Ольга Баскова
Тиара скифского царя
Малка зарделась, и на четко очерченных скулах загорелись два алых пятна.
– Ох, дядя, ты и скажешь. Я не хочу выходить замуж. Мне так хорошо с тобой и тетей Саррой.
Однако смоляные глазки лукаво блестели, и мужчинам стало ясно, что она хитрит. Какая же девушка не хочет замуж!
– Если у вас уже потекли слюни, – хитрый мастер заметил, что Шепсель и его приятели не отрываясь смотрят на его племянницу, – лучше их утереть. Вон в той куче валяется много грязных тряпок. Родители Малки умерли, и мы вырастили бедняжку, поэтому в ответе за ее судьбу. Я хочу выдать ее за богатого человека. Моя девочка ни в чем не должна знать отказа. Она принесет мужу лучшее, что у нее есть, – красоту и молодость.
«Она будет моей, – мелькнуло в голове Шепселя, но он сделал равнодушное лицо, чтобы старик не догадался о его чувствах. Впрочем, старый хитрец наверняка все понял. Не один Гойдман был обречен вздыхать по первой красотке города. – Ты прав, старый осел. Она выйдет за богатого, потому что я планирую разбогатеть. И ты не будешь противиться нашему счастью, я знаю».
– Ну, иди, иди. – Яков легонько подтолкнул племянницу к выходу, как бы опасаясь, что восхищенные мужские взгляды испортят ее красоту, сотрут с лица очарование молодости и свежесть. – У нас тут свои разговоры.
Легко, как птичка, Малка выпорхнула из мастерской, и Шепсель, стряхнув с себя оцепенение, обратился к Семену, с глуповатым выражением лица переминавшемуся с ноги на ногу:
– Итак, с древнегреческим все понятно. Скажи, ты знаешь, как состарить мрамор?
Колтунович кивнул, и перхоть снова, как пыль, полетела по воздуху:
– Здесь нет ничего сложного. Вазу, например, можно разбить и склеить заново, да и вообще любую вещь можно поместить в такие условия, чтобы она покрылась окислами, как предметы, которые долго пролежали в земле. Кроме того, есть способ состарить мрамор с помощью помета.
Мужчины переглянулись и расхохотались.
Студент обиделся:
– Сразу видно неучей. Об этом способе знают многие.
– Что ты сказал, недоделок? – Лейба, не любивший, когда над ним смеялись, уже сжимал кулачищи, готовясь опустить один из них на голову несчастного Семена, но Шепсель остановил брата:
– Ша, перестань, сейчас не время выяснять отношения. – Он перевел взгляд на Нахумовича. – Яков, что там принесла твоя племянница? Может быть, ты сделаешь чай и угостишь всех нас? Что мы имеем в свертке?
Не спрашивая разрешения, он дернул за край газеты, в которую жена Нахумовича что-то завернула супругу, и улыбнулся:
– Хворост. Прекрасно, я обожаю его. Итак, старик, ставь на огонь самовар, и мы вместе покумекаем, как заработать. Как говорится, одна голова хорошо… Кстати, под сладкое лучше думается. В общем, люди, давайте делать мнение.
Яков не стал спорить, развел угли в старом самоваре, и вскоре компания мирно пила чай и обговаривала детали облапошивания клиентов.
– Поддельные вещи нельзя продавать поодиночке, – предложил Семен, и Шепсель подумал, что голова у этого малого варит неплохо. – Нужно перемешивать их с подлинниками. Если кто-то захочет проверить подлинность антикварной вещи, меньше вероятности, что он начнет с подделки.
– Я имею вам сказать, – Гойдман отодвинул стакан с недопитым желтым чаем, – у меня тоже есть мысль, как шлифануть чьи-нибудь уши. Вам известно, сколько парутинских крестьян копается в земле, посягая на наше с вами недолговечное еврейское счастье. Угомоните мои таланты, но я знаю, как делать ажур.
– Шо ты имеешь нам сказать? – спросил Яков с интересом.
Семен тряхнул длинными патлами и навострил бледные уши.
