Олег Солдатов
Парус манит ветер
Забегая вперед, скажем, что много позже, в начале 1970-х, «Эмку» заменит «Темпест». Только вместо шверта у него появится киль, вместо трех человек со всеми снастями будут управляться двое…
Потом были победы в 43-м, 44-м.
– Как тебе удается все время выигрывать? – спрашивали товарищи.
– А мне дух тайги помогает, – отшучивался Тимка. – Я с ним еще в детстве подружился.
Но главный Тимкин секрет – удачный старт. Часто именно он обеспечивал ему победу в гонке.
У яхтсменов линия на воде не очерчена, это не байдарки, нет стартовых плотиков. Обозначен лишь створ между двумя знаками шириной несколько десятков метров. В зависимости от силы и направления ветра стартовать выгодно у верхнего или у нижнего знака. Все стремятся занять лучшее положение, ведь лидером становится тот, кто ловит «чистый» ветер. Остальным достается «отработанный» – из парусов соперника. Поэтому надо так рассчитать время, чтобы яхта оказалась у намеченного знака, в нужный момент и на высокой скорости…
А в 44-м Тимир уже участвовал во всесоюзных соревнованиях в Нижнем Новгороде, в то время – город Горький. Поехали большой командой сборной Москвы. Капитаном был Алексей Петров, инженер авиаконструктор. Яхты погрузили и отправили теплоходом «Ломоносов». А сами – семь часов на поезде, и вот он, славный град! И Ока здесь, и Волга, и кремль Новгородский.
Поселились в спортшколе на берегу возле леса и сразу на реку, изучать местность, где мели, где течения… Пока дождались теплохода, на котором везли яхты, разобрали лоцию до мельчайших деталей. Потом начались тренировки.
Тимка всегда верил, что яхта, как живое существо, – за обиду может отомстить. Не раз он видел, как рвались снасти на неухоженных судах – так они мстили нерадивым хозяевам. Поэтому сам он всегда относился к яхте с большим вниманием. Чистил, смазывал, красил. Ведь настоящий яхтсмен должен быть не только азартным гонщиком, но и моляром и плотником, и слесарем, и даже портным. Каждая деталь, каждая дощечка на судне знала и помнила тепло его рук. Может быть, и в этом крылась причина его побед?
А накануне гонки угостили их радушные хозяева вкуснейшим суфле к чаю, целое ведро, на всю команду хватило с лихвой. Все и смолотили в один момент. А под утро началось… Пора на старт, а команда сидит рядами на опушке, только мальчишечьи филеи, словно капустные кочаны, белеют на утреннем солнце.
Кое-как добрались до берега. Снарядили яхты, стартовали. Хорошо шкотовым – они почти всю гонку висят за бортом. Рулевым тяжелее…
Ходить по реке это совсем не то, что по озеру. Тут большую роль играет течение. Оно везде имеет разную силу, увеличивается на плёсах, где глубоко, и уменьшается на перекатах. А еще вдоль русла реки встречаются коварные воронки – винтообразные течения, водовороты… Вот их лучше миновать стороной. «Нащупал» стрежень – держись, понесет, если идешь по течению, ну а в обратную сторону – выбирай фарватер…
Юго-восточный ветер наполнил паруса. Тимка подобрал грот[10] на своей Р-20, шел против ветра короткими галсами[11]. Сидя внутри кокпита, удобней подбирать парус и рулить, но как тут высидишь. Уж не до теории, не до продумывания маневров, избежать бы аварии, не перевернуться. Даже в тихий ветер, стоит чуть зазеваться, не заметишь порыва – и пиши пропало, а тут такое дело… Галс за галсом, шел Тимка, выискивая места, где течение послабже. Пересек реку на усилении ветра. Ба! Да он третий. Не век же мучиться, полегчало на желудке. Ну-ка, кто там впереди? Переложился, прочел ветер, и вот Тимка уже первый, отрыв от преследователей все больше. Осталось пройти под мостом через Оку, и финиш… А на мосту зрители. Тимка уже не спешит. И по сторонам посмотрел, и ручкой зрителям сделал… А в ответ засвистели булыжники, прямо как авиабомбы… только сирены не воют да зенитки не бухают… Плюмб! Плюмб! Взлетают фонтаны слева, справа… Не нравится болельщикам, что заезжий из Москвы побеждает… Ну теперь лишь бы проскочить… Лишь бы не потопили, дьяволы… С ума сошли? Ведь так и попасть можно!..
