Олег Дивов
Дама с собачкой
Строго говоря, у нее фобия. Непреодолимый страх несоответствия, неодобрения. Стоит посмотреть, что у нее за отношения с родителями. Отсюда и тяга к рискованной профессиональной деятельности: в конечном итоге Делла стремится к героической гибели, которая как бы оправдает ее никчемность или нежеланность.
Н-да, проблема. Раз проблема, давайте решать. Маккинби привычно взялся за бумагу и стило. Если бы кто увидел его «записи», сделанные во время одиноких размышлений, сильно удивился бы. Выглядели «записи» как хаотические каракули и завитушки. Тем не менее сам Маккинби прекрасно читал их. Нет, это не шифр. В каракулях не было ничего постоянного. Он просто помнил, о чем думал в тот момент, когда рисовал ту или иную загогулину.
Через полчаса у него созрел не самый худший план. Реализацию он начал со своей матери.
На мониторе появилось идеальное, словно с картин Рафаэля, лицо леди Элен.
– Мама, я отправил Деллу на Кларион. В отпуск. Вас с отцом не затруднит взять ее к себе домой?
Мама покачала головой с мягким неодобрением:
– Август, я хотела тебе сказать: это может быть неуместно. Мне кажется, ты делаешь серьезную ошибку, так сильно смешивая личную жизнь и работу. Даже у слуг-инородцев должно быть личное пространство. Ты отобрал личное пространство у Деллы. Я понимаю, что она дает тебе необходимое общение, но ты тоже должен понимать: она живой человек.
– Мама, – дождавшись паузы, сказал Маккинби, – я хочу, чтобы ты послала кого-нибудь на Сивиллу встретить Деллу с рейса. У нее билет на внутренний рейс, но я опасаюсь, что она с Сивиллы рванет куда-нибудь еще, в более любопытное место. А она вымотана, у нее нервное истощение от переработки, но отдыхать она не хочет. Поэтому я выпроводил ее на Кларион и хочу, чтобы Делла пожила у вас. Если ты полагаешь, что это стеснит вашу с отцом свободу, пусть Деллу поселят в доме на берегу. Можешь использовать ее как волонтера в своей благотворительности. Я хочу одного: чтобы она шесть недель не возвращалась к работе.
– Сын, может быть, ты скажешь, что происходит?
– Ты сама видела.
– Я видела, что вы ссорились. И должна тебе сказать, что огорчена твоей несдержанностью.
– Мама, – вздохнул Маккинби, – я сам знаю. Мне нужно время разобраться.
– Ты разбираешься уже несколько лет.
– Да не в себе, со мной все ясно. В проблеме.
– Мне казалось, проблема только одна: кое-кто не находит в себе достаточно смелости, чтобы принять хоть какое-нибудь, но определенное решение.
– И ты удивишься, но это не я. Мама, я прошу от вас с отцом одного. Этой девушке я обязан жизнью. Пожалуйста, отнеситесь к ней именно так – как к человеку, который сохранил вам сына.
– Да, разумеется, мы помним о том, какое участие она приняла в тебе, когда случилось это несчастье в университете…
– Да при чем тут несчастье? Просто Джо Леверс решил, что подвернулся удобный случай проредить поголовье Маккинби… Оставим. Договорились?
– Как скажешь. Хорошо, мы встретим Деллу. Звони почаще, сын.
Что ж, на маму он всегда мог полагаться. Строго говоря, на отца тоже. С отцом у него были непростые отношения, хотя если разобраться – очень простые. Как только Август перестал быть младенцем, отец начал выстраивать дружеские отношения с сыном. И да, они были друзьями. Но в какой-то момент Маккинби понял: отец значительно мудрее и если узнает, что перед сыном трудная задача, то быстренько ее ликвидирует. Маккинби это задевало. Он давно взрослый, сам справиться может. Да, отцу одной левой все это… но хочется-то самому! Такая борьба самолюбий привела к тому, что Маккинби избегал говорить с отцом откровенно, если речь заходила о проблемах. Поскольку этого добра всегда хватало, он вообще избегал доверительных бесед. А другие у них не получались.
С дедом он поступил просто – отправил ему копии всех документов, которые Делла получила днем от Долорина. Деду всяко нужно ознакомиться с ними, иначе будет задавать слишком много вопросов. А Маккинби уже начал уставать от речевого общения. При том, что работа только началась.
