Ольга Авдеенко
Чашечку кофе, доктор?

Полная версия

13 июня 1887 года, понедельник. Оливковая косточка

Этот посетитель почему-то сразу не понравился инспектору Найту. Странно, ведь в его внешности не было ничего отталкивающего – наоборот, он был даже привлекателен: молодой, стройный, темная кудрявая шевелюра, яркие живые глаза, щегольские усики. Правда, Найт, предпочитавший строгий стиль одежды, не мог не отметить мешковатый пиджак с оттянутыми карманами, модные клетчатые брюки и слишком яркий галстук, но с этим он был готов смириться: в конце концов, каждый одевается, как ему удобно. «Наверно, все дело в его самоуверенной ухмылке», – решил инспектор. Свободная, даже развязная поза, в которой посетитель откинулся на спинку стула в кабинете суперинтенданта, также не вызывала симпатии.

– Входите, Найт, – пригласил суперинтендант Хартли, грузный мужчина с лицом, точно высеченным из камня, и таким же, как камень, непроницаемым. – Присаживайтесь.

Инспектор приблизился и сел напротив, спокойно кивнул посетителю, не выдавая своей внезапно возникшей неприязни. Тот же принялся разглядывать Найта с откровенным любопытством.

– Знакомьтесь, джентльмены, – предложил суперинтендант. – Инспектор Найт, один из лучших сыщиков Департамента уголовных расследований. Мистер Джек Финнеган, специальный репортер «Сандей Таймс»¹.

Найт насторожился: в Скотланд-Ярде не жаловали газетчиков. Он столкнулся с этим отношением, как только пришел работать в Департамент несколько лет назад. Тогда Англия была напугана серией взрывов, организованных тайными воинствующими организациями, боровшимися за самоуправление Ирландии. В газетах это время окрестили «динамитной войной»². Самый ошеломляющий случай произошел три года назад: взрывом был разрушен угол одного из зданий, занимаемых самим Скотланд-Ярдом. Динамитная бомба взорвалась прямо под кабинетом старшего инспектора Джона Литтлчайлда, руководившего Особым Ирландским отделом – подразделением, которое, собственно, и было образовано для борьбы с «динамитчиками». Все газеты тогда отвели душу, описывая этот факт и тем самым нагнетая и без того напряженную обстановку, обвиняя Столичную полицию в беспомощности. В Скотланд-Ярде до сих пор скрипели зубами при воспоминании о том, как бульварные листки с каким-то извращенным удовольствием муссировали пикантную, по их мнению, подробность: бомба была заложена в общественной уборной, находившейся под кабинетом Литтлчайлда. Повреждено было также располагавшееся напротив питейное заведение с романтическим названием «Восходящее солнце», для посетителей которого была предназначена уборная³. Говорили, что хозяин заведения не растерялся – быстро организовал просмотр места взрыва и заработал на этом неплохие деньги.

«Интересно, писал ли об этом и Джек Финнеган?» – подумал инспектор.

Он и газетчик кивнули друг другу. Хартли, решив, что с формальностями покончено, заговорил:

– Как общеизвестно, недавно Столичной полицией был раскрыт заговор тайных ирландских организаций. Тем самым удалось предотвратить попытку взрыва Вестминстерского аббатства с целью убийства ее величества королевы Виктории. Огромная заслуга в этом принадлежит лично помощнику комиссара мистеру Джеймсу Монро⁴.

Найт уважительно кивнул, а Финнеган подал голос:

– Наша газета, разумеется, писала об этом. Страшно представить, какое гнусное злодеяние могло бы произойти – да еще и в дни празднования золотого юбилея нашей королевы! Все знают, что через неделю ее величество, ее семья и большая часть кабинета министров будут присутствовать на благодарственном молебне в Вестминстерском аббатстве. Простите, я, наверно, повторяю то, что всем известно, но я до сих пор нахожусь под впечатлением величайшего достижения нашей полиции! Раскрыть столь дерзкий, чудовищный замысел, какого не было со времен Порохового заговора⁵!

Суперинтендант устремил на репортера тяжелый взгляд, которого тот, к своему счастью, не заметил, поскольку в этот момент смотрел на инспектора.

