Олег Механик
Палачи
Я не нашёлся, чем на это ответить, а Вика просто не могла. По её выпученным глазам я понимал, что струна сдавливает ей шею, и она едва дышит.
«Ну, раз у тебя не хватает прямоты, сказать, зачем вы здесь, то я буду откровенен. Вы оказались правы. Несмотря на то, что хитрый убийца пытался замести следы и подчистить концы, вы его вычислили. Знаешь…на этом месте надо бы поаплодировать, но у меня руки заняты. Я понял, что вы придёте сюда именно сегодня, поэтому срочно выписался из больницы. Как я это понял, не спрашивай. Я и сам не смогу этого объяснить. В последнее время я руководствуюсь каким-то сверхчутьём. Иногда такое чутьё называют звериным. Я стал чувствовать опасность на расстоянии и заблаговременно. С некоторых пор у меня сильно обострился нюх. Я очень хорошо чувствую запах адреналина и запах опасности…»
«Значит теперь ещё и нюх…– хмыкнул я – Раньше ты убивал людей за неприятные тебе звуки, теперь начнёшь убивать ещё и за запахи?».
«Нет не начну… – он медленно покрутил головой – Я больше никого не буду убивать. Единственная черта, которая отличает людей от животных – это осознание своих ошибок. Люди перестали шуметь и это то, что мне было нужно. Так что теперь я смогу успокоиться и возобновить занятие любимым делом…».
«И какое же у тебя дело. Ах, я и забыл, что ты у нас музыкант…».
«Не только музыкант, но ещё и композитор. Ты знаешь, я сочинял неплохие вещи. Жаль, что ты ничего в этом не понимаешь. Ты не понимаешь, что это значит, что-то создавать, что-то творить. Ты не понимаешь, что это значит, уловить, поймать внутри себя некое созвучие и стараться удержать его в голове, прежде чем запишешь на бумаге. Ты знаешь как это сложно? Что этот звук, эта гениальная мелодия прилетает в твою голову ровно на мгновенье, словно яркая бабочка. И эту бабочку нельзя схватить, удержать – ты сразу же сломаешь ей крылья. За те несколько секунд пока она порхает у тебя в голове нужно удержать этот образ. И знаешь, в чём состоит закон подлости? Именно в этот самый момент, в этот редкий момент, когда бабочка там внутри, раздаётся телефонный звонок, звук дрели, рёв газонокосилки, рокот летящего мимо мотоцикла. И всё! Бабочки как не бывало. Так случается один раз, второй…третий, а потом…потом бабочка перестаёт прилетать».
«Но есть же разные средства: беруши, наушники, ватные тампоны на худой конец. Зачем же пускаться во все тяжкие? Зачем вся эта кровь?» – Не знаю, зачем мне была нужна эта дискуссия. Может быть, я хотел тянуть время, может, просто заговаривал ему зубы. Не знаю, зачем я это делал, но уж точно не для того, чтобы вызвать у него чувство вины.
«Ничего ты не понимаешь…– он брезгливо поморщился. – Вот что значит посредственность. Уши должны быть свободными, они должны быть открытыми. Это основной инструмент, локатор, с помощью которого музыкант устанавливает связь с высшими силами. Они должны быть открыты для восприятия прекрасного. Но какого-то чёрта…какого-то чёрта вокруг один грохот и рычание. Этот мир похож на звучание самого отвратительного оркестра. Эти люди не любят и не ценят прекрасного, того, что еле уловимо, того, что кроется за звенящей тишиной. Им подавай погромче, побольше, позвонче. Они не могут смириться с тишиной, они её не любят и боятся. Но я заставил их полюбить тишину. Иногда, чтобы сделать людей чище и лучше, приходиться прибегать к радикальным методам. Что ни говори, а такие, как я меняют жизнь к лучшему». – Его рот ядовито ощерился.