– Продавать подделки с подлинниками – мысль более чем разумная, – серьезно начал Шепсель. – Но все же гораздо убедительнее, если черепки принесут крестьяне. У меня есть одна такая на примете. – Он вспомнил молодую крестьянку Анюту, жену буяна Сереги, с которым они нашли общий язык. За бутылку Серега был готов одолжить Гойдману свою жену на пару ночей. – Нужно только все хорошо продумать. Допустим, некая Анна из Парутина будет сидеть на скамейке за нашей лавкой, и, как только к нам войдут покупатели, она сразу шмыгнет следом и разложит свои находки. Согласитесь, гораздо убедительнее, если их будем предлагать не мы, а крестьяне, которые якобы собственноручно достали их из земли. К тому же Анна хороша собою, и покупатели будут в основном глазеть на нее, а не на ценности.
Нахумович с шумом втянул воздух и кивнул:
– Идея хорошая. Но если все-таки поймают?
Шепсель очаровательно улыбнулся:
– Оставьте головную боль своему другу Гойдману. А теперь, молодые люди, к делу. – Он отшвырнул в сторону чертеж с ангелом. – Ой, вей мир, уберите этого ангела, через него мне становится совсем плохо. Давайте подумаем, что и когда мы сможем выбросить на рынок.
Четыре головы склонились над столом Нахумовича, и новоявленные антиквары принялись рассуждать, какие вещи выпихнуть первыми и как скоро они это смогут сделать.
Когда подельники наконец остановились на обломке колонны и могильной плите, пользовавшимися большим спросом, Лейба дернул брата за рукав запыленной рубашки и прошептал:
– Пора пропустить по стаканчику. В горле пересохло. Айда в кабак.
– Подожди меня возле мастерской. – Шепсель махнул рукой. – Мне нужно переговорить с Яковом с глазу на глаз.
– С чего бы это? – Брат подозрительно нахмурился, но вдруг улыбнулся: – О, ты же у нас ценитель женской красоты. А что мы имеем? Мы имеем прекрасную племянницу Нахумовича. Я прав?
Младший Гойдман покраснел:
– Ну, допустим. Давай исчезни вместе с этим долговязым студентом.
Лейба, подмигнув Шепселю, взял Семена под руку, попрощался со скульптором, и они вышли в духоту июльского дня.
Старик надел очки с толстыми стеклами и придвинул листок с ангелом.
– Шо ты имеешь мне сказать? – спросил он, кусая карандаш и удивляясь, почему Шепсель не уходит.
– Шо б ты сказал, если бы я посватался к твоей племяннице? – Шепсель не любил ходить вокруг да около, когда дело касалось таких серьезных вопросов.
Нахумович окинул его с ног до головы оценивающим взглядом, видимо, остался не очень доволен и покачал головой:
– Не катит. Малка у нас королева, и ей требуется король. Я сказал, моя девочка никогда не будет жить в бедности.
– После того, что мы придумали, моя жена не будет жить в бедности, как и я, – парировал Шепсель. – И тебе это известно. В среднем мы станем зарабатывать по сто рублей в день. Я набью свои карманы деньгами, куплю Малке меховое манто и осыплю золотыми украшениями.
Яков посмотрел на него, и очки в роговой оправе поползли к кончику тонкого носа.
– Сначала, молодой человек, набей карманы, а потом приходи к моей Малке.
Младший Гойдман оскалился. Для него эта фраза звучала как согласие. Карманы будут набиты монетой – в этом он был готов поклясться памятью родителей.
– То есть, если я разбогатею, ты таки благословишь нас?
– Если ты раньше не отправишься на каторгу, – съязвил старик и, дав понять, что разговор окончен, принялся рисовать постамент для памятника.
– На том и порешим. – Шепсель с горделивой осанкой и сияющими глазами вышел из мастерской.
Лейба покорно ждал его, сидя на обломке мрамора.
– Шо сказал этот человек? – спросил он с интересом и сплюнул. – Думаю, отказал. Малка для него королева, да вот ты не прынц.
Младший Гойдман покачал головой:
– Чтобы жениться на его племяннице, мне всего-навсего нужно разбогатеть, что я и собираюсь сделать.
Он обнял брата за плечи, и они отправились в соседний кабак, чтобы пропустить несколько рюмок водки и еще раз обговорить детали предприятия.
