Олег Рой
Я тебя никому не отдам
– Нет, – медленно проговорила она. – Не камнем и не мальчишки. У камня скорость не та, чтобы дырку пробить, от него стекло просто рассыпалось бы. Так что давай потихоньку отползем вон туда, к окну, – все тем же напряженным шепотом произнесла Таня. – Тут нас не будет видно, – пояснила она, когда они осторожно переместились под широкий подоконник и уселись, прислонившись спинами к стене.
– Мертвая зона, – усмехнулся Сергей. – И долго так будем сидеть? Глупость какая-то. Я чувствую себя персонажем всех «Крепких орешков» вместе взятых.
– Немного посидим, – серьезно ответила Таня. – Лучше уж сидеть живым в мертвой зоне, чем лежать трупом у всех на виду.
Она осторожно передвинулась к соседней стене и, распластавшись на полу, дотянулась до комода. Пошарила на полу среди осколков злополучной вазы, разбрасывая ветки и бормоча:
– Ну не в стену же, не должна была, столько воды… Есть! – Таня продемонстрировала ему кривой смятый кусочек металла. – А ты говоришь – камнем…
Как-то само собой получилось, что командование в этой странной ситуации взяла на себя Татьяна. Сергей, казалось бы, привыкший принимать решения самостоятельно, удивлялся, что не испытывает в роли опекаемого особой неловкости. Опять разболелась голова, начало подташнивать, тело накрыла гадкая вязкая слабость…
– Да уж… Похоже, надо уезжать из Питера, – буркнул он. – То гопники в подворотне стерегут, то хулиганье по окнам стреляет. Да согласен я, согласен, что не камнем. Но и ты согласись, вполне могли мальчишки из пневматики пальнуть.
– Из пневматики? – Таня скептически покрутила в пальцах искореженную пульку. – Ну… может быть.
– Ну да как бы там ни было, а что-то не везет мне здесь в этот приезд. Хотя, – весело хмыкнул он, – это еще как посмотреть. Тебя вот встретил. А по сравнению с этим все остальные неприятности – сущие пустяки. Так что уезжаю я только вместе с тобой, договорились?
– Договорились, – улыбнулась девушка, – тем более что ты еще не оправился, как тебя одного отпускать. Да и вообще я как-то не привыкла друзей в беде бросать. Уж вместе так вместе.
Сергей благодарно сжал ее руку.
– Спасибо тебе. Хоть я и не думаю, что это какая-то беда. Просто невезуха, ничего больше. Но уезжать надо, это точно.
Они еще немного посидели под окном, потом Таня ухитрилась, не вставая, задернуть шторы, и они смогли подняться. Не ползать же в самом-то деле по полу, смешно. Но Сергей начал чувствовать, как его начинает наполнять липкий, холодный, скользкий страх.
– Сереж, тебе полежать нужно, все же ты у нас пока «раненый боец». – Таня помогла ему перебраться на диван. – А я займусь подготовкой к нашему… трансферу. Не думаю, что стоит напрямик торопиться в Москву. Тем более что мне еще нужно заняться кое-какими делами. Это недолго, но придется немного выждать. Не здесь, разумеется. Устроим небольшую рокировку.
Сергей кивнул и решил, что сделал это напрасно – в голове опять начали перекатываться тяжелые бильярдные шары. Вот уж действительно – «раненый боец».
Подготовка к «трансферу» началась с вызова стекольщика. Нельзя же, в самом деле, было оставлять на всеобщее обозрение окно с зияющей посередине небольшой, но заметной дыркой, в которой любой, кто хоть раз смотрел боевик, опознал бы пулевое отверстие. И ладно бы – любой, но привлекать внимание правоохранительных органов в планы Сергея уж точно не входило.
Перед визитом мастера Сергей, чертыхаясь, доколотил дырявое стекло молотком, а Таня тщательно убрала все осколки – и оконные, и от вазы. Не слишком трезвый стекольщик починил окно кривовато, но Сергей только рукой махнул.