Я стоял с поднятыми вверх открытыми ладонями и пытался сообразить, что же делать дальше. Время работало против нас, стрелки часов тикали вспять. Я видел, как лицо Вики из бледного, становится серым, её взгляд мутнел, становился пьяным. По-видимому струна пережала ей сонную артерию. Я понимал, что сделай я одно неловкое движение, и он приведёт в действие своё дьявольское орудие, поэтому не видел ничего лучшего, чем пытаться заговорить ему зубы.
«Ваня, скажи, а в какой момент это случилось? Когда гений превратился в зверя? На каком этапе, ты стал хищником?» – спрашивал я, стараясь говорить как можно мягче.
«Хищниками не становятся…».
– Ими рождаются! – заканчивает фразу девочка затвердевшим, будто замороженным голосом. В её взгляде появляется что-то новое. В центре чёрных зрачков вырастают два ледяных кристаллика.
– Точно так, моя девочка. Он сказал именно это…
«Хищниками рождаются, как и музыкантами, как и поэтами, как и врачами…».
«А разве может человек одновременно родиться и хищником и музыкантом? Разве могут гений и злодей уживаться в одном теле?» – спросил я его.
«Ха-ха -ха…мне кажется, ты выбрал неподходящее время, чтобы цитировать Пушкина. Ну… если уж на то пошло, почему бы и нет? Они могут прекрасно сосуществовать. Один будет уступать место другому. Уже очень скоро, мой злодей уйдёт на второй план, и его место займёт гений…».
«Значит ты нас отпустишь?» – спросил я с надеждой.
«Не-ет» – он снова медленно покрутил головой.
«Но ты же сам сказал, что больше не будешь никого убивать?»
«Я так сказал? Точно…– свободной рукой он хлопнул себя по лбу. – Извини, но я ошибся, неправильно сформулировал. Всё-таки мне нужно сделать последний штрих, принести последнюю жертву. К сожалению, этой жертвой будете вы оба. Раз уж у нас идёт такая откровенная беседа, расскажу, как это будет. Два три нажатия на рычаг этой штуковины, и голова твоей возлюбленной окажется у твоих ног. Потом я пристрелю тебя из своего табельного оружия. – Свободной рукой он выхватил из за пояса пистолет и поднял его стволом вверх. – Потом я вложу эту штуку в твою руку и позвоню нашим коллегам. Приехав на место, они обнаружат трагическую картину. Обезглавленная девушка и рядом с ней труп её убийцы с орудием преступления в руке. Ещё один участник этой трагедии, будет биться в истерике. Не мудрено, ведь он в один день лишился любимой девушки и друга. Да-да любимой девушки. В последнее время вы уже не встречались, вас никто не видел вместе. Почему? Потому что она от тебя ушла. Она в тебе разочаровалась. Почему? Да потому что она стала подозревать…подозревать, что это всё ты. После случая на пароходе, она неоднократно навещала меня в больнице и делилась своими подозрениями. Тогда же, во время этих свиданий, зародилось наше совместное чувство, которому было предопределено очень краткое существовании. Сегодня, в день моей выписки, Вика сразу же пришла ко мне, чтобы поделиться прорывом в своём расследовании. Теперь она точно знает, кто является убийцей. Она всё сопоставила.
Её бывший друг испытывал настоящую страсть к музыке и в то же время неприятие к громким звукам. Только сейчас всё сошлось воедино. Струны, непереносимость шума. Но главное не это. Главной уликой является та провальная операция на пароходе. Ведь это же он был её автором. Он всё продумал, подстроил и разыграл, как по нотам.
Сначала был этот подозреваемый, которого он выделил первым, сосредоточив на нём всё внимание группы. Оставив нас с Викой следить за этим субъектом, он поднялся на палубу, где выключил свет и взорвал петарды. Во время случившейся суматохи, он убил двух музыкантов, после чего спустился вниз. Там он находит Рымина. Нет, он не натыкается на него случайно, в суматохе. Он знает, где тот может находиться и идёт именно туда. Он хватает его, обмякшего от страха, больше похожего на мешок с мукой, и накидывает удавку ему на шею. Нет, он не стал сразу же отрезать ему голову. С обмякшим телом очень тяжело совладать, а оно ему ещё необходимо. Он берёт его, сжимающую пистолет руку, и водит ей, словно кукловод управляет марионеткой. Он крутится словно волчок, прижимая к себе тело Рымина и водя его рукой. Он вглядывается в темноту, высматривая источник потенциальной опасности. К несчастью первым под руку подворачиваюсь я. Ему показалось, что я его узнал, что я разглядел того, кто напал на Рымина. Но я ничего не видел в темноте, хотя это не важно. Он стреляет в мою сторону и попадает. Затем он разворачивает руку Рымина в сторону человека в берете, который и является его основной мишенью. Ещё один выстрел. Теперь можно закончить с Рыминым и ползти назад к лестнице, откуда он свяжется с Викой по рации.
Эту версию и поведала мне Вика. Она рассказала бы больше, ведь у неё было какое-то неопровержимое доказательство его вины, но не успела. Потрошитель ворвался в дом, выставив окно, (кстати, там полно твоих отпечатков) и, пользуясь нашим замешательством, напал на Вику. Я заговаривал ему зубы в то время, как моя рука опускалась в карман и снимала пистолет с предохранителя. Улучив момент, когда он особенно увлёкся своим красноречием, я выхватил пистолет и выстрелил. Только я не подумал что…».
– Бах… – Старик громко хлопает в ладоши, так, что девочка вздрагивает. – Я выстрелил в этот самый момент. Все его последние слова, были для меня будто руководство к действию. Я сделал ровно то, о чём он сказал. Только я не дослушал…
Дед замолкает, несколько секунд смотрит вниз, будто разглядывает выбитые на пледе узоры.
– Нужно было дослушать то, что он говорил. «Только я не подумал, что…».
Только я не подумал, что даже с разнесённой головой, со срезанной верхушкой черепа, которая отлетела от него, как долька от яблока, он сможет надавить на рычаг своего приспособления. -Я тут же бросился к ней…– Дед закатывает глаза и тяжело вздыхает.
– Бедная девочка…она была ещё жива. – Ещё один долгий прерывистый вздох. – Он успел нажать на рычаг всего один раз, и струна просто врезалась в её шею…но врезалась глубоко. Я как сейчас вижу её распахнутые глаза, её приоткрытый рот. Будто она чем-то сильно удивлена. И если бы не брать во внимание всё остальное, могло бы показаться, что это удивление радостное. Полоса вокруг её шеи росла, набухала, чернела, превращаясь в извивающуюся гадюку. Мне показалось, что гадюка махнула хвостом. Это был тёплый фонтанчик крови, ударивший мне в лицо. Я окунал трясущиеся пальцы в рану, словно в горячий ручей, пытаясь ослабить натяжение струны. Я пытался сломать этот механизм, который был будто прилеплен к её затылку, но делал ещё хуже. Всё было бесполезно. Её нога несколько раз дёрнулась, и она затихла прямо на моих руках.
***
Дед снова прикуривает, и спичка дрожит в его руке.
– Не знаю, сколько времени я прорыдал, сколько часов купался в разлившемся вокруг меня море крови, прежде чем вызвал полицию. Всё вышло точно так, как он говорил. Полиция обнаружила двух трупов и рыдающего человека. Была только одна разница. Этим рыдающим оставшимся в живых человеком, был не он, а я. – Дед глубоко затягивается, выпуская дым из ноздрей. – Ну вот и вся история. В качестве эпилога, могу сказать, что я ушёл из полиции и нашёл гражданскую специальность. Через год после этой истории я встретил вашу бабушку. И стали мы жить поживать да добра наживать, пока она…но это уже другая история.
Замолчав, старик пытливо вглядывается в лицо девочки. Ему кажется, что в ней что-то поменялось. Бледная, сжатая в комочек, она обнимает себя руками и смотрит куда-то в сторону, будто о чём-то размышляя.
– Ты не жалеешь, о том, что выпросила у меня эту историю? – спрашивает он, пытаясь поймать её взгляд.
– Жалею, – тихо, почти шепотом отвечает она, продолжая смотреть в сторону.
– Извини! Наверное, я тебя сильно напугал…мне не нужно было. Просто иногда нам старикам хочется выговориться. Иногда нам старикам больше ничего не остаётся…
– Нет, всё нормально. Я сама виновата. Ты уже рассказал и этого не изменишь, это всё равно, что затянуть петлю, которую невозможно ослабить. – её голос становится обречённым и взрослым.
– Ну зачем же такие сравнения! Ох я дурак! Детям твоего возраста нужно ещё сказки читать, а я старый, совсем из ума выжил. – Дед трясёт головой, отчаянно треплет седую шевелюру.
– А может это и была сказка? – Вера поднимает голову и ледяные кристаллики целятся в деда.
– А может и ска…– дед осекается – Точно сказка! Я всё придумал! Взбредёт же в голову на ночь всякая бредятина. А этот «Закон о тишине» действительно дело рук одного бизнесмена. Однажды он подошёл к нашему губернатору, тогда ещё Иванов был у власти и говорит…
– Дедушка, – перебивает она – а если из рояля вытащить струны, он будет играть?
– Что? Н-нет конечно!
– И он вообще не сможет издавать никаких звуков?
– Н-нет…лишь только глухой стук, когда нажмёшь на клавишу.
– А с виду он будет всё тот же рояль, большой и красивый?
– Ну конечно. С виду такой же…
– Большой и красивый, только вместо звука, глухой стук…– задумчиво нараспев говорит девочка.
– А к чему ты это?
– Да так…я же говорила, что теперь буду долго об этом думать. Я вот думаю…м-м-м – она теребит и кусает свой чёрный хвостик – А если бы тогда всё вышло наоборот. Если бы в живых остался убийца. Он бы продолжил убивать?
– Н-нет не думаю. Он же тогда сказал, что не будет…
– А музыку…музыку он стал бы сочинять, или хотя бы играть на рояле?
Дед медленно крутит взлохмаченной головой.
– Думаю, что нет…
– Почему? Ведь он же собирался?
– Думаю, что у него ничего бы не получилось, ведь злодей, который был в нём, сожрал гения. Напрасно он надеялся, что сможет вернуть свой дар. Я думаю, что если бы из того дома тогда вышел не я, а он, ничего бы по сути не изменилось. В городе бы перестали погибать люди, но и новой музыки бы тоже не появилось.
– Ну а как же злодей? Ведь он бы остался?
– Да, злодей остался бы с ним до конца дней. Но он был бы уже не тем. Он исчерпал себя, добился своей цели, но добившись её, понял, что на пути к её достижению потерял главное. То, ради чего он к ней шёл. Этот злодей в нём стал бы маленьким щуплым и высохшим. Он походил бы на игрушечного чёртика с севшими батарейками. Этот чёртик сидел бы глубоко внутри него, так, что никто из окружающих не мог бы и помыслить, что он там есть. Но этот, казалось бы, ставший безобидным чёртик, не давал бы покоя своему хозяину. Его слабый скрипучий голосок день и ночь скрежетал бы у него в ушах. Он бы стонал, как голодный ребёнок, умоляя об одном. Ему бы хотелось, чтобы хозяин однажды выдал себя, раскрыл свою чёрную душу под тем или иным предлогом. Ведь любой злой гений подсознательно мечтает о своём разоблачении. Он хочет славы, пусть она будет чёрной. Так что…– Дед тушит окурок пальцами, будто гасит свечу…– Рано или поздно он бы себя выдал.
– Ну и чёрт с ним! – в ледяных кристалликах вспыхивают огоньки. Девочка улыбается, чуть приоткрывая зубы и в этой хищной улыбке, старик вдруг видит своё отражение. – Пойдём спать, а то уже светает!
Она знает, что не уснёт. Ей нужно найти ответы на некоторые вопросы. Она могла бы задать эти вопросы деду, но не будет этого делать. Она ответит на эти вопросы сама, потому что так будет лучше.
***
Сухо чмокнув старика в дряблую щёку, она идёт в отведённую ей комнату, вытирая рукавом пижамы губы. Она ложится на кровать и с головой накрывается толстым пуховым одеялом. Это замкнутое тёмное, согретое собственным дыханием пространство, она покинет, когда решит все вопросы, когда будет знать, что делать дальше.
В общем-то в этой истории для неё всё ясно, а то, что непонятно она найдёт, обнаружит в этой же самой истории. Нужно просто сопоставить некоторые взятые из неё факты, возможно, кое-что домыслить, возможно, кое-что поменять местами. Ведь, если выражаться словами деда, «В каждом хорошем рассказчике скрывается бессовестный лгун. Он часто приукрашивает события, меняет их последовательность, подменяет образы многих героев на вымышленные, такие, какими бы ему хотелось их видеть. Очень часто, он подменяет даже свой образ, свои мотивы, выставляя себя в более выгодном свете».
Вера зажмуривает глаза и начинает поиск первой детали. Она видит луч фонарика, который мечется по мрачному дому. Его свет вырывает из темноты шкаф, стол, отражается в зеркале трюмо, ползёт по стене, телевизору, бардовым занавескам, книжному шкафу. Чего-то здесь не хватает. Зачем перетрясать книжный шкаф, если можно найти только это и этого будет вполне достаточно. И это то, что невозможно спрятать, что сразу же должно броситься в глаза.
Рояль! Где рояль?
Если Иван был тем злым гением, где инструмент, на котором он творил, из которого однажды в отчаянье выдернул первую струну. Выбросил на помойку? Может быть, всё бы тогда и сошлось, но есть ещё одна деталь, один образ, который внезапно пришёл ей на ум во время рассказа деда. Она слово в слово вспоминает, произнесённую Викой и пересказанную дедом фразу:
«Вот здесь» – Вика постучала пальцем себе по виску. – Всё уже было здесь, нужно было только найти, заметить. Уже много ночей все…все детали, картинки, связанные с делом этого потрошителя крутятся у меня в голове. Иногда ярко всплывает то один, то другой образ, какой-нибудь предмет, объект, на который я не обратила внимание, в то время, как память его всё же зафиксировала. И сегодня, в этом бурлящем калейдоскопе я вдруг ясно увидела то, что искала. Этот предмет мгновенно связал всё в моей голове и дал объяснение всему»…
Её образ тоже находится в голове. Он всегда сидел в её памяти, просто она никогда не придавала ему значения. Он находился там много лет, покрываясь толстым слоем пыли, и только сейчас она снова к нему возвращается.
Красный резиновый мячик весело скачет вниз по деревянным ступенькам подвала. Она бежит за ним, и обутые в сандалии ножки грохают по доскам. Ей ещё два или три года и она совсем кроха. И это тот старый дом, где раньше жили дед с бабушкой, пока он не сгорел. Мячик замер у обитой железом двери. В первый раз на этой двери нет замка. Она никогда не видела эту дверь открытой и часто подходила к ржавому, оплетённому паутиной замку, в надежде увидеть очередную, попавшую в западню муху. Но сейчас нет ничего, ни мухи, ни паутины, ни замка. Только приоткрытая дверь, будто приглашает её зайти. Хотя бы заглянуть одним глазком туда, где она ещё ни разу не была.
Дверь тихонько скрипит, когда она тянет её на себя. Там внутри серо и пыльно. Она сделает всего пару шажков, чтобы хоть одним глазком.
Там у дальней стены что-то есть. Что-то большое, накрытое клетчатым покрывалом. Ещё три шага…она просто посмотрит и убежит, чтобы дедушка не заметил и не начал ругаться. Маленькие пальчики приподнимают край покрывала. Взвившаяся облаком пыль облепляет лицо, попадает в глаза и нос. Не удержавшись, она громко чихает. Оглянувшись и увидев, что вокруг по-прежнему, никого, она продолжает натягивать одеяло наверх. Под ним что-то гладкое и деревянное, похожее на крышку от сундука. Она приподнимает крышку и видит под ней блестящие раскрашенные в белый и чёрный дощечки. Она видела такую штуку по телевизору. Она называется, кажется пьянино, или что-то такое. На ней играют. Нужно нажать на дощечку, и тогда из этой штуки будет играть музыка. Маленький пальчик осторожно надавливает на дощечку. Слышится глухой щелчок. Пальчик давит на другую – снова щелчок. Третья, четвёртая, пятая, белая, чёрная – все они отвечают стуком, будто дятел долбит по дереву. «Точно! Как же она не догадалась? Эта штука просто выключена из розетки!».
Она отпускает крышку, которая неожиданно громко хлопает, заставляя девочку, порскнуть из запретного места подобно испуганной кошке.
Воспроизведённый образ переворачивает в глазах Веры, рассказанную дедом историю. Она будто бы смотрит на отражённую в зеркале картинку, где всё, что должно быть слева, находится справа и наоборот. В голове снова звучит голос деда:
«В каждом хорошем рассказчике скрывается бессовестный лгун…. Очень часто, он подменяет даже свой образ, свои мотивы, выставляя себя в более выгодном свете…».
В закрытых глазах, нескончаемым видеорядом мелькают картинки:
Она видит растекающуяся огромной кляксой кровь; заплетённую в петлю струну, твёрдую большую руку, водящую чужой более маленькой, сжимающей пистолет. Она видит вспышки выстрелов и падающего навзничь человека; она видит густо измазанное кровью лицо. Черты этого лица ей знакомы.
Она видит ещё одну картинку, которую точно воспроизводит её сознание. Остриё шариковой ручки царапает блокнотный лист. Три продольных параллельных линии, на которых будто птички на проводах сидят закорючки с хвостами. Она сразу же узнаёт руку художника.
Вера сжимается под одеялом, скручивается подобно креветке. В ухо снова проникает голос деда, мягкий шелестящий, нашёптывающий.
«Все сложные жизненные ситуации это, как правило, формула, уравнение или ребус, которые нужно просто решить. И решение чаще всего лежит на поверхности. Нужно просто правильно составить схему, и рассмотреть то, чего в ней не хватает, либо, напротив, найти лишний знак…».
Решение этого ребуса она знает. Каким образом его можно получить? Можно поменять в формуле некоторые переменные. Например, в рассказе поменять местами имя «Иван», и местоимение «Я».
А может быть здесь и другое решение. Может быть нужно просто «найти лишний знак» и исключить его из формулы? Тогда получается, что никакого Ивана и не было.
Впрочем…это уже не важно. Она больше не хочет ломать голову над задачей, ответ на которую ей известен. Что же дальше?
Завтра она скажется больной и уговорит мать, чтобы та забрала её из этого дома, из этого мерзкого оглохшего городишки. Она сделает всё, чтобы больше никогда здесь не появляться. А потом…потом она всё забудет. Она перепишет всю историю заново. Нет, она не станет переписывать рассказанную дедом историю, она перепишет свою, из которой исключит всё, что связано с этим городом и с дедом. Уж в чём в чём, а в переписывании историй она мастер. Дед, прав, когда говорит, что она его внучка.
Теперь она знает, кем станет, когда вырастет. Она будет криминалистом. Ей нравится расплетать тёмные клубки версий, копаться в чужих историях, выявляя в них, что правда, а что вымысел.
Пока что ей неплохо удаётся сочинять и свои истории. Чем, к примеру, плоха история про Жюли?
Жюли – так звали морскую свинку, которую родители подарили на день рождения её маленькому братишке. Жюли была очень шумной. Бесконечный скрежет её когтистых лапок, которыми она бесконечно сучила по подвешенному в клетке колесу, не мог не раздражать. Но больше всего раздражал исходящий от Жюли запах – запах полыни, клопов, запах пропавшего молока. Однажды утром Жюли нашли мёртвой. Её голова застряла между прутьев клетки, и она задохнулась.
Прижимая к груди мокрое личико рыдающего брата, Вера, захлёбывающимся от слёз голосом, говорила, что Жюли, должно быть, соскучилась по своей семье, которую оставили в магазине, и просто не смогла без них жить.
Это была жалостливая трагичная и очень правдоподобная история…
06.09.2022 Олег Механик
