Олег Валерьевич Голиков
Мой ангел
– Ну а что мне оставалось делать? Они бы меня убили, если бы после таких затрат я не написал того, что им было нужно.
– Значит звукозапись…
– Поддельная! – чуть не кричал Моргунов, – слеплена из разных кусков, обрывков фраз Добролюбовой. И не служба безопасности делала её, а кто не знаю, но аппаратура была достаточно качественной, поэтому на слух всё кажется вполне нормальным!
Эти слова он произносил в гробовом молчании. Прокурор буквально онемел, а его глаза чуть не выпали из глазниц и не покатились по полу. Судьи заворожено смотрели то на Моргунова, то на Андрея. А я… Да что я, я в себя не могла прийти от такого. Это же значит, что я вполне нормальная, что не было никаких провалов в памяти, а самое главное – я невиновна!
Андрей тем временем продолжал:
– Хорошо что вы сознались в даче ложного заключения. Вас ждёт предусмотренная законом ответственность, но это уже выходит за рамки моих интересов. У меня вопросов больше нет.
Вопросов больше не было ни у кого. Всё было предельно ясно. После того как Моргунов вышел, нас удалили из зала. Однако не более чем через пятнадцать минут, нас пригласили обратно, и один из судей зачитал решение. Приговор гражданки Добролюбовой отменить, уголовное дело передать на новое судебное рассмотрение в тот же суд, а мерой пресечения вновь установить подписку о невыезде.
Что тут сказать???!!! Моей радости не было предела. Я слушала эти слова словно в каком-то сказочном полусне. Я не помню, как с меня сняли наручники, не помню… не помню вообще ничего. Я села на скамью и плакала, плакала от счастья. Нет, даже не плакала, я рыдала. Рыдала, а слёзы текли не то, чтобы ручьями, а реками, водопадами. Да, я не проронила ни одной слезинки с момента убийства Аркадия Семёновича, и вот теперь они прорвались наружу.
Наконец рыдания стали утихать, и я вновь стала способна замечать то, что творится в окружающем меня мире.
– Надя, Надя, успокойся, – пытался привести меня в чувство Андрей.
– Спасибо тебе, спасибо, – я бросилась ему на шею и новая волна рыданий опять накатилась на меня.
– Надя, – Андрей мягко отстранил меня, – успокойся, нас ждут.
– Кто? – я обвела помещение глазами и увидела свой конвой, – а как это…, – от волнения я стала заикаться, – меня снова на зону?
– Ты вещи свои оттуда забрать не хочешь? – улыбнулся Андрей.
– Ах, это, – с облегчением вздохнула я, – спасибо тебе, Андрей.
– Надя, пойми, мы сделали только первый шаг. Вся борьба ещё впереди. Те люди, которые оклеветали тебя, будут придумывать новые пакости. Нам надо быть готовыми к этому. Но для начала тебе надо отдохнуть. Поэтому мы сейчас быстро едем за твоими вещами, я отдаю подполковнику Харлампиеву копию решения суда об отмене приговора, а потом я отвезу тебя к твоим родителям. Им я ничего не говорил, пусть у них в жизни будут не только плохие сюрпризы.
Обратно мы ехали в том же УАЗике, что вёз нас и сюда. Но я уже была просто пассажиром. В колонии мы сразу поднялись в кабинет начальника, он, казалось, с нетерпением нас ждал.
– Ну как? – он посмотрел на моё зарёванное лицо, – неужели не получилось?!
Андрей молча протянул ему копию решения суда.
– Добролюбова! Надя! – закричал подполковник, бегло просмотрев его, – поздравляю! Чего же ты ревела?! И опять ревёшь?! Тебе же смеяться, радоваться надо!
– Я и радуюсь, – улыбнулась я, но слёзы против моей воли усердно катились из глаз.