– Все равно тут никто, кроме меня, не бывает. А когда я сюда вернусь, неизвестно. И вернусь ли вообще…
Вечером из подъезда вышла затянутая в мотокостюм Таня, небрежно помахивающая шлемом и беззаботно поглядывающая по сторонам. С тем же видом «девушка на прогулке» она обошла квартал, скользящим, но внимательным взглядом изучая все уголки, могущие послужить потенциальным убежищем снайпера. Проклятые белые ночи, все как на ладони!.. По уму, конечно, следовало бы в первую очередь проверить чердаки, но Таня ограничилась беглым осмотром окрестных подъездов – вроде все замки в порядке, значит, и на чердаках, скорее всего, чисто. А если там кто и засел, то уже такого класса, что беглым осмотром не обнаружишь…
Ладно, рискнем. Она решительно нажала кнопку мобильника.
Через несколько минут из подъезда вышел работяга в замызганной спецовке и обвисшей бейсболке, уныло тащивший чемоданчик, в которых мастеровые люди носят набор инструментов. Сутулясь и не обращая никакого внимания на окружающее, мужик зашагал прочь со двора, ведомый, вероятно, единственной тягой – добыть пузырь, чтобы вечер не пропал зря.
Таня, наблюдавшая из-за угла, усмехнулась – надо же, какие актерские таланты. Эти унылые плечи, шаркающая походка… Слесарь-электрик-водопроводчик, сердитый на неурочный вызов и жаждущий добраться наконец до вечернего стакана огненной воды. Сергей – молодец, ничего не скажешь. Потому что сама-то маскировочка так себе, собранная из чего попало. Подходящий чемоданчик нашелся на антресолях. В гардеробе выбрали куртку самого невзрачного цвета и пару часов старательно мяли ее и пачкали, чтобы придать убедительно «рабочий» вид. Щедро сдобренная мукой, маслом и черт знает чем еще, слегка выстиранная, а главное – высушенная в стиральной машине одежка выглядела теперь так, словно ее жевал гиппопотам. Бейсболка, прошедшая тот же цикл, выглядела чуть «новее», но тоже вполне убедительно.
Осторожно, отставая на двадцать-тридцать метров, Таня следовала за Сергеем, который брел по улице, все так же ссутулившись, опустив голову и не глядя по сторонам. В ее же голове мысли бродили не слишком радостные.
Через пару кварталов Сергей свернул в небольшой переулок, где дожидалось вызванное заранее такси. Таня, убедившись, что отъезд прошел благополучно, быстро дошагала до спрятанного в укромном месте мотоцикла и понеслась по заранее намеченному маршруту.
Через полчаса они встретились в условленном месте, где Сергей отпустил такси и выбросил в ближайший мусорный бак спецовку, оставшись в «цивильной», хотя и достаточно неброской одежде – джинсах и легкой ветровке поверх футболки. Таня протянула ему запасной шлем, и через несколько минут они уже мчались на верном байке в сторону Парголова.
Питер вскоре остался позади, узкую дорогу обступили мрачные ели и светлые высокие березы. И вот наконец шоссейка влилась в такие же узкие улочки, на которых вполне современные коттеджи чередовались с просевшими от старости домиками «с историей». Впереди оловянно блеснуло озеро, среди душноватых, типично дачных ароматов пыли и душистого табака пахнуло водой и свежестью.
Таня что-то крикнула, но из-за несущегося навстречу ветра Сергей ее не расслышал.
– Что ты говоришь? – он наклонился поближе.
Девушка сбросила скорость до минимума и слегка обернулась.
– Говорю, что вот это – Финское озеро, некоторые еще называют его Чухонским. А улица, на которую мы выехали, называется Пляжевая. Смешное название, правда? Не Пляжная, а Пляжевая. Хотя до пляжа отсюда еще топать и топать. Это я к тому, что мы, в общем-то, приехали.
Она круто свернула в узкий проулок, проехала вдоль дощатого, когда-то, вероятно, зеленого забора и, затормозив перед покосившимися щелястыми воротами, ловко соскочила с седла. Вдвоем они открыли ворота и закатили мотоцикл в небольшой, изрядно заросший двор. Справа из сплошного переплетения боярышника, малины и сирени выглядывал дощатый сарайчик, прямо перед ними высился скромный домик, такой же облезлый, как и все его окружение.