Следующим он побеспокоил Долорина:
– Мистер Долорин, вы не успели покинуть Таниру?
– Нет. Я думал даже задержаться на несколько дней. Тут замечательные источники, а возраст уже требует некоторого внимания к здоровью.
– Иначе говоря, вы надеетесь, что Офелия ван ден Берг подумает и поймет, что без вашей помощи не обойдется. А вам, конечно, очень хочется сохранить такого клиента, как князь Сонно, как бы его ни звали.
Секунду-другую адвокат молчал, потом ответил подчеркнуто сухо:
– Не могу сказать, что вы так уж не правы.
– Извините, я слишком туманно выразился. Попробую без обиняков. У меня есть основания полагать, что Сонно для вас не просто работа. И Максимиллиан ван ден Берг, юный повеса, который хотел только одного – блистать, неважно, на каком поприще, обратил свои лучшие качества на пользу княжества благодаря некоторому внешнему толчку. Зная его семью, я просто не представляю, кто там мог наставить Берга на путь истинный.
– Скажем так… – Голос адвоката заметно потеплел. – Сонно для меня – любимая работа. На протяжении многих лет.
– Значит, мы друг друга поняли. Офелия уехала, но оставила мне доверенность на ведение ее дел. Вы могли бы зайти ко мне завтра в два часа?
– Да, конечно.
После этого пришлось сделать небольшой перерыв. Сначала пробился Крюгер и с видимым удовольствием сказал, что вызывал сегодня Фиону Кемпбелл для дачи показаний по делу о наезде на Офелию ван ден Берг. Фиона вела себя высокомерно, притащила с собой трех адвокатов, от всего отпиралась, и тогда Крюгер, как и было условлено, на прощание обронил, мол, он работает по материалам, переданным полиции инквизитором Маккинби. Так что готовьтесь к суду, девушка. Девушка фыркнула и сказала, что никакого суда не будет, а кое-кому еще и долго извиняться перед ней придется.
А затем Маккинби навестила его бывшая жена, Кэрол Монро.
К стыду своему, он совсем позабыл, что Делла накануне встречалась с ней и обещала дать ответ. Сроки давно миновали, и Кэрол решила: отличный повод проведать бывшего, заодно и его поставить на место. Маккинби, когда ему доложили о визите, успел только распорядиться, чтобы в кабинет привели Брюса: Кэрол побаивалась собак размером крупнее кошки. Показывать ей Василису не стоило: та уж слишком здорова, да и цапнуть может, если гость начнет размахивать руками. А Брюс достаточно безобиден, чтобы не причинить реального вреда, но подарить нежеланному клиенту дискомфортные ощущения.
Кэрол вошла как королева. И тут же уставилась на собаку. А Брюс, виляя хвостом, полез здороваться. Маккинби отозвал его, уточнив для гостьи:
– Не кусается. Что-нибудь выпьешь?
Кэрол с сомнением оглядывала пса.
– Бренди, пожалуй. Зандер, что значит «не кусается»? Ты же привез этого монстра с Сибири, а там не собаки даже, а киборги! Они машину прокусить могут, не то что человека!
– С Сибири я привез другую собаку. Брюс с Клариона. Строго говоря, это собака Деллы, а не моя. А Василиса с Сибири сейчас занята, у нее недавно родились щенки.
– Так она не киборг?
– Почему?
– У киборгов не бывает детей.
– У сибирских – бывают, – терпеливо сообщил Маккинби. – А вот с модными киборгами от «Энимоушен», про которых говорят, будто они венец инженерной мысли, я бы тебе связываться не советовал в принципе.
Тед подал бренди и пепельницу. Кэрол достала сигареты и сказала:
– Я бросила. Так, иногда позволяю себе. А эти щенки – они такие же злобные? Мне говорили, что злоба у собак – следствие искусственного воспитания. И щенка от самой злобной собаки можно воспитать добрым. Если, конечно, пригласить кинолога.
– В известных пределах. Достаточно легко добиться, чтобы собака была ласковой к хозяину и его семье. Но снять агрессию совсем – не получится. Это врожденное и наследуемое качество. На чужих собака все равно может кинуться.