Зимой 45-го Тимка увлекся горными лыжами. Как-то раз пришли ребята в яхт-клуб, а там повсюду сложены горы лыж. Белые, лакированные, некоторые даже с креплениями. Наклейки на них австрийские, норвежские, датские. Таких тут и не видели никогда. С гор катались на обычных. А это трофейные лыжи – «подарок» от немецкой горной дивизии «Эдельвейс».
Поехали кататься на Воробьевы горы. Спуск к Москве-реке. Кто дальше по льду проскользит, тот и победил. Сорвались с горы и помчались наперегонки. Тимка летит вниз, только ветер в ушах свистит, выскочил на присыпанный снегом лед впереди всех, вот-вот до другого берега докатит… и не замечает, что за спиной творится. А там уж товарищи барахтаются в ледяной воде. Тонкий лед ломается под лыжами. Тимка проехал дальше всех, ему и плыть обратно к берегу дальше… Когда вытягивали его из воды, живыми оставались только глаза. Ни ног ни рук, ни сердца не чувствовал Тимка.
А через пару лет он уже побеждал на всесоюзных соревнованиях, стал чемпионом в слаломе. Однажды при спуске он пересек линию финиша в падении. Публика была в восторге. И когда зашла речь об участии в Олимпийских играх, его вызвали в сборную команду. По личному распоряжению Ворошилова лыжники с сентября до Нового года тренировались на Кавказе в Бакуриани, а потом пришли грустные вести из Женевы, выяснилось, что СССР не допустили до участия в Олимпиаде. Тимке казалось, что его лишили медали.
Он не знал еще тогда, что главную победу принесет ему парус.
Часть 2. Ветер и паруса
Штурмовать далеко море
Посылает нас страна…
А. Апсалон
Взвыли двигатели, самолет дрогнул и побежал по взлетной полосе; все чаще стучит на стыках, в иллюминаторах убегает аэропорт, самолет качнуло, и земля стала падать вниз. Потянулись леса, линейка шоссе, рваные низкие облака режет крыло, и вот уже все скрывает серая мохнатая мгла…
«Черт бы побрал эту нелетную погоду, – ерзая в кресле, думает Тимир. – Самолет, конечно, вещь хорошая, но шарахнет молнией, и привет… Решили пыль в глаза пустить капиталистам… Похвастать реактивной авиацией… Шарахнемся, вот тогда и будет вам Олимпиада…»
– Хорошая примета – дождь в дорогу, – с улыбкой говорит Сашка.
– М-да, – тянет Тимир.
Их кресла рядом. Выступать им в одной команде. Только в разных классах яхт. Сашке в «Финне», а Тимиру в «Звездном».
«Накрутили так, что лучше и не надо, – Тимир припомнил напутственный инструктаж партийного бонзы. – Мы и бойцы передовой, и строители коммунизма, и должны показать торжество социалистического строя, и… лечь костьми за честь великой страны… Ну что ж, если надо, ляжем… Было бы где лечь, а уж лечь костьми, это для нашего человека самое обычное дело… В войну ложились, никто не считал, и сейчас ляжем… Вот прямо сейчас и ляжем, только молнии подходящей дождемся, и готово… Хорошо еще, сейчас не 52-й год… Тогда просто сказали: кто не победит, можете не возвращаться… Плыли – пароход дрожал, не от дизелей, а оттого, что всех трясло… Всех потом чуть и не посадили… Что было!.. Какой разнос!.. Какие речи… И предатели, и враги народа, и вредители, агенты империализма, и продались Западу… Кому проиграли, сукины дети, югославам! И это когда мы с Тито – враги!.. А какие мы враги? Люди тут при чем? Ведь это спорт, а не война… Они там у себя наверху ссорятся, а мы должны друг дружку зубами рвать, так, что ли?»
Самолет набрал высоту, вырвался из туч и поплыл над гигантским махровым ковром.