Глава 12
Дивногорск, наши дни
Оказавшись в ее хоромах, Игорь шумно вздохнул и потянулся:
– А у тебя модерновая хата… Так, кажется, сказал герой какого-то фильма… И ты живешь одна? Серьезно, никакого мужа нет и в помине?
Лиза покачала головой:
– Мы уже перешли на «ты»? Впрочем, не возражаю. А муж… Был, да весь вышел.
– И детей нет? – допытывался он, шагая по квартире и ища глазами фотографии, которых тоже не было.
– Я же сказала, что одна, – холодно ответила Лиза, которой надоел такой допрос. – И запомни: я не из тех женщин, которые, имея мужа, приглашают в дом посторонних мужчин.
– Интересно, почему же вы расстались? – Он заглянул в ее синие глаза, ставшие вдруг двумя льдинками, и потряс головой. – Извини. Проклятое любопытство.
– А почему ты расстался с женой? – спросила она, отворачиваясь.
– Потому что она гуляла, когда я находился в рейсах – только и всего, – просто ответил он. – Такое бывает.
Лиза улыбнулась:
– Да что мы все о грустном? У меня есть отличные отбивные с клюквенным соусом, грибами и картошкой. Разогреть?
Он замотал головой:
– Мы только что ели. Я думаю, тебе лучше показать мне мою комнату.
– Вот. – Лиза открыла дверь в маленькую спальню с одинокой кроватью. – На ней никто никогда не спал. Так уж получилось. – Она зевнула и торопливо прикрыла рот рукой. – Извини. Устала. Завтра рано вставать на работу.
Он сел в кресло и взял журнал с рекламой косметики, который ей всучили на улице.
– А где ты работаешь, если не секрет?
Лиза расхохоталась и сразу помолодела.
– У меня прозаическая работа, в отличие от твоей. Я уборщица.
– Уборщица? – От удивления Игорь даже приподнялся. – Жизнь заставила?
– Можно сказать и так, – кивнула женщина. – Только у меня нет образования, девять классов – и все. Муж не хотел, чтобы я училась, а потом это стало одной из причин, по которой он меня бросил.
– Понятно, тема закрыта. – Игорь встал, подошел к ней и обнял. – Знаешь, спасибо тебе. Ты первый нормальный человек, встреченный мною за долгие годы. Не знаю, получится ли у нас что-нибудь…
Она вырвалась из его объятий:
– Я привела тебя сюда вовсе не потому, что искала мужчину. Просто пожалела. Такое бывает.
– Кстати, ты хотела видеть. – Он порылся в кармане брюк и достал паспорт. – Вот, держи. Ты можешь запереться от меня на все засовы – действительно, мало ли что наговорит в кафе незнакомый человек, – но я не прикоснусь к тебе и пальцем. Я уважаю гостеприимство.
Лиза раскрыла паспорт и прочитала: «Борисов Игорь Геннадьевич. Год рождения…» Черт возьми, моложе ее на восемь лет.
«Зачем я об этом подумала?» Она вернула ему паспорт с каменным лицом, убеждая себя, что ей не нужен любовник. Просто от жалости. И все.
– Спокойной ночи. – Когда он скрылся за дверью, женщина села на диван и улыбнулась.
Глава 13
Очаков, 1891 г.
Два богато одетых господина средних лет, немного постояв на пороге лавки братьев Гойдман, все же зашли внутрь.
Тотчас призывно зазвонил колокольчик, и сам Шепсель, в чистой белой рубашке и малиновой жилетке – сама респектабельность! – вышел им навстречу, широко улыбаясь.
– Я рад видеть вас у себя, господа. Если вы не знаете, меня зовут Шепсель Гойдман. Я антиквар. В нашей лавке к покупателям относятся с большим вниманием и уважением. Скажите мне, что бы вы хотели приобрести?
Господа переглянулись. Один, небольшого роста, розовощекий, седоватый и очень представительный, начал первым:
– Мы обошли много лавок, но ни в одной сегодня не было могильной мраморной плиты. Вы не представляете, как она нам нужна. Ради нее мы и приехали так далеко, из Санкт-Петербурга.