– Мне наплевать на чужих. Пусть любит только меня и Августу. Ладно, так и быть, еще Дика. Детенышей твоего монстра можно так воспитать?
Маккинби потер переносицу.
– Теоретически. Что это ты собаками заинтересовалась?
Кэрол отпила бренди и пояснила:
– Я больше так не могу. Моя дочь – чудовище. Ты не представляешь. Она заявила, что любит пауков!!! Боже мой, я вчера чуть не умерла с перепугу, потому что она принесла мне совершенно отвратительного паука прямо в кровать! Я впервые в жизни отшлепала дочь так, что она вопила на весь дом! Но она все равно ничего не поняла! Да провались все пропадом, я согласна на котеночка, щеночка, хомячка и даже крысенка. Если ей так нравится все дикое и агрессивное, пусть это будет какой-нибудь лесной кот, или сибирская овчарка, или пиранья в аквариуме, пусть это будет живой удав или ворона! Но ее интересуют самые отвратительные твари. Ей хочется скорпиона или паука, согласна на тараканов! Представляешь?! Она, так и быть, согласна на тараканов! А упрямая – сил моих больше нет. Это какой-то кошмар. Вот как упрется и знай твердит свое. В кого только уродилась, не понимаю. Добро еще, была бы действительно твоя… Но ей же совершенно не в кого быть такой несносной!
– В тебя, – предположил Маккинби.
Кэрол окинула его растерянным взглядом:
– Ты хочешь сказать, что я упряма и своевольна? Я?!
– Конечно. Ты чрезвычайно упорна и последовательна. Ты всегда была целеустремленной и волевой девушкой. Я ни капельки не удивлен, что твоя дочь такая же.
Кэрол отвела глаза. Комплимент понравился ей.
– Я бы не советовал тебе заводить собаку, – продолжал Маккинби. – Если твоя дочь будет недовольна подарком, с собакой придется заниматься тебе. А ты их боишься.
– Ну вот еще. То есть я думала, что боюсь. О, теперь я знаю, что собаки – ничто на фоне пауков! Собаки теплые и пушистые, у них всего четыре ноги и глаза, похожие на глаза, а не на фонари. – Кэрол допила бренди.
– Да, а еще у собак есть привычка поедать насекомых. И может выйти конфликт, когда твоя собака слопает любимых тараканов твоей дочери.
– О! – воскликнула Кэрол. – Ты убедил меня. Решено. Я заведу собаку. Кстати, а где твоя секретарша?
– В отпуске.
– Интересно, – процедила Кэрол. – Я вчера ее видела – она ни слова не сказала.
– Не знала. Я выпроводил ее уже после того, как она от тебя вернулась.
– Еще интереснее. Она сказала, зачем я приглашала ее?
– Разумеется. Тебе сразу ответить? Оставь эту затею.
– Сама как-нибудь разберусь.
– Кэрол, тебе ведь об этой рукописи сказали в универе?
– Да. Я даже видела несколько страниц – копии, конечно. Там неповторимый стиль…
– Кэрол, это подделка, – перебил Маккинби.
– Зандер, из нас двоих источниковед – я, а не ты. Ты недоучка.
– Кэрол, эту штуку сфабриковали ради того, чтобы посадить в лужу меня. Мне дали не несколько страниц, а четыре главы. Я на втором абзаце сказал, что это подделка, и объяснил почему. Если тебе нужна именно эта рукопись – не вопрос, я достану ее. Но умоляю – не позорься. Это новодел.
– Достанешь оригинал?
– Конечно.
– Достань.
Маккинби опустил руку, открыл ящик стола, вынул тщательно запечатанную плоскую коробку и протянул ее Кэрол:
– Держи. Осторожно, тяжелая – все-таки аутентичная бумага.
Кэрол непритворно удивилась:
– И давно она у тебя?
– Со второго курса. Я отобрал, чтоб ее не подсунули тебе. Мы тогда уже развелись, но зла тебе я не желал. Просто представил, как тебе будет тяжело пережить это разочарование.
Она бережно приняла коробку.
– И никакой надежды, что она хотя бы по черновикам Мэрилин написана?
– Ни-ка-ких. Но, знаешь, у меня по этому поводу есть встречное предложение.