– Мои друзья живут за границей, так что этот дом в полном моем распоряжении, – пояснила Таня и, понизив голос, добавила: – Надеюсь, нас все-таки не выследили. Я проверяла, конечно, по трассе за нами никто вроде не шел, там далеко видно, и по округе покрутилась, прежде чем сюда свернуть, кажется, никто не увязался. Хорошо, если так. Значит, некоторое время можем чувствовать себя почти в безопасности. Почти…
Сергею ужасно нравилось, что она так легко и свободно говорит «мы», «нас». Как о едином целом. Хотя и не слишком приятно было чувствовать себя в роли этакого «живого чемодана».
– Берут, кладут, грузят, везут, выгружают, – кисло усмехнулся он. – Непривычно, знаешь ли. До этого момента все решения я всегда принимал сам.
– Ничего, зато будешь цел, – утешительно улыбнулась Таня, наклонилась и чмокнула в макушку. Как маленького, честное слово! – Сам подумай, кому нужен чемодан с дыркой в боку?
Зайдя в дом, они тщательно заперли двери и окна, провели ревизию содержимого старенького холодильника, наскоро перекусили и решили сразу лечь спать. Оба изрядно устали и чертовски перенервничали, так что «спать» означало просто спать. И то, что в доме не нашлось двуспальной кровати, было только к лучшему. Таня постелила Сергею на диване, сама устроилась на узкой тахте в соседней комнате и, кажется, мгновенно уснула.
А Сергею не спалось. Он следил за пляшущими на потолке бликами и тенями – белая ночь, черт бы ее взял! – и перебирал в памяти события последних дней. Неужели Таня права, и за ним действительно идет настоящая охота? Верить в такое не хотелось, но как там говорится? Лучше быть живым параноиком, чем мертвым оптимистом. И отсидеться немного в безопасном месте, подумать, попытаться понять, что, собственно, происходит, – правильная мысль.
Вот только нашел это укрытие не он. Хозяйка убежища, хоть и говорила «мы», и Сергею это нравилось, черт побери, но… Когда они добрались до этого чужого, темного, неуютного дома, он почувствовал – несмотря на «мы» – пролетевшую между ними тень отчуждения. Не то чтобы Таня так уж явно отдалилась, но… Опять – но! Сергей совсем ее не понимал. Эта необычная девушка появилась в его жизни так вовремя, так бережно о нем заботится, по сути дела жизнь спасает, даже рискуя собой… Почему? Из-за внезапно вспыхнувших чувств? Ну, бывает и такое, но… Но!
Старый дом скрипел своими деревянными ребрами, глухо вздыхал, словно жаловался. Под этот скрип, под мелькание теней на беленом потолке Сергей, так ничего толкового и не надумав, забылся наконец неглубоким, беспокойным сном. Снилось ему почему-то яркое, все в солнечных бликах южное море. Из прозрачно-синего сверкания вздымалась угрюмо-серая бронированная гора, ощетинившаяся десятками разнокалиберных ствольных жерл – словно чудовищные стальные щупальца, высматривающие потенциальную добычу. Вжавшийся в узкую трещину в скале, Сергей чувствовал, что смертоносные «глаза» ищут именно его, а ему, кроме этой скалы, и спрятаться негде, остается только вжиматься изо всех сил в нагретый камень, надеясь, что не заметят, что проскочат мимо…
Утром, впрочем, ощущение отчужденности почти рассеялось. Они мирно позавтракали, наслаждаясь поистине пасторальной тишиной, которую даже воробьиный гомон за окнами не разрушал, а лишь подчеркивал. Чивик-чивик, сюда-сюда, тут тихо, тут еда, тут безопасно.
– Пару-тройку дней здесь переждем, – задумчиво проговорила Таня. – Только… Мне придется ненадолго уехать. Мне очень нужно повидать одного человека, и отменить эту встречу я, к сожалению, не могу.
