Олег Савощик
Этажи
Часть 2. Слуга народа
I
– Двести тридцать восьмой? – спросил Лев Николаевич, доставая из кармана зеркальце.
– Седьмой. – Митяй вдавил кнопку нужного этажа. – Тридцать восьмой залит пенобетоном.
Сошлись створки лифта, зашуршали тросы. Лев Николаевич крутил свое отражение, то вытягивая руку, то поднося зеркальце к самому лицу. С исцарапанной поверхности на него смотрел гладковыбритый, лысеющий господин в коричневом пиджаке и красном галстуке в золотую полоску. Он слегка расслабил узел на шее, поправил ворот белой рубашки.
Все же хорош! Как и подобает важному человеку «сверху».
– Славный этаж, шестнадцать квартир, – оскалился Митяй.
– Последний в этом блоке, – строго сказал Лев Николаевич. – И идем дальше.
– Ладно-ладно.
Лев вытер носовым платком блестящий нос. Подумать только – не первую смену замужем, как говорится, а тревожность возвращается каждый раз, стоит за спиной в полный рост, давит на плечи тяжелыми лапами.
На этаже их ждали. Несколько мужчин курили, прислонившись к стене рядом с аппаратом выдачи пайков. Две женщины в одинаковых серых платьях до колен что-то увлеченно обсуждали на лестнице. Смолкли, едва разъехались створки лифта.
Лев Николаевич сделал глубокий вдох, на мгновение прикрыв глаза, расправил плечи. Прошелся вразвалочку.
– Это все? – спросил он у жильцов.
Мужики замялись, не зная, куда девать глаза, давили окурки между пальцев. Самый смелый вышел вперед в расстегнутой гимнастерке.
– Так сейчас подтянутся. – Он протянул руку. – Эт самое… Рады приветствовать.
Лев Николаевич лениво пожал мозолистую ладонь. Митяй держался по правое плечо, сложив руки перед собой и поджав губы, всем видом демонстрировал серьезность.
Лев похлопал себя по карманам, натянул на лицо выражение удивленной досады.
– Надо же, курево в дороге кончилось. Не угостите, раз мы все равно ждем?
Гимнастерка закивал, протянул гостю папиросу из мятой пачки. С третьего раза зажег спичку, поднес огня.
Не успел Лев Николаевич докурить, как на площадке перед лифтом стало тесно. Набралось не меньше двадцати человек: усталые после смены работяги в заляпанных комбинезонах, парочка стариков, несколько подростков. Какая-то женщина даже пришла с ребенком на руках.
– Товарищи! – Лев достал из пиджака документ в красной обложке, поднял над головой. – Я здесь по поручению Партии. Мы, слуги народа, стремимся быть ближе к простым гражданам. И, как ваши слуги, мы готовы…
Его голос отражался от серых стен, разливался эхом по коридорам. Во время заготовленной речи Лев всматривался в лица собравшихся. Любопытство, немного удивления, совсем капля надежды… Всё на месте. И ничего лишнего.
– … с трудовыми коллективами, с матерями, с пенсионерами, с нашей молодежью. Проложим путь к светлому будущему вместе, товарищи! – Лев Николаевич снова потряс «корочкой» для убедительности. – Теперь ваша очередь. Давайте, не стесняйтесь! Обещаю всех выслушать.
– Дед у меня храпит, – сказала старуха из толпы, близоруко щурясь.
– Опять ты, карга, мелешь, – одернул ее один из жильцов. – Помер дед твой…
– Так храпит же!
– Так и запишем, – сказал Лев Николаевич. – Бабке нового деда!
По лицам прошлись улыбки, расслабили невидимые узлы.
– Так это… – Самым смелым вновь оказался мужик в гимнастерке. – Герма в соседний блок никуда не годится. Уплотнитель в труху износился. И еще… темень что на этаже, что на лестницах, глаз выколи! А заявка на лампочки в Службе быта уже который квартал пролеживает.
Его соседи одобрительно закивали.
– Ты записывай, Дмитрий, записывай. – Лев Николаевич кивнул помощнику и оглянулся: по коридорам действительно ходить можно было разве что на ощупь.
Заскрипел карандаш, в толстом блокноте появилась новая запись.