Кэрол заметно огорчилась и предложений не хотела. Но притворилась вежливой.
– Мистификация, – коротко сказал Маккинби.
Кэрол выразительно поморщилась.
– Нет, это не то, что ты подумала. Мы сделаем настоящую мистификацию. Мы с тобой вдвоем доработаем этот роман… Кстати, я читал – сама по себе вещь роскошная. Она просто обречена на успех – оторваться невозможно. Опубликуем. И поглядим, как обделается все это «научное сообщество». Пару филологов, которые могут нас выдать, я предупрежу, чтобы помалкивали. А остальные – пусть.
– А автор? Если новодел…
– Автору я заплатил еще тогда. В том числе и за отказ от авторства. Владелец этого романа – я. Со всеми правами.
– Хм.
– Мне самому интересно, сколько человек с нашего курса не распознают новодел.
– Это да. Говоришь, рукопись имеет коммерческую ценность?
– Имеет.
– Хорошо. Я прочту и скажу, что думаю. Но идея мне нравится. Нам бы еще филолога в компанию…
– Эмбер Мелроуз-Рассел?
– Думаешь? Она сильный филолог, но викторианка.
– Для начала она прекрасный стилизатор.
– Я поговорю с ней. – Кэрол протянула ему опустевший бокал: – За это надо выпить. Ты как хочешь, а мне после пауков необходимо.
Пока Маккинби наполнял ее бокал, она решительно вскрыла упаковку и быстро просмотрела первые листы рукописи. Брови Кэрол сдвинулись, лицо сделалось холодным и отрешенным. Она читала по диагонали, иногда возвращаясь к предыдущим абзацам. Маккинби подал ей бренди. Кэрол отложила рукопись, снова закурила. Пригубила.
– Ты прав. Коммерческий потенциал есть. Но, Зандер, я тоже распознала бы подделку. Должна отметить, стилизация отличная и фактура есть, но… но в нашем семейном архиве хранятся редкие интервью с Мэрилин. С ее живой, нередактированной речью. Про этот текст можно сказать, что его делали по рассказам Мэрилин – только ее руки тут нет. На прямой речи разница заметна. – Она очень вкусно затянулась, запив дым бренди. – Дженни Сава писала?
Маккинби промолчал.
– Да она. – Кэрол засмеялась. – Больше просто некому. У остальных нет ни таланта, ни умения, ни желания. А вот Сава могла… Знаешь, а ведь для меня лестно, что это сделала именно она. Я никогда не рассказывала и сомневаюсь, что она хотя бы намекнула тебе. У нас был роман. Она всегда держалась недоступной, равнодушной к женщинам. Но… если бы она и в самом деле была так равнодушна ко мне, то не сумела бы это написать. Здесь видна любовь. Значит, все-таки она любила меня… Приятно. Позвонить ей, что ли… – У Кэрол затуманился взор.
– Дик жаловался, что ты отбилась от рук.
Кэрол сморщила носик:
– Пошел он… Надоел. Пусть сначала докажет, что не заказывал моего отца. На отца, положим, мне наплевать, а вот братьев жалко. Зандер, а то возьмешься за расследование?
Маккинби отрицательно покачал головой.
– Но почему? Ты же не боишься.
– Потому что уже наводил справки. Кэрол, следы затерты. Хорошо затерты. Положим, уничтожить их полностью нельзя. Но мне потребуется год работы, чтобы установить личность убийцы и заказчика. И моих данных не хватит для суда. Стоит ли рисковать, если осудить убийцу не получится?
– Всегда так. А чисто для меня сделаешь? Мне суд не нужен.
– Чисто для тебя – с вероятностью в девяносто процентов Дик ни при чем.
– О как! А я думала…
– Твой дед просто воспользовался случаем укрепить дурную репутацию. Почему бы и нет, если мнишь себя дьяволом во плоти? Безопасно и выгодно.
Кэрол любовно похлопала ладонью по рукописи:
– Возьму себе. Мне нравится идея с мистификацией. Да и повод позвонить Саве есть… ей в любом случае придется укоротить язычок и подрезать амбиции. Ты сегодня идешь к Тэгги?
– Нет, работы много.
– Какая жалость, – с заметной ехидцей произнесла Кэрол. – А то там ждут Фиону Кемпбелл.