– Ты же говорила, что в отпуске? – с деланым интересом спросил Сергей, опять почувствовав мелькнувшую промеж них «кошку».
– Встреча была запланирована давным-давно, поэтому никак. – Таня пожала плечами. – Сереж, это не изменить, надо просто принять. Побудешь здесь, все равно разумно переждать. Здесь, думаю, достаточно безопасно. А потом, если все будет хорошо, попытаемся перебраться в Москву.
– А ты допускаешь, что может быть и плохо? – Сергей хмыкнул, недоуменно приподняв брови. – Мне-то казалось, что самое плохое уже позади. Потому что… Возможно, кто-то просто ошибся. Ну, приняли меня за кого-то другого…
– Может, конечно, и так… – Таня, нахмурившись, покачала головой. – Но все-таки лучше перестраховаться. Если это действительно ошибка, мы ничего не теряем – кроме пары дней. А если нет… В общем, просто по соображениям безопасности лучше особо не расслабляться и быть готовыми ко всему. Честно сказать, не нравится мне все это!
Сергей вяло повел плечом:
– Я, знаешь ли, тоже не в восторге.
– Ладно, – улыбнулась Таня. – Как бы там ни было, а после травмы тебе все еще нужен отдых. А тут тихо, спокойно, воздух свежий… Такая деревенская глушь, в общем. Но симпатичная. Даже поскучать тут приятно. Деревня, где скучал Евгений, была прелестный уголок, – неожиданно процитировала она.
– Ты так хорошо помнишь «Евгения Онегина»? – удивился Сергей. – Это из-за своего имени?
– Да нет, – засмеялась Татьяна. – Память когда-то тренировала, так что наизусть выучила почти целиком. Ну а имя – это уже так, вишенка на торте. Приятнее учить было.
– Мне, что ли, тоже что-нибудь поучить? Пока тебя не будет… – Сергей потянулся.
– Я ненадолго уеду, – пообещала она. – Вернусь вечером. В самом крайнем случае – завтра в первой половине дня. Продуктов в холодильнике достаточно, так что голодная смерть тебе не грозит. А потом начнем решать наши проблемы.
Сергей отметил, как естественно прозвучало это «наши», и отчеканил, как отрапортовал:
– Узник замка Иф готов терпеливо сносить тяготы заключения! – рассмеялся и добавил: – Уж как бы там ни было, здесь веселее, чем в больнице.
– Вот и чудесно! – Таня просияла. – Тогда я помчалась, а ты отдыхай. Если сумеешь, постарайся поспать. Набирайся сил. Они тебе еще пригодятся.
Она мигом облачилась в свою кожаную экипировку, чмокнула на прощание Сергея в нос, вывела мотоцикл за ворота, оседлала его и, лихо газанув, унеслась прочь.
Сергей медленно закрыл створку и так же медленно побрел к дому.
* * *
Узкая серая лента шоссе стремительно убегала под колеса ревущего байка. Несмотря на скорость, Таня слегка расслабилась. Напряжение последних дней начало отпускать. Этой ночью Сергей, наверное, думал, что она спит как убитая. А она следила за мечущимися по потолку бликами и думала, думала, перебирая воспоминания, как перебирают четки…
…Удар и мгновенный отскок, удар-отскок, удар-отскок… И так до бесконечности, до боли во всем теле, до багровых кругов перед глазами. Ей казалось, что мягкий, как настоящее человеческое тело, манекен ехидно ухмыляется. И с каждым ударом ухмылка становится все ехиднее. Ах так?! Получай же! Еще! Еще! Только бы стереть с твоего искусственного, неживого, несуществующего лица эту проклятую ухмылку!
Таню остановил резкий оклик инструктора:
– Хватит! Остынь.
