Олег Касаткин
Корона и венец
Вот на правах деда и бабки жениха – монархи Дании – король Кристиан IX с супругой – королевой Луизой. И всех орденов государь Кристиан надел лишь звезду св. Андрея Первозванного. Рядом – его сын – король Греции Георг I – тезка её все еще жениха под руку с молодящейся королевой эллинов – Ольгой Константиновной, – тетушкой Георгия и стало быть и ее тоже…
А справа от датской монаршей четы – член Испанского Королевского дома – герцог Пальма-де-Майоркский Хуан – ее мать не приехала отговорившись нездоровьем. Сердца Елены коснулась мгновенная грусть – мама так не смогла принять перемены веры дочери.
«Я буду молиться за твое счастье, твоего супруга и твою душу» – так завершалось короткое письмо, переданное ей в собственные руки доном Хуаном…
И они – двое – что, казалось, плыли по воздуху над мозаичным полом – он в древнем наряде, она в белоснежном атласе и бархате, струящихся легкой вьюгой.
Она видела как играют в свете мириада свечей грубые, старой шлифовки каменья на его собольей, царской шапке. Красные сапоги ступали почти бесшумно. Сапоги пурпурного окраса – как у византийских императоров.
Последнего византийского императора Константина Палеолога турки изрубили так, что опознать его смогли только по царским сапогам… После этого Константинополь уже наверное навеки стал Стамбулом…
Она чуть тряхнула головой, отгоняя жутковатую ассоциацию – видение.
Владимирский архиерей поднял руки жестом библейского патриарха со старой миниатюры. Синяя златотканная сутана – то есть ряса (православные падре – то ест batiuschk’i не носят сутан – они носят рясы) перехваченная муаровым розовым мафорием переливался лазурным крылом бабочки.
Панагия, украшенная аметистами, тускло отсвечивала цветными огоньками. Крест на серебряной цепке – большой – дюймов двенадцать. На каждой поперечине креста с обеих сторон были изображены лики святых с серебряными нимбами. Их фигуры выделялись на золотом фоне, выгравированные линии были выделены густо – черной эмалью. Это был древний византийский крест – мощевик; века седьмого – привезенный из Киева митрополитом Иоанникием. Бог весть какими путями пришедший на Русь и Бог весть как сохраненный от рук грабителей и мародеров всех бесчисленных войн.
Преподобный Сильвестр казался ей и в самом деле каким – то древним первосвященником явившимся из глубин веков для того, чтоб обвенчать их.
– Смертию смерть поправ… жизнедавче… человеколюбче… – доносилось до нее. Елену словно невидимая рука толкнула – и она перекрестилась – троеперстно.
– Честнейшую Херувим… и славнейшую без сравнения Серафим…
Их подвели к аналою. Елена не слышала голосов и невнятно доносилась речь Священника. Отец Феогност произносил предвенчальную молитву, затем трижды прочитал «Отче наш», и «Богородицу». Елена замерла, слушая затверженные недавно, а теперь как будто знакомые с детства слова.
– Богородице Дево, радуйся, благодатная Марие, Господь с Тобою… благословенна Ты в женах, и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших… аминь…
И хор из трех десятков певчих – детей-семинаристов и двух десятков дородных монахов возгласил, – Исаия, ликуй!..И вы, дщери Иерусалимския!.. И вы, дщери Иеффая!..
И отец Феогност стоит, воздымая руки, седовласый, напряженный, а после возглашает зычно на весь собор святые слова соединяющие людей именем Творца.
Он только что не сиял от гордости – пусть сейчас во Владимире три митрополита и заслуженные епископы с архиепископами – но таинство брака – брака Императора Всероссийского! – по канону должно совершать именно ему – правящему архиерею епархии.
– Венчается раб Божий Георгий рабе Божией Елене…
Георгий стоит перед ней, облаченный в свой сияющий, парчовый наряд, и меховую шапку что блестит драгоценными каменьями.
– Миг – и кольцо – обычное золотое обручальное – уже на ее руке.