– Ты соскучилась по грязным скандалам?
– Да ну! Мне просто хочется, чтобы она получила по заслугам.
– Не слыхал, чтобы вы ссорились.
– А мы и не ссорились. Как можно поссориться с такой дурой, как Фиона? Ведь для этого сначала с ней надо подружиться. А она не в моем вкусе. Просто она слишком хорошо о себе думает. Это неприлично. Вот зачем, спрашивается, смачно рассказывать мне, как она окрутит моего бывшего?
– Ты же вроде не ревнивая.
– Разумеется! – воскликнула Кэрол гневно. – Но это не значит, что я готова терпеть хамство. – Помолчала. – Само собой, я и не стерпела. Но хочу добавить. Представляешь, она мне во всех подробностях рассказала, каков ты в постели. А я ей сказала, что трахать ты способен кого угодно, но хочешь-то только свою секретаршу!
Маккинби кашлянул. Кэрол победоносно усмехнулась:
– Думаешь, это так-таки никому не заметно? И никто не обращал внимания, как тебя перекашивало, едва к ней приближался Берг?
– Правда, так заметно?
Кэрол величественно кивнула.
– Слушай, а чего ты, в самом деле?.. Давно бы разложил ее, раз такой каприз.
Маккинби сделал вид, что не слышит.
– Понятно, – Кэрол ехидно рассмеялась, – это не каприз, а большая и настоящая любовь. Ах, как мой дедушка огорчится! У тебя шансы-то повыше, чем у него.
– А Дик так и не угомонился до сих пор?
– Не-а. Единственная женщина, которая его бросила. Представь, как он уважает ее. Зандер, а начистоту: что в ней такого особенного?
Маккинби подумал и пожал плечами:
– Не знаю.
– Ну что, ты сам не разобрался?
– Нет. Мне плохо, когда ее нет, и хорошо, когда она есть.
– И когда ты понял?
– Сразу.
– С первого взгляда? – поддела Кэрол.
– Ну да.
Она растеряла кураж. Пришла ее очередь покашливать в кулак.
– Ладно Фиона – я ей сказала, что ты безнадежен. Я даже сомневаюсь, что ты, укладывая в постель очередную вертихвостку, видишь именно ее, а не воображаешь на ее месте свою Деллу. Ты либо никогда больше не женишься, либо женишься на ней. Почему до сих пор не женился, не знаю, может, надеешься Скотта Старшего взять измором и добиться разрешения на явно неравный брак. Что такое твой дед, я отлично помню, иллюзий не имею и никому не советую. Еще вопрос, кому меньше повезло с родственниками, мне или тебе. А тебе даром не нужны проблемы. Кстати, я Фионе сказала, чтоб она особо губешки-то не раскатывала: с точки зрения твоего деда, разницы между ней и Деллой ну ровным счетом никакой. Делла еще и предпочтительней покажется, зуб даю. У вас же в традициях отобрать жену у Берга. Так что в этом смысле ты вполне следуешь семейному примеру. Фиона взвилась, конечно. Ну как же, она офигеть какая достойная цаца, ей весь мир что-то должен. Еще и красавицей себя считает.
– Н-да?
– Вот именно. И она мне заявила, что добьется этого брака. А твою секретаршу уберет, если понадобится – то в прямом смысле.
– Это она конкретно тебе сказала?
– Да. Я считаю, это просто неприлично. Мерзавку надо поставить на место. На ее истинное место. Так что там, я слыхала, следствие началось? С удовольствием выступлю свидетелем.
– Ты серьезно?
– А кто мне запретит? Дедуля? Ха-ха. Давай оформляй меня, великий инквизитор.
Маккинби включил запись. Кэрол, явно наслаждаясь, надиктовала показания. В процессе она все чаще прикладывалась к бокалу и через час заметно опьянела.
– Вызвать тебе такси? – предложил Маккинби.
– Ну вот еще! Я сейчас еще выпью и поеду в клуб. Там та-акая новенькая певичка! И не смотри на меня. Я взрослая женщина, была замужем, имею дочь, которая любит пауков и разводит тараканов. Мне – можно!