«Ремень давит, ноги не вытянешь… И кто это додумался в салон на тридцать человек пятьдесят кресел втиснуть? Вот мы делали Ла-7 в 44-м – любо-дорого смотреть. Сидишь в фонаре, как на диване. Петров Алексей Васильевич взял меня тогда к себе на “Знамя труда”… Тоже яхтсмен заядлый. Завод секретный, три месяца оформлялся. Ух и наползался я там с линеечкой в семьдесят два кило… Даже присказка была: почему начертить самолет в натуральную величину на листе фанеры можно с точностью до двух десятых миллиметра? Потому что кохиноровские карандаши нельзя заточить острее…»
– Конфетку хочешь? Помогает при качке… – предлагает Саша.
Тимир рукой делает отрицательный жест.
– Спасибо.
– Ты в порядке?
– Всё нормально…
«Эх, жаль, Галю не выпустили… Перестраховщики… Да если кто решит остаться, разве удержишь?.. Там у них пресса такой вой поднимет! На весь мир! Права человека! Гражданские свободы!.. Вон в Мельбурне в 56-м половина венгров осталась на Западе. Не захотели возвращаться в соцлагерь. Это еще месяца не прошло, как мы их танками придавили… И наши ничего сделать не смогли… Война уже и так была. Еще этот ватерпольный матч… Как поняли, что проиграем, так давай им морды бить, весь бассейн в крови. На весь мир картина… А мадьяры – не дураки, подготовились, может, и специально спровоцировали наших, и лозунги откуда-то взялись как по команде, и транспаранты: «Свободу, свободу! Фашисты!..» Вот так! Мы их от Гитлера спасли, сколько народу полегло, а они нас же теперь фашистами выставили… А уж когда Жадору – капитану ихнему бровь разбили, так и вовсе зрители в наших с трибун плевать начали…
Но мы-то не мадьяры, мы ж свои… Ну понятно, своих надо жестче держать, чтоб чужие пикнуть боялись… Подписки, клятвы, обязательства… И все равно Галю не выпустят… Ничего не скажешь – как диверсантов посылают… Сколько я им отчетов понаписал, схем начертил… и Хельсинки, и Киль, и Мельбурн, Генуя – все до мелочей. Каждый раз целый день убиваешь на зарисовки… Федя, конечно, тоже чертит… И другие, да все, кого выпускают… все чертят… И Сашка тоже… А спросишь – ведь не признается. Еще, поди, нажалуется… Да и я не признался бы… Чертим и сдаем, всё молча. А потом они там у себя сверяют…
Черт, опять живот тянет… И Гали нет. С ней все же спокойней… Почему не пускают жену? Объяснял им, объяснял, что она мне нужна для победы, что она вроде моего талисмана, – когда она на гонках, я выигрываю… Все впустую, без толку… Доказать невозможно. «У нас только члены делегации, квоты, все утверждено…» Знаем мы… Вот этих в штатском полсамолета.
Тимир вспомнил недавнюю черноморскую регату… Галя поехать не смогла, осталась в Москве, срочная работа в конструкторском бюро. Начались гонки. Первый день – неудачно. Он только пятый. А для него теперь любой результат кроме первого – провал. И вдруг видит: она на берегу.
– Ты откуда?
– С неба…
А назавтра – победа. Колдовство какое-то…
На третий день Тимир шел вторым, вслед за Козловым. Последняя лавировка, у того ветер в парусах, никак не догнать… и вдруг ему дисквалификация, навалил на знак.
Галя потом рассказывала:
– А я на судейском катере стою у борта, зажмурилась и твержу: Козлов, получи баранку! Козлов, получи баранку…
На следующий день Галя улетела в Москву. Но Тимир был уже уверен в победе, в остальных гонках тоже выиграл.
«Когда мы познакомились-то? Еще во время войны, в яхт-клубе… Я тогда преподавать начал… Целая толпа девчонок пришла, старшеклассниц… Мы еще детьми были… А через десять лет опять встретились, как раз после Хельсинки, и уже навсегда…»
– Стюардессы какие! – толкает локтем Саша. – Смотри, вон та брюнетка, просто чудо, как хороша. Вот что значит международный рейс. А? Где они таких берут? Ей бы в модели идти. Ты посмотри, глазки, фигура, личико… Нет… ну просто красавица!.. Фотомодель!.. Обязательно надо познакомиться. А? Как ты думаешь?
Тимир кивает:
– Давай, Саш, бог в помощь…
– Вон та блондинка тоже ничего… А? Тима, мы же герои, будущие олимпионики! А времени в обрез, летим без дозаправки! Разве нам откажут? А?
– Не откажут, Саш.