– Дневные лимиты на воду опять порезали…
– На распределителях очереди…
– Кран течет, прокладок не достать…
– Ликвидаторы все потолки огнеметами закоптили, побелить бы…
– Хулиганы из соседнего блока кнопки лифта жгут…
– Талоны на производстве опять задержали…
Лев Николаевич внимательно слушал жильцов и кивал.
– Непорядок. – Он цокал языком, качал головой, разок даже ударил себя в грудь. – Разберемся. Решим. Возьму на личный контроль!
Митяй продолжал писать.
Лев Николаевич не сразу приметил женщину, что стояла отдельно от остальных, прислонившись к стене. Ей единственной нечего было сказать, или она ждала, пока выскажутся другие. Серая блузка, застегнутая под самое горло, каштановые волосы собраны в короткий хвост. И взгляд, под которым тесно в груди и хочется прокашляться.
Она узнала его? Как? Лев Николаевич промокнул лицо платком.
Невозможно. У них здесь не может быть знакомых, слишком далеко забрались.
– Давай дальше, – придвинулся Митяй, шепнул на ухо. – А то разошлись они что-то.
– Товарищи! Товарищи, прошу вашего внимания! – Лев Николаевич показал раскрытые ладони. – На повестке у нас еще один важный вопрос. А именно – поддельные талоны.
Жильцы удивленно переглядывались, прятали руки в карманах. В заднем ряду охнула женщина с ребенком.
– Да, да, товарищи, я понимаю и разделяю ваше беспокойство. Оборот поддельных талонов жесточайше карается законом, и преступные элементы уже понесли заслуженное наказание… Но! Партия подделок, к нашему сожалению, уже пошла, что называется, по рукам. И могла попасть к добросовестным гражданам.
– Как же так-то… – простонал кто-то за спиной у гимнастерки.
– Напоминаю, что отоваривание поддельного талона заведомо приравнивается к соучастию.
Толпа ахнула и отпрянула.
– Тише, товарищи, – смягчился Лев Николаевич. – Мы здесь для того, чтобы разрешить недоразумение.
В этот момент Митяй достал тяжелое увеличительное стекло и продемонстрировал собравшимся.
– Проверка займет не много времени. Все поддельные талоны подлежат изъятию для вашей же безопасности.
Соседи топтались в недоумении, чесали головы, шепотом переспрашивали друг у друга.
– Это что получается? – спросил гимнастерка. – Талоны липовые, но работали-то мы на них по-настоящему. И голод, он тоже, этого… Настоящий!
Вокруг одобрительно загудели.
– Уверяю, все добровольно выданные подделки подлежат возмещению.
– Когда? – не унимался гимнастерка.
– В течение нескольких смен, – сказал Лев. И, видя нерешительность жильцов, добавил: – В двойном объеме!
– Это дело! – Небритое лицо гимнастерки посветлело. Он повернулся к своим. – Так ведь, братцы?
Соседи одобрительно закивали.
– Тащите нашему партийному товарищу свои бумаги. Давай, не стой, народ, шевелись!
Кто-то доставал талоны из карманов сразу, кому-то надо было вернуться за ними домой. На площадку вынесли пару стульев, и Митяй, сидя на одном, раскладывал талоны по стопкам на втором, предварительно проводя над бумагой увеличительным стеклом.
– Хороший, хороший, поддельный, хороший, поддельный, хороший, хороший… – бормотал он под нос, щурясь от папиросного дыма.
Женщина с хвостиком тоже протиснулась среди остальных, протянула худую пачку, мельком заглянув Льву Николаевичу в глаза, и от взгляда этого у него зачесалось все нутро. Спустя несколько секунд, получив половину талонов назад, она снова скрылась за спинами жильцов.
Лев глянул на стопки и наклонился к Митяю.
– Ну ты давай не борщи, крохобор, – шепнул на ухо.
Тот хмыкнул, бегло просмотрел последние бумажки и протянул их владельцам.
– Эти настоящие.
В ответ послышался вздох разочарования. Всем хотелось удвоить небогатый капитал.
Пока Митяй перепроверял в записях изъятые талоны, Лев Николаевич пересчитал вторую стопку, прежде чем сложить в карман. В основном биоконцентраты, парочка на курево, один даже на новую обувь. Митяй знал, что отбирать.
Люди начинали расходиться. Наслушавшись обещаний, заручившись поддержкой, в предвкушении компенсации они благодарили гостей с улыбкой до ушей.