Шепсель состроил печальную гримасу, но душа его ликовала. Удача сама шла ему в руки. Не далее как вчера Семен выбил надписи на состаренном мраморе. Получилось очень даже ничего, во всяком случае, сам Гойдман-младший не мог бы отличить подделку от оригинала. Анна с мужем уже сидели на скамейке в маленьком садике, разбитом позади лавки, под молодой сливой, тонкие ветки которой еще не давали тени, и терпеливо ждали условного сигнала.
– К моему большому сожалению, господа, у меня тоже нет могильной плиты, – сказал он, грустно вздохнув. – Это ходовой товар, но он попадается не каждый день. Мы с моим братом пока ничего такого не обнаружили. Надеюсь, что…
В дверь постучали. Лейба подал Анне и ее мужу сигнал, и крестьяне вошли в лавку, волоча тяжелую могильную плиту.
Анюта, стройная миниатюрная брюнетка с ямочками на щеках, в цветастом платье и белом платке, оттенявшем ее смуглое лукавое личико, мельком взглянула на господ и обратилась к Шепселю:
– Господин Гойдман, это мы нашли сегодня. Сколько вы дадите за плиту?
Господа заволновались. Шепсель надел очки точь-в-точь как у старого Якова Нахумовича и наклонился к плите.
– На какой глубине вы ее отыскали? – поинтересовался он, ощупывая мрамор и удовлетворительно крякая.
– Метра два-три, – встрял муж, туповатый детина с плоским прыщавым лицом.
– Понятно, – кивнул Шепсель. – Значит, век пятый нашей эры. Что ж, я беру у вас вашу находку.
– Вы действительно уверены, что это древнегреческая могильная плита? – вмешался представительный господин.
Шепсель развел руками, как бы давая понять, что ошибки здесь не может быть никакой.
– Тогда позвольте. – Розовощекий выдвинулся вперед и достал бумажник. – Скажите, сколько она стоит?
– Вы уважаемые люди, – по лицу Гойдмана-младшего расползлась масляная улыбка. – Я отдам ее вам за двести пятьдесят рублей. Согласитесь, господа, это недорого. В соседней лавке с вас содрали бы четыреста, но мы не запросим столько. Нам очень важно иметь постоянных клиентов, которые бы нам доверяли. И нам очень важно, чтобы вы пришли к нам еще. Или приехали с другого конца России.
Клиенты переглянулись. Гойдман видел, что его льстивые слова пришлись им по душе.
– Согласны! – воскликнул второй, тоже седоватый, но с бледным лицом – заложник сырого питерского климата. – Мы берем товар.
Через несколько минут покупатели, очень довольные, вышли из лавки, а Шепсель и Лейба, не менее радостные, протянули Анюте пятьдесят рублей.
– Ты их честно заработала, – сказал ей Лейба и повернулся к брату: – Шо мы имеем сегодня еще?
– Три обломка древнегреческой колонны, – отозвался Шепсель. – Кстати, тоже ходовой товар. Я думаю, он у нас не залежится. Анюта, никуда не уходи.
Крестьянка кивнула и отправилась в садик. Туповатый муженек, как тень, поплелся за ней, но не успели они примоститься под сливой, как снова услышали условный сигнал.
Шепсель оказался прав. Товар не залежался. Покупатели не обходили лавку, и деньги к проходимцам текли рекой. И не жалкие копейки, которые они когда-то выручали от продажи леденцов и лаврушки. Сотни, сотни и сотни, постепенно складывавшиеся в тысячи.
Глава 14
Дивногорск, наши дни
Игорь оказался культурным и ненавязчивым жильцом.
Утром он принес ей нехитрый завтрак, состоявший из тостов, густо намазанных маслом, и яиц всмятку.
– Я не стал сильно ковыряться в твоем холодильнике, – объявил он с порога. – Но решил, что даже такой набор продуктов позволит тебе не торопиться на работу. Ты можешь пить кофе и блаженствовать.
Лиза вспомнила, что ей предстоит уборка огромной квартиры своей постоянной клиентки, и вздохнула:
– Не до блаженства. Но все равно спасибо. Ключи я оставлю тебе. Чем планируешь заняться?
– Знаешь, я проснулся очень рано и раздумывал над твоими словами, – признался он. – Действительно, мне стоит поискать работу. Пусть на первых порах она будет не очень престижной. Но я не могу позволить тебе ишачить на двоих, тем более когда один – здоровый мужик, с блеском проходивший все медкомиссии.