– Как утверждает главный редактор «Сандей Таймс», – продолжил Хартли, – после этого события интерес читателей газеты к работе Департамента уголовных расследований необычайно возрос. В связи с этим у газеты возникла идея статьи, в которой было бы подробно описано полицейское расследование – от начала и до конца.

В голосе своего начальника инспектор уловил явное неодобрение того, о чем ему приходится говорить, и насторожился еще сильнее.

– Сотрудник газеты, то есть мистер Финнеган, постоянно находясь рядом с сыщиком, будет непосредственно наблюдать за ходом следствия. Мистер Монро согласился…

– Такая статья еще выше поднимет престиж нашей доблестной полиции! – уверенно вставил газетчик. – Я совершенно уверен, что…

Он проглотил конец фразы, так как на этот раз тяжелый взгляд суперинтенданта его настиг.

– … согласился, но поставил условия, – с нажимом произнес Хартли. – Первое: мистер Финнеган ни в коем случае не должен вмешиваться в работу сыщика и будет действовать только с его позволения. Второе: мистер Финнеган не должен посвящать кого бы то ни было в детали расследования. И третье: ни единого слова без разрешения полиции не должно попасть в прессу вплоть до окончания расследования.

Финнеган всплеснул руками и энергично закивал головой, показывая, что да, разумеется, само собой, он все понимает и на все согласен.

– Для участия в этой затее мистер Монро попросил меня назначить способного сыщика. И я хочу вас обрадовать, Найт: этот… гм… счастливчик – вы!

– О нет! – только и мог сказать Найт.

– Прямо ума не приложу, как теперь быть, сэр.

– Что-то случилось?

Сэр Уильям, высокий седой джентльмен шестидесяти пяти лет, беседовал с миссис Миллер – кухаркой и одновременно экономкой в доме на Гросвенор-стрит. Эта сухощавая, но крепкая женщина держала в страхе и повиновении остальных слуг – сына-лакея Джона и горничную Молли, а также собственного мужа, который выполнял обязанности дворецкого и камердинера. Однако перед хозяином она робела, несмотря на то, что тот всегда обращался со слугами ровно и вежливо. Ну, а с миссис Миллер сэр Уильям был особенно деликатен, прекрасно понимая, что человек не должен портить настроение кухарке, если он хочет регулярно питаться вкусной и здоровой пищей.

– Старый-то Мередит, что держал мясную лавку на нашей улице, помер, – сообщила женщина, теребя угол своего фартука. – А сын его теперь будет торговать только дичью. А я всегда брала там отличную свинину, говядину, баранину… телячьи сосиски, которые вам так нравились!

– Мда, это весьма печально, – участливо кивнул пожилой джентльмен. – Но ведь не может такого быть, чтобы во всем Лондоне не нашлось замены этой лавке!

– То-то я и говорю, сэр! Я поспрашивала у соседей, и вот теперь мне нужно ваше разрешение. Мне посоветовали рынок в Смитфилде⁶. Там приличный товар, и они могут привозить на дом.

– Что ж, превосходно. Значит, достаточно съездить туда один раз и договориться. Однако, я вижу, вас что-то смущает?

– Да уж больно далеко от нас, сэр.

– Не страшно – я оплачу вам кэб.

– А главное, – кухарка понизила голос, – место, прямо сказать, нехорошее – Смитфилд-то этот… Там же казнят всяких злодеев!

– Бог с вами, миссис Миллер, в Смитфилде этим уже давно не занимаются! Это я утверждаю со всей ответственностью, как человек, еще совсем недавно причастный к свершению правосудия. Вы мне верите?

– Конечно, сэр.

– Тогда у меня такое предложение: мы прямо сейчас отправимся туда с вами. Вы все увидите своими глазами и, уверен, обо всем договоритесь наилучшим образом.

Кухарка остолбенела от такого резкого поворота. Полтора месяца назад судья сэр Уильям Кроуфорд вышел в отставку; тогда-то и начала проявляться его склонность к неожиданным поступкам, ранее годами, очевидно, подавляемая четким ритмом заседаний в центральном уголовном суде – Олд-Бейли⁷. Пожилой джентльмен подчинился этой склонности безоговорочно и с большим энтузиазмом, делая, впрочем, исключение для приема пищи в строго определенные часы. Домочадцы постепенно привыкали.