В кино инструкторами по рукопашному бою всегда бывают японцы, в крайнем случае корейцы – невысокие, поджарые, словно скрученные из стальных тросов, с кукольно блестящими гладкими черными волосами, непроницаемо узкими глазами и бесстрастными лицами. Как они смеялись над этим заезженным штампом! Кому-то из остряков даже пришло в голову окрестить ни на грамм не «восточного» инструктора на японский манер – Коля-сан. Прозвище прилипло к невысокому, худому, даже щуплому мужичку намертво. Оттопыренные уши и окающая уральская скороговорка делали его немного комичным – ровно до того момента, пока ты не оказывался Колиным противником, тут уж было не до смеха. Таня видела «мастера» в деле несколько раз – не во время учебы, а позже, когда они стали уже почти друзьями. Встречались, правда, нечасто, но Тане очень нравилась Колина семья – большая, теплая, «детная». Пару раз им доводилось и в «операциях» вместе участвовать. И тогда ей думалось, что если «мастера» перекрасить в брюнета и подгримировать – будет вылитый Джеки Чан или даже Брюс Ли…
Но все это было потом. В учебке, куда Таня попала в результате причудливых зигзагов судьбы, мало что напоминало кино. Казарма и есть казарма. Ничего яркого, зрелищного, эффектного. Только эффективное, предельно серьезное и четкое. Все необходимое, и ничего лишнего.
Здесь, как иногда говорили преподаватели, «ковали штучные изделия»: людей, способных выполнить любую задачу в любом месте в любое время. Умеющих все или почти все. Способных выжить в любой обстановке, изготовив из того, что оказалось под рукой, все необходимое, включая оружие. И «рукопашка» была лишь одной из многих повседневных дисциплин. Одно «вождение» чего стоит. Вот разве что луноходом управлять не доводилось, и то лишь потому, что луноход – штука самостоятельная. Все же прочие «аппараты» – ездящие, плавающие, летающие – приходилось осваивать хотя бы на базовом уровне. Впрочем, кроме чисто физических навыков – спортивная подготовка, все основные виды оружия и транспортных средств, ну, и прочее в этом духе, – изрядная часть изучаемых предметов требовала немалого интеллектуального напряжения. Тензорное счисление им, конечно, не преподавали – за ненадобностью, – но, скажем, химию Таня знала неплохо. А уж ту ее часть, что касалась взрывчатых и отравляющих веществ, – и вовсе отлично. В обязательную программу входили, разумеется, и иностранные языки, порой весьма экзотические. Кроме нескольких европейских, Таня немного владела арабским и фарси, могла объясниться по-китайски и по-японски. Особое внимание уделялось «языку тела» – умению «читать» человека по его непроизвольной мимике и жестам, подстраиваясь, налаживать контакт с представителями любых социальных слоев, манипулировать, подталкивая к требуемым действиям…
Занятия были по большей части индивидуальными, жили курсанты в изолированных блоках, даже питались порознь, общение между ними не поощрялось. Причем не поощрялось категорически. Единственным человеком, с которым Таня встречалась много и регулярно, был ее непосредственный куратор Игорь Леонидович, человек неопределенного возраста, с коротко стриженными, совершенно седыми волосами, неожиданно яркими голубыми глазами и аристократическими манерами. Здесь, в учебке, где все было засекречено и законспирировано, все носили не свои имена – сама Таня числилась Светланой Добрыниной, – но Игорь Леонидович совершенно точно был Игорем Леонидовичем. Именно под этим именем Таня помнила его в своем собственном детстве. Тогда он казался ей ужасно старым: весь седой, только усы какие-то серые. Повзрослев, она поняла, что Игорь Леонидович вовсе не старик. Ну а седина – мало ли что седина. И усы вовсе не серые, а то, что называется «перец с солью» – темные с проседью. Усы он, кстати, носил недолго. Но даже научившись оценивать возраст более реалистично, от привычки относиться к Игорю Леонидовичу как к «умудренному опытом (убеленному сединами!) старцу» Таня не избавилась. Зачем? Ведь в самом деле – умудренный. Позже, не избежав, как и многие сверстницы, увлечения псевдояпонской культурой, она стала называть его на восточный манер. Не сэнсэй, конечно, это было бы как-то совсем уж фальшиво, но – Учитель. И самому Игорю Леонидовичу это, похоже, нравилось. Во всяком случае он ни разу ничего не возразил, а иногда даже улыбался довольно. Он всегда был с Таней сдержан, но она чувствовала, что Учитель относится к ней не просто как к способной и прилежной ученице, а как к родному, близкому и дорогому человеку.
