Олег Механик
Палачи
Паренёк, оторвавшийся от горланящей ночной компании, чтобы пойти отлить в кустах;
Таксист, в машине без глушителя, обожающий одним нажатием на педаль газа вызывать дребезжание стёкол окрестных домов и проклятия жильцов;
Ещё один автомобилист, любящий, выкрутив до максимума громкость магнитофона, спать в своей девятке с распахнутыми окнами.
Все эти люди простились с жизнью, и теперь причина для всех остальных была более чем очевидной. Схема была одной и той же. Обезглавленный труп; отрезанная, словно снятая с шарнира голова, лежит рядом. Никто ни разу не увидел даже тени убийцы, словно он был бесплотным духом.
Два случая были просто вопиющими и выбивались из общего ряда. Огромный цепной пёс, сотрясавший окрестности своим лаем, однажды замолчал навсегда. Сосед сквозь прутья решётки разглядел валяющееся рядом с будкой тело и мохнатую голову неподалёку. Но это была не последняя находка. Обезглавленного хозяина пса обнаружили на ступенях крыльца.
Но самым нашумевшим и вызвавшим огромный резонанс в городе, было убийство местной знаменитости, певца панк рокера Григория Скрябина, известного под псевдонимом Скребок. Этот Скребок был легендой тогдашних недорослей.
Дед вздыхает, делает паузу, чтобы прикурить очередную папиросу, и, видимо в очередной раз свернуть с прямолинейного повествования на тропинку лирического отступления.
–Знаешь, я всегда считал, что у меня хороший вкус в музыке. Не было такого дня, чтобы мои наушники молчали, чтобы из них не изливалась приятная для ушей мелодия. В основном, конечно, я люблю слушать классику, но не чураюсь и других стилей. Даже сейчас мне нравятся некоторые современные исполнители и композиции. В молодости я вообще был всеяден и мог слушать всё от рока, до увертюр. Было только одно условие – музыка должна была быть качественной, музыкант талантливым. Ведь музыкантом нужно родиться. Скребка и им подобных я никогда музыкантами не считал. То, что они исполняли в клубах и на вечеринках, на слух походило на кухонную свару, где жена бьёт посуду и материт мужа визгливым голосом. Словом, не было ни музыки, ни текста. Мат и бряканье железа. Понос словесный наложенный на понос звуковой.
– Сейчас очень много такой музыки, – Вера деловито качает головкой, принимая вид искушённого знатока. – Иногда мне кажется, что люди на сцене придумывают свои песни прямо там, на ходу.
– Да…да…мы друг друга понимаем. Не сомневаюсь, что ты обладаешь превосходным вкусом, ведь ты же моя внучка… Но вернёмся к Скребку. Убийца напал на него в кафе, где он пил со своими друзьями. Скребок вышел в туалет и оттуда уже не вернулся. Его обезглавленный труп нашли там, на залитом кровью кафеле. Как всегда никто ничего не видел. Из всех опрошенных людей, включая убитых горем друзей Скребка, ни один не заметил подозрительного незнакомца. Все сидели в кафе парочками, либо компаниями, но одинокого человека не видел никто, включая администратора, официантов и бармена. Оставалась одна версия, которая тут же нашла подтверждение. Потрошитель проник в кафе со служебного входа и дожидался Скребка в одной из кабинок туалета. Сделав своё дело, потрошитель покинул кафе тем же путём, которым туда вошёл.
Самое примечательное во всех расправах это то, что они были очень кровавыми. Места происшествий в радиусе трёх метров были залиты и забрызганы кровью. Но убийца покидал их не оставляя кровавого следа. Это всё равно, что выйти сухим из воды. Как он это делал, являлось для нас ещё одной загадкой.