– Венчается раба Божия Елена рабу Божию…
Кольцо… Она сама должна надеть ему кольцо – а руки дрожат. И Елена, глядя прямо в глаза Георгию, надела на его палец кольцо короля-крестоносца – оно охватывает палец Государя как будто делалось для него.
Священник, что держал над ними венцы явно волновался – руки его тоже дрожали…
– Венчается раба Божия Елена рабу Божию Георгию…
Они направились к аналою. Отец Феогност осенил их крестным знамением.
Толпа гостей крестится. Императрица-мать, дядья и племянники Георгия, с ним их жены, чада и домочадцы…
А еще – за стенами собора – простой народ.
Они сейчас молятся за неё и за Царя – и сейчас их мозолистые руки творят крестное знамение, троеперстие во имя Троицы Единосущной. Сейчас по всей России – за вычетом может самых глухих «medvezjih» углов народ молится за нее – а может поднимает чарку во здравие молодых… Она представила этот «народ» – сельские священники в бедных бревенчатых храмах; офицеры и солдаты в провинциальных полках; бородатые лавичники – ой – лавочники! – в сапогах-бутылках, мужики в армяках и гимназистки…
Отец Феогност беспрерывно крестил их, словно боясь, что они останутся хоть на миг без защиты знаменья, без осеняющего крыла Божия.
– Гряди, голубица!.. – тоненько, торжественно, медленно поют певчие…
«О Георгий, вот я и Твоя жена. Вот и повенчал нас Господь… Все сделалось само. Как? Нам этого теперь уже никогда не понять.»
Он склонился к ней и его губы коснулись её щеки…
– Исайя, ликуй! – торжествующе запел хор – грянув словно с небес. Гости закрестились.
– Гряди, Голубица!!
Она не помнила толком как вышла из храма – твердо запомнилась лишь его рука в жесткой парче твердо держащая ее за локоть.
А под светом солнца на нее накатило густое гуденье медного баса – ударили в колокола…
И волны густого тяжелого звона накатывали, плыли сияющим облаком, вызывая ощущение счастья и благоговение…
* * *
Дальше было возвращение к губернаторскому особняку, где в огромном шатре их ждали накрытые к пиршеству столы…
Оркестр Мариинского театра заиграл полонез. А гости, сели за столы, залах, и под нежные порхающие звуки принялись уплетать зернистую икру, тарталетки, заливные, салаты, жареные лангусты, ризотто с белыми трюфелями мороженое, пить из хрустальных бокалов вино столетней выдержки, желая венценосной паре долгих лет жизни и любви. Было много цветов – темно-пурпурные и черные орхидеи, белые гвоздки, маргаритки – в таком изобилии, что дух захватывало – два вагона цветов в бадьях оцинкованной жести с водой доставили из Москвы. (Это не считая полевых цветов и цветов из палисадников горожан пошедших на украшения улиц и убравших центр Владимира растений из усадебных оранжерей)
Фрукты в вазах – яблоки, сливы, виноград и ананасы…
Для новобрачной были приготовлены особые блюда – французской старой аристократической кухни: королевский суп – курятина на молоке, с толчеными орехами, цыплята «кок-о-вин», с гарниром из томленного в духовом шкафу гороха, бараньи отбивные под соусом, а на десерт «омлет-суфле».
Запивая это все охлажденным фруктово-ягодным компотом, Елена думала что отныне старая жизнь закончилась.
Да – сегодня первый день новой жизни. У нее есть теперь муж.
«Муж и Царь твой. И Господин твой. И Владыка и Повелитель твой.»
* * *
Еще одна служба – благодарственная – состоялась вечером в Церкви Покрова…
Стоял прекрасный день, и я навсегда запомнила белую церковь с островерхим шатром и золотыми крестами на них, блестевшими и переливавшимися на закатном солнце. Это была древняя знаменитая церковь, сейчас известная во всем мире…
Мысли мои тогда были однако далеки от горнего… Я мечтала объездить страну царицей которой стала.
Увидеть ее огромные просторы, проехав насквозь снежные леса, ковыльные степи, бесконечные реки, текущие из жарких степей к ледяному океану.