– И правильно, – согласилась Лиза, допивая кофе и запахивая халат. – Вдруг подвернется что-нибудь подходящее?
Она прошла в ванну, где вскоре заурчал душ, а Игорь плюхнулся в мягкое кресло.
По правде говоря, идти никуда не хотелось. Он не обманывал эту малознакомую добрую женщину, он хотел летать, потому что это было его призванием. Остальная работа вызывала отвращение. Неужели и ему придется стать уборщиком, хотя бы и на время?
Она вышла из душа помолодевшая, с сияющей кожей.
– Кстати, ты можешь сдать квартиру. Это тоже дополнительный заработок.
Он усмехнулся:
– Небольшой. У меня всего однушка. Когда мы продали с моей бывшей трешку и разделили ее пополам, я остался в однушке, в самом плохом районе нашего города. Все собирался сделать ремонт, но, – Игорь виновато развел руками, – так и не сподобился. А теперь и вообще недосуг. Кстати, и машину пришлось оставить ей. Тогда я не возражал, думал: ей она нужнее.
Лиза подошла к нему и провела рукой по его черным волосам.
– Все еще будет хорошо, – сказала она твердо, – вот увидишь.
Мужчина отмахнулся:
– Посмотрим. Ладно, я побежал.
– Подожди, я с тобой. – Они вышли вместе, и Лиза дала ему ключи. – Я уверена, ты придешь раньше меня.
В голове мелькнула мысль, что, возможно, она совершает глупость. Да, ей стало жалко человека, но она о нем ничего не знала. А кроме поговорок, прославляющих добрые дела, есть и другие, например «добро наказуемо».
«Что он вынесет из моей квартиры? – успокоила себя женщина. – Старую мебель? Ей давно пора на свалку. У меня нет тайников, где бы я прятала сбережения на черный день. Ничего у меня нет».
– До вечера. – Женщина улыбнулась и направилась к остановке, чувствуя, что он стоит и смотрит ей вслед.
Глава 15
Очаков, 1891 г.
Несмотря на начало сентября, осень не позолотила ни одного листа на деревьях, трава пожухла еще в июле, дни и ночи оставались такими же жаркими, как и в августе.
Шепсель сидел на камне, глядя в яму (они с Лейбой продолжали раскопки только для отвода глаз) пустым взглядом, и думал только об одном, вернее, об одной.
Однажды запавшая в душу, Малка не давала спокойно спать, занимала его мысли днем и ночью, казалось, постоянно находилась рядом, протягивала во сне ему сочные губы для поцелуя, но с рассветом исчезала, и он вставал усталый и раздраженный.
В последнее время Шепселя не радовала прибыль. Ему хотелось обладать красавицей, но он не знал, как к ней подступиться. Несколько раз, встречая ее по дороге к мастерской Нахумовича, он пробовал заговорить, однако девушка отделывалась незначащими фразами или просто молчала, вероятно помня наказы дяди.
Старый Яков не уставал говорить Шепселю:
– Ну не пара ты нашей Малке. Ну набьешь карманы деньгами, а на поверку все равно жулик, мошенник. Ты никогда не заработаешь кусок хлеба честно, а это значит, что рано или поздно окажешься в тюрьме. Я не для того вложил душу в мою девочку, чтобы отдать ее уголовнику.
Шепсель вспыхивал, как спичка, испытывая большое желание ударить скульптора по лысевшей голове.
– Сам-то разве не этим же промышляешь? Купил бы ты своей Сарре меховое манто, если бы не наш антиквариат?
Яков презрительно фыркал и сплевывал:
– И все же я скульптор и зарабатывал без ваших афер. А кто ты? Недоучка-сапожник? Шепсель, по-хорошему тебя прошу: не раскатывай губу на мою Малку.
И младший Гойдман решил больше не разговаривать со стариком. Он хотел подкараулить Малку где-нибудь подальше от дядиной мастерской, чтобы девушка выслушала его признания.
Да, именно признания. Младшему Гойдману не хотелось ходить вокруг да около, как когда-то говорил его отец: «Шоб да, так нет». Красавица должна знать, как он к ней относится и что готов для нее сделать.