– Ну, так что?.. Смотри, смотри… она мне улыбнулась! Ну, все, я пошел.
– Иди.
– А ты?
– Я пас.
– Ну как знаешь. Жизнь, брат, надо любить. И шансы использовать на всю катушку…
– Желаю удачи.
«Как там Федор? Как яхта?.. Долбанут каким-нибудь краном, и все – зря ехали. Как тогда в Касабланке… Пробьют корпус, мачту поломают, с них станется… Грузят, как картошку, а на воде качнет, вот тебе и пожалуйста…»
Яхту, «американку», сделанную под заказ в Соединенных Штатах, оснащенную синтетическими парусами, должны были доставить пароходом из Одессы. Сопровождающим ехал Федор – шкотовый Тимира.
«Хорошо, что Федор там, хоть чужих не подпустит… А оставь без присмотра, ведь разломают все, черти, разнесут по винтику, и следов не сыщешь!..»
Федор Шутков – десять лет отслужил матросом на флоте. Деревенский мужик, образование – сельская школа, но крепкий, здоровье богатырское. Ручищи здоровенные, черные, масло и солярка въелись в кожу – не отмоешь. Пальцы, словно грабли – не сходятся. Глаза хитрющие, брови пшеничные. На флоте был мотористом. Целый день над ухом дизель тарахтел, оттого Федор глуховат и слова коверкает на свой лад. Не компас у него, а «контас», крейсер – «кейсер», «голокладущий», вместо главнокомандующий…
Служил он на разных морях. Везде побывал. Воевал на «Охотнике». Однажды судьба занесла его в Севастополь, на адмиральский катер. На катере ходили редко, в основном простаивали ошвартованными. Федор заскучал от такой жизни. И как-то подвернулся случай. Адмирал поднимается на борт, экипаж во фронт. Федор возьми и крикни:
– Товарищ админар, какафки не хотите?
– Это еще что? Да ты пьян!.. Да ты знаешь, куда я тебя сошлю? Где ты и не был никогда… Во Владивосток!
А Федор вытянулся во фронт, отвечает:
– Тарищ админар, та я быв там…
– Ну, тогда… в Таллин!..
– Та я и в Талне быв…
– А где ж ты, шельма, не был?
– В Муранске!..
– Ну вот и отправляйся в Мурманск.
– Слухаюсь!
Как демобилизовался, не смог без моря, затосковал, пошел на гоночные яхты матросом. Стал гонять матросом на «шестерках». Силища в руках медвежья и вес подходящий – под восемьдесят. Отборочные соревнования на Олимпийские игры в Хельсинки прошел. Но не поладил с тренером. Все из-за пустяков… Устроил цирк. По тросу вверх на одних руках, двенадцать метров… на спор за бутылку. А тут тренер идет. Ты чего устраиваешь? Федор за словцом в карман не лез, выдал по-флотски лаконично… Тот и пригрозил: ты, мол, у меня заграницы не увидишь… И не взяли…
– Трагедь, – вздыхал Федор. – Тю-тю Альпада…
Чуть не запил тогда с огорчения. И тут прибегает приятель:
– Выручай, – говорит, – у нас бегуна не хватает в команде… Всю дистанцию бежать не надо, главное – стартовать, для протокола, а там сойдешь, где захочешь…
Федор долго раздумывать не стал.
– Выручить можно… А тапочки дашь?
– Конечно, любой размер, только выручай…
– Ну ладно, давай тапочки.
Вышел на старт, побежал…
Погода хорошая, солнышко светит, бежится в охотку, дистанция десять километров. Прибежал первый, вот его и включили в сборную. А бежал-то за тапочки… В Хельсинки в забег его не поставили, так что пошел к яхтам, а навстречу тот тренер «парусник», который его «зарубил».
– Ты как здесь?
– Та я в команде.
– В какой это команде?
– Легкокотлетов…
Ну что тут скажешь?..
Сашка вернулся, плюхнулся в кресло.
– Москвичка она, живет в Сокольниках, не замужем. Вот телефончик дала… Что с тобой?
– Что?
– Ты ж нездоров.
– Почему?
– Да посмотри на себя. На тебе лица нет. Зеленый весь…
– Да?
– Подожди, я сейчас зеркало попрошу. Сам увидишь… Дианочка! – он махнул рукой. – На минуточку!
Подошла стюардесса, красоты необыкновенной.
– Что случилось?