К Байкалу. В горы Алтая и Хамар-Дабана. На Ангару… На Волгу. В леса… К Белому морю и святым Соловкам. К тигриной тайге Приморья и бамбукам Сахалина. К древним городам Туркестана и святому Арарату.
Многое – очень многое не сбылось – монарший удел – это тяжелый труд – не оставляющий времени на свои желания – если конечно царствующий понимает свой долг. Все же я не жалею – ибо взамен исполнения житейских желаний мечтаний судьба дала мне по настоящему великий Царский – путь…
Елена Филипповна, Вдовствующая Императрица Всероссийская
«Мое жизнеописание»
(Не вошло в окончательную редакцию)
* * *
В наступившей тишине четко прозвучал щелчок поворачиваемого ключа, и тихий полусумрак окружил ее.
Елена вздохнула.
Последние три часа Елена провела в шумной суматохе пира, где всякие хмельные напитки лились хоть и не рекой, но полноводными ручьями, а вкуснейшие блюда поглощались в изрядных количествах и тут же подносилась лакеями, тафельдекерами и мундшенками. К счастью, Елене не надо было общаться с каждым из приглашенных. Ее роль сводилась к тому, чтобы тихо сидеть за столом, пробовать разнообразные блюда да по глотку отпивать шампанское из изящного бокала – в ожидании того что определено судьбой этой ночью. Ее пальцы вздрагивали – она один раз чуть не уронила хрустальный бокал.
И вот все кончилось и мисс Агафоклея проводила ее сюда – в спальню убранную и задрапированную особо привезенной из Петербурга мебелью и коврами с портьерами. Но что дальше?
Она подумала – может погасить светильники – пусть их первая ночь как мужа с женой пройдет в темноте – так романтичнее…
Но тут открылась другая дверь и вошел ее избранник.
– Мне надо в ванную, – сообщила она Георгию нарочито спокойно.
Умывшись и обтеревшись при свете маленькой керосиновой лампы на медном крюке она распустила волосы, густой волной легшие на плечи. Накинула красный бархатный халат, затянула пояс, и вышла в комнату. А Георгий уже обнаженный – лишь прикрывшийся одеялом сидел на кровати.
…Он поглядел в её сияющие глаза… и смутился…
…У нее ещё этого не было…он понимал, что должен быть нежным и ласковым не уподобляясь дикарю.
Его халат соскользнул на пол. При свете ночника она увидела его всего… и мельком подумала о тех женщинах что также ждали его в постели… Сколько их было? Но какая разница? Мужчина имеет права каких нету у женщины – причем права дает не закон, а природа. Ибо мужчина не забеременеет от мимолетной связи…
– Елена… милая… – он обнял ее.
«Как он произнес моё имя! О, как!»
Елена покраснела когда он совлек с нее халат.
– А как насчет поцелуя? – руки Георгия лежали на талии девушки, притягивая ее к мужскому телу. Его поцелуи переместились на шею, потом он начал двигаться в сторону уха и прикусив мочку, прошелся по нему языком.
Через полминуты тело начала снова слушаться и Елена нашла силы прервать поцелуй…
Георгий обхватил одну грудь, потом – другую, прошелся пальцами по животу и коснулся пупка. Он будто изучал ее тело. Потом его губы раскрылись, и язык стал ласкать набухшие бутоны сосков, заставив ее вздохнуть в испуге и подступающем наслаждении.
Это околдовывало ее, и она начала постанывать от нахлынувшего наслаждения. Огонь охватил ее обнаженное тело, кровь быстрее побежала по венам, отзываясь ритмичноой сладостной судорогой внизу живота. А требовательные губы Георгия не давали ни мгновенья покоя, покрывая ее новыми и новыми все более пламенными поцелуями. Георгий стал поспешно освобождать от ночной сорочки, осыпая при этом обнажающееся тело поцелуями. Вот он покрыл поцелуями ее груди, потом живота, спускаясь постепенно все ниже и ниже. Он целовал ее, она сладостно изгибалась, гладила его волосы и ободряла его тихими сладострастными звуками. Он горел, как в огне, и с каждой секундой все с большим трудом сдерживал желание полностью слиться с ее плотью овладеть ей дико и быстро – как теми женщинами… Закинуть ее ноги себе на плечи решительно их разведя…
– О да, да! ДА! – простонала она. И вдруг Елена ощутила небывалый восторг. Она никогда не испытывала ничего подобного.