А чтобы она не сомневалась в его словах, Шепсель купил у ювелира дорогое кольцо с бриллиантом и сережки. Не у каждой девушки в Очакове есть такие украшения. Он искренне надеялся, что растопит лед в сердце неприступной красавицы.
Только бы выдался удобный случай, только бы выдался, и уж он своего не упустит. Во всяком случае, постарается.
– О чем думаешь, брат? – Лейба, вернувшись из лавки, опустился возле него и коснулся рукой его пиджака. – А, знаю, о своей зазнобе. Крепко же она запала тебе в душу.
Шепсель хотел отшутиться, но промолчал.
– Я бы на твоем месте присмотрел кого другого, – дружески посоветовал Лейба. – Не отдаст ее тебе старый Яков, хоть и делает с нами щахер-махер. Кто мы в его глазах? Босяки одесские. А он скульптор, уважаемый человек. Принеси ему десять килограммов скифского золота – и то не увидишь Малку.
Шепсель грустно вздохнул:
– А другая мне не нужна, Лейба. Только ее и хочу, о ней дни и ночи думаю.
Брат поцокал языком.
– Знаю одно проверенное средство. Давай пойдем в кабак. Выпьем водки – и забудешь Малку хотя бы на время.
Шепсель махнул рукой, словно рубил воздух:
– А пошли.
Он отряхнул штаны, и братья зашагали к городу.
Когда закончилась вздыбленная раскопками земля, потянулись поля и огороды, на которых, как муравьи, копались жители города. Они неустанно сеяли, сажали и возделывали, а потом несли на рынок плоды своих трудов: огромные сахарные арбузы с желтыми и белыми боками, продолговатые дыни, сладкие как мед, желтую морковь, развесистую капусту, петрушку, лук, чеснок.
– Может, на ярмарку заглянем? – спросил Лейба, вытирая пот, градом катившийся с его загорелого лица. – Дед Петро горилку принесет. Ух и хороша у него горилка, враз тебе мозги прочистит.
Шепсель ничего не ответил, но покорно последовал за братом. Если бы они не знали, в каком месте обычно проводилась ярмарка, все равно отыскали бы ее по гулу. Она гудела, словно пчелиный улей, продавцы наперебой расхваливали товары, а придирчивые покупатели осматривали их и даже пробовали на зуб.
Очаковская ярмарка была похожа и не похожа на ярмарки, которые проводились по всей России. Крупные ярмарки продолжались долго: от двух недель и до полутора месяцев, и купить на них можно было что угодно. Здесь же работали балаганы, артисты развлекали публику песнями и кукольными представлениями, а стражи порядка наблюдали за всем, готовые пресечь любое нарушение.
Очаковская ярмарка не отличалась размахом и поэтому гудела всего неделю. Никаких балаганов и скоморохов здесь не было и в помине, зато, как скоморох, но с серьезным лицом, крутился красноносый урядник, и братья видели, как купцы совали ему в карман красные бумажки. Однако дармоглот свое дело тоже знал, и на очаковской ярмарке еще не было случаев воровства или хулиганства.
Как в других городах, это место играло важную информационную роль. Жители соседних деревень обменивались новостями, общались с торговцами из других городов, решившими привезти свои товары почему-то в этот забытый уголок.
Лейба, потянув воздух длинным носом, будто учуяв запах горилки, потащил брата на поиски деда Петра, и Шепсель не возражал, дал увлечь себя в веселый водоворот с шутками и песнями, но вдруг остановился как вкопанный.
У высокого рыжего парня, державшего короб с бусами, стояла Малка и выбирала товар. Парень, чмокая красными губами, расхваливал его, наклонившись к уху, шептал что-то красавице, и крупные завитки волос у виска трепетали от его дыхания.
Младший Гойдман сжал кулаки, ревность охватила его целиком, и если бы не Лейба, тоже увидевший эту картинку, он накинулся бы на рыжего торговца и извалял бы его в пыли.
– Тише, тише, брат, – прошелестел Лейба. – Он всего лишь хочет подороже продать товар. Он мало чем отличается от нас, разве продает товар помельче и подешевле. Пойдем купим горилку.