– Дианочка, можно зеркальце?
– Пожалуйста. – Тонкая ручка извлекла из кармашка маленькое складное зеркальце. – Что-нибудь еще?
– Водички…
– Сейчас. – Она повернулась и пошла по проходу.
– Ух, черт возьми, – провожая ее взглядом, выдохнул Сашка. – На, смотри.
Тимир покосился на свое отражение.
«Да, вот этой складки на лбу раньше не было… Уже тридцать три. Возраст Христа… Пора свершений…»
– Может, таблетку? – не унимался Сашка. – Доктора позвать? А то от тебя слова не добьешься… Помирать будешь, и то, небось, промолчишь.
«Кто много болтает, тот всю силу выбалтывает», – вспомнил Тимир слова отца. В 41-м стали приходить от него письма, с матерью читали-перечитывали их по многу раз, отец оборонял Ленинград. А в 44-м пришла похоронка – пал геройской смертью при прорыве блокады…
Самолет приземлился в Риме. Еще нет и полудня, а жара уже стоит нестерпимая. Скомканная экскурсия по Вечному городу из разряда весь мир за два часа… все мелькает: термы Каракаллы, площадь Ватикана, римский форум, Колизей… черные квадриги летят над городом… и почти вся делегация остается в Олимпийской деревне, только яхтсмены едут дальше. До Неаполя еще двести километров поездом.
Чужая, красивая, горная страна…
«Как все-таки они умеют не побеждать природу, а встраиваться в нее, – думал Тимир, глядя в окно вагона. – Не взрывать и перекапывать, а дружить… Ты посмотри, вон на горе крепость, а вокруг домики, два-три этажа, желтые стены, окошки рядами, красные черепичные крыши. Виноградники на склонах… Да тут что ни гора, то крепость или башня. Если останавливаться возле каждой – вовек не доберешься куда тебе надо… Берегут историю. Аврелианова стена в Риме по всему городу змейкой вьется – восемнадцать километров, почти всю сохранили. А у нас Белый город сначала возвели при Федоре Иоанновиче, а потом разобрали при Екатерине Великой, бульвары проложили… Десять километров крепостной стены в четыре метра толщиной – все раздолбали подчистую… Зачем? Ну не нужна тебе стала крепость, дорога важней, ну подумай, как сделать так, чтоб не ломать то, что строили десять лет всей казной… Китай-город тоже… Да что говорить, Храм Спасителя где теперь? Еле взорвали, такая мощь… А стоило стараться-то? Тверскую расширяли – целые кварталы долой… Вечная стройка, а тут Вечный город. Раз построили, и на века. Правда, Колизей чуть не растащили, варвары, весь ободрали как липку…»
В купе Сашка, другие яхтсмены дремлют, сморило после экскурсии. Тимир не спит. Смотрит в бинокль…
Повезло достать в 1955-м. Итальянская оптика…
«Тогда после подрыва в Севастопольской бухте линкора “Новороссийск” – трофейного итальянского “Джулио Чезаре”, – командование флота приказало демонтировать всю иностранную оптику и вооружение и заменить отечественным. Сказано – сделано. Начали крушить. Палубы кораблей были сплошь усыпаны стеклянной крошкой. Мы тогда тренировались в Севастополе. Я договорился и выкупил бинокль и два спаренных “телескопа”, с таким увеличением, что в них можно было разглядывать поверхность Луны и изучать рельеф кратеров. Когда отправились на Олимпийские игры в Мельбурн, прихватили с собой и оптику.
Пароход “Грузия” вышел тогда из Одессы. А в Средиземном море, как по команде, по обоим бортам выросли два натовских эсминца, шли чуть позади, не отставая, пушки повернуты, давили на психику. Ближе не подходили, так и сопровождали, мы идем, они идут, боялись, что мы танки и самолеты Египту везем. Тогда с Насером у нас большая дружба была. Потом Хрущ ему даже Героя Советского Союза пожаловал… Когда по Суэцкому каналу проходили, кто-то предложил: “Давай в оптику посмотрим на пирамиды”. Достали, поставили на треногу. Стали смотреть. Вдруг с капитанского мостика крик: “Уберите шоши! Уберите шоши!” Были такие пулеметы французского конструктора Шоша. Что такое, почему? “Уберите шоши, …ать вашу!” А! Ну теперь понятно. Вот оно в чем дело: две подзорные трубы торчат, как два пулеметных ствола. А это ж времена Суэцкого кризиса. Египтяне стреляли тогда во всех без разбору, да и не только они, тут и разбираться никто не станет… Прошли канал, эсминцы не отстают… Чего им надо? Ведь ясно же, что мы не оружие везем… Все равно сопровождают… Идем, не сворачивая, на Мадагаскар, и еще дальше… Только когда айсберги показались, американцы повернули, ну и мы повернули, взяли курс на Австралию.