– Ну, молодец! Ну, молодец! Ай да, Москва! – он повернулся к адвокату, – Андрей Олегович! Разрешите сказать вам большое спасибо, за то что вы вытащили отсюда эту девочку. Здесь ей делать совершенно нечего. Здесь бы её загубили. Вы ей только что жизнь спасли, и не только жизнь, но и душу её чистую! Спасибо вам!
– Степан Иванович, – улыбнулся Андрей, – ещё рано говорить спасибо, её ещё не оправдали, дело только на пересмотр отправили. Нам ещё предстоит борьба.
– Ой, Москва! – погрозил ему пальцем подполковник, – ой, хитрющий! Да у тебя весь процесс уже в голове спланирован! Знаю я вашу братию! Ты уже знаешь, что, кто, когда скажет. Не посадят её уже точно! Поверь мне на слово.
– Посмотрим, – туманно сказал Андрей.
– Да, уж, видно сам Бог тебя сюда послал, чтобы спасти невинную душу, – покачал головой Степан Иванович.
– Наверное, – кивнул Андрей и как-то странно посмотрел на начальника, но тот этого взгляда не заметил.
– Слушай, Андрей Олегович, оставь нас на пять минут, пожалуйста, хочу пару слов Наде на прощание сказать.
– Хорошо, Надя я буду ждать тебя в своей машине, выйдешь, увидишь. Чёрная «Ауди».
– Ладно.
Когда за Андреем закрылась дверь, Харлампиев повернулся ко мне и сказал:
– Ну что, Надежда, поздравляю тебя. Видимо Бог на самом деле есть на свете, коли не допускает, чтобы такие мерзости творились. Надежды было мало, но я тебе не зря говорил, что она умирает последней, – он погрозил мне пальцем, – смотри, больше сюда не попадай, а то такой шанс, как этот, один раз в жизни выпадает человеку. Надо же Москва твоим делом заинтересовалась… Хотя, почему бы и нет… Может они хотят наш город к рукам прибрать, вот и решили наказать твоих обидчиков, убрать их, а их бабки себе заграбастать… Всё может быть…
Он посмотрел на меня, на мой растерянный вид и засмеялся:
– Надежда не гляди на меня так! Я же просто болтаю всякую чепуху! А по поводу Андрея не сомневайся, я много людей на свете перевидал, он настоящий, он на самом деле хочет тебя отсюда вытащить. И не ради карьеры, а ради тебя самой. Поверь мне. Да, кстати, не упускай такой шанс, может замуж за него выйдешь, в Москву поедешь, родителей туда перетянешь…
Он опять засмеялся.
– Не обращай внимания, опять мелю всякую чушь. Ладно, счастливого тебе пути. Иди, собирай свои вещи, сейчас как раз все на работе, никто не помешает, и уматывай на все четыре стороны! Как говорится, скатертью тебе дорога!
– Гражданин начальник…, – начала было я, но Харлампиев меня перебил:
– Ну, Надежда! Какой я тебе гражданин начальник? Теперь я тебе уж кто угодно только не гражданин начальник! Ты ведь свободная теперь! Ты это понимаешь? Называй меня теперь хоть пнём неотёсанным, хоть дубиной стоеросовой, но никак не гражданином начальником!
– Можно я лучше по имени-отчеству? – улыбнулась я, – Степан Иванович, я бы хотела с Катей поговорить, прежде чем уйду отсюда, очень хочется ей рассказать.
– Эх, с Катей, – вздохнул подполковник, – ещё одна проблема, ещё одна головная боль. Этот гад упёк её за решётку, хотя не за что. Похищение собственного ребёнка, даже если тебя лишили родительских прав, по закону преступлением не считается. Но, – он развёл руками, – у нас не закон в стране правит, а деньги. Так мало того, что он её сюда запихал, он ведь и следит здесь за ней, чтобы не дай бог она раньше не вышла. Я ведь два раза ходатайствовал о её досрочном освобождении, но мне отказали, да ещё намекнули, что больше ходатайствовать не стоит, а то и место могу потерять. Но ничего, через месяц-другой опять напишу. Может, что изменится после твоего дела. Ладно, иди, не поминай лихом, прости ежели чего не так. Сама понимаешь, работа нервная.