– Спасибо. – Лев Николаевич пожимал протянутые руки, вальяжно рассевшись на стуле. – Очень рад. Слава КПСГХ! Очень рад.
Сами гости никуда не торопились. Они знали: когда почти все разойдутся, всегда останутся те, кто…
– Так это… – шаркая домашними тапочками, к ним подошел гимнастерка. – Мы тут с мужиками покумекали… В общем, вот.
Он достал сверток из кармана и протянул Льву.
– Что это?
– Презент, получается. – Гимнастерка облизнул губы и смущенно улыбнулся. – На память. Только вы не подумайте, что это от меня одного. Это от всего этажа!
Лев Николаевич развернул тряпицу. Покрутил в руках складной ножик, попробовал ногтем лакированную рукоять. Хороший, с пилкой по металлу, кусачками и напильничком.
– Это у меня сына делал, – пояснил мужик. – Спецзаказ для Службы быта.
– А презенты из имущества казенного тоже входили в спецзаказ? – поинтересовался Лев грозным тоном.
Гимнастерка потоптался на месте, втянул голову в плечи.
– Так то из излишков, – покраснев, ответил он.
– Излишков? Бракованный, значит?
– Как можно! Вещь добротная! От сердца, стало быть, отрываю.
– Ладно-ладно. – Лев Николаевич снисходительно махнул рукой. – Забавная вещица.
Он спрятал нож небрежным жестом, а сам прикидывал в уме, какую цену назначит за подарок местным спекулянтам.
– Лев Николаевич сердечно благодарит за ваше внимание, – вмешался Митяй. – Но, по правде, мы устали с дороги, дух бы перевести…
И выжидательно уставился на гимнастерку. Тот дважды моргнул, переваривая услышанное, и улыбнулся.
– А, так это можно! Милости прошу в гости, проходите. – Он показал рукой на темный коридор. – Жена как раз пирог готовит. Синицын я, кстати. Валера.
– Вот и здорово! – Митяй похлопал гимнастерку по плечу и незаметно подмигнул товарищу.
Лев не обратил внимания. Женщина с хвостиком осталась стоять на площадке, провожая их взглядом.
II
Первым делом в квартире Синицыных Лев Николаевич по-хозяйски направился в ванную. Снял пиджак с рубашкой, аккуратно повесил на крючок рядом с застиранным полотенцем. Долго намыливал шею огрызком хозяйственного. Умылся остатками воды из тазика.
– Куда спешишь? – шепнул ему Митяй на выходе. – Завтра горячую дадут, так и отмоемся хорошенько.
В том, что Митяй никогда не упустит момент, Лев не сомневался.
– Бурого у нас не водится, но, как говорится, чем богаты, – оправдывалась хозяйка, невзрачная и полноватая, выставляя противень на стол.
Если к биоконцентрату добавить гашеной соды, то после часа в духовке он распухал, становился пористым и упругим. Вот только соду в Гигахруще попробуй найди.
– Горло бы смочить, – сказал Лев Николаевич, старательно делая вид, будто его рот не полон слюны от запаха пирога.
– Это мы мигом, – отозвался Валера и достал из-под стола трехлитровую банку, полную плесени и мутной коричневой жижи.
– Что ж вы, гостей чайным грибом встречать? – Митяй укоризненно постучал пальцем по столу. – Лев Николаевич другое имел ввиду.
И щелкнул себя по шее.
– Так это, э-э… – Синицын почесал седеющий висок, бросил вопросительный взгляд на жену.
– Ну! – поторопил Митяй.
– Понял, щас все будет, – решился хозяин и встал из-за стола. Через минуту вернулся на кухню с полной бутылью.
– Другое дело, разливай!
Лев мысленно улыбнулся. Митяй чувствовал такие вещи острее, чем датчики – Самосбор. Выпили.
– Долго ехать? – спросил Синицын, показав на потолок.
– До-олго, – отвечал Лев Николаевич, отрывая от пирога пальцами, с удовольствием запихивая еще горячие мякиши в рот.
В биоконцентрат явно добавили соли и даже лимонной кислоты. «Неплохо живется на двести тридцать седьмом», – думалось Льву.
– Эх, хоть одним глазком глянуть бы, как там у вас, наверху, – мечтательно протянула хозяйка.
Гости не ответили. Им довелось побывать и на нижних этажах, они забирались и выше двухтысячных – везде находились те, кто считал, что «выше» значит лучше. Что еда там имеет вкус, а Самосбор не добирается.