Жаль только, на обратном пути кто-то вскрыл контейнер, а там и оптика, и снасти, и паруса, инструменты – все. Так ничего ж не взяли, кроме оптики. Аккуратно вскрыли, профессионально… Ну мы сразу поняли кто… Шума не поднимали. Намек поняли. Мол, побаловался, и хватит. Помалкивай… Нечего тебе отсюда за горизонт глядеть…»
– Тима, не спишь? – Проснулся Сашка.
– Нет.
– Красотами любуешься?
– Любуюсь.
– Зря… Лови момент, отдыхай, набирайся сил, они еще пригодятся…
– Хорошо.
– Не нравится мне твой вид. В самолете – зеленый был, сейчас – бледный. Пора розоветь…
– Ладно… Спи.
Как тут уснешь, когда все мысли о предстоящей гонке?
«Ну что, синьор Страулино? Как же мы будем вас побеждать? Похоже, это будет не просто… Кому же, как не вам, лучше всех известен Неаполитанский залив… Знаком малейший ветерок, течение, фарватер, рельеф дна… Вы ведь в прошлом боевой ныряльщик, синьор… Много наслышаны о ваших подвигах во время войны… А “Новороссийск” не ваша ли работа? Ну да сейчас не об этом… У вас победа в Хельсинки в 52-м, второе место в Мельбурне в 56-м, и здесь в Неаполе вы намерены победить, это ясно. Здесь все ваше – море, берег, ветер…
Обойти вас я могу, синьор, и продемонстрировал это недавно в Генуе, правда, при сильном ветре… Но это даже и к лучшему. Пусть все верят, что моя стихия – шторм. Пусть думают, что я этакий разудалый кавалерист! Когда все осторожничают, берегут яхты, храбро распускаю паруса и лечу вперед сломя голову. Эге-гей, родимые!.. Дорогу сумасшедшему русскому!.. Конечно. У них яхты личные, на свои деньги купленные, они их берегут, хоть и все миллионеры, всякие там магнаты… Солидные банковские счета… Коронованные особы… Князь Монако, король Норвегии… Яхтенный спорт – привилегия богачей. А у меня государственная – чего жалеть?.. Главное – победа, результат…
А чуть задует легкий бриз, море спокойно, бури нет, и меня не видно… Тут мастерство требуется, одной удали недостаточно, и яхта нужна наилучшего качества. А откуда у русских мастерство? Они ж никогда ничего не выигрывали… А откуда у русских хорошая яхта? Они ж всегда на всем выгадывают, экономят… Вот нас никто всерьез и не воспринимает. Значит так: нас в расчет не берут – это точно. Мою победу в Генуе объяснят сильным ветром… Еще бы, стартовало пятьдесят семь яхт, а до финиша добрались только четыре… Хорошо еще, не потонул никто. Снежный шторм баллов шесть, не меньше!.. Тогда газеты писали: «Русских так вдохновило появление снега, что догнать их было невозможно! Словно снежный ком, они неслись к финишу!..» Зато сейчас мы в тени… Этим и надо воспользоваться. Фактор неожиданности. Все будут смотреть за Страулино, он фаворит. А про нас и думать забудут. И тут уж не зевай!..