Учитель дал ей больше, чем все преподаватели, инструкторы и наставники вместе взятые. И главными его дарами были не какие-то там боевые навыки, а чисто человеческое участие и ощущение теплых надежных рук. Рано осиротевшей Тане, выросшей после гибели родителей на попечении двоюродной тетки, это чувство казалось чуть не главной ценностью в жизни.
Отца Таня помнила смутно – легкий запах одеколона, смех, сильные ласковые руки, подхватившие ее, когда она чуть не свалилась с карусели… И все. Солнечный день, карусель, руки и смех. Фотографий отчего-то не сохранилось, по крайней мере у Тани их не было. А вот мамины фото в семейном альбоме остались – с них глядела тоненькая изящная женщина со струящимися по плечам волнами русых волос и нежной улыбкой по-детски пухлых губ. В ранней юности Таня подолгу рассматривала себя в зеркало – искала сходство – и вздыхала: мама казалась ей куда красивее ее самой.
Родители погибли в автомобильной катастрофе. Таня знала это, как знают о существовании Северного полюса – безлично. Ничего из того, что происходило четверть века назад, вспомнить не удавалось. Память словно исключила, заблокировала страшное. Как будто вот просто так вышло, что она стала жить с тетей Людой. Двухкомнатная «хрущевка» в Текстильщиках, детский сад в соседнем дворе, школа, спортивные секции… Спортом Таня с самого детства занималась много, причем разным. Поначалу она вовсе об этом не задумывалась, принимала как должное: раз тетя Люда говорит, что спортивные секции – это хорошо, значит, так и надо. Только гораздо позже тетка по секрету призналась, что на занятиях спортом настаивал Игорь Леонидович. Он дружил с Таниным отцом и после смерти друга не только помогал его осиротевшей дочери материально, но и незаметно, потихоньку направлял ее жизнь в подходящее русло. Какое русло Игорь Леонидович считал подходящим, Таня поняла лишь значительно позже.
Она росла замкнутой и стеснительной, но Игорь Леонидович сумел постепенно завоевать ее доверие, с ним она была откровенна, делилась тем, что было на душе, прислушивалась к советам и старалась неукоснительно их исполнять. Когда Игорь Леонидович спросил, кем она собирается стать и где хотела бы учиться после школы, она смущенно, как всегда, призналась, что мечтает стать хирургом, но в медицинском страшенный конкурс…
– Медицина – это хорошо, это правильно, – одобрил Игорь Леонидович. – Но в медицинском действительно конкурс мама не горюй. Что, если начать профессиональный путь с медучилища?
Училище Таня закончила с блеском, но от немедленного поступления в вуз Игорь Леонидович ее отговорил, посоветовав поработать в МЧС. Быть спасателем Тане понравилось, она даже, отодвинув мечту о хирургии, хотела остаться среди «чрезвычайщиков» и дольше, но… у Игоря Леонидовича были на нее другие планы.
– Ты говоришь, что твое призвание – помогать людям, – сказал он тогда. – Но помогать можно по-разному, разными способами. Можно умножать добро, можно противостоять злу, заслоняя от него то самое добро. К этому немногие способны, дело не слишком приятное. Опасное дело, а главное – грязное. Но, с другой стороны, разве приятно думать, что твое нежелание пачкать руки допустит смерть к десяткам, а то и сотням совершенно невинных людей, среди которых будут и женщины, и дети, – говорил он, внимательно глядя прямо Тане в глаза, точно испытывая, подталкивая к абсолютной честности. – Моя работа связана именно с такими малоприятными делами, в которых на кону, как правило, жизни ни в чем не повинных людей. Это, знаешь ли, многое меняет в системе оценок. Ну, скажем… Убийство – безусловное, казалось бы, зло, так? Но… Разве ты не выстрелишь в человека, который на твоих глазах душит ребенка?