– Сын с вами живет? – Лев решил перевести тему.
Валера помрачнел, выпил молча. Его жена встала, как бы невзначай отвернулась к плите. Стала протирать и без того чистые железные блины.
– Мы со Львом Николаевичем официально приносим соболезнования, – сказал Митяй, не переставая жевать.
Синицын сидел без движения, вперившись взглядом в стол. Тихо спросил:
– Вот скажите мне… Ликвидаторы тоже под вашим началом?
Митяй обдумывал ответ и собирался уже что-то ляпнуть, но Лев его опередил.
– Нет! – быстро сказал он. – Мы больше по хозяйственной части. По связям с общественностью. У ликвидационного Корпуса свое руководство.
И добавил, чтобы наверняка:
– Приказы отдаем не мы.
– Так и думал, – кивнул Синицын. – Вы с виду нормальные мужики.
После третьей он осмелел, больше не прятал глаза и не подбирал слов. Лев Николаевич смотрел на пустой граненый стакан, крепко зажатый в широкой ладони, на побелевшие костяшки и понимал, что продолжения разговора ему не хочется.
– Никто на этаже больше не скажет. Побоятся, – говорил Синицын, разливая по новой.
– Валера, ну не надо! – повернулась хозяйка, Лев заметил блеснувшие в покрасневших глазах слезы.
– Надо! – Валера ударил пятерней по столу. – И я скажу! А вы там передайте кому надо… Кто отвечает.
Он уперся локтями в столешницу и посмотрел на гостей.
– Озверели черные эти. Вкрай. Своих и чужих не различают. Прикладом можно получить ни за что. Уводят – ни за что. Этаж в бетон… – Его голос лязгнул ржавым затвором и оборвался.
– Передадим кому надо, там разберутся, – отозвался Митяй, доедая последние крошки.
– Да?
– Да.
Лев скосился на лицо товарища и дорого бы отдал за такую невозмутимость. У него самого от разговоров о ликвидаторах потяжелело в желудке, будто пирог разбух там, как в духовке, и похолодели стопы в начищенных туфлях. От взгляда на самогон стало только хуже. Вспомнилась странная соседка, ее пристальный взгляд. А вдруг догадалась? Сидят они здесь, жрут, пьют, а по коридорам уже стучат сапоги, несутся черные противогазы карателей.
– Покемарить бы часок, хозяин, – сказал Митяй, допив из своего стакана и явно намереваясь продрыхнуть до следующей смены.
Синицына отправилась в комнату готовить места, Валера закурил. Лев вышел в прихожую, подозвал товарища. Сказал ему тихо:
– Давай уходить. Неспокойно мне.
– Чего? Сам говоришь, последний этаж в блоке. Надо отлежаться…
– Не знаю… – Лев неловко подбирал слова. – Тревога душит.
– Ну так выпей еще и спать ложись, – зевнул Митяй. – Смотри, как хорошо принимают. Свое упускать нам не с руки.
Дмитрий Коробкин, некогда сосед Льва Николаевича, свое упускать действительно не привык. Даже передовиком производства с достойным, по мерам блока, окладом, он всегда искал «свое» на стороне. То шабашку возьмет, герму отремонтировать втридорога, то поможет сомнительным личностям пронести бета-гальванику через КПП распределителя. Вообще, эти самые «личности» появлялись на пороге Митяя с пугающей регулярностью.
И когда ему в цеху поставили вторую смену, Коробкин взбеленился. Говорил, мол, руками каждый дурак может. А ему головой себя обеспечивать охота. Бригадир на руки Митяя молился, а вслух жаловался, что мало у него спецов, обороты производства растут и надо засучить рукава.
Мужики Митяя тоже не понимали: многие палец были готовы отдать за сверхурочные и усиленный паек, особенно кому рты голодные кормить, а этот, видишь ли, нос воротит. Впахивал Митяй за двоих, но обиду затаил.
Никто не знает, где он взял говно – с собой принес или на месте кучу навалил. Но одним утром ждала бригадира оказия на рабочем столе. Говорят, орал он так, что гул станков перекрыл. Выстроил всех и спрашивает, мол, что за падла нагадила. А Митяй ему и отвечает, слезы рукавом утирая: Самосбор это. Последствия. Зови, говорит, ликвидаторов.