В Мельбурне я был восьмым…. Оно и понятно, тогда яхта была Таллиннской верфи, хорошая, но не идеальная. Смешно вышло. Стали сами делать яхты по американской таблице отклонений, а важнейшее примечание перевести забыли… В результате наши яхты на попутном курсе заметно уступали. Хоть “американка” уже пришла по заказу, стояла на Балтике, но мы ее не успевали освоить к играм… Гонялись на старой. А потом на обратном пути так и оставили ее во Владивостоке. И везти дорого, да и незачем, раз новая дожидается. В Москву катили через всю страну двумя железнодорожными составами… Наши, европейцы… Ехали, пир горой…
Эх, как-то там сейчас Федор? Как наш “Торнадо”? Если яхту доставили нормально, с Федором все в порядке, то, бог даст, первую-то гонку, синьор Страулино, мы с вами схлестнемся. А там, глядишь, еще посмотрим кто кого… Если все сложится удачно, то за бронзу вполне можем побороться…
Кто у нас еще в соперниках? Багамец Ноульс – старый знакомый, опытный морской волк. Говорят, что, если его обходят даже на тренировках, у него от бешенства выступает пена на губах… Швед Суне Карлсон грозился привезти новую яхту… А впрочем, от кого угодно можно ждать сюрпризов: и от англичан, и от немцев, и от венгров…
А кто этот португалец – Марио Кина? Откуда он взялся? В отборочных соревнованиях разделался с двукратным чемпионом Европы! Не зря говорят: все португальцы с рождения мореходы. Каков он с виду? Флибустьер? Черные как смоль волосы, тонкий нос, огненный взгляд? Серьга в ухе, цепь из чистого золота на шее и кривой нож за поясом?
А мистер Паркс? Типичный американец? Бейсбольная кепка, шорты из американского флага, сигара в зубах? А ведь он обставил двух чемпионов мира – Фиккера и Норта. “О рай, о рай!”[12], – как говорит Федя. И он родом из Чикаго, откуда и чемпион Мельбурна Вильямс… Одного этого достаточно…»
Поезд подошел к вокзалу.
– Подъем, ребята, – будит Тимир сборников.
– Что, уже приехали?..
Платформа. Привокзальная площадь. Душный воздух, ни свежести, ни ветерка. А ведь море рядом… Пересели в автобус. За стеклом ярко освещенные улицы Неаполя, витрины магазинов. Вот и отель «Мажестик».
У дверей встречает Федор.
– Здравь жлаю!
– Что с «Торнадо»? – с ходу спрашивает Тимир.
– Вот те раз… Ни здрасть, ни как дела… сразу «Торнадо»… Та шо с ним сделца? Пасеца на трафке в Кралёвском парке.
У Тимира отлегло от сердца.
– Ну, прости, прости… Предчувствие, понимаешь… После Касабланки уже не знаешь, чего ждать.
Пожали руки.
– Докладаю, – рапортует Федор. – Дошли без потерь. Усе живы, раненых нема.
– Когда можно выходить в море?
– Та хыть завтра.
Что такое Неаполь? Город? Прежде всего Неаполь – это Везувий. Его видно решительно отовсюду. Гигантский черный конус, уходящий в залив. Он словно пытается дотянуться до острова Капри. А кто это там теснится у подножья, поднимается по пологим скатам, карабкается к жерлу кратера в жабо из кружевных облаков? Что это за цветные букашки? Ах! Это город, это дома, в которых живут беззаботные неаполитанцы, легкомысленно забывшие участь Помпеи, Геркуланума и Стабии…
В самую несносную жару на вершине Везувия прохладно, мелкие камушки осыпаются под ногами, из широченной глотки сочится сернистый дым. С высоты как на ладони виден Неаполитанский залив. Словно взбешенный конь морского владыки ударил в берег копытом, окаймив бухту высокими мысами, убегающими в море островами, скалистыми вершинами полуострова Сорренто.
Утром короткая пресс-конференция в холле отеля.
И без того стоит несносная безветренная жара, а тут еще софиты, корреспонденты, фотокамеры…
– Как вы оцениваете свою победу в седьмой гонке Генуэзской регаты? Это, по-вашему, случайность или закономерность? – спрашивает репортер.
– Просто повезло с ветром, – отвечает Тимир.
– У вас именитые соперники: чемпионы мира, Европы, победители Олимпийских игр. Кого из них вы можете выделить в первую очередь?
– Агостино Страулино – у него огромный опыт, и он тут хозяин.
– Вы всерьез рассчитываете на олимпийскую медаль?
– Если повезет с ветром. Мы неплохо ходим в шторм.
– Вы не оснастили свою яхту пулеметами, чтобы топить конкурентов?
– Пока нет. Вопрос решается…
– Если вы не победите, какое наказание вас ждет на родине? Вас посадят?
– Не думаю.
– Что вам обещали, если вы добьетесь победы? Очередное звание? Орден? Деньги?
– Главная награда для меня, как и для любого советского спортсмена, – олимпийская медаль.
