи, что за странную записку передал мне твой боец?
– Сегодня утром, мы взяли в плен командира полка СС «Великая Германия» графа фон Шверина и его племянника-адъютанта. Кроме меня, моего заместителя и пяти бойцов их пока никто не видел. Этот штандартенфюрер утверждает, что послезавтра, утром 6 июля по личному приказу Гитлера начнётся мощное наступление группы Гота на Минск. Гудериан должен был замкнуть кольцо с юга, но сейчас, полагаю, сделать этого не в состоянии. По всем признакам первоначальный план изменился, и Гот сам будет атаковать по двум направлениям. 39 танковый корпус из Молодечно на Радошковичи. Затем, оставив пехотные дивизии осаждать Минск, Гот бросит танковый клин дальше на Смоленск, рассекая нашу рыхлую оборону. После этого немцы выйдут на оперативный простор. А, когда наши дивизии втянутся в оборонительные бои севернее Минска, им в бок ударят танковый и армейский корпуса. Пока оба эти танковых клина будут вспарывать нашу оборону, немецкие дивизии встанут на пути нашей 10 армии, чтобы она не пришла на помощь Минску.
– Ты… вы понимаете, что говорите?!
– Вполне. И до сих пор, как вы знаете, я не ошибался.
– Но это же… Чёрт, как хотелось поверить в победу… Что вы предлагаете?
– Михаил Петрович, могу ли я, старшина, что-то предлагать командованию?
– Будет вам, Василий Захарович, сейчас не время для словесной эквилибристики. Вы же всё прекрасно понимаете. А что касается званий, то военный совет фронта принял решение ввиду особых заслуг присвоить вам внеочередное звание – лейтенант. Приказ в штабе. Вот держите петлицы, специально вам вёз, хотел порадовать. Порадовал…
– Ничего, время ещё есть. Под Слонимом нам удалось, здесь удалось и под Минском тоже всё сложится. Главное, не упустить удачу, никто не знает, откуда она приходит и куда уходит. Я предлагаю вот что…, – и я начал сжато излагать свои соображения, посчитав, что пора слегка набить себе цену. – Я со своей группой собью Готу дыхание в самом узком месте. Когда немцы встанут и скучкуются, наши дивизии ударят им в бок, прижмут к болотам и там прикончат. Западную танковую группу тоже нужно зажать с двух сторон между Воложиным и Раковым, когда они оторвутся от пехоты. Главное действовать нестандартно и решительно, сочетая вязкую оборону и удары во фланг и тыл, взяв за основу тактику самих немцев. Против этого они не найдут лекарства. Если мои соображения будут интересны командованию, то подробности сообщу вечером в Барановичах.
– Что вам потребуется для выполнения задачи?
– Поскольку всё время приходится иметь дело с избыточной массой танков, прошу придать мне батарею Строгова. На армейском артскладе поменять четыре разнородные пушки на шесть одинаковых УСВ. Довести батареи сорокапяток и зениток до четырёх стволов. Благо трофейных грузовиков сейчас у нас более чем достаточно.
– А, вам не кажется, Василий Захарович, что ваша рота уверенно превращается в полк?
– Нет, скорее в бригаду специального назначения. Для полка пехоты маловато.
– Ну, ладно. Можете отбывать в Барановичи, здесь и без вас управятся. Устраивайтесь на ночёвку в той самой конюшне. Вечером предстоит серьёзный разговор с командующими, подготовьтесь. А не для огласки между нами скажу, в штабе армии вы стали чрезмерным раздражителем, и к вашей группе проявляет повышенное внимание госбезопасность.
– Об этом я тоже хотел поговорить.
– Поговорим. За предписанием подойдёте к моему адъютанту.
В три часа пополудни наша колонна начала вытягиваться на Барановичское шоссе кое-как расчищенное и подремонтированное. Проковыляв по наспех засыпанным воронкам, мы миновали участок затора и выбрались на ровную дорогу. В отличие от вчерашнего безлюдья, сегодня на шоссе отмечалось оживлённое движение. Навстречу шагали пешие ротные колонны, и проезжала техника: прошлёпали гусеницами три БТшки, потом протащилась батарея сорокапяток на конном уносе. Мы ехали в тыл, и все встречные с осуждением смотрели нам вслед. А мне тоже на душе было гадостно, из-за того, что мы как-то украдкой и наспех уходили с поля боя.
ГЛАВА 7
Как ни странно, наша казарма-конюшня стояла пустой и даже не тронутой. Мы привычно в ней разместились, будто из командировки вернулись. Отсутствовали всего-то три дня, а, кажется, месяц прошёл.
Наш разросшийся автопарк трофейных машин с трудом втиснулся в просторный двор. Набег на последнее поле боя позволил нам разжиться двумя пятитонными МАНами и пятью тентованными Мерседесами. Теперь вместе с восемью нашими «бронированными» Опелями за ротой числилось шестнадцать трофейных автомашин. По нынешним временам это была запредельная, можно сказать, непозволительная роскошь. Проблему с топливом и смазкой тоже решили наши трофейщики, и сейчас в кузовах двух пятитонок помимо боеприпасов теснились бочки с горючим и канистры с маслом.
После того, как закатили пушки и зенитки, и напоследок заполз танк, во дворе стало тесно, как в метро в часы пик.
Наскоро перекусив, все принялись вылизывать технику, оружие и снаряжение, а я засел за карту. И чем больше я в неё вникал, тем отчётливее вырисовывался план будущей операции. В размышлениях я просидел до вечера, пока за мной не явился посыльный от генерала. Стоящий возле незнакомой эмки щеголеватый лейтенант пригласил меня в машину, чтобы подбросить в штаб армии.
Сообщив об отъезде Сашке и Деду и дав указания, я забрался в эмку и меня повезли в штаб. Однако с Брестской улицы мы свернули в незнакомый переулок, и в ответ на мой удивлённый вопрос лейтенант, не оборачиваясь, ответил, что так короче, а прямая дорога повреждена недавней бомбёжкой. Так, так. Похоже, везут то меня совсем в другое учреждение, а куда догадаться нетрудно. На то намекали явные признаки. Ладно, будем посмотреть. Жизнь слишком короткая, чтобы расстраиваться по мелочам. У приземистого двухэтажного здания машина остановилась, и её сразу окружили четверо сержантов ГБ с пистолетами в руках.
– Батов, выходите, вы арестованы!
– Кто бы сомневался, – пожал я плечами, – удивляюсь, как вы так долго терпели, наверно, от нервов все когти изгрызли.
Я слегка балагурил, осознавая абсурдность ситуации и чувствуя, что вся эта клоунада скоро закончится, но откуда-то из глубины подсознания всё-таки поднялся генетический, впитавшийся в клетки мозга страх. Поднялся, огляделся и исчез.
– Молчать, изменник! – из-за спин сержантов вышел тот самый капитан ГБ, с которым я схлестнулся в Слониме. Как потом выяснилось, он числился особистом нашего 17 мехкорпуса и носил фамилию Самсонов.
– Что, уже и следствие провели, – сказал я с напускным удивлением и энергично почесал за ухом, притворяясь полудурком, – раз изменником называете? Молодцы. Все бы так оперативно работали. А ещё лучше, если бы ваши орлы также браво воевали.