Сверхурочные Митяю оставили, а вот отгулов и премий на цикл лишили. Более того, бригадир не упускал возможности поставить штрафника на самую черную работу: то полы в цеху заставит от масла отмывать, то на склад отправит, продукцию сортировать. Слесаря высшего разряда!
Плюнул Митяй однажды, не заступил на смену. А вскоре притащил Льву Николаевичу целую тележку с котлом и трубками медными.
«У меня нельзя, – бормотал сосед, собирая агрегат на полу кухни. – У меня старуха, если учует, вмиг заложит. И пиши пропало».
Поначалу Лев хотел выставить соседа за шкирку, ведь за нарушение сухого закона разговор с ликвидационным Корпусом короткий. Но любопытство… Любопытство на старости лет вытеснило осторожность.
Митяй таскал серую плесень и Самосбор разбери еще какую гадость. Где только брал? Вонища действительно стояла жуткая, но продукт вышел отменным. Наконец и Лев Николаевич зажил под самую пенсию: выменял почти новую арматуру для сливного бачка, ел досыта и на куреве больше не экономил.
Пока однажды, взявшись варить без Митяя, не напортачил с охлаждением.
Пламя слизало брови с лица. Лев Николаевич не помнит, как выползал из задымленной квартиры. Пожар тушили всем этажом, но там все выгорело подчистую. Митяй что-то кричал Льву в ухо, звон после взрыва никак не хотел пропускать слова.
Первую мысль – задушить Митяя – Лев отбросил, пусть и с неохотой. Все же сам виноват. Следующая мысль вытеснила все эмоции.
Порча казенного имущества, самогонный аппарат, общественная опасность… На уши подняли бы весь этаж, и если Дмитрию Коробкину удалось бы даже откреститься от оборота запрещенного спирта, то вот об отсутствии трудовой узнали бы в любом случае. Тунеядцам та же дорога, что и самогонщикам.
Лев Николаевич сидел на задымленной лестнице и вытирал сажу с лица. Смотрел на побледневшего Митяя, который никогда не упускал своего и все потерял. Последняя мысль пришла к ним одновременно.
«Бежать».
…От воспоминаний Льва Николаевича отвлек звонок в дверь. Синицын пошел открывать.
– Хороша бражка. – Митяй покрутил стакан в руке. – Но мы лучше делали. Надо будет конфисковать…
Лев не ответил.
– Николаич, это к вам, – крикнул Валера из прихожей. – Юлька это, соседка наша. Говорит, дело есть.
Узел галстука будто стал туже. Лев почему-то сразу догадался, о ком речь.
– Часы приема окончены, – прочистив горло, сказал он. – Пускай изложит в письменном виде.
Еще несколько секунд до кухни долетал лишь приглушенный голос из коридора, но смысл слов различить было невозможно.
– Говорит, срочное дело. И вода у нее есть, если вам помыться охота.
– Иди, иди. – Митяй пнул Льва под столом и лукаво подмигнул. – Может, и спинку потрет.
Лев Николаевич медленно поднялся с табуретки. Дурное предчувствие кололо кожу, как грубый рабочий комбез на голое тело, отдавалось слабостью в ногах.
– Не упускай свое! – бросил Митяй ему вслед.
И рассмеялся.
III
Первое, на что Лев Николаевич обратил внимание в однушке Юлии, – две односпальные кровати.
– Одна живете? – зачем-то спросил он.
– С дочерью. Она у бабушки сейчас.
Женщина крутила пуговицу блузки, вот-вот норовя оторвать, и дышала так, будто несколько лестничных пролетов бежала от Самосбора.
Второе, на что Лев Николаевич обратил внимание, – небрежно сваленные в углу консервы с красными наклейками. О буром биоконцентрате он не мог мечтать ни будучи обычным работягой, ни даже продавая самогон; и сейчас его разрывали внутренние голоса: один буквально кричал, что все неспроста, что не может в обычной квартире Гигахруща просто так валяться все это сокровище… Другой шептал голосом Митяя.
– Так что вы, собственно… – осторожно начал Лев Николаевич.
– Все не знала, как к вам подступиться. Остаться наедине. Вы ведь сможете мне помочь? – спросила Юля, не поднимая взгляда. Пуговица осталась в беспокойной руке.
Сейчас Лев видел, что женщина старше, чем ему показалось вначале: морщинки отчетливей выделялись на бледной коже. Но он все равно засмотрелся.
– В пределах компетенции…
Она сделал глубокий вдох и замерла на миг, прикрыв веки. А потом заглянула в лицо Льва Николаевича, оказавшись вдруг совсем рядом.
– Я знаю, что вы сможете, – сказала, коснувшись его пиджака. – Поняла, как только вас увидела. По вашим глазам. У вас такие добрые глаза. Такие хорошие.
Лев не смог ничего ответить. Он чувствовал запах зубного порошка, теплое дыхание на своей шее. Захотелось вытереть лицо, но никак не мог вспомнить, куда подевал свой платок.
– Такой хороший, вы такой хороший…
Лев не заметил, как они оказались на кровати. Юля навалилась сверху, обжигала поцелуями, расстегивая его рубашку.
– …забрать мою девочку…
Не в силах пошевелиться, Лев почувствовал влагу на лице. Слизнул капельку с подбородка. Соленая… как слеза?
– … на все готова…
Юля целовала в шею, а ее руки уже возились с ремнем его брюк. И все шептала: что-то про дочь, про ликвидаторов…
Лев сбросил с себя оцепенение, а заодно и женщину. Вскочил.
– Что вы… Гражданочка, что вы себе… – не в силах отдышаться, спрашивал он, поправляя штаны.
Юля вытерла рукавом покрасневшие глаза. Осталась сидеть на кровати, глядя на Льва снизу.
– Они хотят забрать мою дочь. Только вы можете помочь мне. – Она уже расстегивала блузку, вперившись в гостя взглядом. Добавила холодно и решительно: – Я сделаю все, что нужно. Или вначале хотите принять ванну?
Лев потянул галстук, расслабляя хватку узла. Заставил себя отвести глаза, не смотреть на вырез, такой близкий, такой…
– Кто хочет забрать? Зачем забрать? – Он и правда не понимал.
– Вы не знаете? – Ее руки замерли на последней пуговице.
– Нет, уверяю вас! – затряс головой Лев. – Извините, ничем не могу помочь, мне пора…
Она бросилась ему наперерез, закрыла собой дверной проем.
– Не важно! Они не смогут ее забрать, если вы прикажете. Они послушают человека с верхних этажей. Послушают ведь?
«Знать бы, кто эти – с верхних этажей…» – с грустью подумал Лев. А сам ответил:
– Боюсь, ничем не могу…
– Не пущу! – рявкнула Юля, и по ее взгляду Лев понял: она готова броситься на него с тем же рвением, что и минуту назад. Только на этот раз вместо поцелуев рвать зубами и ногтями его лицо.
«Да она совсем сбрендила, просто чокнутая…»
– Они пришли пару смен назад. Две женщины. Сказали, что получили какие-то результаты анализов из медблока. Что моя Маша особенная. Что с ними ей будет хорошо. Принесли вон… – Юля кивнула на консервы. – Сказали, будет больше. Просили подумать. Вчера приходил какой-то мужик, спрашивал о моем решении. Я послала его в зад, даже дверь не открыла. Потом соседи сказали, что сегодня встречаем важного человека сверху. Который решает вопросы.
Лев Николаевич наконец отыскал свой платок. Комкал во влажной руке, забыв, зачем достал.
– Вас послала мне судьба. Я отдам все, что скажете. Сделаю, как скажете. Вы должны мне помочь!
Она не просила, не заламывала рук, глаза ее высохли. Она чеканила каждое слово.
В дверь постучали.
«Митяй. Пусть это будет Митяй. Спасет меня от этой бабы».
– Никитина, открывайте!
Лев схватился за голову, заметался взглядом по комнате.
«Все, это конец. Это они».
Юля вцепилась в наличник и будто перестала дышать. Стук повторился.
– Гражданка Никитина! Ликвидационный Корпус. Открывайте, – не унимались за дверью.
Лев застонал и затих, услышав, как щелкает замок. Ликвидаторы не стучат трижды. Для ликвидаторов нет закрытых дверей.
Лев одним движением затянул и поправил галстук.
Вдох.
Выдох.
Если играть под дулом, то лучше собраться и сделать все правильно. Он заправил уголок рубашки в брюки. Юля спряталась за его спиной, когда в комнату вошли двое. Прошептала еле слышно:
– Помоги.