Снова поцеловав ее, он прижался к ней еще сильнее, и она вздрогнула перед неизбежным. Георгий вспомнил – что советовали некие книжки касательно девственниц, подвел руки под ее ягодицы и крепко прижал Елену к себе. Затем несколько секунд выждал и проник в нее. При этом он почувствовал, как преодолел некую преграду, которая осталась позади ощущением теплой тесноты. Елена всхлипнула. И отдалась этому страстному порыву, забыв обо всем на свете. Ее охватило желание – прежде о существовании которого она даже не подозревала – разве что в самых тайных и томительных снах.
Она словно растворялась в нем… И чопорная леди отступила перед страстной женщиной, так неожиданно и сильно поднявшейся из неведомых глубин ее натуры. Елена оказалась бессильна перед этим напором…
Слишком хорошо было. СЛИШКОМ ХОРОШО…
Часы (минуты, дни?) миновали и вот изнемогая от любви и усталости, она замерла в его объятиях.
Умиротворенные, они лежали в полном изнеможении. Обнаженный, он лежал на спине в призрачном свете ночника, она тоже была бесстыдно голой, как танцовщицы на древних фресках…
Он нежно поцеловал Елену – свою жену и свою Царицу…
Из глаз ее выступили слезы. Слезы счастья и слезы перехлестывающих чувств… Она ощутила их на своих губах и улыбнулась.
Я имею счастье и радость, – шептала Елена, – я рожу тебе таких хороших сыновей что все короли мира будут тебе завидовать, только пожалуйста люби меня и никогда не покидай…
– Не покину, дорогая. Мы с тобой теперь больше никогда не расстанемся и я всегда буду любить только тебя.
От этих слов Елене стало так хорошо и тепло на душе… Она не просто стала царицей – сегодня она все-таки стала счастливой…
* * *
Я вспоминаю ту ночь… Их было много – и я их не вспомню – кроме этой. Я знаю что не все женщины помнят то как утратили девичество и вошли в новую жизнь… Но ее я помню и буду помнить даже на смертном одре и даже за порогом жизни – если души помнят свои земные страсти. Тот миг когда ТЫ проводишь ладонью внизу моего живота, и я, вздрогнув, накрываю ладонью твою плоть. Лишь твои губы, больше нет ничего… Почувствовав мою расслабленность, мой возлюбленный крепко прижимает меня к себе, не прерывая поцелуй, чуть подается вперед и…
– Я люблю тебя. Ты даже не можешь представить, как сильно я тебя люблю.
Он шепчет мне ласковые слова, гладит по голове, как ребенка, покрывает поцелуями шею… Он прошелся языком по моему уху, слегка прижал поцелуем.
«Как же хорошо… что со мной творится? Я уже совсем позабыла о страхе. Каждая клеточка моего тела кричит о моей любви к НЕМУ. Он – мое божество… Только отдаваться ему, отдаваться без остатка, до капли, раствориться в нем, чувствовать его в себе, глубоко-глубоко, дарить ему счастье быть любимым… Я чувствую, что ему очень хорошо сейчас… Он чуть постанывает, целует меня, прерывающимся голосом шепчет какие-то нежности. Еще миг и это сладкое ощущение счастья становится невероятным.
Я непроизвольно подаюсь любимому навстречу. Еще движение, еще и.… Словно меня подхватывает что-то и уносит в небо. Тело скручивает сладкая судорога, из груди вырываются стоны и крик. Я кричу и извиваюсь под ним. Его бьет дрожь. Он делает последнее движение и замирает.
Через несколько секунд все проходит. Он ложится рядом и обнимает меня.
Какое-то время мы молчим, переводя дыхание… "
– Я люблю тебя… – шепчет он.
Ты научил меня не скрывать своих желаний, сделал мое тело чувственным и ненасытным, прогнал прочь ханжескую стыдливость… Потом я поняла – что имели ввиду древние говоря о Таинствах Исиды и Астарты. Но испытала это я именно тогда.
Из тайного дневника императрицы Елены Филипповны, уничтоженного ей за год до смерти
* * *
Следующий день
Если бы сейчас над Владимиром поднялся бы аэростат или даже новейшая выдумка человеческой мысли – дирижабль – вроде того что создали мсье Шарль Ренар и Артюр Кребс, то глазам его бы предстало необычное зрелище…
Центр древнего города с лужайками, с остатками старинных высоких валов; и два рядом белеющих собора, один – малый, другой – большой, с грандиозной колокольней, уходящей острием купола в голубое без единого облачка небо…
Кругом соборов стояли хоругвеносцы с черными и багряными златотканными хоругвями. То тут то там можно было видеть диаконов и клириков в золотых облачениях со свечами и посохами в руках. Небольшая процессия батюшек обогнула Успенский собор «по солнечному ходу» и вышла с северной его стороны на площадку между соборами, в это же время из собора сюда же выходила другая процессия духовенства с архиереями в разноцветных мантиях и множеством хоругвей.
А на площади – царский павильон, украшенный бело-сине-красным государственным и оранжево-бело-черным династийным флагами. Солнце еще стояло не высоко, утренняя прохлада еще не исчезла, день ожидался солнечный. Еще кое-где стучали топоры плотников, лихорадочно заканчивавших постройку трибун, балаганов помостов.
А окрестные улицы уже заполняла толпа – но не всякого пускали – ох – не всякого…
Если кто-то особо рвался вперед нарушая порядок – как из под земли являлся жандарм, стражник, а то и агент полиции в штатском и командовал строго и назидательно: «Куда? Зачем? Вертайтесь!» А в случае если слова не помогали – нет – упаси Христос! – никакого мордобоя и матерной руган – грозное – «Честью просят!» – и кулак охранителя благочиния приближался – нет к лицу, опять же – ни в коем случае – здесь же священное торжество! – а чуть ниже пояса. А кулаки у жандармов и городовых – зачастую бывших гвардейских солдат, крепышей и великанов – смотрелись весьма внушительно.
…Публики на трибунах было еще мало, а в павильоне пусто – только цветная каемка охраны – «стрелков Его Величества», в ярких малиновых рубахах и забавных шапочках, вроде тех что одевали извозчики или гайдуки богачей.
Но вот трибуны начали занимать важные гости – губернаторы, предводители дворянства, депутации городов и гильдий, игумены и игуменьи монастырей…
А под золочеными хоругвями и примикирием в лиловых, синих и фиолетовых мантиях епископы, архиепископы и митрополиты. Вон они – с посохами в руках в белом клобуке с бриллиантовыми крестами, на голубых серебристых мантиях, митрополит московский Владимир, митрополит Киевский и митрополит Санкт-Петербургский. Диаконы и послушники в золотых облачениях следуют за архиереями, поддерживая мантии. Навстречу преосвященным лилась с высоких колоколен церковная медная музыка…
Солнце играло сотнями блесток на их золоте и блестит на ризах облачений.
И вот показались два открытых экипажа – обычных лакированных ландо.
В первом экипаже к павильону подъехали Елена в сопровождении своей камер-фрейлины – Агафоклеи фон Сталь и обер-гофмейстерины Марии Павловны Будберг. Во второй – Георгий в одиночестве…
И вот со стороны зазвучала походная музыка.
Сюда из за города шли гвардейские части, поднятые засветло, чтобы успеть отскоблить бритвами до крови солдатские подбородки, начистить ваксой до зеркального блеска голенища сапог, отполировать лошадиным зубом белёные ремни амуниции, стряхнуть особым веничками последние пылинки с парадных мундиров.
Разноцветные – в новой форме – шеренги солдат подтянулись, выравнивая штыки, четче печатая шаг.