– Спасибо вам, Степан Иванович!
– За что спасибо-то? – невесело усмехнулся Харлампиев, – за то, что в карцер сажал?
– За человеческое отношение, вообще за всё.
– Ладно иди, мне тоже делами заняться надо. А Катерину я к тебе пошлю.
Катя действительно пришла, когда я собирала вещи.
– Надька! Неужели?!
– Катюха, ты не поверишь!
Я вкратце рассказала ей обо всём, что творилось в суде, а потом добавила ещё то, что сказал Харлампиев.
– Надька, как я рада за тебя! Как тебе повезло! А насчёт моего бывшего, я и так всё знала. Паскуда и сволочь ещё та. Не переживай! Одна просьба к тебе у меня будет. Найди там на воле дочку мою, передай ей письмо от меня. Сейчас я его черкану. И на словах передай, что я её люблю, скоро приеду, и этот гад уже никогда нас не разлучит.
– Хорошо, Катенька, обязательно передам.
Я подождала, пока Катерина напишет коротенькое письмецо, а потом мы крепко обнялись, и я пошла навстречу свободе.
Андрей, как и обещал, ждал меня в своём «Ауди». Дорога пролетела быстро. За окном мелькали деревья, дома, люди. Машина легко глотала километры. Да, в такой крутой тачке я ещё не ездила, видно Андрей действительно был преуспевающим адвокатом, а может быть у них в Москве все на таких ездят…
– Не все, – улыбнулся Андрей, – некоторые ездят на машинах покруче этой.
Я открыла рот и посмотрела на него, он что мысли читает? Да нет, не может такого быть, видимо я задумалась и последнюю фразу произнесла вслух. Больше, чтобы вновь не попасть впросак, я о машине и об Андрее не думала. Думала о родителях. Вот они наверное обрадуются… Интересно папа уже вернулся из больницы, или всё ещё там?
– Вернулся, – опять неожиданно вмешался Андрей, – его ещё позавчера выписали.
Да что ты будешь делать! Что это со мной сегодня? Вслух думаю! Это же надо!
Вскоре «Ауди» затормозила у подъезда моего дома.
– Ну давай, Надя, всего доброго. Отдыхай, никуда не ходи, отлёживайся, общайся с родителями, смотри телевизор, читай книги, в общем ни о чём не думай. Через три дня я с тобой свяжусь, думаю к тому времени уже что-нибудь прояснится с судом.
– Андрей, – я посмотрела на него, – может быть зайдёшь к нам? Папа с мамой будут очень рады познакомиться с тобой, ты ведь меня оттуда вытянул.
Я была готова опять разреветься.
– Зайду, обязательно зайду, – улыбнулся Андрей, кончиком пальца стирая слезу, покатившуюся у меня по щеке, – но в другой раз. Сегодня я буду там неуместен. Твои родители должны пообщаться с тобой, а я буду отнимать у них радость встречи. При незнакомом человеке эмоции не будут выражаться так бурно и искренне. Иди, Надя, иди.
Я вышла из машины, выгрузила свои вещи и зашла в подъезд. По счастью, на улице стояла промозглая осенняя погода, моросил противный дождь, так что во дворе никого не было, даже бабулек, которые всегда сидели на скамеечке. Преодолев пешком три этажа, я встала перед дверью своей квартиры, отдышалась и решительно нажала на кнопку звонка. Сначала стояла тишина, потом донёсся звук маминых шагов, и она спросила:
– Кто там?
– Это я.
– Кто я? Боже мой!
Послышался скрежет торопливо открываемого замка, дверь распахнулась, и я попала в объятия мамы.