– Патрисия! – обратился сэр Уильям к третьей персоне, находившейся в гостиной.

Это была изящная восемнадцатилетняя девушка; ее распущенные кудрявые волосы в лучах утреннего солнца отливали рыжиной. Она стояла у открытого окна и поливала цветы, которые вырастила в ящиках снаружи.

– Да, дядя? – откликнулась девушка.

– У тебя есть какие-нибудь планы на сегодня?

Патрисия, племянница сэра Уильяма, студентка Школы изящных искусств Слейда⁸, как раз размышляла о том, чем бы заняться в такую чудесную погоду. Всего пару дней назад состоялся последний экзамен, и теперь впереди простирались длинные – больше трех месяцев! – летние каникулы. Поездка на центральный мясной рынок, конечно, не обещала ничего захватывающего. Впрочем, с дядей Патрисии было интересно всегда и везде.

Было решено отправляться через полчаса.

Инспектор Найт сидел за столом у себя в кабинете и сверял отпечатанную на машинке копию краткого отчета о своем последнем расследовании с рукописным оригиналом. Делал он это молча, не обращая внимания на Джека Финнегана, нетерпеливо ерзавшего напротив на жестком стуле.

Репортер прихватил с собой объемистый блокнот в кожаном переплете и большой запас карандашей, но пока ему удалось лишь кратко описать обстановку кабинета: «Довольно тесное и темное помещение, обставленное далеко не новой мебелью. Зато отдельное – в других сидят по нескольку человек. Наверно, выделили за какие-то прошлые заслуги…» Скучая, Финнеган перешел к описанию внешности хозяина: «Высокий брюнет, от двадцати пяти до тридцати лет, голубые глаза… На обычного сыщика не похож – скорее на аристократа…» Наконец он не выдержал:

– А что делают сыщики, пока их еще не вызвали на место происшествия?

– В буриме играют, – не поднимая головы, буркнул Найт.

Финнеган поперхнулся и на некоторое время замолчал. Потом уныло поинтересовался:

– И долго мы так будем сидеть?

– Пока не случится какая-нибудь неприятность.

– А она случится? – с надеждой спросил газетчик.

Инспектор взглянул на него и хмыкнул.

Опасения миссис Миллер относительно Смитфилда отчасти имели под собой почву, однако ее представления об этом районе давно устарели.

В средние века это было большое открытое зеленое пространство рядом с монастырем Святого Варфоломея, начинающееся за оборонительной стеной, построенной еще римлянами. В те времена там проводились поединки и рыцарские турниры и проходила Варфоломеевская ярмарка со всеми ее шумными развлечениями и непомерным употреблением ее посетителями веселящих напитков различной крепости. Прошлое Смитфилда имело и мрачную сторону: на протяжении столетий этот район служил местом публичной казни преступников, еретиков и мятежников. В четырнадцатом веке здесь были казнены предводитель крестьянского восстания Уот Тайлер и шотландский национальный герой Уильям Уоллес.

Наличие пастбищ и воды издавна позволяло использовать эту местность в качестве рынка домашнего скота. Это предназначение Смитфилд сохранял уже более восьмисот лет.

К тому моменту, когда сэр Уильям, его племянница и их кухарка собрались поехать на центральный лондонский мясной рынок, Смитфилд уже значительно изменился. Район основательно перестраивался, с карты города постепенно исчезали старые названия улиц, такие, как Коровий переулок, Фазаний двор и Гусиная аллея. Была запрещена разгульная Варфоломеевская ярмарка, поскольку городские власти посчитали, что она превратилась в центр распутства и общественных беспорядков. И, разумеется, в Смитфилде уже давно не устраивали публичных казней.

Специально для размещения рынка двадцать лет назад было построено огромное здание, занимавшее почти целый квартал. Это сооружение, несомненно, украсило район: создавший его архитектор вдохновлялся итальянским стилем, о чем свидетельствовали декоративные арки на фасадах и четыре башни-павильона по углам, увенчанные куполами с резными каменными грифонами.

Оказавшись внутри, неопытный покупатель непременно бы потерялся в уходящих за горизонт торговых рядах; он задрожал бы при виде несметного количества убитых телят, свиней и овец, свисающих на крюках с чугунных перекладин. Неопытному покупателю стало бы дурно от тяжелого запаха, неизбежно сопутствующего такому зрелищу. В конце концов он бежал бы с позором, так и не найдя места, где можно купить что-то, что помещается в сковородку или кастрюльку.

Не такова была миссис Миллер: она вся подобралась, напружинилась, взгляд стал цепким, оценивающим. Стало ясно, что сейчас ей лучше не мешать. Равно как можно было не волноваться: свинина, говядина, баранина, телячьи сосиски и прочее будут, как и прежде, представлены на Гросвенор-стрит, причем отменного качества и по лучшей цене.

Сэр Уильям и Патрисия со спокойной душой оставили кухарку в этом гастрономическом царстве и вышли из здания рынка. Манящие ароматы привлекли их к уличному прилавку с пряностями и солениями. Там они купили стакан маринованных оливок.

Они шли по улице вдоль высокой каменной стены, разговаривали, смеялись и ели оливки. Внезапно пожилой джентльмен остановился с открытым ртом и схватился за горло.

– Что такое? – встревожилась Патрисия.

– Кажется… одна оливка была с косточкой, – просипел сэр Уильям.

– Ты можешь откашляться?

Сэр Уильям попробовал и помотал головой.

– А дышать?

Сэр Уильям сделал неопределенный жест рукой. Его дыхание становилось пугающе слабым и сиплым, а лицо начинало приобретать синюшный оттенок. В поисках помощи перепуганная Патрисия огляделась по сторонам и обнаружила, что чуть впереди в стене имеется просвет в виде широкой арки. Арка эта насквозь пронизывала величавое сооружение, отдаленно напоминающее въездные ворота средневекового замка, но более современное и элегантное; в нише между декоративными колоннами располагалась статуя короля Георга VIII. Это был – о, чудо! – главный вход в больницу Святого Варфоломея⁹.

В приемном покое хирургического отделения дядю и племянницу встретила медицинская сестра – стройная привлекательная девушка; чепчик, кокетливо сидевший на затылке, не скрывал ее светлых завитых волос. Патрисия, волнуясь, объяснила ей, что произошло.

– Идемте со мной, – пригласила сестра приветливо, – вас примет доктор Паттерсон.

Она бережно взяла сэра Уильяма под руку и повела по коридору. Ее внешность и обращение были настолько располагающими, что пожилой джентльмен успокоился и даже начал дышать не так страшно, как на улице. Патрисии тоже стало легче. Они подошли к кабинету с табличкой: «Оскар Паттерсон. Хирург». Оттуда вышел мужчина в белом халате – лет пятидесяти, крупный, седой. Хмуро кивнув сестре, он стремительно зашагал прочь. Патрисия проводила его растерянным взглядом, а сестра тем временем постучала в дверь. Бодрый веселый бас пригласил войти. Патрисия облегченно вздохнула: значит, врач, который что только что ушел, был не доктор Паттерсон. Сестра завела сэра Уильяма внутрь, а через минуту вновь появилась в коридоре, ободряюще улыбнулась девушке, попросила ее подождать и ушла.

Патрисия уселась на жесткой деревянной скамье напротив двери и снова услышала тот же веселый бас:

– Оливковая косточка, говорите? Ну-ну, давайте посмотрим, успею ли я что-нибудь сделать, до того как она прорастет…

«Вот это шуточки!» – подумала Патрисия и поежилась. Из кабинета послышался кашель, потом какой-то непонятный хруст, кряхтение и шлепки. Потом все стихло. Не успела девушка снова встревожиться, как послышался веселый бас:

– Отлично, теперь все в порядке. Вот, держите это, сэр. Прополощите горло, это избавит вас от неприятных ощущений.

Патрисия успокоилась окончательно. По длинному коридору деловито сновали медсестры; пациенты ждали своей очереди; мужчина с загипсованной ногой, на костылях, выглянул из палаты; какую-то старушку провезли мимо в инвалидной коляске; уборщица протирала подоконники; давешний хмурый седой врач что-то втолковывал худому старику, а тот слушал, приложив руку к уху, – шла обычная больничная жизнь.

Внезапно недалеко от себя, за колонной, Патрисия услышала тихий женский голос, в котором чувствовалась еле сдерживаемая ярость:

– Если не прекратишь, тебе тоже конец!

– Не понимаю, о чем вы… – пролепетал в ответ другой женский голос, испуганный.

– Я тебя предупредила!

Женщины показались из-за колонны. Одна из них, лет тридцати, в уличном платье и соломенном канотье, напоследок сердито фыркнула и, стуча каблучками, чуть ли не бегом направилась прочь. Вторая – примерно такого же возраста, одетая в форму медсестры – уныло посмотрела ей вслед, а затем побрела в противоположную сторону. Видимо, она была так расстроена, что ничего не видела перед собой и поэтому едва не натолкнулась на дверь, которую как раз кто-то открывал.

Тут наконец-то в коридор вышли доктор Паттерсон и сэр Уильям.

– Получите вашего дядюшку, мисс, – бодро пробасил Паттерсон, статный молодой мужчина с умным веселым лицом, украшенным залихватскими усами. – Кстати, вам крупно повезло: мы часто отменяем операции, если они назначены на пятницу, тринадцатое число. А сегодня как раз тринадцатое – правда, не пятница, но я все равно не рискнул оперировать. Шучу, конечно! Просто операция не понадобилась. Лет пятьдесят можете ко мне не показываться, сэр. Только впредь будьте аккуратнее с оливками!

– Мне кажется, я все еще чувствую эту косточку, – робко пожаловался сэр Уильям, прикасаясь к горлу.

– Нет, сэр, я вас от нее избавил, вы же сами ее видели! – рассмеялся доктор. – Знаете, бывает, что пациенту с ампутированной конечностью кажется, что его уже не существующая рука или нога все еще болит. Это, к счастью, не ваш случай – у вас всего лишь остаточное ощущение. Впрочем, если беспокоитесь, приходите ко мне еще раз на прием завтра. Буду рад убедиться, что вы живы и здоровы.

Он улыбнулся Патрисии и скрылся в кабинете.

Сэр Уильям еще не совсем пришел в себя после случившегося, и поэтому они с Патрисией, выйдя из хирургического отделения, решили немного передохнуть, прежде чем ехать домой. В центре четырехугольного внутреннего двора больницы журчал фонтан. К нему и направились дядя с племянницей и уселись на нагретую солнцем каменную скамью. Патрисия пыталась выведать у дядюшки причину странных звуков во время приема, а тот отшучивался и говорил, что предпочел бы об этом забыть.

Легкий ветер шевелил листья деревьев, переворачивая их обратной, серебристой стороной; аккуратные цветники и свежая зелень газонов радовали глаз; вода в фонтане шелестела, выливаясь в бассейн из чаши, которую поддерживали четверо упитанных каменных малышей. Было спокойно и мирно.

Внезапно рядом послышались тяжелые шаги и сиплый кашель. Сэр Уильям и Патрисия повернулись и увидели рослого констебля с багровым лицом и вытаращенными слезящимися глазами. Он вытянул руки вперед и зашевелил ими в непонятных жестах.

– Что с вами случилось? – участливо спросил пожилой джентльмен.

Констебль открыл рот, но вместо слов при каждом вдохе и выдохе из его горла вырывались еще какие-то булькающие переливчатые трели.

– Вы подавились? – догадался сэр Уильям, вставая.

Констебль, сделав над собой неимоверное усилие, грустно булькнул:

– Свистком.

С большим трудом сдерживая смех и одновременно искренне сочувствуя, дядя с племянницей взяли беднягу под руки и повели туда, откуда сами недавно вышли.

Медсестра-блондинка из приемного покоя, снова увидев их, слегка удивилась. Узнав, в чем дело, она повела всю троицу – полисмен продолжал держаться за своих провожатых – к кабинету доктора Паттерсона. Лицо девушки при этом не меняло приветливо-заботливого выражения, только глаза весело блестели. Она постучала, но ответа не последовало. Постучала еще раз – и опять безрезультатно. Тогда, сделав знак подождать, девушка вошла в кабинет одна. Послышался ее тихий возглас. Через секунду она, встревоженная, выглянула из кабинета, ухватила за руку проходившую мимо молоденькую медсестру, шепнула что-то ей на ухо и снова скрылась. Медсестра метнулась в соседний кабинет и тут же выскочила оттуда, за ней спешил тот самый хмурый седой врач, которого Патрисия ранее приняла за Паттерсона. Вбежав в кабинет, они захлопнули за собой дверь.

Дядя с племянницей недоуменно переглянулись. Слух о том, что происходит что-то неладное, чудесным образом мгновенно разнесся по палатам, и возле кабинета доктора Паттерсона начали скапливаться обеспокоенные пациенты, приковылял даже мужчина на костылях. Посетители, ожидающие в приемном покое, стали заглядывать в коридор и присоединяться к разрастающейся толпе.

Патрисия вдруг – с опозданием – подумала: в поднявшейся суматохе все забыли про несчастного констебля.

Впрочем, оказалось, что не все. Девушка услышала спокойный голос своего дяди, доносившийся из-за колонны:

– Наклонитесь, будто хотите завязать шнурки на ботинках… Нет-нет, колени не сгибайте! Вот так… А теперь покашляйте, сильно. А я в этот момент – уж простите – шлепну вас между лопаток… Так! Еще раз, сильнее!

Кашель, кряхтение, шлепки – и наконец раздался стук упавшего на пол маленького предмета, а сразу за этим последовал шумный, свободный вдох и такой же выдох. Девушка заглянула за колонну: сэр Уильям ободряюще похлопывал констебля по плечу, а тот, обливаясь слезами, сиял счастливой улыбкой.

– Вы мне прямо жизнь спасли, сэр! – с чувством прохрипел полисмен, когда смог говорить.

– Ну что вы, не преувеличивайте!

– Откуда вы знаете, что нужно делать? Вы врач?

– Нет, мой дорогой. Просто имею… ммм… некоторый жизненный опыт. Думается, вам следует умыться. Мне кажется, в конце коридора я вижу соответствующее заведение. – Сэр Уильям заметил свою племянницу: – Мы сейчас вернемся, Пат.

Пожилой джентльмен с констеблем удалились, а девушка осталась их ждать. Из-за общего гомона невозможно было понять, что происходит в кабинете.

Через несколько минут оттуда вышли седой врач и обе медсестры. Врач мрачно оглядел собравшуюся толпу и объявил:

– У доктора Паттерсона случилось острое недомогание. Сегодня он больше вести прием не в состоянии. Его пациентов примут другие врачи. Сестра Барлоу, – обратился он к блондинке, – распределяйте их между мной и доктором Баббингтоном, когда он придет. И еще…

Он наклонился к девушке и что-то тихо сказал ей на ухо. Та кивнула и побежала на свой пост, в приемный покой.

– А вы, – врач повернулся ко второй медсестре, – побудьте с ним. Только ничего там не трогайте. Позовете меня… когда будет нужно.

Та неуверенно взглянула на него, но послушно вернулась в кабинет и плотно прикрыла за собой дверь. Больные в коридоре стали взволнованно переговариваться, слышались реплики: «Что с ним?.. Сердце, наверное… Доктора тоже, бывает, болеют…» Хмурый врач громко произнес:

– Прошу пациентов разойтись по палатам, а персонал – проследить за этим!

Он тихо пробурчал: «Черт знает что! Отделение хирургии – а больные скачут, как зайцы!» Потом снова повысил голос:

– Все, кому уже оказали помощь, покиньте отделение! Те, кто ожидает своей очереди, пройдите в приемный покой и обратитесь там к медсестре!

Девушка растерянно огляделась: ее дяди и полисмена не было видно. Медсестры уводили больных от кабинета доктора Паттерсона, те подчинялись неохотно, оглядывались, некоторые пытались вернуться.

Хмурый врач направился было по коридору, но остановился возле Патрисии и довольно грубо поинтересовался:

– А вы чего ждете, мисс? Вы ведь уже были на приеме?

– Да, – испуганно пискнула та.

– Я должен вам отдельно повторить то, что сказал всем?

– Нет, – ответила девушка в той же тональности.

Врач неожиданно смягчился:

– Простите… У нас сегодня будет напряженный день. Впрочем, как и всегда…

Он махнул рукой и зашагал дальше.

Тут, наконец, появились сэр Уильям и умытый констебль. Они пожали друг другу руки, после чего полицейский поспешил к выходу.

– Что с доктором Паттерсоном? – спросил пожилой джентльмен Патрисию.

– Не знаю, – сказала та. – Кажется, заболел.

– Надеюсь, ничего серьезного. Что ж, на сегодня приключений достаточно. Едем домой.

Закончив сверять отчет, инспектор Найт придвинул к себе толстый журнал и открыл страницу с содержанием.

– Интересуетесь естественными науками? – полюбопытствовал Джек Финнеган, успевший разглядеть название – «Природа»¹⁰.

– Здесь попадаются статьи, полезные для нашей работы, – откликнулся инспектор и надолго замолчал, листая страницы.

Репортеру было решительно нечем заняться. Склонив голову набок, он принялся изучать корешки книг на полке, прибитой над письменным столом. Среди них он заметил «Записки Видока, начальника Парижской тайной полиции»¹¹, смутно знакомые ему имена – Ф. Гальтон и А. Бертильон, а также совершенно неизвестные – Л. фон Ягеманн и П. фон Фейербах¹². Он прочел все названия, следуя взглядом от книги к книге сначала слева направо, затем справа налево. Затем он наклонил голову на другой бок, так что буквы перевернулись для него вверх ногами.

– Любовь – кровь, беда – навсегда, – неожиданно сказал Найт.

– Ч-то?! – вздрогнул Финнеган и выпрямился.

– Это вам рифмы для буриме, – пояснил инспектор. – Я заметил, что вы заскучали.

– Издеваетесь! – простонал газетчик.

В этот момент в кабинет заглянул дежурный констебль.

– Срочное донесение от коронера¹³, – сказал он, отдал Найту записку и вышел.

Финнеган затаил дыхание.

– Ну вот вы и дождались, – заметил инспектор, изучив текст.

– Что там? – оживился газетчик.

– Смерть в больнице Святого Варфоломея.

Финнеган удивился:

– Разве в таких случаях вызывают коронера?

– На этот раз коронеру показалось необычным, что умер не пациент, а врач.

Инспектор Найт, коротко переговорив с коронером, быстро зашагал по коридору больницы Святого Варфоломея. За ним, гулко топая тяжелыми ботинками, следовал рослый констебль. Джек Финнеган, с блокнотом и карандашом наизготове, едва поспевал за обоими – он озирался по сторонам, чтобы не пропустить ни одной детали для будущего красочного описания: отмытый до блеска дощатый пол; выбеленные стены; высокие потолки с лепными карнизами; большие окна, пропускающие много света; медицинские сестры в длинных белоснежных передниках поверх серых форменных платьев и накрахмаленных чепчиках, завязанных под подбородком…

– Помните условия мистера Монро? – говорил Найт на ходу. – Ни во что не вмешивайтесь и никого не расспрашивайте.

– Но я мог бы помочь! – робко возразил Финнеган. – Многие ведь боятся говорить с полицией.

Инспектор скрипнул зубами, но, подумав, что доля правды в его словах есть, уступил:

– Хорошо. Но только с моего позволения. Если случайно узнаете что-то интересное, немедленно сообщайте мне.

Остановившись у кабинета доктора Паттерсона, Найт постучал, как ему сказали в приемном покое: два раза, пауза, еще три. Изнутри послышались торопливые шаги, в замке повернулся ключ, дверь приоткрылась, и появилась девушка в сестринской форме. Она была совсем юной, с простым, широким деревенским лицом – наверно, из тех, кто приехал искать работу в большом городе. Сестра посторонилась, пропуская инспектора. Финнеган сунулся было вслед, но Найт его остановил:

– Вам туда нельзя.

– Но…

– Все запишете потом с моих слов.

– Как скажете, – разочарованно протянул газетчик, но тут же с надеждой спросил: – А можно мне пока перекинуться парой слов с медсестрами?

– Не возражаю, – разрешил Найт и шагнул внутрь.

Доктор Паттерсон, еще два-три часа назад – энергичный молодой мужчина, неподвижно лежал на полу посередине своего кабинета в скрюченной позе, согнув колени и неестественно вывернув руки. Голова его была закинута назад, на лице застыло выражение боли и страха.

– Вас зовут…? – обратился инспектор Найт к медсестре.

– Лоусон, – откликнулась та дрожащим голосом.

– Это вы пытались его спасти?

– Да, я. И еще доктор Хилл и сестра Барлоу. Она первая его увидела и позвала на помощь. Но мы ничего не смогли сделать, ничего! Господи, он так мучился!

– Где находился доктор Паттерсон, когда вы вошли?

– Да вот прямо здесь, где и сейчас.

– Что с ним произошло, вы знаете?

– Нет, – девушка испуганно покачала головой. – Вам лучше спросить доктора Хилла. Он просил сказать ему, когда вы… ну, то есть полиция… придете. Позвать его?

Найт кивнул, и сестра выскользнула из кабинета, явно испытывая облегчение из-за того, что ей больше не нужно находиться в запертом помещении с мертвецом.

Инспектор огляделся. Обычный кабинет врача: письменный стол, умывальник, кушетка для пациентов, ширма. У стены рядом с кушеткой – тумбочка, сверху лежал закрытый футляр с инструментами – некоторые вместе с какими-то непонятными жутковатыми приспособлениями были аккуратно выложены рядом на куске марли. Этажерка с книгами и журналами. Шкафчик со стеклянной дверцей, за которой выстроились на полках ряды пузырьков и коробочек. На письменном столе – ничего лишнего, все предметы были расположены параллельно-перпендикулярно друг другу и так, чтобы до них было удобно дотянуться.

Найт поднял лежавший на боку стул – очевидно, его опрокинул умирающий, когда вставал из-за стола. Также очевидно, что доктор пытался добраться до выхода, но не смог – упал. Кроме этого опрокинутого стула, никаких других признаков беспорядка в кабинете не было заметно.

Разве что еще одна деталь: на поверхности стола подсыхало темное пятно, залившее лежавшую там раскрытую тетрадь. Рядом на блюдце стояла чашка, на донышке которой оставалось еще немного – с чайную ложку – черного кофе. Инспектор заглянул в тетрадь, не прикасаясь к ней: доктор Паттерсон вел записи о приеме пациентов и назначениях. За сегодняшнее число там значилось лишь одно имя – и это имя было инспектору знакомо.

Дверь без стука отворилась, и в кабинет вошел хмурый седой врач.

– Патрик Хилл, хирург, – представился он. – Мы с Паттерсоном коллеги… были коллегами.

Он отошел к окну и встал там, прислонившись к подоконнику и скрестив на груди сильные руки.

– Сегодня за полдня доктор Паттерсон принял только одного пациента, в одиннадцать пятьдесят, – сказал Найт, кивая на испачканную тетрадь. – Это в порядке вещей?

– Конечно, нет, обычно бывает гораздо больше, – откликнулся Хилл. – Но сегодня мы оба оперировали, с восьми до половины двенадцатого.

Инспектор понимающе кивнул и неожиданно спросил:

– Почему вы распорядились вызвать коронера?

Врач растерялся – но лишь на секунду – и ответил:

– Внезапная смерть от неясных причин.

– Это редкость в вашей работе?

– Не часто, но случается.

– Вы были с доктором Паттерсоном в его последние минуты. На что-то ведь вы обратили внимание?

– У него были судороги и приступы удушья, – неохотно ответил хирург. – Но чем они были вызваны – сказать не берусь.

– Может быть, вам показалось подозрительным что-то еще? – настаивал инспектор.