***
Очередная кровавая волна, прокатившаяся по городу, в этот раз оказала воздействие на его жителей. Как по взмаху волшебной палочки всё стихло. Теперь даже случайно оказавшийся в городе странник смог бы заметить неестественную тишину. Самые громкие звуки издавали теперь только автомобили, среди которых не было ни одного с неисправным глушителем. Исчезли мотоциклы, на улицах не стало зазывал с громкоговорителями, пропали уличные певцы, не стало любителей распространять музыку из окон машин и из переносных колонок, любителей запускать ночами хлопающие фейерверки. С улиц исчезли рабочие с перфораторами и отбойными молотками. Ночные клубы закрылись. Но всё это было временно. Все любители пошуметь будто бы ушли в подполье, до того времени пока не изловят зверя. Они ждали того дня когда это случится, чтобы вернуться к нормальной жизни.
– Его что, так и не поймали? – Вера удивлённо округляет глаза. – Ведь город до сих пор погружён в тишину…
– Давай не будем забегать вперёд! Что касается маньяка – встреча с ним ожидает нас в самом конце истории. Но про этот закон тишины я расскажу прямо сейчас, потому что с некоторых пор он перестал иметь отношение к поимке потрошителя.
«Закон тишины» был введён в силу сразу после гибели Скребка. В этот раз это была не рекомендация, а строгое распоряжение администрации, нарушение которого влекло наказание в виде штрафов. Большие штрафы грозили всем, кто по какой-то причине нарушает «Закон тишины». Этим законом были приняты временные ограничения на: езду на транспорте с неисправным глушителем, езду на мотоциклах, мотороллерах и мопедах, пользование газонокосилками, перфораторами, дрелями, в общем всеми инструментами, которые издают мало-мальский неприятный звук, громкое прослушивание музыки какой бы то ни было и где бы то ни было, пение, крики, в общем на всё что могло быть источником шума.
Самое интересное, что закон этот стал работать как часики, сразу же после вступления в силу, чего не случалось наверное ещё ни с одним законом. Телефоны полиции и администрации города стали разрываться от звонков чьих то соседей, случайных прохожих, очевидцев, которые рассказывали о вопиющих фактах нарушения закона. Жаловались на всех, от откровенно нарушающих закон, до играющего на скрипке мальчика, или прибивающего плинтус соседа. Квитанции со штрафами посыпались на жителей осенним листопадом. По городу ездили грузовики, собирающие конфискованные у злостных нарушителей мотоциклы, газонокосилки, электроплуги и отбойные молотки. Ни что так не придаёт закону такую силу, как неотвратимые и незамедлительные карательные меры. Через пару дней в городе стало тише, ещё через день – гораздо тише, а ещё через день – гораздо тише, чем за день до этого. Уровень шума снижался с какой-то геометрической прогрессией и причиной этому был не только введённый закон.
Со временем жители города будто бы вошли во вкус. Так бывает, что ты отчаянно сопротивляешься, каким-то нововведениям, чему-то новому, боишься и не хочешь каких-то перемен, но когда эти перемены наступают, ты не понимаешь, как вообще до этого жил без них. Слух – один из важнейших органов чувств, и изменения в воспринимаемых им источниках оказывает изменение на восприятие картины мира в целом.
– Вот сейчас совсем непонятно, дедушка. – плачется Вера.
– Посмотри в окно. Что ты видишь?
– Ничего особенного, дом напротив, деревья, прохожих, мальчик на качелях, собака перебегает через дорогу…– монотонно перечисляет Вера.
– Сейчас вечер, на улице сумерки. А теперь представь, что стоит день, весь двор залит солнечным светом, листья тополя блестят зелёным глянцем и играют на ветру, окна соседнего дома весело подмигивают, отражая солнечные блики. Сейчас в сумерках он видится серым, но на солнце он будет смотреться жёлтым и даже чуть позолоченным. А теперь представь, что на улице пасмурно, идёт дождь. Листья тополя понуро висят, роняя слёзы, окна дома напротив унылы и черны и сам он станет грязно серого цвета. Небольшое изменение внешних условий, влечёт за собой изменение картины в целом. Понимаешь?
Вот так же и со слухом. Только звук, это субстанция ещё более тонкая незаметная. Но его воздействие на нас порой колоссально. Вот это самое воздействие и ощутили жители города. Точнее сказать, они ощутили отсутствие вредного воздействия, которое приносит шум. Они полюбили тишину, она им стала нравиться. Они не могли сказать, что конкретно изменилось, но то, что что-то изменилось и в лучшую сторону, они явно ощущали. Они стали видеть не сумерки а залитый солнцем двор. И это было начало, старт перемен. Появились инициативные группы, которые предлагали ужесточить закон. Эти предложения быстро находили поддержку, за ними появлялись новые и прирастали подобно снежному кому. Конечно, все изменения проходили постепенно, но уже через год мы имели то, что ты можешь наблюдать сейчас. В городе запрещено передвигаться на автомобилях, разговаривать на улице, громко хлопать дверями, использовать любые устройства, будь то магнитофон, или даже телевизор без наушников. Все жители обязаны делать в домах усиленную шумоизоляцию, чтобы лишние звуки не выходили за периметры стен. Есть ещё более сотни ограничений, которые я не буду перечислять, ведь история не про них.
***
Вернёмся же к нашему расследованию. С момента первого совещания с участием Виктории, до объявления «Закона о тишине», следственная группа работала не покладая рук. Мы позабыли про сон и еду, днями и ночами просиживали на работе. Наша небольшая группа на время стала семьёй. Это была, разумеется, не самая благополучная семья, а вроде тех, где сварливая жена постоянно пилит мужа, дети норовят отбиться от рук, а присутствия в этой семье тёщи, которая может только лишь раздражать всех одним своим видом, вообще никто не выносит. В роли жены, понятное дело, была Виктория, а роль мужа была уготована мне.
Она сразу же выделила меня из всех. Все предложения, идеи и версии мы обсуждали с ней тет-а-тет, прежде чем они доносились до всей группы. Как похвалу за хорошие мысли, так и недовольство мне приходилось принимать на себя. Недовольства было больше, внешняя обстановка к этому располагала и очень часто мы с новой начальницей ругались переходя на крик. Но милые бранятся, только тешатся.
Я не зря привёл аналогию мужа и жены. Со временем наши с Викторией отношения перешли в другую плоскость. Она была молодой свободной женщиной, я молодым одиноким мужчиной и совместная работа, конечно же, не могла стать нам помехой.
Зарождение нашего служебного романа пришлось на самую жаркую пору, когда шла вторая волна убийств. Каждое убийство очень сильно било по нашим изношенным нервам, хлестало по щекам обидными оплеухами. Каждое убийство приближало нас к краху, сводило чувство собственной значимости к нулю. Не знаю, что конкретно толкнуло нас в объятия друг друга. Может постоянное нахождение бок о бок, может наличие общей цели, а может быть даже чувство безысходности.
Но случилось то, что случилось. Теперь мы с Викторией были вместе и ни от кого этого не скрывали. Наверное, мы поступили непрофессионально, обозлив остальных членов группы, но что с нас взять – мы были влюблены.
«Развели тут шуры муры! Её скоро с должности турнут, а она развлекается» – злобно бурчал в свою пухлую губу Рымин, он же тёща нашего семейства, а Ваня, наш единственный сынок просто замкнулся в себе и теперь, кроме как по работе, ни с кем ни о чём не разговаривал. Мне было жаль его. Было ощущение, что я предал своего друга, оставил его в одиночестве. Иногда я ловил на себе укоризненный взгляд его больших карих глаз и видел в них грусть брошенного пса, тоскующего по своему хозяину. Было в этих глазах ещё что-то. Позднее я понял, что это ревность. Ваня был влюблён в Викторию, и, может быть, даже питал какие-то надежды на её счёт. Словом, наш союз оказался для него двойной потерей, потерей товарища и надежды…
***
Старик, будто спохватившись бьёт ладонями, по прикрытым пледом бёдрам.
– По моему я снова ушёл в сторону от главной истории.
Вера одобрительно кивает. Ей не нравится этот момент в рассказе. Эта Виктория будто бы встала между дедом и её, ушедшей год назад, любимой бабулей.
