Ольга Артемова
Онюшка
Глава 1
В избе гремел раскатистый мужской хохот:
– Ай, да девка! Ай, да разумница! А ну-ка повтори, как тебя зовут?
Девочка с любопытством рассматривала незнакомого усатого мужика. Мама сказала, что это деда приехал к ним в гости и гостинчика привёз: ситчик на платье, рубль серебром да леденчик на палочке. Но, только не отдавал его внучке, дразнил:
– А ну, скажи: Аннушка! Ан-нуш-ка!
– О-нюф-ка, – повторяла девочка почти со слезами, – Онюфка.
– Папань, да отдай ты петушок. Ну, не получается у нее пока! Да и мы с Ваней привыкли её Онюшкой звать.
Дед, наконец, отдал леденец, и девочка радостно заскакала козой по дому.
***
Зимины жили не бедно. Коровка, лошадка, сыто похрюкивала свинья супоросая в сарае, овец с десяток, утки, куры, гуси без счёта. Рожь да пшеница в амбаре, мешки с мукой – всего в достатке.
Дочка Аня была долгожданной, прежде никак детки не получались у Ивана и Ольги. Только через четыре года забеременела молодая. Девочка родилась здоровенькая, росла быстро, родителям хлопот не доставляла. Мать с отцом нарадоваться на неё не могли. Грамоту выучила еще лет в пять, за дедом всё бегала: «Деда, какая буква?» И слова складывала из палочек.
Отец дивился:
– Ох, ты, Онюшка, и вострушка! Мать твоя и половины буков не знает, деньгам счет почти не разумеет, а ты вон как ловко до десяти считаешь.
Он гладил девочку по русой головке, потом целовал в макушку. А Ольга радовалась: пошла дочка в отцову породу умом, а красоту от матери взяла и ещё кое-какое умение.
***
Иван Ольгу разглядел ещё девчонкой сопливой. Поехал в соседнее село Репьи с зерном на мельницу, там и приметил её. Высокая, крепкая, с русой косой по пояс. Глазищи синие, как взглянула на Ивана – сердце замерло. Пока работники зерно с телеги к жерновам таскали, Иван у них всё про девчонку выведал. Звали синеглазку Ольгой, была она единственной дочерью мельника Потапа. Отец в ней души не чаял, баловал безмерно. Евдокия, супруга Потапа, после того, как мёртвого ребёночка лет 5 назад родила, умом тронулась, и бродила по селу расхристанная и босая, качая на руках тряпичную куклу и напевая ей колыбельную.
После той встречи с Ольгой Иван под любым предлогом старался оказаться в Репьях, чтобы хоть на минутку увидеть свою любушку. Он готов был хоть сейчас её посватать, останавливало лишь то, что годов ей было мало, и батюшка венчать бы их не стал.
Едва дождался Иван, когда девушка в пору вошла, и отцу сразу:
– Папаня, сватай за меня Ольгу, мельникову дочь.
– Сынок, да мала она еще. Пусть годок другой в невестах походит. Мало девок, что ли, в нашем селе? Любую посватай – рада будет за тебя пойти.
– Ольгу хочу, не нужна мне другая!
Делать нечего, заслали сватов. Потап Ольгу не хотел неволить: одна дочка единственная. Позвал её к накрытому столу, где румяная сваха нахваливала жениха. Сам жених сидел молча. Но на подошедшую Ольгу посмотрел так, что ту жаром обдало, и щёки зарделись.
– Молодая она еще у нас. Откажет – принуждать не буду. Что, Олюшка, пойдешь за Ваньку?
– Пойду, папаня, – быстро ответила девушка и покраснела ещё сильнее.
Так и сговорились. А на Покров и свадьбу сыграли, 16 лет Ольге исполнялось только на Введение, но батюшка, получив немного серебра на обустройство храма, молодых всё же обвенчал.
***
Свекровь невестку не гнобила, рада радёшенька была, что сын женился на девке рослой да крепкой. Смолоду сорвала Маланья спину, и годами всё труднее ей было по хозяйству управляться. Ольга же за любую работу бралась охотно, но многое ещё не умела. Свекровь её не бранила, а терпеливо учила всему, понимала, что невестка молоденькая совсем, да и при такой матери, что у Ольги была, неоткуда умениям взяться.
А свёкор вообще души не чаял в снохе – у Ольги дар был со скотиной общий язык находить. Бывало, не растелится корова никак, кричит в хлеву утробно, того гляди и сама околеет, и теленочка погубит. А Ольга зайдёт, пошепчет что-то на ушко коровке, погладит промеж рогов, бок коровий обнимет, глядь, и ожила кормилица, поднатужилась и телёночка крепкого и крупного родила.
Лошадь охромела – тоже беда не малая. Уже нарочно свёкор Ольгу зовет:
– Погляди, дочка, может, пособишь чем.
Оленька по ноге кобыле пробежит пальчиками, а та как будто понимает, терпит, не брыкается.
– Папаня, вы эту лошадь дня три не запрягайте, она жилу потянула. Я свила жилу ей, но надобно, чтоб зажило.
И точно, через три дня от хромоты и следа не осталось.
– Ох, и свезло с невесткой! Мало того, что работящая, так ещё и рука лёгкая. – Молилась, Маланья, перед образами, благодари Богородицу за сноху.
Вот только деток молодым бог никак не давал. Уж сколько Ольга плакала в подушку по ночам, сколько молилась Пресвятой Богородице Целительнице. Сколько просили они вместе с мужем ребеночка, молясь у иконы святому пророку Захарию и праведной Елисавете – беременность не наступала.
На исповеди пожаловалась Ольга батюшке Александру на долю свою, что деток нет четвертый год. Тот спросил сурово:
– Блюла ли ты себя для мужа? Не блудила?
Ольга аж испугалась:
– Блюла, батюшка. Да как же иначе-то можно!
– Ну, так и не печалься. Видно, у Господа на тебя свои планы. Не ропщи и жди смиренно. Родишь, когда время придёт – И размашисто перекрестил её: – Ступай.
После таких слов Ольга успокоилась и решила: «И правда, Господь испытывает нас с Ваней. Терпеть надо и ждать».
А после Троицы вдруг закружилась у неё голова на покосе, потемнело в глазах. «От жары, наверное», – подумалось. А свекровь сразу догадалась, почему сноху тошнит, да синие тени под глазами отчего залегли.
– Ступай домой, Ольгуша, да полежи. В тягости ты, сохраняй ребеночка, а тут мы и без тебя управимся.
Ходила Ольга беременной на удивление легко. И в положенный срок родила здоровенькую, крепенькую девочку.
Имя ей было подобрано заранее – Анна. Да только девчушка-вострушка упрямо называла себя Онюшкой. И так к ней это имечко пристало, что не сразу и вспоминали, как при крещении назвали.
Всё Онюшке было интересно.
– Деданя, а ты Псалтырь, зачем читаешь?
– Да вот, вишь, когда я его читаю, будто с Богом общаюсь, душу ему свою раскрываю. Не только жалюсь ему, но и восхваляю. Почитаю Псалтырь – и в душе опосля любовь, радость и милосердие поселяются. И защиту от темных сил получаю.
– Деданя, я тоже хочу любовь, радость и защиту. Это всё в буках? Научи букам и меня!
Смеялся дед, но буквам внучку научил. Бойко в слова она их складывать начала. А через год и Псалтырь скоренько читать стала, и Молитвослов.
Ольге буквы и цифры не давались, но она не печалилась. Молитвы на зубок знала, а большего бабе и не надобно.
От матери другую науку Онюшка перенимала. Как-то осенью пошла Ольга с дочкой в березнячок по грибы, а там зайчишка подранок притаился под кустом. Весь бок в крови, дышал часто и тяжело: то ли охотники подстрелили, то ли лиса подрала.
Не забоялась девчушка крови. Как-то само получилось, что протянула руки к зайцу:
– Не бойся, зайчик, я спасу тебя!
Заяц притих, а Онюшка начала гладить его по голове и пушистому боку. Глядь – заяц ровнее задышал, на лапы поднялся, ушами шевельнул и задал стрекоча.
Ольга дочку из вида потеряла, встревожилась:
– Онюшка, где ты? Ау!
– Мама! Мама! Я зайку полечила, у него бочок болел. А я погладила – и перестал болеть. Он домой побежал, здоровенький! – захлебывалась от радости девочка.
– Ты ж мое золотце, большая совсем стала, – обняла дочку Ольга. – В нашу породу пошла.
С той поры стала мать показывать и рассказывать дочке то, что сама умела. Что передавалось в их семье из поколения в поколение по женской линии: знание трав целебных, любовь к животным и дар лечить их. Эта наука уж очень девочке нравилась. И то Онюшка видела, что матери не давалось.
Сидела наседка на яйцах, в положенный срок вылупились цыплята. А квочка с гнезда не сходит, потому, что еще пяток яичек осталось. Через день еще три цыпленка вылупились, а два яйца так и лежат.
– Болтыши, должно, – решила бабушка, – выкинуть надо, пущай куры склюют.
– Подожди, бабаня. – Онюшка яичко взяла. – Живые птенчики, только их там по два, потому и не вылупливаются пока.
Бабка подивилась, но яйца выбрасывать не стала, в решето положила, платком накрыла, да на печку поставила. Смотрит, а на другой день в решете четыре цыпленка уж обсыхают. И впрямь по два на яйцо! И как это внучка увидала?
Показывала Ольга, как роды облегчить скотине, какие молитвы да заговоры читать, как корову уговорить, чтоб молоко отдала, не держала. Онюшка с первого раза все запоминала да свое еще что-то добавляла.
А раз спросила у матери:
– Мама, а человек, он ведь тоже как корова, божья тварь. Мы и ему помочь можем. Почему ж не помогаем?
Задумалась Ольга:
– Можем, но не помогаю я, ежели только своим, да и то потихоньку. Скотина-то благодарная, ты ей поможешь – она добра не забудет. А человек спасибо скажет, а за глаза ведьмой назовет и вслед плюнет.
– А ты разве, ведьма? – Глаза девочки округлились от удивления.
Ольга рассмеялась:
– Да что ты… Ведьм не бывает в жизни, только в сказке. И в церковь мы ходим каждое воскресенье, и крест носим, и носа крючком у меня нет.
Онюшка опасливо посмотрела на себя в зеркало и потрогала нос. Нос как нос, не крючком, бородавок нет. А мать все продолжала смеяться, глядя на дочку.
Носила на шее Ольга янтарные бусы, каких ни у кого в селе не было. Достались ей эти бусы от матери, а матери – от её матери, а той – от бабани.
Очень любила Онюшка мамины бусы примерять, камешки так приятно кожу грели.
– Мама, а что это за камень такой чудесный, из которого бусики сделаны, – пытала она мать.
– Это, дочка, камень алатырь. Он в нашем роду исстари от матери к дочери передаётся и наш дар усиливает. Время придёт, и настанет твой черёд стать хозяйкой этих бус.
– Когда уж это время придёт, – вздыхала девочка, прижимая к щеке тёплые камушки, – устанешь ждать. Скорее бы вырасти.
– Не торопи время, дочка, – Ольга забрала у Онюшки бусы. – Сама почувствуешь, когда бусы в тебе хозяйку признают.
Так они и жили. Онюшка росла потихоньку да сил набиралась.
***
Каким же длинным кажется в детстве день, особенно, летний. Сколько всего можно переделать до вечера! Можно мелко нарубить маленьким цыплятам зеленую травку и варёное яичко, а потом смешать и покрошить всё им в загородку, и постучать пальцем по земле, показывая этим несмышлёнышам, как надо клевать.
Можно забежать в курятник и вынуть из гнезда ещё теплое яичко и выпить его, а скорлупу кинуть сразу налетевшим курам. Можно пойти в огород и полить капустную рассаду, черпая воду из старой тёмной бочки, такой огромной, что Онюшке приходилось становиться на пенёк, что бы зачерпнуть из неё воды. А после спрятаться в кустах малины от бабани и с восторгом обнаружить, что ягоды начали поспевать, и сунуть в рот сразу целую горсть. А интереснее всего пойти к дяде Пете, отцову старшему брату, и тётке Наталье, его жене. Пётр был её крёстным отцом. Своих детей у них с Натальей не было. Онюшка не раз слышала, как бабушка Маланья вполголоса выговаривала деду, что зря он не отпускает Наталью на богомолье в Дивеево, глядишь, сжалилась бы Богородица, и родила бы сноха ребёночка, наконец. Дед серчал. «Толку-то от этого богомолья, итак, ясно, бесплодная Наташка, чего ей по монастырям шляться».
Наталья радостно всплёскивала руками каждый раз, когда Онюшка приходила к ней в гости
«А кто же это к нам пришёл, что ж за девочка такая красивенькая!»
Онюшка каждый раз удивлялась: «Крестная, да это же я, Онюшка!»
Наталья весело смеялась, а потом усаживала Онюшку за чисто выскобленный стол и обязательно угощала её чем-то вкусным. Чаще всего это был большой жёлтый петушок на палочке, а иногда горсть чищеных калёных лесных орешков или тыквенных семечек.
Сегодня Наталья пекла сдобные пирожки с вареньем, она и сама была похожа на пшеничную булочку: такая же белая и сдобная. Онюшка сидела на высоком табурете и болтала ногами, а тётя хлопотала возле печи.
– Тетя Наташа, – вдруг спросила Онюшка, – а почему у тебя деток нет?
Наталья присела на край лавки, обтерла полные руки передником и погладила девочку по голове.
– Провинилась я чем-то перед господом нашим Иисусом Христом, – Наталья перекрестилась. – Вот и не родятся у нас с Петей детки.
Губы у Натальи задрожали, но она справилась и не дала выкатиться слезинке.
– А для кого это я пирожок сейчас достану, сладкий да сдобный?
Наталья положила на тарелку перед Онюшкой большой румяный пирожок, а сама захлопотала перед устьем русской печи.
Онюшка не спеша ела вкусный пирожок и задумчиво смотрела на крёстную.
На обед пришёл Пётр, Наталья засуетилась, выставляя на стол нехитрую крестьянскую еду.
Пётр ел не торопясь, подмигивая Онюшке.
Домой Онюшка ехала верхом на Принцессе, белой кобылке дяди Петра.
– Крёстный, а отчего это лошадку зовут Принцессой? – пытала Онюшка дядю.
– А ты приглядись к ней, видишь, как шагает важно. Абы куда не наступит, самое чистое и сухое место выбирает. И в еде привередлива, грязную или старую жёсткую траву ни за что есть не будет. Ну, чисто принцесса, иначе и не назовёшь.