«Надоели, – думал Тимир, когда удалось отвязаться наконец от газетчиков. – Скорее к яхте…»
У входа в Королевский парк стояли гвардейцы. Публику не пускали. На ровном зеленом газоне стоял «Торнадо», слово ракета перед стартом, белый полированный корпус, стройная мачта, четкие линии…
«Знал бы мистер Вильям Гарднер в 1906 году, во что превратится его «Малыш». Вряд ли он подозревал, гоняя по Лонг-Айленду, какая судьба уготована его яхте. Правда, ей изрядно подрезали гик[13] и удлинили мачту, но, по-моему, это пошло ей только на пользу. Ведь с 1932 года «Звездный» – олимпийский класс.
Когда после Мельбурна получили ее из США и обмерили, выяснилось, что на шестом шпангоуте[14] допуск аж целых сто миллиметров… Сверились по таблицам – недопустимо. Как же так? Ведь вот же сопроводительное письмо: «Международный мерительный комитет, рассмотрев все размеры этой яхты, утверждает, что они отвечают всем правилам “Звездного класса”». И подпись: «Президент международного мерительного комитета Джон Тетерингтон». В чем дело? Да если б мы знали раньше, что разрешен такой допуск, мы бы давно сделали яхту не уступающую по скорости примам чемпионатов, распрямили бы киль, улучшили обвод… Но ведь нельзя, сами себя «резали». И тут приходит яхта, противоречит всем канонам, да еще и обмеренная главным в мире обмерщиком. Чертовщина какая-то! Где же истина? А истина, как всегда, оказалась в деталях… Стали смотреть оригинал таблиц, и все выяснилось: переводчик забыл перевести коротенькое примечание внизу страницы, а оно как раз о шестом шпангоуте. А если бы перевел, то я бы уже в Мельбурне гонялся на Таллинской яхте вровень с грандами… Сколько лет спорил с конструкторами, обмерщиками, доказывал, что яхта Страулино имеет другой обвод, лучше, чем наш, сам им чертежи делал, пригодились навыки, приобретенные на авиазаводе. Но те только руками разводили: вот таблицы, вот буква закона… А оказалось, все дело в упущенном примечании…»
– Ни царапульки, – улыбается Федор. – Пылинки сдувал.
«Никаких переделок, – твердит сам себе Тимир. – Никаких наладок. Лучше все равно не сделаешь, а хуже – вполне. Только время зря потеряешь».
Но руки так и чешутся перебрать все по косточкам, проверить каждый винтик – как он привык делать всякий раз перед стартом.
– Яхта ву полном упорядке! – будто читая его мысли, говорит Федор. – Давай спущать на воду.
На берегу царит возбужденная суета. Флаги разных стран, яхты, паруса… Карло Роланди – шкотовый Страулино – приветливо машет рукой. Все гавани Неаполя забиты крейсерскими яхтами, моторными и парусными. Вон трехмачтовик таиландского принца Бига-Бонзе, а вон океанская яхта венесуэльца Даниэля Камео, строительного «короля», он пересек Атлантический океан за восемнадцать дней и собирался принять участие в гонке «Звездников» со своим сыном Педро.
Автокраном спустили «Торнадо» на воду. Обошлось без происшествий, если не считать, что Федор, закрепляя тросы, поскользнулся и свалился с платформы. Но что ему сделается? – ни одной царапины.
«Очень уж все гладко складывается, – тревожится Тимир. – Пароход не задержали, яхту не повредили, все целы… Не к добру это… Что-то будет…»
Наконец под легкий, едва уловимый бриз, вышли в море. Пахнет теплой морской водой. Солнце жжет немилосердно… На рейде стоит трехмачтовый парусник «Америго Веспуччи» – гордый красавец, две широких белых полосы вдоль черных бортов. На нем в Неаполь привезли олимпийский огонь.
«Ветер, похоже, совсем стихает. Не стоит отходить далеко от берега, как бы не унесло течением…» – думает Тимир.
Яхта идет легко, четко слушается руля, но при таком ветре особенно не разгонишься.
– Роланди сказал по сехрету, что тута ветер дуить как по заказу Страулино, – говорит Федор, – в одиннадцать еле-еле, к полудню – один балл, в час – два, к вечеру – три. И отдыхай…
А на берегу их уже ждали отклики местной прессы: