Олег Никитин
Урановая вахта
Скоро диагностика челнока была закончена, и команда погрузилась в модуль. Последним влез пилот, задраил люк и слился с автоматикой, нацепив на себя ворох датчиков. Так он напрямую, контактным способом соединился с бортовым компьютером. Геолог с содроганием представил, как его тело разгоняется и лавирует в каменном поясе, а вокруг вакуум… Нет уж, лучше запаковаться в скафандр и ограничиться нормальными человеческими ощущениями. Он включил обзорный канал, чтобы поглядеть на Марс с высоты.
Пятна света в ангаре сдвинулись, мелькнули косолапые фермы, отваливаясь от туши челнока, и корабль вырвался в узкое отверстие клапана на свободу. Резкие черные тени, разбавленные красноватыми всполохами острых скал, полоснули по глазам. Справа разверзлась пропасть Копратес, а слева развернулась плоская (с высоты) долина Маринера, изрытая оспинами древних открытых выработок. И тотчас восходящее Солнце выпрыгнуло из-за корявого среза горизонта, растекшись по экрану мелким желтком с розовой каемкой.
10-й день сезона Юйшуй, Фобос
Тяготение прижало Клима к креслу. Оранжевый горизонт скруглился и стёк вниз, уступая место крапчатой черноте космоса. Начинался первый опасный участок пути – пояс мелких астероидов и старых спутников, так называемая Третья санитарная орбита. Включилась лазерная защита, чтобы мгновенно расстрелять любое опасное для челнока тело. Избежать маневрирования, как обычно, не удалось. Ускорение пару раз дернуло кресло Клима, затем вдруг включились боковые ионные двигатели, переводя корабль на «горизонтальный» полет.
– Неполадки в системе ориентации! – вскричал внезапно пилот по внутренней связи, дергая челнок. – Держись!
Корабль тряхнуло, кресло попыталось вырваться из-под Клима, но ремни удержали строптивца на месте. Челнок развернуло, на экране перед геологом показался край огромного Фобоса, стремительно нагонявшего скорлупку с людьми на борту. Если их вынесет на встречу со спутником, никому не поздоровится – относительная скорость никак не меньше ста метров в секунду.
– Отворачивай! – не выдержал Чжанг. Ему еще не приходилось участвовать в орбитальных передрягах, типичных для санитарной зоны. Но и Клим не припоминал, чтобы в челнок ударял крупный обломок, способный хоть что-то повредить.
– Диагност, – напряженно сказал пилот. – Это он застрял в блоке ориентации. Сломался, уродец! Поторопились мы, братья. Всем надеть спасательные скафандры, сейчас тут будет вакуум. – Сам он по уставу обязан был весь полет провести в герметичном костюме, способном поддерживать его жизнь не меньше часа.
– Почему? – одновременно заорали пассажиры.
– Кто из вас обучен работать в космосе?
– Клим, выполняй его команды! – приказал Канетти (он был старшим смены).
– Мы все обучены, йопт!
– Давай-давай, это приказ.
Геолог заметил, что он один еще не застегнул скафандр, и поспешил сделать это. Все четверо болтались в креслах, пристегнутые к ним ремнями. Челнок по-прежнему мотало, поскольку пилот, несмотря на противодействие извне, старался выровнять его и отвести от траектории столкновения с Фобосом.
– Готовы, братья? Задержали дыхание!
Шлюз автоматически разгерметизировался, и вся масса воздуха одним веселым хлопком испарилась в забортном вакууме. Клим отклеился от кресла, нащупал рядом с люком карабин страховочного фала и закрепил его на поясе.
– Видишь паука? Вцепился в боковое сопло, гад!
Геолог наполовину высунулся из ремонтного люка, выходившего в узкий зазор между грузовым отсеком и модулем жизнеобеспечения. Тут крепились две штанги с боковыми ионными двигателями. Один из диагностических роботов, почему-то не покинувший корабль по команде пилота перед стартом, сейчас выбрался из какой-то щели и ухитрился заблокировать суставчатыми ножками вращение сразу обеих штанг.
В зазор между модулями, сквозь неуправляемое вращение челнока, мелькнула громада спутника и несколько ярких точек мусора, блестевших отраженным светом Солнца.
– Отцепляй, брат! – взревел пилот. – Через пять минут врежемся!
Клим, победив головокружение, оттолкнулся от края люка и рывком преодолел полтора метра вакуума. Магнитные подошвы притянулись к поверхности модуля жизнеобеспечения, но он отклеил их и развернулся. Удар ботинка оторвал тельце диагноста от штанги, оно скользнуло по травленой шкуре челнока и беззвучно уплыло прочь. Но осталась одна титановая лапа.
Пилот включил ориентацию. По обеим сторонам от Клима вспухли плазменные бутоны, разом погасившие вращение. Но он их, конечно, не увидел, а догадался по низкой дрожи, пробившей челнок. Мимо шлема проплыла развороченная лапа диагноста, геолог схватил ее и стал перебирать фал, затягивая себя в модуль. Через несколько секунд он уже задраил люк и слушал шипение воздуха, наполнявшего кабину.
– Вовремя, – проворчал пилот. Челнок упруго ускорился, ложась на параллельный Фобосу путь.
– Отлично сработано, Клим, – сдержанно высказался Марсино. На лбу у него заметны были крупные капли пота, однако голос звучал ровно.
– Что, все нормально? – недоверчиво спросил Чжанг.
Ноэль же привычно хмыкнул, но геолог видел, как бледна его желтая физиономия за пластиком скафандра.
Санитарная орбита осталась позади, а сверху на челнок уже наползла колоссальная туша Фобоса. Это с поверхности Марса он представляется всего лишь безобидной звездочкой. А тут, в получасе лета от него, все его двадцать километров в поперечнике с жутким кратером Стикни посередине вызывают первобытную дрожь, словно доставшуюся в наследство от первых астронавтов. Черный провал кратера зиял, будто пасть могучего безногого зверя – хотя и пробитого глубинными ранами-шахтами, но еще живого.
Край Фобоса неумолимо отсек от корабля Солнце. Челнок медленно погрузился во мрак Стикни.
– Всем оставаться на местах, братья мои! – бодро скомандовал пилот, снимая с тела присоски и выдергивая из мозга штекера прямой связи. Его безухий череп весело поблескивал в свете приборной панели. – До полной остановки транспортного средства. – Клим давно знал, что вживление портов в мозги заметно меняет человека, поэтому странности пилота его не удивляли.
В дело вступила автоматика стыковки, поэтому пилот и отключился от системы управления. Челнок не должен дергаться в такой ответственный момент. Через несколько минут плавного движения штырь стыковочного узла мягко вошел в приемный конус станции «Фобос», с шипением выровнялось давление, и внутренний переход на спутник был готов.
– До́ма! – потянулся здоровяк Канетти, хрустя креслом.
Пассажиры по очереди выплыли в переходный тамбур, затем в скругленный коридор станции. Прежняя вахта ожидала их в кают-компании.
– Привет, смертники! – раздались радостные голоса.
Вахтовики, естественно, успели стосковаться по семьям и марсианскому шику, Клим и сам испытывал подобное нетерпение, ожидая челнока с новой сменой. Правда, на второй же день жизни внизу ему вновь хотелось на Фобос, а суставы, нывшие от перегрузки, вообще мечтали обратно с первой же секунды гравитации.
– Видали по головизору, что Фобос через неделю лопнет?
– Старые замогильные шутки, – добродушно ухмыльнулся Канетти. – Как я их люблю, ребята.
– Мы еще вас дождемся, самоубийцы, – холодно прищурился Ноэль.
– Припасы-то привезли? А то мы подчистую склад уделали.
– Чжанг, у вас кабель связи с шахтой 17 барахлит…
– Так починил бы, Марс всемогущий! «У вас»! Целый месяц чем занимался?
– Новая шахта на подходе, старая почти выбрана… Проверь расчетную точку, Марсино.
– Эй, Габо, я тут маленького зеленого человечка замариновал, так ты уж не побереги его, не потроши сразу.
– Забирай его к богу войны, брат во Будде.
– Если кто-то хоть что-то сломал, клянусь освободить этого робота ЕЦСС, – пригрозил Чжанг и незлобиво пнул потертый аппарат в бок (держась за поручень, чтобы не отлететь в сторону – тяготение-то на Фобосе было микроскопическим).
– А он уже и так в порядке.
– Врешь?
– Эй, парни, мы тут пушку на свободные поселения направили. Ютан, Урк и Гастр. Из Кайзера прислали депешу: «Готовим ответный подарочек».
Это было давней и почти неприкрытой мечтой признанного Землей правительства Марса – сбрасывать отходы уранового производства на независимые города планеты, чтобы хоть в чем-то досадить им. Не получается совладать политически, так хоть мусором с орбиты забросать. Но вряд ли такие действия можно было назвать разумными, поскольку Кайзер (ведущее поселение среди неподконтрольных правительству, расположенное в склоне одноименного кратера) имел обширную агентурную сеть в марсианских городах и средства биологической войны. Потому, собственно, с Кайзером в открытую и не связывались.
– Умно поступили, что только Утопию замусориваете. Ладно, спасибо за идею, к вашему приезду мы Ноахис тоже окучим, – снизошел до шутки суровый Канетти.
Робот ЕЦСС привычно моргал диодом. Чжанг осторожно, под смешки коллег заглянул ему за «спину». Лет десять назад состоялось очередное, плановое освящение станции Единой Церковью, и тот визит оставил после себя новенького робота – сборщика пожертвований. Все эти годы робот тихо стоял в кают-компании, привязанный к ножке стеллажа, и запитывался прямо от сети (церковники сэкономили на аккумуляторе). Но парни из «Азефа» – не такие идиоты, чтобы так просто отчислять собственные трудовые юани чужому богу.
– Я знал, что малышу не нужны наши карты, – хмыкнул Роман.
В первый же месяц после появления этого робота кто-то прилепил ему на сенсор пустую дебетку (выворотил из неисправного палма, не иначе). С той поры всем довольный механизм непрерывно снимал с нее ноль юаней каждую минуту и прилежно отсылал их на Марс, на счет Церкви. Наверняка святые отцы ЕЦСС догадались о проделке азефовцев, но пронять руководство компании им не удалось, а «карательная» инспекция вышла бы пустой тратой средств. Им оставалось только втихаря (секретным письмом) проклясть вахтовиков станции «Фобос». Проявленный публично, этот жест вызвал бы в обществе негативный резонанс.
А поскольку на станции работали сплошь буддисты, то о проклятии христиан они могли смело забыть.
Следующий час после прибытия новой смены ушел на ознакомление с обстановкой и официальный прием вахты. Ближе к вечеру, когда спутник уже клонился к востоку, собираясь скрыться в тени Марса, Клим наконец смог разложить вещи по шкафчикам и обесточить панорамные обои с видами Марса. Затем он повалялся на койке, принюхиваясь к полузабытым запахам станции и прислушиваясь к ровному, на грани восприятия гулу подстанции и систем жизнеобеспечения. Это были последние минуты в подлинной невесомости. А потом пришлось напяливать специальные ботинки и комбинезон с амортизаторами, заменяющими поле тяготения. Иначе по возвращении на Марс растянешься прямо в челноке.
Клим проверил настройки «домашнего» робота и отправился в кают-компанию.
Несмотря на то, что наезжало сюда всего четыре сотрудника «Азефа», станция занимала значительную часть дна кратера Стикни. Четыреста лет назад, когда ее строили, тогдашний арендатор всерьез рассчитывал обогатиться на разработке урана. Но сооружение атомных станций на Марсе быстро заглохло. Только две и успели запустить – в Офире и Меласе. Современные энергетики предпочитали термоядерные источники, они безопаснее в эксплуатации и не требуют особого топлива, к тому же не производят бесполезных отходов.
Так и вышло, что многие когда-то жилые отсеки «Фобоса» простаивали без всякой поддержки. Ни воздух, ни тепло туда не подавались, а шлюзы, ведущие к ним, были наглухо задраены. Смена занимала только один 10-каютный отсек, ближайший к складу бурильного оборудования и роботов, стыковочному ангару, диспетчерской, подстанции и отсеку воздушных и водных смесей. Все необходимое уместилось на пяти тысячах квадратных метров полезных площадей. Остальные пятьдесят представляли собой мертвое (вот уже триста лет) пространство, чужеродную каверну в теле спутника. С момента постройки станции, впрочем, число таких каверн непрерывно росло. Сначала бессистемно, а затем в соответствии с расчетом напряжений в структуре Фобоса.
В гостиной висел только Ноэль. Он завел музыкальный автомат (сугубая классика) и покачивался возле резервного терминала связи с выработками, просматривая срезы шахтных стен и образцы камня.
– Хоть бы уж в самом деле найти зеленых человечков, – угрюмо сообщил он.
– Так тебя надули, что ли? Никто на заспиртован? Вот гады!
Клим облетел помещение, заново «знакомясь» с портретами славных личностей прошлого и десятками безделушек, оставшихся от бесчисленных вахт – обломками буров, диковинными экспериментальными роботами… Имелись тут и самодельные, но оттого не менее трогательные фигурки реголитовых Будд. Клим пристроил на свободное место покореженную лапу диагностического робота, предварительно нацепив на нее магнитную присоску. Такие присоски прочно удерживали все это добро на стенах.
Кеплер, Азеф Холл и его супруга, в девичестве Стикни, благосклонно глядели на дары Фобоса. Или Фобосу? Особое место в гостиной занимали антикварные снимки «Маринеров» (тень спутника на серой поверхности Марса) и особенно – легендарного «Фобоса-2». Последние хранили вид спутника таким, какого уже никто не увидит воочию – первозданным, изрытым мелкими кратерами. Расчерченным пресловутыми бороздами, похожими на царапины космического хищника, тянущимися от кратера Стикни…
Картинки и особенно Будды хорошо помогали Климу выбросить из сознания все плохое, что внедрилось в него за месяц жизни на Марсе. Все эти скучные посиделки в офисе над схемами геологического строения Фобоса и проектами бурения новых шахт, анализами срезов и реголитовых обломков. Он отключил на время работу левого полушария мозга и вернулся в собственное эволюционное прошлое. Все стало ясным и прозрачным, оставалось только естественно вписаться в поток жизни, а затем уже не выпасть из него. И так до самого неизбежного возвращения.
– Что, вытравляешь Марс из мозга? – хлопнул его по плечу Канетти. – Как, ребята, все готовы к вахте?
Осталось только закусить Климовой репой. Геолог аккуратно разрезал корнеплод на четыре части, и они ушли под хвалебные комментарии и усиленные дозы зивокса. Кому хочется потом маяться с желудком?
11-й день сезона Юйшуй, Фобос
Работа для Клима, как водится, нашлась с самого утра. Он только надумал устроиться у терминала и войти в Сеть, чтобы полистать-таки музейные каталоги древних аппаратов (появилась мысль автоматизировать поиск), как сработала тревога.
– Отлично… – высказался геолог в пространство, подхватил легкий и теплый мономерный костюм для работы в скафандре и двинул в ангар.
Его персональный, не один десяток раз испытанный в деле скафандр висел на своем месте, в герметичном шкафчике. Клим достал заслуженную, с поцарапанным алюминатным слоем космическую шкуру из тройной демроновой ткани, густо прошитой стальными нитями. Между демроновыми слоями имелись два аэрогелевых, незаменимых в холоде открытого космоса.
Наскоро проведя спреем по локтям и коленям, Клим сгладил микроцарапины и быстро облачился в скафандр. Палм он затолкал в особый внутренний карман на боку, выведя от него контакты к шлему и нарукавной клавиатуре.
– Проверка связи! – сказал он, не затягивая крепления шлема.
– Принимайте координаты цели, – отозвалась автоматика.
Только он сейчас готовился к выходу, остальные же спокойно изучали информацию, поступающую по каналам связи. Чжангу вообще практически не нужно было выбираться со станции, Канетти – только при начале разработки новой шахты и при консервации старой. А Ноэль надевал скафандр только ради развлечения, один-два раза сопровождая Марсино. Неудивительно, что именно Климу с его опытом пришлось выходить из терпящего бедствие челнока наружу, чтобы сбить проклятого диагноста со штанги.
– 62 градуса северной широты, 34 градуса западной долготы, – проинформировала автоматика.
– Спасибо, – бросил Клим в пустоту и нацепил ранец с компактным электротермическим двигателем. – Другой конец Фобоса…
– Расстояние до цели – 9,47 километра, – не согласилась система.
Геолог проверил оба фосфо-оливиновых аккумулятора, прилагавшихся к двигателю. Спасибо Чжангу, он не пропустил этот важный элемент при вчерашней приемке дежурства – заряжены они были полностью. Потом геолог сунул в ремонтный ранец исправный датчик, на всякий случай прогнав через него тестовый сигнал. Теперь ничто не держало Клима в ангаре, он подал питание на шлюз и втиснулся в него. Часть воздуха была быстро абсорбирована выдвижной решеткой, остатки же выветрились в космос, когда внешняя створка отклеилась от прокладки и съехала в сторону.
Ездить на Фобосе невозможно, человек и тот весит здесь всего несколько граммов. Приходилось рассчитывать только на ранцевый двигатель. Так проще и намного удобнее, чем запускать дрезину. К тому же с дополнительной техникой повышается риск застрять где-нибудь в реголитовой щели и посадить аккумуляторы, выцарапываясь оттуда. Миновав стыковочный узел, тускло блеснувший в тени, геолог направился к границе между полной чернотой и звездным небом – периметру Стикни. Ориентиром служила пятнадцатиметровая ферма, на которой была закреплена гигантская солнечная батарея. Ферма стояла, углубясь в грунт тремя ногами, на самом краю пресловутой «борозды».
Клим давно уже потерял счет таким вылазкам в вакуум. Точнее, он перестал считать их в первый же год вахтовой работы на спутнике. Поверхность его он знал едва ли не лучше всех в «Азефе». Он облетел на низкой высоте все кратеры и пощупал перчаткой все самые значительные валуны – темные, с низким словно у астероидов альбедо. Не раз поднимал он руками или выхлопом двигателя реголитовую пыль и улетал прочь, не дожидаясь, пока смехотворное тяготение вновь придавит ее к метровому слою плотной «взвеси», покрывшей Фобос.
Длинные и резкие тени ничуть не мешали ему держать верное направление. К тому же автоматика порой подавала корректирующий импульс на двигатель, когда он слишком уклонялся в сторону. По пути пришлось миновать несколько глубоких параллельных борозд, непроницаемо черных – в одной из них он и нашел обломок неведомой трубки с загадочным знаком. Кажется, такие ставились на древнееврейский зондах… Но Клим не был уверен, что знак совпадал до деталей, а с каталогом пока не успел толком поработать.
Скоро Солнце целиком осветит поверхность, и реголитовая взвесь нагреется до трехсот Кельвинов. Наверное, окажись тут воздух, можно было бы пару часов позагорать на «песочке», пока Солнце не спрячется за горизонтом.
– Клим, как ты? – очнулся Марсино.
– На полпути к датчику.
– Не разгоняйся там…
– О чем это ты? Парю как робомуха.
Геофизические датчики, сеть которых раскинулась по всему спутнику, приходилось порой заменять. Все-таки условия тут были довольно жесткими – и радиация, и перепад температур, и внутренние напряжения в спутнике, иногда сбивавшие настройку приборов так, что дистанционно наладить их не удавалось. Без этих маленьких, но умных штук всякая работа на Фобосе бы замерла, что бы ни думали об этом бог шахтных агрегатов Канетти и «даритель жизни» Чжанг. Именно по скорости прохождения сейсмического сигнала между датчиками и определяется, где возникла угроза стабильности Фобоса. Там, где порода достигает критического напряжения, следует немедля начать выработку урановой руды, то есть бурить шахту. Это по сути и было написано в контракте между правительством Марса и «Недрами».
Клим мог бы гордиться тем, что лично установил четыре из трехсот с лишним минеральных типов, обнаруженных на Фобосе. Все безводные и слоистые силикаты открыли задолго до него, лет четыреста назад. Простые окислы и железо-никелевые сплавы тоже составили когда-то предмет чьей-то гордости. Счастливчикам прошлого достались и чистые металлы с углеродом, а также кое-какая распространенная в космосе органика. Клим же твердо определил несколько редких разновидностей оливина – но похвастаться этим достижением мог разве что перед самим собой. Даже премию не дали.
Из-за края спутника показались модули одной из нескольких солнечных электростанций (круживших на более высокой орбите). Они тщетно пытались повысить температуру Марса во время зимних холодов. Эта станция была собрана еще не до конца, хотя обе солнечные батареи уже заняли свои позиции. Робот-сборщик монтировал на них оборудование, и его ионный двигатель время от времени поблескивал горячим пучком частиц. Через несколько дней гормональная программа сборки даст команду, и обе батареи сойдутся в одно целое, образовав колоссальный двухкилометровый энергоприемник.
В общем, роботы на Фобосе так и суетились.
Спустя двадцать минут полета вдоль изрезанной тенями поверхности Клим достиг расчетной точки. Датчик был заложен в керамическую трубу, целиком помещенную в грунт. Орудовать следовало осторожно, малейшее неловкое движение могло поднять в «небо» кучу реголитовых обломков. Клим быстро, с помощью магнита извлек датчик и заменил его на новый.
– Пробный сигнал, – приказал он далекой автоматике.
Новый датчик тут же вписался в схему контроля над каменным телом Фобоса. Делать тут больше было нечего, и Клим повернул обратно. Перед ним оказался полукруг Марса – огромного, ярко-оранжевого в полуденном свете Солнца. Даже бледные пятна углекислотных облаков имелись, ведь бактерии постепенно меняли атмосферу планеты, хоть и очень медленно.
Геолог нашел взглядом родной каньон в долине Маринера, с неразличимым пятнышком Офира. Внезапно ему показалось, что он падает на Марс, и он поспешно опустил глаза к пыльным реголитовым завалам, подавляя неприятное ощущение.
Забравшись в унылую шлюзовую камеру, Клим вытерпел потоки карболовой кислоты, а затем и пары фенола. Нужно было начисто смыть со скафандра дайнококусов – устойчивых к радиации микробов, которых случайно завезли на Фобос лет триста назад. Проносить их внутрь станции было строго запрещено.
1-й день сезона Дзинчже, Фобос
Наряду с анализом показаний от сети датчиков Клим выкраивал время и для работы с Сетью, пока безрезультатной. Ни одной детали с похожим на сплюснутую звезду знаком ему упорно не попадалось, и Клим все чаще вспоминал старика-антиквара с его предложением помощи. В остальное время он смотрел по головизору новости и фильмы.
На пятый день он понял, что ему не хватает обычного общения, и явился в кают-компанию. Оказалось, что здесь висит только Ноэль.
– А где Чжанг и Канетти?
– Почем я знаю? – откликнулся археолог. – Помнишь, что мы обсуждали в последний раз?
– Про свалку отходов? И ты все еще думаешь, что уранинит образовался искусственно? – Клим растянулся в микрогравитации, позволив телу парить над полом. Внешняя камера транслировала ночную поверхность Марса, лишь кое-где оживленную маяками технических баз.
– Что мы знаем о древних марсианах? Почему бы им не оставить в качестве отходов то, что мы принимаем за руду?
Габо способен был сутками выискивать среди органических молекул спутника следы жизнедеятельности мифических марсиан. Уж сколько сотен лет их ищут повсюду, вплоть до невероятных глубин на самой планете, а Ноэль (оригинал!) вбил себе в голову, что внимание стоит обратить на Фобос. Откуда, например, у него такое мощные залежи магнитных минералов? Ни у одного спутника в целой СС таких нет. Кажется, Ноэля не интересовало больше ничего, кроме древней разумной жизни в системе Марса. У него даже постоянной семьи не было, только временные жены, да и то возникавшие не в каждый его прилет на планету.
Наверное, только такой маньяк и мог открыть что-нибудь стоящее. Но ему закономерно не везло – не те сейчас времена, чтобы эпохальные открытия совершать. А в последнее время в гипотезах Габо, как заметил Клим, стали возникать откровенно безумные элементы. Впрочем, опровергнуть их геолог не мог. Он подумал, что после находки непонятного обломка и сам скоро поверит в инопланетный разум, если не найдет нужную деталь на схеме какого-нибудь старинного зонда.
Начинался сезон Цзинчжэ, и здоровье следовало поддерживать тремя главными способами – психологическим регулированием, размеренным укладом жизни и сбалансированным питанием. Если сохранять спокойствие и избегать участия в дикуссиях удавалось не всегда, то с легкой пищей проблем не было. Правда, биоавтомат, как всегда, отказался работать. Зато патентованная питательная среда вполне функционировала. Клим подлил в нее мясопептонный бульон, открыв кран, и подсыпал сушеных стрептококков, чтобы приготовить себе толику традиционной во время цзинчжэ еды.
– Я еще не говорил тебе, что установил причину появления борозд? – заявил Ноэль.
– Ну-ка, – заинтересовался Клим. – Которая это гипотеза, а?
– Неважно, эта – самая правдоподобная… Полагаю, ты наслышан о третьем спутнике Марса?
– Танатосе? Легенду про него в школе проходят.
– Из-за Танатоса почти четыре миллиарда лет назад погибла вся жизнь на планете, если помнишь. Так вот, когда он взорвался, разлетающиеся осколки зацепили Фобос и оставили на нем царапины. Откуда, по твоему, возник Стикни? От удара крупного обломка! Конечно, он был не один, с ним летел рой более мелких камней. Вот этот каменный шквал и поцарапал Фобос.
– Что-то очень просто у тебя получается. Бах – и готово объяснение. Почему же тогда Фобос не свалился с круговой орбиты?
– А вот это следует просчитать. Поможешь? Ты ведь специалист по ударным воздействиям на небесные тела.
– Не по ударным, а разрывным. К тому же я геолог, а не механик, здесь я занимаюсь, в общем-то, не своим делом. Просто «чистые» геологи тут никому не нужны.
– Да какая разница? – вскипел Ноэль. Встречая несущественное (с его точки зрения) препятствие замыслам, он всегда раздражался. Возражений от Клима он не ожидал, поэтому его сопротивление сбило Габо с обычной для него «поучительной» манеры разговора.
Как и все, Клим в детстве изучал культуру и древние верования людей. Конечно, он был хорошо знаком с распространенным убеждением, что четыре миллиарда лет назад на Марсе пышно цвела растительность. Откровенно говоря, он и сам верил в этот миф, хотя никаких ископаемых органических останков (о грунтовых бактериях речи нет) так и не было найдено. У оптимистов находилось этому простое объяснение: гравитационный разрыв третьего спутника, Танатоса. Массированная астероидная атака вызвала резкое повышение температуры, поверхность Марса раскалилась, и огромная часть атмосферы горячими газовыми потоками вырвалась в космос. Растительность, разумеется, сгорела без следа. А без нее остатки свободного кислорода быстро вошли в химические соединения.
– Ладно, – сдался Клим. – Но быстрого результата не обещаю.
– Вот и славно, дружище!
Ноэль задал поиск инфо-каналов и вскоре обнаружил слабый поток одного из независимых поселений Кайзера. Как и все, мнящие себя интеллектуалами, Ноэль предпочитал получать информацию из неправительственных источников. Из-за отсутствия официозной политики и ввиду трансляции земных каналов (в записи, без рекламных врезок) независимые станции тоже нравились Климу. Особенно та, что базировалась в кратере Ютан на равнине Утопия.
5-й день сезона Дзинчже, Фобос
Вахта продолжалась своим чередом еще несколько дней, и к восьмому марта Клим собрал срезы по всем датчикам. Это были вполне универсальные и неприхотливые приборы. На Марсе их устанавливали в роверы для поиска приповерхностных грунтовых вод, а здесь они определяли подвижки геопатогенных зон. На выходе у них получались интегралы фазового сдвига на десятке разных частот, но Клим имел дело не с ними, конечно, а с итоговой сеткой Хартмана. И вот эта-то сетка и выдала ему неприятный факт, ради которого стоило потревожить старшего менеджера смены.
Он вылетел в коридор и преодолел несколько метров до каюты Марсино.
Черный здоровяк плавал перед панелью головизора и смотрел исторический сериал «Ян гуйцзы» из жизни независимых поселенцев – как они здорово, словно настоящие «морские черти», противостоят захватчиками из правительственной армии. Кунфу в скафандрах, да при марсианском тяготении и в самом деле смотрелось захватывающе. Скафандр главного злодея, само собой, был черным как космос, одежка же главного хорошего героя по традиции имела синюю расцветку, а его наставник щеголял в оранжевом. Клим бы и сам поглядел забористый фильмец, но был вынужден заняться делом.
– На станции проблемы?
– Я что, ору как сирена? Нет, тут немного другой вопрос… Хотя проблем нам не избежать, если не возьмемся за дело немедленно. Хотя можно и после фильма.
– Показывай, – вздохнул Канетти.
Клим открыл окно терминала и вызвал на него свою рабочую модель с сеткой Хартмана. Ему в ней было абсолютно все ясно, но вот горняк Марсино, естественно, видел в переплетении геодезических линий только красивый абстрактный рисунок.
– Когда мы в последний раз бурили скважину в окрестностях Стикни?
– Лет сто назад, – удивился Канетти. – Здесь слишком плотная кора, смысла нет, к тому же выгоднее всего добывать сырье на западном боку… Там расход топлива при сбросе отходов на Марс меньше. Да и опасности тут никакой нет.
– Теперь есть. Вот, смотри сюда. – Геолог ткнул световым пером в сгущение линий на сетке. – Сейчас покажу в динамике за последние две недели. Видишь, напряжение сдвигается в сторону кратера? Еще неделя, и при такой скорости оно выйдет на станцию. А здесь бурить шахту, как ты понимаешь, невозможно. Но если его не снять…
– Нимада! Осыплемся каменным дождиком на Марс, – угрюмо буркнул Марсино. – Ну почему это случилось именно в мою смену?
– Вероятность была один к двум…
Горняк засопел, с обидой глядя на сетку Хартмана – словно она не зафиксировала опасность, а предопределила ее. Инженером в области горного оборудования, очевидно, он был грамотным, но ужасно не любил менять устоявшееся течение вещей. Любые нарушения инструкций или установленного ими порядка вносили в его душу разлад, скрыть который он не умел. Тут уж оставалось только напирать на его здравый смысл или «чрезвычайные» параграфы уложений.
– Ты уже рассчитал точку бурения?
– Не все так просто, – выдал главную информацию Клим, чем опять насторожил горняка. – Пока не удается вычислить главное направление сдвига, вот что плохо.
– Что это значит, во имя Будды?
– Опасность приближается к Стикни сразу с трех сторон. На каком направлении нам следует встречать ее, сказать я пока не могу.
– Неужели ждать? Невозможно! Потом может быть поздно! Переброска оборудования на новое место займет не меньше суток. Слушай, а ты точно знаешь, что эти закорючки показывают такую жуть? – Он недоверчиво ткнул пальцем в сгущение линий на сетке Хартмана. – Может, у тебя в программе какая-то неисправность? Надо доложить на Марс, пусть они решат.