– Выстрелю, конечно, как любой нормальный человек, – мгновенно ответила Таня. И, подумав, добавила: – Если будет из чего стрелять и если смогу быть уверенной, что не попаду в ребенка.
– Собственно, я так и думал, – кивнул Игорь Леонидович. – Пока ты росла, я наблюдал за тобой, присматривался. Ты сейчас сказала очень важную вещь: «Если буду уверена, что не попаду в ребенка». В тебе есть не только готовность защищать беззащитных любой ценой, но и способность, что называется, контролировать ситуацию, учитывая и оценивая все значимые обстоятельства, включая собственные навыки. Это, девочка моя, мало кому доступно. И, разумеется, этому нужно долго учиться. Но нужные способности у тебя есть. Ты не просто годишься, ты идеально подходишь. Помнишь наш разговор о твоей мечте стать хирургом? Моя профессия – и мне хотелось бы, чтобы она стала и твоей, – во многом сродни профессии хирурга. Только лечить приходится не отдельного человека, а общество. В нем тоже, бывает, развиваются язвы, гнойники и даже злокачественные опухоли – и все это требует безжалостного удаления. Иначе погибнет весь организм.
Рекомендация Игоря Леонидовича была первым, но далеко не единственным из того, что требовалось для поступления в спецшколу. Придирчивая медкомиссия, многочисленные тесты, испытания и собеседования заняли немало времени, но Таня, как ни странно, совсем не волновалась. Почему-то она была совершенно уверена, что ее примут. Зато потом, вымотанная невероятной плотностью учебного графика, временами чуть не головой об стенку билась от отчаяния – не могу, не выходит, не справлюсь.
Справилась, конечно. Чуть не лучшей в своем выпуске.
Может, именно потому первым же заданием для нее стала ликвидация. Требовалось обезвредить бежавшего из-под стражи рецидивиста – отморозка с обширным «опытом», главаря банды, на совести которого был не один десяток смертей. То ли из-за недоработок следствия, то ли благодаря ловкости адвоката большая часть «эпизодов» из уголовного дела «выпала» – то доказательства не должным образом оформлены, то свидетели в последний момент умолкают, не то купленные, не то запуганные. В итоге бандит вместо многократно заслуженного пожизненного отделался пятнадцатью годами. И что еще хуже, при этапировании на зону ухитрился сбежать. Милиция (тогда еще была милиция, а не полиция) сработала на совесть, отморозка выследили, но он, уходя от преследования, вломился в первую попавшуюся квартиру и взял в заложники хозяйку с двумя маленькими детьми. И пригрозил, что, если ему не предоставят безопасный отход, убьет заложников, и не просто убьет, а будет резать и жечь их медленно – мол, терять ему все равно уже нечего. Психологический портрет, составленный экспертами, подтверждал, что ни на что человеческое рассчитывать не приходится, заложники для выродка – не только объект «торга», но и инструмент для получения жестокого садистского удовольствия.
От использования усыпляющего газа пришлось отказаться – слишком опасно для детей. Оставался только прямой контакт. Да еще такой, чтоб не насторожил зверюгу.
Специалист-переговорщик сумел убедить бандита допустить в квартиру детского врача – запуганные малыши нуждались в срочной медицинской помощи. Бандиту показали Таню – тоненькую, хрупкую, казавшуюся в белом халате совсем юной и беспомощной. И тертый, по-звериному осторожный урка, за версту чуявший опасность, купился как распоследний лох. Опьяненный исходящими от заложников волнами страха, решил, что врачиха – это дополнительный фарт. Эти придурки там думают, что он уступает, а он – черта вам лысого! – и врачиху из квартиры не выпустит. Вон какая краля! Не то что эта хлюпающая над своими сопливыми скулящими сосунками мамаша.