– Надька, Наденька! Боже ты мой! – она покрывала всё моё лицо поцелуями, – Наденька! – сквозь слёзы шептала она, – я уж думала никогда не увижу тебя на свободе, в этой квартире! Доченька!
– Мама, давай дверь закроем, а то неудобно как-то.
– Давай, давай, – закивала мама, а я, пока она закрывала дверь, успела поставить сумку на пол и снять верхнюю одежду.
– Наденька! – мама прижалась ко мне, – Надюша, а как ты вышла? Ты сбежала?!
В глазах мамы читался неописуемый ужас.
– Мама! Я что похожа на человека сбежавшего из тюрьмы? Сама подумай, где меня сразу начнут искать? У родителей. Стала бы я сюда приходить!
– Но как, как тебя выпустили?
– Люда! – раздался папин голос, – кто там звонил?
– Иди сюда! – крикнула мама, – сам увидишь!
– Мама, папе наверное, нельзя ходить.
– Можно, ему каждый день надо не спеша пешком прогуливаться, врач сказал, а ты молчи пока, пусть будет для него сюрпризом.
– А сердце выдержит такой сюрприз?
– Дура ты, Надька, хотя нет, наверное просто молодая, потому и глупая. От радости-то как сердцу плохо будет?
В этот момент послышались папины шаги, и вскоре он появился в коридоре. Его лицо было настороженным, но, увидев меня, оно сразу приняло радостное выражение, и папа бросился ко мне.
– Наденька, доченька, это ты! А я уж думал, помру и не увижу тебя больше!
– Ну что ты, папа! Тебе ещё жить да жить!
– Но как, как ты вышла из тюрьмы?
– Погоди, Коля, – остановила его мама, – что ты на пороге её спрашиваешь, сейчас соберу на стол, сядем, и Надюша нам всё расскажет. Правда, доча? Ты ведь, наверное, голодная?
Только после этих слов я действительно ощутила чувство голода. Я ведь с самого утра ничего не ела. Можно было пообедать в последний раз на зоне, когда я приехала туда за вещами, но проводить там ещё несколько лишних минут мне никак не хотелось.
– Ну вот видишь! Посидите с отцом, а я на стол пока соберу, но ничего ему не рассказывай, потом вместе нам расскажешь. Пусть лучше он тебе расскажет, как в больнице за медсёстрами ухлёстывал, – подмигнула мне мама.
Мы с папой сели на диван и сидели там, держась за руки, пока мама суетливо носила на стол тарелки, ложки, вилки и разную снедь.
Потом мы сели за стол и начали есть вкусный дымящийся борщ, салат из помидоров, мы брали куски свежего чёрного хлеба, хрустели порезанным луком, а потом мама принесла чашки, налила в них горячий ароматный чай и поставила на стол блюдо с её знаменитыми булочками.
Вот за чаем я и рассказала им обо всём. Почти обо всём. Об Антоне и о карцере я им ничего не говорила, зачем им лишний раз расстраиваться? Мама только охала и ахала, а папа внимательно смотрел на меня и ничего не говорил.
– Странно всё это, – сказал он, когда я закончила свой рассказ, – странно. Первый раз слышу такое, чтобы Москва заинтересовалась нашим городом. Видимо прав твой полковник…
– Подполковник, – автоматически поправила я.
– Пусть будет подполковник, – махнул рукой отец, – видимо он прав, что-то в твоём деле замешано, а Москва хочет подмять наших бизнесменов, а по-простому говоря, воров и бандюг, под себя. Ну да ладно, не наше это дело, главное, чтобы у тебя всё было хорошо, но ухо всё равно надо держать востро. Мало ли что.
* * *
Последующие три дня я провела дома, с родителями. По совету Андрея я никуда не выходила, да и родители преимущественно сидели дома, они никому не говорили о том, что меня выпустили.