Преображенцы, семеновцы, измайловцы, солдаты Московского полка…
Открывал прохождение лейб-гвардии Преображенский полк, в честь его основателя – Петра Первого, назначали брюнетов или темных шатенов, по обязательно «с белым лицом».
Вот прошел батальон второго полк гвардии – Семеновского. Его сформировал когда-то любимец Франц Лефорт, носивший ярко-рыжий парик. И сто восемьдесят с гаком лет в семеновцы подбирали тоже только рыжих. Барабанщики шли первой шеренгой в голове батальонной колонны. Капельмейстер повернулся на полном ходу налево кругом, продолжая идти задом, взнес руку в белой перчатке, махнул, и в летнем воздухе грянул всей медью высеребренных труб и гремящих тарелок пышный Семеновский марш.
За ними – представители Павловского полка – в нем службу нести полагалось только блондинам и только курносым – как у государя-основателя – не было в России недостатка в таких новобранцах. От чего все солдаты выглядели на одно лицо, все похожи, как родные братья, так что бывало обыватель – завидя марширующую роту странных близнецов суеверно крестился: тьфу, пропасть – наваждение этакое!..
Финляндский гвардейский пехотный полк. Была в его неторопливом марше неожиданная легкость: четко били подошвы, но не вдавливались каблуки в мостовую. Оркестр играл не особо громко, задорную, веселую мелодию, сочиненную в прошлом веке офицером полка, ставшим потом художником.
То ли дело, то ли дело егеря, Егеря, егеря!
Георгий наблюдая из ложи павильона – пока в задних комнатах убирали к торжеству Елену, вспомнил рассказ что в старые годы полк назывался егерским, а егеря предназначались для действий в рассыпном строю – и от них требовались быстрота и легкость на ногу.
И хоть времена изменились традиции бережно сохранялись: в них сила армии, уважение к прадедам, желание быть не хуже. Гурко прав – британцы стали так сильны во многом именно оттого что не гнались бездумно за новизной.
Замыкающим прошла отдельная сводная рота сверхсрочных фельдфебелей в шевронах и, медалях «За беспорочную службу» – богатыри саженного роста, представители восьми гвардейских полков, квартировавших в Петербурге и двух московских.
За пехотой выехала группа всадников – впереди с обнаженной саблей, высясь на могучем вороном коне как памятник самому себе командующий кавалерией великий князь Николай Николаевич. Георгий улыбнулся – дядю солдаты прозвали отчего то «Лукавый», и каждый день по вечерам заканчивали пение молитвы просьбой Всевышнему: «Избави нас от Лукавого». Дядя возглавлял прохождение конницы.
Что-то блеснуло золотом. Хор трубачей грянул медью, широко развернув фронт эскадронов, шли мерным шагом гнедые лошади под красными вальтрапами с серебряной окантовкой и гвардейскими звездами. В седлах – усатые богатыри в белых мундирах, в нестерпимо горевших на солнце медных кирасах и касках с серебряными двуглавыми орлами, развевались красно-белые вымпелы на пиках в передних шеренгах.
Шел кавалергардский полк – гордость и слава русской кавалерии.
За ним желто-белые флажки, караковые лошади, желтые с серебром вальтрапы – «кирасиры Его Величества». Один из старейших полков русской конницы, сформированный сразу после Нарвского погрома боярином Волконским, первым полковым командиром. С полком связаны первые победы над шведами, основание Петербурга.
Эскадрон кирасирских трубачей сменили музыканты на вороных конях под синими вальтрапами, расшитыми золотыми позументами и звездами.
Вот проехали рысью две сотни «конвоя Его Величества» – кубанских казаков на вороных конях, в черных папахах, в алых черкесках с золотыми позументами, блестя серебром кавказских шашек, – черноусые красавцы один к одному. Алые черкески тонкого дорогого сукна, опойковые сапоги с мягкими голенищами, черные папахи. Как полагалось к каждому параду, к каждому торжеству выдавали конвойцам новую парадную форму – за счет «собственных Его Величества Средств» (А старую – в сундук. В иные годы случалось казак царский уезжал со службы с двумя такими сундуками)
Клинки на поясах казаков – кинжалы и шашки – свое оружие – не казенное… Доброе оружие разрубавшее в воздухе шелковый платок или разваливавшее «баклановским» ударом врага до седла. Изготовленные прославленными мастерами Кавказа – Исди-Кардашем и Магомед-оглы из местечка Кубачи; ичкерийские «терс-маймал» – «ревущая обезьяна» клинкам этим был свойственен особый звон и свист, сравнимый с ревом дикого животного. Грузинские – из кузни не менее знаменитого оружейника Элиазарошвили. Булатные клинки знаменитого дагестанского мастера Османа, и дамасские – с муаровым рисунком – отобранные у мамелюков Бонапарта или мюридов Шамиля. У кого-то была и «гурда»; шашка с каналом в обушке клинка заполненного ртутью – чья тяжесть наращивала силу удара… Но вот и уланы.
– Вам пора – Ваше императорское Величество…
Георгий оглянулся – дежурный генерал Кауфман получивший три дня назад эполеты генерал-майора и аксельбант генерала – адъютанта был как всегда собран и хмур.
А из за занавес вышла Елена в сопровождении Агафоклеи.
На ней было сшитое из серебряной парчи платье. Оно надо сказать выглядело весьма эффектно, переливаясь отражениями света ламп и бликами солнечных лучей. Казалось, его выковали из тончайшего серебра, а не сшили рукам мастериц. Стежки были положены под разными углами и при движении платье сияло подобно бриллиантам.
На паперти их встретил митрополит Московский Сергий – именно ему было определено свершать чин коронации…
– Государь Всероссийский! – проникновенно начал он. Благочестивая Государыня! Как нет выше, так и нет труднее на земле царской власти, нет бремени тяжелее царского служения. Христианская Церковь, учит о нас о власти, что она от Бога, и ее нужно не только признавать, подчиняться ей, но и любить, и почитать. Царская же особа – лицо особенно благословенное Богом, помазанник Божий. Над ней совершается при коронации миропомазание на служение государству. К нему и его семье русские люди воспитываются не только в страхе и повиновении, но и в глубокой любви и благоговейном почитании, как лиц священных, неприкосновенных, действительно Высочайших, подлинно самодержавных и великих; все это не подлежит никакому сомнению у властей духовных и у народа. И если Царь – владыка над всей страною, как ее хозяин, полномочный распорядитель получающий ее в удел от Христа то царица – есть наместница Царицы небесной…
Елена слушала с замиранием сердца – а вот Георгий ощутил тень сомнения – такого в догматах что преподавал ему отец Палладий что то не припоминалось.
Этак и до пресловутого «цезарепапизма» о котором вещают все эти философы вроде Соловьева недалеко.
Однако же окружающие с благоговением внимали – и вот по завершению проповеди они переступили порог собора – где уже ждали гости церемонии.
И невольно ахнула…
Внутри храма стены были расписаны искусными фресками и убраны золоченой медью, древние иконы в иконостасе украшены золотом и драгоценными каменьями; перед ними висело четыре золотых и два десятка серебряных паникадил, воздухи и покровы были шиты золотом и жемчугом. Реставрирующие его мастера сделали все что было в их силах и даже сверх того чтобы приблизить древних храм предков династии к изначальному великолепию – удивлявшему людей русской земли и иноземцев – когда «оная церковь и уподобима была Соломонову, бывшему в Иерусалиме, храму». Гостей было много… Много больше чем на вчерашней свадьбе.
В глаза Елене бросилась вдовствующая императрица Мария Федоровна – в пурпурной мантии с большим двуглавым орлом, вышитым на спине, и в сверкающей бриллиантовой короне.
За нею, широкой рекой, придворные в расшитых золотом генеральских и камергерских мундирах – члены Государственного Совета и Сената.
Кто то был ей незнаком – других она узнавала… Вот князь Дадиани… Герцог и герцогиня Лейхтенбергские – какая красивая пара! А вот принцесса Ольденбургская – как уже знала Елена адреса благотворительных комитетов, членом которых состояли ее высочество, занимали четыре листа.