Шепсель выхватил свою руку из цепких мокрых ладоней Лейбы:
– Иди сам. Я подожду тебя здесь.
Старший Гойдман усмехнулся, показав желтые зубы, и растворился в толпе. Младший не отрывал глаз от красавицы. Рыжий прохвост таки всучил ей какое-то дешевое ожерелье, и Малка, украсив им свою нежную смуглую шею, пошла дальше по рядам, уже без интереса разглядывая товар.
Шепсель в три прыжка нагнал ее.
– Здравствуйте, – вежливо обратился он к ней, краснея (она всегда заставляла его смущаться). – Как поживаете? Увидев вас здесь, я не мог не подойти.
Красавица презрительно надула пухлые губки:
– И напрасно сделали. Шли бы своей дорогой.
– Очень трудно пройти мимо такой красавицы, как вы. – Он весь трепетал, как былинка на сильном ветру. – Я видел, вы купили бусы. Позвольте полюбопытствовать, зачем вы это сделали? Они дешевые и совсем не для вас.
Малка усмехнулась:
– А что для меня? Бриллиантовое ожерелье?
Шепсель щелкнул пальцами. Девушка, сама того не подозревая, направила разговор в нужное ему русло.
– Если вы согласитесь заглянуть ко мне в лавку, вы увидите кое-что достойное вас, – заговорил он торжественно и проникновенно. – И если оно вам понравится, я с удовольствием подарю вам.
Впервые в ее черных глазах-угольках загорелся интерес.
– О чем вы говорите, господин Гойдман?
Он подмигнул:
– Пойдемте, и вы сами все увидите.
Девушка заколебалась. С одной стороны, она хорошо помнила наказ дяди не общаться с братьями-мошенниками, но с другой – женское любопытство победило.
«В конце концов, – подумала девушка, – почему дядя сам с ними общается, если считает нечестными людьми?»
– Хорошо, господин Гойдман, – ответила Малка и опустила ресницы. – Я загляну к вам на минуточку. Только на минуточку – не больше. Вы же знаете, как к нашему общению относится Яков.
Лицо Шепселя озарила радостная улыбка. Первый шаг к сближению с красавицей был сделан, и, если он не допустит ошибки, она выйдет за него замуж.
Бросив многозначительный взгляд на Лейбу, выбиравшего чесночную колбасу к горилке, он провел девушку сквозь гудевший улей ярмарки, и вскоре они оказались в лавке.
Шепсель усадил ее в кресло, смахнув пыль с подлокотников, и попросил:
– Подождите меня пару секунд. Уверяю вас, вы не пожалеете.
Он бросился в чулан, где бережно хранил кольцо и серьги, и вскоре предстал перед гостьей, держа в вытянутых руках две коробочки из красного бархата.
– Соблаговолите принять от меня скромные подарки. – От волнения мужчина заговорил красиво, сам не ожидая от себя такого красноречия.
Малка сразу хотела отказаться, но старый знакомый – любопытство – не позволил ей этого сделать, и она, бережно приняв их в свои маленькие белые ручки, открыла сначала одну коробочку, с кольцом.
Шепсель отдернул запыленную занавеску, чтобы в комнату проник луч сентябрьского солнца, уже не такого яркого, как летнее, но позволявшего увидеть радугу бриллианта, и Малка вскрикнула от восхищения:
– Ах, как красиво!
Полюбовавшись кольцом, она положила его в коробочку и хотела поставить на стол, но Гойдман запротестовал:
– Зачем вы это делаете? Прошу вас, наденьте на палец.
Малка послушалась, кольцо на ее среднем пальце смотрелось как влитое, и Шепсель обрадовался, что угадал размер.
– Вот теперь поглядите, что в другой коробочке.
Бриллиантовые серьги поразили ее больше, чем кольцо. А когда Шепсель помог ей надеть их, она кинулась к зеркалу и прошептала:
– Какая прелесть!
– Вам действительно нравится? – Гойдман был доволен собой. – Тогда это ваше. В общем, я и не скрываю, что купил это для вас. Я знал, как относится ко мне ваш дядя, но надеялся, что однажды вы переступите порог моей скромной лавки.
Она покраснела.