– Вместе с наступлением «Закона о тишине», затих и наш потрошитель. Убийства прекратились, как по взмаху волшебной палочки. Он будто говорил: «Ну наконец-то вы поняли, чего я добивался. Вот теперь можете расслабиться…».
Но расслабляться мы и не собирались, и продолжали работать с удвоенной силой хоть были и благодарны этому затишью. Вместе с трупами, прирастало количество пазлов, тех деталей, благодаря которым мы должны были воссоздать портрет убийцы.
Но сделанное однажды Викторией открытие доказало поговорку, что количество не означает качество. Если бы эта догадка, точнее сама Виктория появилась у нас раньше, нам бы не было нужды ждать последующих трупов. Но мы с Ваней были неопытными, Рымин глуп и заносчив, а Виктория появилась в этой истории и в моей жизни, когда ей суждено было появиться.
Однажды она растормошила меня прямо среди ночи.
«Дима! – шептала она захлёбывающимся от радости голосом, – Я кажется поняла!» – Её глаза горели в темноте, как у кошки, растрёпанные волосы струились по плечам, а щёки рдели, как у подростка…вот прямо как у тебя.
Голос деда становится звонче и сам он, предавшись этим воспоминаниям, становится будто моложе. Но Вере это неприятно: неприятно то, что дед уже второй раз сравнивает свою любовницу с ней, что его возбуждённый мечтательный взгляд смотрит куда-то поверх её головы, что он, не стесняясь, рассказывает, как спал с этой… в одной кровати.
«Я всё сопоставила и вдруг поняла! Всё дело в струнах!» – ликовала она, склоняясь надо мной в то время, как кончики её волос щекотали мне щёки и лоб.
«Что…что со струнами…» – лепетал я спросонья.
«Струны! Мы почти не брали их в расчёт! Да… ты сразу же отметил, что они разных диаметров и длин, ещё ты сделал правильный вывод о используемом устройстве, благодаря вмятинам на них. И это всё!»
«А что ещё?!» – спрашивал я, недоумевая.
«Вот именно, что «ещё»! Нужно было копнуть ещё чуть-чуть. Ведь выводы были правильные, и ты почти добрался до нужной версии. Нужно было сделать ЕЩЁ один шажок. А мы успокоились на том, что имеем, и совсем оставили без внимания эти чёртовы струны».
«Дорогая, объясни, что ты имеешь в виду!» – взмолился я. Теперь уже и мой сон как рукой сняло. Я был как голодный пёс, перед которым помаячили куском парного мяса.
«Смотри…во всех случаях, убийца использовал струны от рояля, которые бросал на месте преступления. Все эти струны были разного диаметра и длины, то есть он ни разу не повторился. О чём это говорит?»
«Ну мы же это вроде обсуждали. Каждой клавише, каждой ноте, соответствует определённая струна. Он просто использует разные струны».
«Но почему? Если он выбрал такое экзотическое орудие, то, наверное, должен был подобрать определённую струну, которая наиболее подходит для этих целей. Самая прочная, самая тонкая и так далее. Зачем каждый раз использовать что-то новое?»
«Скорее всего, он приобрёл полный комплект струн к роялю и просто берёт струны из него…».
«Вот! Вот ошибка, которая не позволила нам двигаться дальше в этом направлении. – при этих словах она крепко сдавила моё запястье. – Как же ты…как же мы просмотрели…не приняли во внимание, то, что было указано в отчёте эксперта?».
«А что там было такого…»
«Там было указано, что струны имеют ИЗНОС!»
Я разочарованно выдохнул и погладил её по щеке.
«Дорогая, как раз на это я и обратил внимание. Это была ошибка. Вместо слова «износ», эксперт должен был написать «Повреждение». Струны были повреждены в том месте, где имели контакт с механизмом. Но ты же это прекрасно знаешь и мы уже много раз…».
«В том то всё и дело. Мы много раз это обсуждали, но каждый раз говорили не о том. Да, эксперт сделал ошибку в первом отчёте, когда указал, что на струнах был износ. Но после того, как ты указал ему на эту ошибку, он переделал отчёт».
«Ну конечно он переделал отчёт и написал в нём, что струны имеют механические повреждения…»
«Не-ет! – она крутила головой, ехидно улыбаясь. – Там было написано не так. Там было написано, что струны имеют механические повреждения и ИЗНОС. Дальше во всех отчётах имеется чёткое описание, как повреждений, так и износа. Но именно это мы и не приняли во внимание из-за того, что слово «износ» с каких-то пор стало вызывать у тебя рвотный рефлекс».
Я начал закипать. Моё профессиональное достоинство было задето и кем, любимой женщиной. Разговор, начинавшийся на радостных тонах, вот-вот грозил обернуться ссорой. Благо, что оба во время остановились и выпустили пар.
«Ну хорошо…– я нежно взял её за обнажённые плечи, чтобы снять появившееся там напряжение. – Хорошо…я согласен, что упустил этот момент. И что он нам даёт?».
«А если мы берём этот момент во внимание, тогда стоит пристальней его рассмотреть. Насколько я помню, единственной характеристикой этого износа в отчёте было то, что струны вытянуты. Из чего исходил такой вывод? Новая струна имеет одинаковый диаметр по всей своей длине, в струнах, найденных на местах преступлений, диаметр был неоднородный…».
«Ну допустим…– согласился, я, для того только, чтобы тут же парировать новым возражением. – Допустим, что и повреждения и износ струн были связаны с тем, что их использовали не совсем по назначению…».
«В том то всё и дело, что износ струн говорит как раз о том, что до этого они использовались по назначению!» – с гордой надменностью покрыла мой аргумент Виктория.
«И что из этого?»
«Как, что? Это же ясно даже ребёнку…».
– Конечно, ясно! – Вера взвизгнув, теребит сухую коленку деда. – Значит убийца снял эти струны с рояля…».
– Та-ак…и что из этого следует?
– Ч-что у него есть рояль…
– А из этого что следует?
– Что он музыкант!
– Точно! – торжествующий дед вскидывает обе руки в потолок. – Точно это же, слово в слово, тогда и сказала мне Вика.
«Точно! – я хлопнул себя по лбу ладошкой. – Как же мы раньше…извини…моя вина…».
«Ты понимаешь, что это прорыв? – Вика подпрыгивала на кровати, словно маленькая девочка. – Музыкант! Он музыкант, и всё на это указывает. Неприятие громких звуков, фальши, некачественной музыки. Возможно, посторонний шум мешал ему сосредоточиться, возможно, стал причиной какого-то срыва, провала в карьере, так или иначе, имела место какая-то сильная травма, связанная с шумом. А может быть…– Она вновь села на кровать, подперев подбородок. – Может быть, он сам сочиняет музыку. Посторонние звуки очень часто являются раздражителями для людей, которые что-нибудь творят. Они мешают им сосредоточиться. Как для дегустатора вредны приторно сладкие продукты, запахи, так вредны громкие звуки для музыканта.
По научному это называется «акустикофобия». Из учёбы мне точно известно, что таким недугом страдал известный шахматист, про других я не знаю. Но если звук может мешать шахматисту, то он уж точно будет мешать музыканту. Точнее музыканту с повреждённой психикой, чокнутому, ненормальному композитору! – С каждым определением, Вика распалялась всё больше, становясь похожей на мегеру. – Нам осталось уточнить кое-какие детали и кое-что установить. А именно, что все струны сняты именно с одного рояля, и установить марку этого рояля. Экспертиза должна будет это сделать…».
«И всё таки…что нам это даёт. Ну допустим мы знаем, что это музыкант, что он имеет дело с роялем определённой марки. Дальше что? Будем прочёсывать филармонию?».
«А почему бы и нет…благо филармония в этом городе одна. Только совсем не факт, что музыканты водятся только в филармониях. Рояль может стоять дома, а музицировать даже любитель, который день ходит на обычную работу, к примеру стоит у станка, а вечером возвращается к своему любимому хобби. Кстати , среди таких скрытых творцов, бывают весьма талантливые люди…»
«Ага…по крайней мере один из таких очень талантливо откручивает головы людям на улице…– горько улыбнулся я. – И что мы будем делать? Обыскивать все квартиры в поисках рояля нужной марки?».
«Пока не знаю. – ответила Вика. – Но я точно уверена, что эта догадка, это знание, рано или поздно поможет изобличить Зверя».
***
Очередная экспертиза струн подтвердила версию Вики. Все струны были сняты с одного инструмента. Но это был не рояль а пианино.
Первый же визит в филармонию, показал , что там искать не стоит. Из клавишных, там было только два рояля, что же касается исполнителей – их вообще не было. Более менее талантливые давно разъехались по большим городам. Остался один восьмидесятилетний ветеран, но его мы не стали брать в расчёт. Мы посетили единственную в городе музыкальную школу, но и в ней уже давно не преподавали игру на фортепиано, хотя в наличии оно имелось, кстати, именно той марки. Впрочем, марка то была самая распространённая «Красный октябрь». Но всё же, для успокоения совести, мы залезли под крышку фортепьяно, чтобы убедиться, что все струны на месте.
А дальше…дальше был тупик. Конечно, мы не останавливались, шерстили газетные объявления, в надежде найти тех, кто продаёт пианино, либо даёт уроки. Но таких пока не попадалось. Каждое новое совещание, Вика начинала словами «Ну что, есть какие-нибудь версии идеи?», но ответом, каждый раз было растерянное молчание.
«Мы не можем просто так сидеть и ничего не делать!» – распалялась она. Знаешь, она была прекрасна даже в гневе.
«Мы делаем – обычно мычал наш нестройный хор. – Мы работаем по объявлениям, продолжаем допросы свидетелей второго порядка…». И всё в таком духе. В общем, образовавшийся в городе штиль стал успокаивать и нас. Меня с некоторых пор занимали только лишь дела амурные и я только и фантазировал на работе, что об очередном романтическом вечере с Викой, или думал о приобретении ей очередного подарка, а так же соображал на что его купить. Иваном уже давно овладела апатия. Он стал неразговорчивым и даже злобным, словом парень сильно изменился, а вот Рымину это положение вещей даже нравилось.
«Не буди лихо, пока оно тихо» – приговаривал он. – Убийств нет и хорошо. Может он уже давно из города смотался. В городе тихо, птички поют, чего вам недостаёт? Работа не бей лежачего, сиди и почитывай старые газетки. Вы ещё вспоминать будете это золотое время».
В первый раз я был хоть в чём-то согласен с Рыминым. Только вот Вика не хотела мириться. Она не расслаблялась. Её темперамента хватало и на любовные дела и на работу.
«Если мы не можем его найти, значит нужно выманить!» – однажды сказала она.
«Как? Устроить конкурс пианистов?» – усмехнулся было я, но она вдруг впилась в меня своими цепкими глазами.
«Точно…направление правильное. – Не отпуская мой взгляд, она нацелилась в меня острым коготком, приблизилась, села на мой стол. – Только конкурс пианистов его вряд ли возбудит, да и пианистов здесь похоже нет, кроме него и того старикана из филармонии. – Вдруг она склонилась, нависла надо мной и зашипела как змея – я знаю, чем мы его приманим».
***
– Итак, мы стали разрабатывать план поимки потрошителя. Мне на ум пришла идея, которая очень понравилась Виктории. Вообще, она назвала её гениальной и полагала, что благодаря этой задумке мы сможем поймать зверя с вероятностью девяносто процентов. Всё-таки твой дед умел соображать, когда у него был соответствующий стимул. – Старик снова закуривает и в этот раз горделиво устремляет дымную струю в потолок. – Чтобы поймать мышь, нужна приманка в виде сыра, нужна естественно мышеловка и…
– Дед, кажется, раньше ты сравнивал его с кошкой. – Вера хмурит брови. – Так кого вы ловили мышь, или кошку?
– Прости, оговорился, хотя…и эта оговорка имеет смысл, ты поймёшь это позднее. Конечно, мы ловили кошку, хищного тигра. Для того чтобы его поймать нужен кусок хорошего мяса и клетка, которая должна захлопнуться, как только он туда попадёт. Как ты думаешь, что могло являться куском мяса для нашего хищника?
– М-м-м…громкие звуки…шумящие люди…
– А учитывая, новую вводную, что мы ищем музыканта?
– Музыка…неправильная музыка!
– Ты умница! Так вот в качестве этого куска мы выбрали беспроигрышный вариант – группу Скребка. Эти парни после смерти своего лидера не разбежались, а уехали в соседний город, где стали популярными, благодаря этой нашумевшей истории. Мы нашли их и предложили дать единственный концерт в городе. Естественно мы гарантировали этим парням стопроцентную безопасность. Мы обещали им, что основная масса их благодарных слушателей будет состоять из переодетых в любителей панк-рока полицейских. Ещё мы выбили у администрации города приличную сумму, чтобы выплатить парням гонорар, не за их искусство, а за один час минимального риска, которому они будут подвержены.
Что касается «клетки», то ей предстояло стать прогулочному пароходу, на котором и должен был состояться этот единственный концерт. Согласись, что нет места изолированнее, чем плывущая по реке посудина. С неё так просто не убежишь.
Оставалась ещё одна деталь. Что-то должно было указать хищнику на то, где находится искомый кусок мяса. Нужны были некие хлебные крошки, которые привели бы его к клетке. Этими крошками стали листовки, которые мы распечатали тиражом в двадцать тысяч экземпляров и разбросали по всему городу. Тогда нельзя было найти такого места, в котором бы ты не мог наткнуться на эту красочную бумажку. В ней говорилась что группа «Скрежет» (так именовалась группа покойного Скребка), даёт концерт посвящённый памяти её безвременно ушедшего лидера. Концерт будет единственный и пройдёт он на палубе прогулочного парохода. Ещё в листовке говорилось, что это будет не просто концерт, а бесплатная благотворительная акция, которую могут посетить все любители хорошей музыки, не боящиеся этого глупого закона о тишине и проклятого маньяка. Чтобы попасть на концерт достаточно прийти и предъявить эту листовку. Внизу под текстом красовались два слогана, выделенные жирным красным шрифтом. Первый: «На всех струн не хватит!» и второй: «Пошумим на славу». Это придумала Вика. Как психолог, она надеялась, что если не бездарная группа, то эти строчки должны привлечь внимание нашего потрошителя.
Я миную кропотливую подготовку к операции и перейду сразу к этому дню. Всё было готово. Пароход стоял на парах на пристани, и разношёрстная публика затекала в него по трапу, постепенно наполняя его, как вода наполняет полый сосуд. Только когда отяжелевшая посудина, осела в воде на добрый метр, и на пристани не осталось ни одного человека, была отдана команда «убрать трап и отдать концы».
Итак, наша плавучая ловушка пустилась в путь.
– А если людей пришло бы гораздо больше, чем мог вместить в себя пароход. Если бы убийце не хватило места, и он остался на пристани? Ведь ты же сам говорил, что кроме зрителей, там ещё было много сотрудников полиции – Пытливая Вера не оставляет попыток выявить огрехи в задумке сыщиков.
– Это было исключено! – машет рукой дед. – Во-первых, ты сильно переоцениваешь эту группу и такую музыку. Да, у неё были поклонники, но их количество было ограниченным. И этот ограниченный контингент пришёл далеко не в полном составе. Мало кому хотелось рисковать жизнью и преступать «закон о тишине» из-за сомнительного удовольствия. Словом, пришли только самые отчаянные, и этими немногими своими поклонниками группа уж точно могла бы гордиться. Если перевести всё в пропорции, то соотношение настоящих поклонников, к ряженым полицейским, можно было расценивать, как один к трём.