Черные противогазы, темно-зеленые кевларовые комбинезоны. Пистолеты в кобуре.
«Налегке, – подумалось Льву. – Значит, не штурмовой отряд. Хорошо».
– Спасибо за приглашение, Юля, – сказал он, не обернувшись. – Пора и честь знать.
И шагнул к выходу.
– Стоять. Кто такой? – спросил противогаз.
– Тот, кто уже уходит.
Лев не видел Юлиного лица, но мог почувствовать, как она прожигает взглядом пиджак на его спине.
– Документики.
Лев достал из внутреннего кармана «корочку», потряс в воздухе. Обложку нужного цвета он искал долго, за нее пришлось отдать две пары новых шнурков.
– Товарищи, вы задерживаете партийного работника! – Он вложил в голос все возмущение, какое только смог.
Ликвидатор вырвал у него документы.
– Килоблок ГДЫЩ…? Это вообще где?
Противогазы переглянулись.
– О-о… Там! – Лев многозначительно скосил глаза в потолок.
– Где?
– Ну, там… наверху.
Договорить ему не дали. Он согнулся пополам, не сразу понял, что его ударили, боль пришла мгновением позже. Грубая рука схватила за шею и швырнула на ковер. Тяжелый сапог прижал запястье к полу, и крик сам вырвался из горла.
– Тихо лежи! – рявкнули сверху. – Потом с тобой решим.
Повернув голову, Лев увидел, как Юля бросается на второго ликвидатора с ножницами. Где только достала? И как легко, в одно движение, он перехватывает ее руку и заводит за спину, а ножницы летят под кровать.
– Гражданка Никитина, где ваша дочь? – спрашивает ликвидатор и выкручивает руку сильнее.
Юля кричит и кроет матом. Ее лицо зависло в каком-то метре от пола, хвостик бьет по щекам от каждого взмаха головы.
– Ваша дочь. Где она?
Женщина умолкла, захлебнулась воздухом, словно густым пенобетоном. Лев видел, как на пол течет ее слюна. Его свободная рука, сжимающая в кармане подаренный нож, одеревенела.
Их пустят в расход. Получат то, за чем пришли, и застрелят без колебаний. Лев только сейчас почувствовал остывающие слезы на щеках. Он умрет здесь, на ковре чужой квартиры чужого килоблока.
Ликвидатор спросил снова, и со стороны могло показаться, что он вот-вот вырвет руку несчастной. Вой, уже не крик, куда страшнее крика, куда страшнее любого звука, который способен издать человек, вернул Льва к реальности.
– Хватит! Пожалуйста, прекратите, – выдавил он и зашипел от боли, когда подошва сильнее впилась в кожу.
Юля дернулась и непременно бы упала, не поддерживай ее ликвидатор.
– Я знаю, знаю где! – выпалил Лев. – Знаю, где девочка.
– Говори.
– Пообещайте, что отпустите… отпустите меня.
– Скоти-ина, – простонала Юля, затрепыхалась с новыми силами. – Убью-ю.
И снова взвыла от боли.
– Говори, – повторил ликвидатор.
– Мне нужны гарантии, – сказал Лев.
Он больше не может слышать это. Он должен уйти.
Ликвидатор над ним расстегнул кобуру.
– Говори.
– Да ничего… ничего он не знает. – Голос Юли взметнулся и ослаб. – Пристрелите вы его уже нахер.
– Забираем их, – сказал боец, державший женщину. – Весь этаж на уши поставят.
– Нет-нет-нет! – закричал Лев.
О ликвидаторах ходило много баек и слухов. Но вот о тех, кого они забирали и кто смог вернуться, – никогда.
– Я скажу, скажу… – Лев осекся, когда понял, что на его запястье больше ничего не давит.
Открыл глаза, чтобы увидеть, как Митяй держит ликвидатора за шею сзади. Дрель в руках Валеры. Услышать звук, с которым сверло толщиною в палец входит прямо в черный противогаз. Почувствовать горячую кровь на своем лице.
Наверное, попытайся Лев Николаевич впоследствии припомнить события следующих двадцати секунд, разложить по кадрам, как фотокарточки после проявки, у него бы и получилось. Но в тот момент все сжалось в единую точку, в одно деление на циферблате, и все, на что хватило Льва, – не оставаться на месте.