А на четвёртый день к нам домой пришёл Андрей. Родители поначалу отнеслись к нему настороженно, но его улыбка, его добрый взгляд быстро разоружили их. Андрей поболтал с мамой и папой несколько минут, а потом мы прошли ко мне в комнату. Там он объяснил мне, что начато дополнительное расследование, возможно меня будут вызывать в прокуратуру для дачи показаний, но мне волноваться не о чем, он всегда будет рядом. Я и в правду успокоилась. Единственное о чём я попросила его, это разузнать, где учится дочка Кати. Мне ведь надо было передать ей письмо. Андрей пообещал, что сделает это.
И сделал. Впрочем я была в этом уверена, по-моему для него вообще не существовало никаких преград.
Катину дочку звали Кристиной, это отец её так назвал, модное новое имя, ему, новому русскому, обязательно надо было модное имя. Катино слово веса в доме не имело никакого, так что дочь и осталась Кристиной. Катю это впрочем совсем не удручало, главное что дочь была, а остальное неважно. Катю посадили, когда Кристине было три с половиной года, сейчас она училась в первом классе в какой-то элитной школе. Андрей узнал весь распорядок дня, как он это сделал за один день – уму непостижимо, но сделал.
Итак, утром в школу её отвозил сам отец. Потом были уроки, на которых за её безопасность отвечали учителя. После уроков за ней заезжал телохранитель и отвозил её домой, в шикарный коттедж на берегу озера. Там она делала уроки и дожидалась отца. О том, чтобы проникнуть туда, не могло идти и речи. Коттедж охранялся днём и ночью. Оставалась школа, но как попасть туда? Она тоже была закрытой, тем более отец Кристины приплачивал учителям за её безопасность, так что её берегли, как зеницу ока. Выслушав эту информацию, я впала в отчаяние, выходит мне не удастся выполнить просьбу своей подруги.
Но Андрей так не думал.
– Собирайся, – сказал он, – сейчас поедем.
– Куда? – не поняла я.
– Как куда? К Кристине.
– Но к ней же не попадёшь!
– Ну, другие люди может и не попадут, но для нас с тобой преград не существует.
И это действительно было так.
Мы попали в школу, когда у Кристины шёл урок физкультуры. Несмотря на то, что было уже довольно прохладно, всё-таки на дворе стояла глубокая осень, дети занимались на улице, на школьном стадионе. Не знаю, что сказал Андрей охраннику, но тот беспрепятственно пропустил нас на территорию школы. Потом Андрей что-то сказал учителю физкультуры и тот подозвал к себе маленькую светловолосую девчушку, которая удивительно была похожа на Катю. Учитель показал ей пальцем на меня, а сам с Андреем отошёл в сторону, видимо для того, чтобы не мешать нам.
– Ты кто? – с места в карьер начала Кристина.
– Меня зовут Надя, я подруга твоей мамы.
Девчушка с недоверием посмотрела на меня.
– Подруга? Мама же сидит в тюрьме. Ты что тоже оттуда?
Я кивнула.
– Да, я была там. Меня посадили туда по ошибке, также как и твою маму.
Кристина угрюмо кивнула.
– Я знаю. Папа посадил маму за то, что она хотела быть со мной. Я всё помню, хоть и была тогда маленькой. Он и сейчас говорит, что она плохая, хочет сделать так, чтобы я разлюбила её. А я не хочу! Я хочу любить её! Я хочу, чтобы она была рядом! Но я боюсь папу, он даже запрещает мне думать маме.
На глаза девочки навернулись слёзы.
– Не плачь, Кристина, – я обняла её, – мама скоро уже вернётся, и вы снова будете вместе.
– Нет не будем! – совсем уже расплакалась Катина дочка, – папа постоянно говорит, что как только мама выйдет из тюрьмы, он снова её туда посадит!
«Вот ведь гад!», – подумала я, но вслух сказала:
– Не посадит. Твой папа не всесильный, найдутся люди, которые помогут твоей маме.
Но я сама не верила в эти слова. В нашей стране деньги имеют решающее значение, и все законы работают только на тех людей, у которых этих денег много.
– Да, – спохватилась я, – мама передала тебе письмо. Ты ведь уже умеешь читать?
– Умею, – Кристина вытерла слёзы, – меня мама научила.
– Мама научила? Ты же совсем маленькая была тогда.
– Да, – серьёзно кивнула девочка, – я с трёх лет читаю.
– Молодец!
Я протянула Кристине лист бумаги исписанный Катиным почерком. Девочка жадно пробежала его глазами, а потом прочла ещё раз, уже более внимательно, смакуя каждое слово. После этого она сложила листок вчетверо и прижала его к груди.
– Спасибо тебе, тётя Надя. Спасибо большое. Я буду хранить это письмо до тех пор, пока мама не вернётся.
Она крепко обняла меня и побежала обратно к детям. Она уже видела, что учитель физкультуры бросает на нас нетерпеливые взгляды. Всё знала эта маленькая девчушка, всё понимала. Не по годам развитый ребёнок.
Всю обратную дорогу я думала о том, как помочь Кате, но на ум ничего не приходило. Оставалось уповать лишь на какое-то чудо. А в чудеса я с недавних пор верила.
* * *
Потом потянулась бесконечная череда допросов. Следователи что-то выпытывали у меня, что-то хотели узнать. Однако, признаться, я вообще ничего не запомнила за эти две недели, ничего не запомнила, о чём они меня спрашивали. Рядом был Андрей. Он отвечал на все вопросы за меня. Мне редко приходилось открывать рот самой. А после его ответов следователи надолго замолкали, как будто теряли всю охоту спрашивать о чём-либо ещё.
Но не всё было так уж безоблачно. Чувствовалось какое-то незримое давление, оказываемое на нашу семью. Знакомые узнали, что меня выпустили из тюрьмы, но перестали узнавать меня на улице, более того с мамой перестали здороваться даже соседки. Папу хотели отправить на пенсию по состоянию здоровья, хотя по закону ещё не имели права, но что для них закон, для этой мафии? Потом в нашей квартире стали раздаваться телефонные звонки, которые говорили нам, что зря мы затеяли всё это дело с апелляцией. Отмотала бы я свой срок на зоне, и всё было бы спокойно, а так выйдет ещё хуже. Мама от таких разговоров совсем осунулась, не могла ни есть, ни пить. Папа держался, но тоже было видно, что он сильно переживает.
А потом посыпались жалобы на Андрея. Дошло до городского прокурора, и он проверил всё, связанное с моим адвокатом, даже звонил в Москву, и только после этого успокоился.
Он-то успокоился, а вот кое-кто нет. Мы возвращались с Андреем с очередного допроса в прокуратуре. Возвращались пешком, мы иногда так делали, когда на улице стояла хорошая погода. Сегодня как раз был такой день. Впрочем уже вечер. Да, солнце клонилось к закату, деревья отбрасывали длинные тени, но было ещё тепло. Мы шли и наслаждались возможно последним тёплым деньком. Андрей всегда провожал меня до дома. Это уже вошло в привычку. Видимо кто-то об этом знал.
Из какого-то переулка вынырнули три мордоворота. Двое встали перед нами, а третий оказался за спиной у Андрея. Я обернулась и ахнула, он упёр в спину моему защитнику громадный, как мне тогда показалось, чёрный пистолет.
– Тихо, – приказал один из мордоворотов, – тихо, если не будете шуметь, то всё обойдётся, отделаетесь лёгким испугом. Если вздумаете брыкаться, всё может закончиться печально.
– Мы и не собираемся шуметь, – спокойно произнёс Андрей, – даже в мыслях не было. Только вот ствол пистолета, упёртый в спину, никак не располагает к приятной беседе. Может ваш товарищ уберёт его? Я никуда не убегу.
– Ишь чего захотел, ментяра поганый! – раздался голос из-за спины.
– Ну вообще-то я не ментяра, как вы выразились. Я адвокат.
– Твоё счастье, – засмеялся третий бандит, – был бы ты ментом, Домкрат живо бы тебя порешил, даже спрашивать не стал бы. Он ужас как ментов не любит!
– Он ведь вам рассказал, почему он так ментов не любит? – спросил Андрей, а я почувствовала, как напрягся бандит за спиной.
– Хотя впрочем вряд ли, – продолжал адвокат, – таким в вашей среде не хвастаются. Но ненавидеть их у него есть все основания. Что они с ним творили, когда он провёл ночь в участке!
– Что? – не понял первый бандит.
– Ладно, проехали, – махнул рукой Андрей, а бандит за его спиной весь побелел и опустил оружие.
– Что они с тобой творили? – теперь первый бандит спрашивал уже у Домкрата.
– Серый, да ничего, всё он сочиняет, ничего не было.
– А он ничего ещё не сказал! Что было?! Ладно, потом с тобой разберёмся!
В ответ на это Домкрат развернулся и быстро побежал по улице.
– Вот ведь, – сказал первый бандит и так страшно выругался, что моё воспитание просто не позволяет привести здесь весь текст этого ругательства.
Другой его товарищ растерянно смотрел вслед убегающему Домкрату и всё повторял:
– Как же так? Как же так?
– Вот так! – развернулся к нему Серый, – ты с ним водку каждый день жрал, а он… Ладно, не за этим сюда пришли. Хотя спасибо тебе, адвокат, за то, что раскрыл нам глаза на нашего товарища. Интересно, откуда ты это знаешь?
– Я вообще много чего знаю, – уклончиво ответил Андрей, – например, я знаю, что вас послал сюда…, впрочем не будем произносить это имя вслух, в этом городе оно слишком известно. А хочет он, чтобы я прекратил защищать Надежду, и уехал в Москву. И готов даже заплатить мне кругленькую сумму, если я так сделаю. Если же я не соглашусь, то вы дня через два подстережёте меня где-нибудь и хорошенько отметелите. Если же и это не поможет, то вообще убьёте, но до этого он дела доводить не хочет, потому что убийство московского адвоката вызовет широкий резонанс, и из столицы может приехать большая следственная группа, которая быстро раскроет все его тёмные делишки.
– Слушай, откуда ты всё это знаешь? – удивился Серый, – хозяин мне и половины этого не сказал, но то, что сказал, всё совпадает с твоими словами.
– Я же вам сказал, что много чего знаю. Знаю, например, что если ты не оставишь свой бизнес, если это занятие можно так назвать, то через полгода погибнешь в бандитской перестрелке, твой маленький сынишка останется сиротой, потому что твоя жена выйдет замуж второй раз, и её муж настоит на том, чтобы ребёнка отдали в детдом.
У Серого глаза в буквальном смысле вылезли на лоб. Второй бандит стоял и слушал, открыв рот.
– Тебя же, – Андрей переключил своё внимание на него, – ждёт участь ещё хуже. Через четыре месяца тебя посадят. Ты попадёшь в «красную» зону, тебя заставят стучать, но ты не согласишься. После этого, по команде начальства, тебе устроят хорошую жизнь твои сокамерники. Этого ты пережить не сможешь и в первую же ночь повесишься.
Лицо бандита стало белее снега.
– Так вот, – Андрей уже обращался к ним обоим, – вместо того, чтобы маяться дурью, работая на дядю, по которому давно тюрьма плачет, взяли бы устроились на работу и зажили нормальной жизнью. Растили бы детей любили жён, а то романтики вам подавай. Романтики в вашей профессии мало. Деньги, что вы получаете, это лишь жалкие крохи со стола ваших хозяев. А отдуваться за них придётся сполна. Так что идите ребята и подумайте. Время для исправления ситуации ещё есть.