Поистине, тогда на пароходе собралась добрая половина полицейских нашего города. Эта прогулка больше походила на выездное празднование дня полиции. Многие так к нему и отнеслись. Тёплый день, закат, летящие мимо позолоченные берега, бурлящая за кормой пена, развевающиеся на ветру волосы, несуразные костюмы, которые все мы на себя нацепили, всё это создавало атмосферу если не праздника, то какого-то увлекательного весёлого приключения. Если бы все мы знали, чем обернётся это приключение…
***
Суть операции состояла в том, чтобы вычислить убийцу среди гостей и вести его (следить за ним) до тех пор, пока он не подойдёт на опасное расстояние к потенциальной жертве.
Все участники операции днём ранее собирались в большом спортзале. Там мы знакомились и запоминали друг друга, чтобы на пароходе не тратить время на опознавание своих. Там же все и одевались – приобретали новый имидж тусовщиков. Молодым было проще, у многих из них уже была соответствующая одежда. А вот нам – тем кто постарше и поконсервативнее пришлось долго привыкать к этим пёстрым нарядам.
Из кучи конфискованных шмоток, громоздящихся горой в центре зала, мы выбирали себе подходящие. Я урвал тогда всю в заклёпках косуху и чёрную бандану. Джинсы, слава богу были свои. Виктория нацепила на себя джинсовый костюм, состоящий из курточки и миниюбки. Этот наряд сбросил с неё лет десять, превратив в школьницу. Уже в этом имидже она ходила вдоль шеренг ряженых и строго их разглядывала, замечая несоответствия, заставляя, что-то менять, переодевать, кого-то меняться вещами, чтобы всё выглядело правдоподобно. Со стороны это смотрелось довольно весело. Казалось, что девочка неформалка командует каким-то разношёрстным разновозрастным сборищем.
На этапе, когда гости вечеринки поднимались по трапу, Вика играла роль администратора. Она, вежливо улыбаясь, встречала гостей, собирала в стопочку принесённые ими листовки, указывала, куда нужно пройти. Я стоял неподалёку, на открытой площадке создавая вид курящего зеваки. Тогда мне за полчаса пришлось выкурить полпачки сигарет, и это было кстати – волнение зашкаливало, ведь мы уже начали работать.
На этом этапе мы должны были идентифицировать всех подозрительных лиц, чтобы потом не упускать их из виду. Пропуская толпу через двойное наблюдение, мы отфильтровывали своих коллег, а в оставшихся высматривали подозрительные черты. Если человек приходил в одиночку, он автоматически попадал в круг подозреваемых. Обычно любители такой музыки ходят компаниями. Конечно, чтобы сбить с толку наблюдателей, убийца запросто мог примкнуть к какой-нибудь компании, но если бы он знал, что всё это ловушка, разве сунулся бы на пароход? – Дед тяжело вздыхает. – Ох как же мы его всё таки недооценивали.
Из всей массы мы выделили трёх подозреваемых. Двух из них я бы сразу же отбраковал. Уж слишком не вязался в моём воображении образ убийцы с суетливым пареньком и тем более с дамой, хоть дама эта была пострижена ёжиком, не снимала чёрных очков и вообще больше походила на мужика. И всё же…всё же на первом месте для меня был человек в берете. Этот мужчина средних лет заметно выделялся среди остальных. Высокий, в рыжем сдвинутом набок берете, очках в толстой оправе и балоньевом плаще, он сильно выделялся из толпы своим чересчур интеллигентным видом.
«Вот тот больше всего тянет на музыканта, – шепнул я Вике, провожая глазами поднимающегося на палубу незнакомца. – Вид соответствует, стопроцентный одиночка, и комплекция позволяет расправляться с жертвами мгновенно. Смотри…какие плечи…».
«Хорошо…бери его на прицел, я возьму девчонку…её тоже со счетов не надо сбрасывать, а Ивану поручим следить за пацаном…хотя-я-я…» – Вика поморщилась, будто и сама не верила, что этот паренёк может быть хищником.