Когда Маккинби все-таки выпроводил Кэрол, то почувствовал себя опустошенным. Так было всегда. Она болтала вроде бы и немного, но бессмысленно, прыгая с темы на тему, меняя тональность речи. О том, чтобы работать после общения с ней, нельзя было и подумать. Маккинби решил хотя бы полчасика подремать, тем более что утром поднялся слишком рано.
Через час он вернулся в кабинет с мыслью, что лучше бы и не засыпал.
* * *
Я обошла дом и посмотрела на окна. В спальне Августа горел свет. В пять утра. В это время он либо спит, либо кувыркается с очередной подружкой. Что ж, пока меня нет и домашние ссоры исключены по определению, парень отрывается. Вот бедолага Август: вынужден прятаться от собственного ассистента.
Свет горел и в кабинете: наверное, Август забыл его выключить. Я распахнула садовые двери и на цыпочках прокралась внутрь. Надо зайти в кабинет – поставить Мэри Энн на место, написать записку Августу, что я вернулась, а то он с утра наступит на меня в кухне и будет икать от неожиданности. И свет выключить, конечно.
Я вошла в кабинет и застыла. Положив голову на руки, за своим рабочим столом мирно спал Август. Я бесшумно поставила Мэри Энн, подкралась к клиентскому креслу и села. Смотрела на него и улыбалась. Подумала, что не надо записок, я передвину Мэри Энн так, чтобы он увидел ее, едва подняв голову. Поймет.
Август пошевелился, сделал попытку выпрямиться, но не справился с задачей. Распахнул сонные глаза, уставился на меня. Опустил подбородок на руки. На лбу у него отпечаталось красное пятно.
– О, мой верный хоббит, – внятно произнес Август.
Помолчал, подумал и добавил:
– Мой маленький верный хоббит. Пришел мой верный хоббит и принес в клювике планету. Раньше носил лопаты, теперь планеты. Я скучал без тебя. Где тебя носило?!
– Сам меня в отпуск отправил.
– Отпуск… а мне тут каково, ты подумала? Не нужны мне эти планеты, мне ты нужна… – Спохватился, прижал пальцы к губам: – Ничего не скажу. Ты, конечно, мне только снишься. Но тогда я тоже думал, что брежу. Спасибо, больше ничего не скажу. Даже во сне. Перебьешься. Бросила меня… Офелия, будь человеком – возвращайся. Честное слово, мне так тухло одному.
Я слушала его болтовню и улыбалась.
– Ты чего в кабинете уснул?
– Да? В кабинете? Нехорошо, нехорошо… Ай-ай-ай, как неприлично. Сейчас. Пойду в кровать. Офелия, отведи меня куда-нибудь, только не туда. Не могу. Мне там страшно.
– Пойдем, – сказала я и взяла его за запястье.
Он покорно встал и пошел за мной, свободной рукой придерживаясь за стену. Черт, что у него тут случилось, если он боится ложиться в своей спальне? А может, и ничего. Он же спит. Подумаешь, глаза открыты и разговаривает. Ничего не значит.
Я решила, что выйдет славная шутка, если Август проснется в моей спальне. Привела его, он послушно сел на кровать. Я раздела его, оставив только трусы, сняла защелку с хвоста волос. Август, который уже закрыл глаза, деловито стянул трусы и вручил их мне. Потом залез под одеяло и повернулся на бок. Обычно спал на спине. Я укрыла его, поставила свой чемодан на видное место, развесила его одежду на стуле.
Он спал так тихо и надежно, что я спокойно переоделась, приняла душ с дороги и пошла завтракать. Из чистого любопытства заглянула в его спальню. Никого и ничего, идеально застеленная кровать, все светильники включены и даже запаха человеческого нет. Август сюда не заходил неделю. Вот и оставляй его без присмотра.
Есть не хотелось, да и повар еще не проснулся. Я сварила гречневой каши в сметане для Августа, а себе – кофе. И пошла разбираться с делами. Надо же войти в курс событий.
Журнал событий выглядел так, что я не поверила своим глазам и полезла перепроверять даты. Нет, никакой ошибки. За неполных два месяца моего отсутствия Август проделал годичный объем работы. Надо же. Может, мне почаще уезжать, если у него в одиночестве такая бешеная работоспособность? Я заглянула и в журнал расхода боеприпасов. Похоже, он еще и без оперативника обошелся. Августу это особенно трудно, он слишком заметный, но вот, пожалуйста, сам шлялся по Танире и как минимум один раз куда-то стрелял, надеюсь, в потолок… В базе, где я оставила перед отъездом с полсотни неотвеченных заявок, было пусто. Я отлистала журнал событий на дату своего отъезда и стала вникать.
Наш журнал имел довольно странный вид. Август, разумеется, вел рабочую документацию, как его научили на факультете, вел педантично и старательно. В журнале событий регистрируется решительно все, что имеет отношение к деятельности инквизитора: звонки, визиты разных лиц, выезды, переговоры и так далее. Когда в приемной поселилась я, первое время журнал велся как положено. Но уже через год он превратился в дневник нашей жизни. Теперь сухие деловые строки перемежались записками вроде: «Август, ушла гулять, буду к полуночи» или: «Делла, свари каши, пожалуйста». Примерно раз в квартал я занималась редактурой – вычищала из журнала заметки, не относящиеся к делу.
Последние два месяца были просто криком души. Начинался этот долгий вопль с записи: «Проводил Офелию. В доме пусто». Собственно, почему Офелия? И во сне он называл меня Офелией. Дальше шли убористые, плотно набитые текстом пункты. Позвонил маме, договорился о встрече с Долорином, провел переговоры с Фионой… О, она тут была еще раз? Переговоры со Скоттом Маккинби по поводу Сонно, решение обсудить с Офелией, переговоры с Долорином, переговоры с тем-то, тем-то, тем-то… уладил вопрос с Кэрол Монро… взял контракт, закрыл контракт, взял контракт, закрыл контракт, звонила мама, они с Офелией летят на Землю, взял контракт, закрыл контракт… И после каждой пары пунктов фраза: «Не могу работать. Голова пустая, как барабан». Почти сразу появились записи о ночных страхах: «Приснилось, что Офелия умерла. Лучше пойду поработаю». «Приснилось, что Офелию убили. Господи, сколько крови! Пойду поработаю». «Приснилось, что Офелия в беде. Не успел. Ее убили, но испустила дух у меня на руках. Пойду поработаю». «Приснилось, что Офелию казнили. Пойду работать». «Не могу спать. Кровь, кровь, кровь. Работать тоже не могу». «Приснилась казнь. Офелию казнили вместе с Бергом. Завтра пойду к психологу». «Никогда больше не пойду к психологу. Она дура. Работа – лучшее лекарство». «Заставил себя досмотреть кошмар. Офелию казнили вместе с Бергом. Посадили на кол. Вокруг странные люди, в длинных плащах на голое тело, одни мужчины. Много крови». «Не могу ни спать, ни работать. Схожу с ума. Звонила мама, она задерживается на Земле и без Офелии не обойдется. Никто не думает обо мне».
Я просмотрела закрытые контракты – больше ради любопытства. Мне было интересно, права я в своих подозрениях или нет. Конечно, выслушивая клиента, мы сразу делали какие-то предположения. Особенно любила строить версии я. Ого, совпадение – процентов шестьдесят. Учусь, учусь.
Надо отметить, что поначалу меня здорово шокировала моя неспособность понять, кто преступник. Я привыкла считать себя хорошим разведчиком и самонадеянно полагала, что в амплуа оперативника буду поражать воображение. Ну да. В первые три месяца я угадывала хорошо если один раз из двадцати – и то в случаях, когда Август вовсе не брался за работу, считая результат очевидным для всякого дебила. Я тогда здорово подрастеряла амбиции. Потом до меня дошло, что у разведчика и следователя абсолютно разная специфика. Разведчик собирает информацию. И только. А следователь анализирует. Я, разумеется, азам аналитики обучена, но именно что азам. Более того, разведчика мало волнуют мотивации преступника – куда важнее, как компрометирующие факты биографии использовать для решения текущей задачи. А у следователя сама задача принципиально другая. И мозги под его задачи должны быть отстроены иначе. Поэтому я смирилась с открытием, что не самая умная, и принялась потихоньку учиться у Августа, расспрашивая его, как он пришел к тому или иному выводу. Спустя год у меня начало получаться.