Второй ликвидатор успел выстрелить прежде, чем Юля повисла на его руке. Лев прополз разделявшие их пару шагов и вогнал нож в черный сапог. Над головой раздался крик, и боец завалился назад, увлекая женщину за собой. Она вцепилась в противогаз, стянула тугую резину с головы.
Бритоголовый парнишка, едва ли двадцати циклов от роду, орал и брыкался, но Лев крепко держал его за здоровую ногу, а на руки бойца уже навалился подоспевший Валера.
Юля ухватилась за рукоять все еще торчащего в сапоге ножа, надавила.
– Зачем вам моя дочь? Куда вы ее забираете?
Лев видел стиснутые зубы ликвидатора. Тот дышал часто, будто пытаясь догнать биение сердца. Юля провернула нож.
– Зачем вам дети? Куда вы их забираете?
Она все спрашивала и спрашивала, не выпуская липкой рукояти. Ликвидатор дергался и бился головой о пол.
– Пожалуйста, пожалуйста… – шептал Лев Николаевич. Трясся всем телом, все еще держа вторую ногу, глотал густую слюну с привкусом соленого железа. – Прошу, хватит.
– Говори, сука!
– Не даст… – По лицу ликвидатора прошла судорога. Он замер, будто прислушиваясь. – Оператор мне не даст.
– Что? Что такое оператор?
Парень дернулся сильнее обычного, стукнул затылком о пол, и его тело ослабло. Лев наконец смог разжать хватку. Он отполз к кровати, не сводя взгляда с человека в комбинезоне.
Впился зубами себе в ладонь – захотелось вновь почувствовать боль. Может, хоть тогда это все окажется не реальным. Может, тогда он проснется.
***
Никак не получалось утереться. Платок насквозь промок, но стоило коснуться бровей или волос, и на пальцах оставались яркие капли.
Под стук сердцебиения в ушах Лев Николаевич вновь обвел взглядом комнату.
Мелкие, как из распылителя, брызги крови налипли на обои, стекали по дверным откосам, пропитали ковер. Кровь текла из дыры в черном противогазе, окрасила сверло брошенной рядом дрели.
Кровь застыла на лице Митяя, окружила развороченную пулей голову ореолом вперемешку с мозгами, осколками черепа и скальпа.
Лев с трудом сглотнул подступивший к горлу горький ком. В затылке потяжелело, захотелось откинуться, прикрыть глаза, чтобы приостановить кружение стен.
– Дела-а, – Валера первым прервал тишину.
Бурое пятно расплылось на его гимнастерке. Папироса в зубах, с которой он просидел несколько минут, так и осталась не прикуренной. Юля замерла, обхватив руками ноги и уткнувшись лицом в колени. Лев видел, как дрожат ее сцепленные в замок пальцы.
Его самого колотило. Наверное, если бы не слабость, он бы уже бежал по коридорам и лестницам, мимо запертых герм, в заброшенные блоки, подальше от мертвого Митяя, прочь от убитых ликвидаторов… Они убили ликвидатора!
Бежал бы и кричал.
Но ноги не слушались.
– Пиздец, – подытожил Валера. Папироса прилипла к его нижней губе.
Юля вздернула голову, пошарила взглядом по полу вокруг себя. Схватила пистолет.
– Ты хотел им рассказать! – крикнула.
– Что… Я… – выдавил Лев Николаевич, вжимаясь спиной в жесткое изножье кровати. Казалось, слова исчезают в черном провале дула прежде, чем успевают слететь с языка.
– Юль, ты чего? – осторожно спросил Валера, оставшись на месте.
– Он хотел… Хотел им сказать! Падла!
Ствол в ее руках ходил ходуном, но с такого расстояния сложно промахнуться. Лев с шумом втягивал воздух, чувствуя жжение в груди. Каждый следующий вдох требовал все больше сил.
– Кто ты такой? Они смотрели твои документы. Почему не признали?
– Я-а не…
– Почему?
– Да опусти ты волыну! – Валера повысил голос.
Лев Николаевич вдохнул глубже. Комната исчезла. Исчезли трупы, исчез сосед с дрелью. Остался лишь Юлин голос и пистолет. Нужно что-то сказать, или пистолет выстрелит.
И тогда не останется ничего.
– Они мне не поверили, ты же видела! – Лев подбирал слова. – Не стали вникать, не хотели слушать. Даже не вчитывались!