Впуская Таню в квартиру, бандит ухмылялся – хороша девка! И, уж конечно, не учуял в ней ни малейшей опасности. Что может сделать здоровому мужику эта пигалица, у которой от страха аж коленки трясутся? Поглядим, как они будут трястись, когда я тебя…
Сама Таня, как ни странно, ни малейшего волнения не испытывала, наоборот, ощущала удивительную ясность в голове и как будто наблюдала за собой со стороны. Медленным движением она протянула бандиту прозрачный пакет, демонстрируя, что в нем нет ничего, кроме лекарств. Тот, не глядя, отшвырнул пакет в сторону и, осклабясь, протянул лапищи, чтобы обыскать затянутую в продуманно узкий халатик девушку. Она отступила на полшага, взмахнула, точно инстинктивно закрываясь, руками и, выдернув из густых волос длинную шпильку, молниеносным движением – ей самой показалось, что оно было неправдоподобно медленным, – вогнала острие в испещренный красными прожилками глаз. Отморозок тут же замычал, рухнул, подергал ногами и быстро затих.
Все это было как на тренировке, поначалу Таня даже решила, что первое задание оказалось на удивление несложным, даже удивилась, что не испытывает никаких особых эмоций – ни жалости, ни раскаяния (все-таки человека, хоть и мерзкого, жизни лишила), ни хотя бы запоздалого испуга. Ничего.
Накрыло ее уже ночью. Таня проснулась в липком холодном поту, перед глазами вновь и вновь прокручивалась «та» картина: кровь, судорожно дергающиеся ноги, мычание, переходящее в жуткий предсмертный хрип. Как просто – лишить кого-то жизни. Только что стоял перед ней – живой, наглый, весь синий от татуировок, отвратительно щерился гнилой вонючей пастью – и все: конвульсии, хрип и сизо-желтая бледность. После одного-единственного движения. Ее движения. Ее собственных рук.
Тане казалось, что она держится неплохо, но Игорь Леонидович, видимо, считал иначе, потому что некоторое время после первого задания был рядом почти непрерывно – наблюдал, поддерживал, беседовал. В его присутствии все становилось понятным и нестрашным. Он вообще умел объяснять. Даже то, что, казалось, никакому объяснению не поддается.
Впрочем, Таня довольно быстро выучилась не думать и не вспоминать. Работа есть работа. И далеко не каждое задание заключалось в устранении нежелательных «объектов», точнее, субъектов. Было много всякого, значительно менее неприятного, хотя не менее опасного и, как правило, более интересного. Тане нравился риск, ее пьянил бурлящий в крови адреналин – а голова при этом, как ни странно, становилась, наоборот, ясной и холодной, – нравилась необходимость мгновенно реагировать на непредсказуемые изменения сложных ситуаций, возможность импровизировать. Нет, товарищи, говорила она себе, это уже не ремесло, а настоящее искусство. Сродни искусству актера, художника, писателя – и даже, пожалуй, всех их, вместе взятых. Ибо жизнь подбрасывает такие коллизии, которые требуют безграничного воображения, творческой дерзости, но в то же время и присущей настоящему художнику точности в выборе инструмента или краски…
Те же «ночные» мысли крутились в Таниной голове и теперь, пока железный конь уносил ее все дальше и дальше от Парголова. Уже остался слева Юсуповский сад, где они гуляли так, кажется, недавно, пролетела под Египетским мостом Фонтанка, замелькали многочисленные Красноармейские улицы. Она свернула в переулок, в конце которого сияла голубыми куполами и золотыми звездами стройная церковь, и подъехала к ничем не примечательному жилому дому, не торопясь, однако, слезать с верного своего «коня».
Нет, она никогда не боялась встреч с Учителем, еще чего! Она ждала их как радости, как ждут подарков. Но и как экзамена, перед которым непременно нужно собраться с мыслями. Особенно если что-то идет «не так», вот как сейчас. В нынешнем задании постоянно возникали какие-то непредсказуемые косяки. Как вылезающая из диванного сиденья пружина – и непонятно, откуда взялась, и сидеть на ней нет никакой возможности, колет прям до крови. А она, Таня, никак не может разобраться, что за «пружины», откуда они вылезают, и главное – что с ними делать.