Иноземные послы и гости – среди них два представителя Великобритании – премьер-министр и министр иностранных дел Артур Солсбери – рядом – слегка мужиковатый коренастый бородач в морском мундире, принц Альфред Саксен-Кобург-Готский – сын королевы Виктории и муж великой княжны Марии Александровны, тетки Георгия. Эрцгерцог Франц-Фердинанд Габсбург с любопытством оглядывал фрески на потолке.
Далее – представители Шведского, Греческого, Прусского (Елена ощутила мимолетное злорадство при взгляде на постную физиономию принца Генриха – да – государь всероссийский выбрал меня, а не вашу «Мосси»)….
Есть тут и иноверцы. Эмир Бухарский чье имя она так и не запомнила, и хан Хивинский Абдулла. Брат персидского шаха Хафиз.
Вот азиат в синем чесучовом одеянии с золотым шитьем на вороте и длинными рукавами. В руках он держал шапку черного бархата с сапфиром и павлиньим пером: это был принц Сун Лунь: племянник старой Цы Си.
Японец – с каменным лицом – на котором европейский костюм сидел как-то по особенному нелепо, маркиз, а еще главный жрец какого-то японского божка – как же его Сус… или как-то еще?
Как она знала у властей духовных возник робкий вопрос – а можно ли допустить в храм Божий иноверцев и язычников?
– А как иначе вы еще собираетесь их в веру истинную обращать? – осведомился Георгий с какой – то особенно лукавой улыбкой.
Золотые позументы сияли на мундирах. Розетки орденов глядели с муаровых голубых и алых лент… Великие князья и фрейлины, графы и бароны с баронессами.
Лаковые штиблеты и офицерские сапоги с золотыми шпорами, туфельки дам из оленьей и крокодиловой кожи, из замши, расшитые настоящими алмазами и жемчугами. Платья фрейлин были из красного бархата. Великие княгини и статс-дамы – в зеленом бархате.
Они шли мимо этих людей – цвета от цвета Империи и цвета других держав – туда, где на специальном возвышенном помосте, установленном посреди собора и застланном белым атласом стояли два трона – доставленный из Москвы в особом вагоне трон Михаила Федоровича (выбран ибо тот тоже женился после восшествия на царство) и трон для – неё – на который она сядет уже став императрицей…
С ним вышла заминка. Георгий да и другие сперва предлагали не мудрствуя лукаво чтобы в этой роли выступило достопамятное кресло императрицы Екатерины из собора. Однако Елена спокойно, но решительно возражала – да и дворцовый краснодеревщик Зернов осмотревший реликвию не гарантировал что со старой мебелью стоявшей в соборе сотню с лишним лет все в порядке и в ходе церемонии не случиться какого конфуза…
И тогда родилось воистину соломоново решение – сделать для новой императрицы новый трон. Даже было хотели уже оправить заказ поставщику двора Мельцеру – но Танеев вдруг предложил сделать его тут же – во Владимире – в древнем стиле руками провинциальных мастеров.
В Дворцовом ведомстве было скептически покачали головой, но Георгию эта мысль весьма понравилась. И вот под личным наблюдением двух церемониймейстеров двенадцать лучших столяров и резчиков бледные от ощущения ответственности и страха – сделать что-то не так – за три недели изготовили трон – пока вышивальщицы трудились над подушками для сидения и спинки… Для трона было взято дерево с разных концов империи – кавказский орех, сибирский кедр, владимирская сосна и даже привезенный с оказией на московскую мебельную фабрику и выкупленный за сто рублей серебром амурский бархат. Лишь накладки из серебра и моржовой кости привезли с Севера – из Холмогор и Великого Устюга. И все равно трон для Елены закончили лишь три дня назад.
Георгий – в эту минуту уже не человек в земном смысле, но Монарх сел на трон, а она стала рядом – ибо невместно сесть на престол невенчанному на царство и невместно сесть в храме кому-то кроме царствующей особы.