Я нашла в документах записи, касавшиеся Сонно. Август возобновил контракт с Долорином, теперь у меня есть поверенный, я внимательно изучила условия договора. Скотт Старший предлагал довольно изящную схему, при которой Сонно мягко переходила в руки Маккинби. Если не принимать в расчет тщеславие семьи Берг, схема прекрасная. По крайней мере, насколько я видела, решался главный вопрос: положение четырнадцати миллионов поселенцев. Они получали надежное, стабильное управление и внятную программу на будущее. Пожалуй, соглашусь.
Я потратила на ознакомление половину дня. Прислуга обрадовалась моему возвращению, рассказала, что Август был как робот. Даже про коллекцию почти забыл. Ни на какие вечеринки не ходил, только работал. Не отдыхал.
В два часа дня в кабинет вошел Август. Подтянутый, безупречный, отчужденный. Я успела принять три звонка, отчиталась ему.
– Позвони, – он показал на первую заявку, – и скажи, что муж изменяет со сводной сестрой секретарши, причем втайне от секретарши, та противница адюльтера и мигом выдала бы любовников. Серьги не украдены, их подарил блудный муж.
– Как ты догадался?
– Никак. Я просто видел эту парочку, причем на девице были не подходящие по стилю серьги. Слишком вычурные и явно старинные. Звони-звони, гонорара такая работа не стоит.
Он сел за стол, раскрыл монитор и уставился в него с самым серьезным и озабоченным видом.
– Я пролистала журнал событий – Август, ты работал как вол.
– О черт! Я забыл почистить журнал. Не обращай внимания: я по натуре довольно эгоистичен. Когда уверен, что меня не разоблачат, оставляю подобные заметки, чтобы как-то бороться с эгоизмом. Как отдохнула?
– Мне перед отъездом тоже кошмары снились. Может, тебе надо отдохнуть? Голова не казенная.
– Все выяснилось. У них сломался погодный спутник. Все большие климатроны как взбесились. А я метеозависимый.
– Да, конечно, – вежливо согласилась я, давя смешок. Август, похоже, думает, будто я не знаю, как устроена система регуляции климата. Он вообще, когда начинал врать на ходу, очень смешно палился.
Он бросил на меня косой взгляд.
– Не знаю, как я оказался в твоей спальне, – сказал он. – Наверное, переутомился. Вроде никогда не ходил во сне. Засыпал у себя…
Я расхохоталась. Август смутился.
– Когда я приехала, ты мирно спал – только не в спальне, а здесь, на столе. В свою спальню ты идти отказался, поэтому я отвела в свою.
– Надеюсь, я раздевался без тебя, а ты просто сложила мою одежду?
– Раздевала тебя я, потому что ты сидел на кровати с закрытыми глазами и ничего не делал. Сам ты снял только трусы и торжественно вручил их мне. Как награду.
– Прости, – выдавил он, отводя взгляд.
– Зато я поняла, каким ты был в три года. Небось так же отдавал нижнее белье няне – с сознанием важности миссии, с гордостью за исполненный долг. Ты был так очарователен, что мне захотелось поцеловать тебя в лоб. Вовремя вспомнила, что тебе давно не три года. Тебе интересно, что еще ты делал предосудительного? Болтал вслух. Нес чушь. Больше всего тебя возмущало, что раньше я носила в клювике лопаты, а теперь планеты.
Август непритворно удивился:
– Интересно, что мне в этот момент снилось? Да неважно, это точно лучше того, что снилось в последние два месяца. Ты читала. Я даже подумал о разных суевериях, потому что обычные страхи могут пробиваться в кошмарах, но не с такой регулярностью и не с таким устойчивым сюжетом.
– А что сказал психолог?
– Как всегда. По-моему, это она больна. При чем тут регулярная половая жизнь, которой, по ее мнению, мне недостает? Я к ней пришел, чтобы она выписала мне какой-нибудь успокаивающий препарат, а вовсе не за дурацкими рассуждениями. Я сам могу работать психологом, что она мне тут будет рассказывать? Лучше ты расскажи, что делала.
– Несколько дней отдыхала на Кларионе. Он еще прекраснее, чем ты описывал. Хотя я там в основном спала. Потом мы с твоей мамой полетели на Землю. Твоя мама – ангел. На Земле я почти все время провела в четырех стенах и в больничном саду. Воспользовалась случаем решить одну старую проблему.