– Господин Гойдман, я не могу это принять. Мне придется объяснять моему дяде, откуда у меня такие вещи.
– Это действительно серьезно, когда незнакомый молодой человек дарит драгоценности девушке, – согласился Шепсель. – Но когда жених преподносит это своей невесте – что здесь плохого?
Она с изумлением посмотрела на него, ожидая шутливой улыбки, но антиквар был серьезен.
– Я несколько раз просил вашей руки у Якова. Но старый пройдоха считает, что я недостаточно хорош для вас, что вы выйдете замуж только за наследного принца. – Он вздохнул и приложил руку к сильно бьющемуся сердцу. – Да, я согласен с ним, вы достойны быть королевой. Но давайте рассуждать здраво: в наших краях вам не найти человека, который осыпал бы вас золотом. Кроме меня.
Малка захлопала длинными ресницами и переспросила:
– Кроме вас?
– Да, кроме меня, – повторил Гойдман более твердо. – Я богат и готов тратить деньги только на вас. У вас будет самое дорогое меховое манто, самые крупные бриллианты, платья мы закажем из Парижа. Мои деньги удовлетворят любое ваше желание. И при этом я требую взамен немного любви.
Она молчала, пораженная таким пылким признанием.
– Сам я люблю вас безумно, – продолжал Шепсель и вдруг упал на колени и обнял ее ноги. – Я думаю о вас день и ночь, вы вошли в мое сердце и душу, я не могу без вас жить. Малка, прошу вас, не убивайте во мне надежду.
Он опустил голову, а девушка, зардевшаяся, как мак, теперь уже по-другому смотрела на торговца антиквариатом. Его пылкость передалась и ей, и она почувствовала желание обнять его, сказать что-нибудь хорошее. Ну почему дядя не хочет, чтобы она общалась с господином Гойдманом? Он молод, привлекателен, богат и вполне достоин ее семьи, хотя старый Яков и говорит, что братья Гойдман не весть какое сокровище.
– Вы станете моей женой? – Шепсель по-прежнему не поднимал голову, и она прикоснулась тонкими пальчиками к его волосам.
– Дядя никогда не согласится.
– Что мне дядя? – воскликнул мужчина и вскочил на ноги. – Я женюсь на вас, а не на вашем дяде. В конце концов, мы можем убежать с вами в Одессу и там пожениться. А когда вернемся сюда, что сможет сделать ваша семья? Что ей останется сделать? Только благословить на счастливую семейную жизнь.
Малка вздохнула:
– Это неправильно. Так нельзя.
– Ну почему? – Шепсель взял ее за руку, почувствовав, как она пылает. – Многие так делают. Или вы считаете, что я недостоин вас?
– Да нет, конечно же, достойны, – Малка закусила губу, – но так не принято, и вы сами об этом знаете. Давайте я еще раз попробую поговорить с дядей. – Она сняла с себя украшения и положила их в коробки. – Обещаю, если мне не удастся уговорить дядю и тетю, я что-нибудь придумаю.
– О, моя королева! – Он хотел снова опуститься на колени, но девушка остановила его:
– Прошу вас, не нужно, господин Гойдман. Мне пора. Если кто-нибудь заметит, что я была у вас в лавке одна и расскажет дяде, разговора с ним не получится.
Лицо Шепселя приняло покорное выражение.
– Идите, любовь моя, – грустно сказал он, – мне не хочется вас отпускать, но другого выхода нет. Бросьтесь к ногам Якова, умоляйте его и возвращайтесь сюда с хорошей вестью. Одному богу будет известно, как я стану ждать вас, молиться за вас и переживать.
Ему хотелось схватить ее в объятия, но он не посмел этого сделать. Ее полные губы, волнистые мягкие волосы, глаза Мадонны – все сводило с ума.
– До свидания, господин Гойдман. – Стоя на пороге, Малка махнула ему на прощанье и улыбнулась. – О моем разговоре с дядей вы узнаете сразу.
– Я так надеюсь. – Шепсель снова приложил руку к сердцу, но девушка уже упорхнула, словно яркая птичка.
Мужчина подошел к окну и задернул занавеску, оставив лишь маленькую щелку. Настырный солнечный луч будто не хотел покидать лавку, бился в щель, на нем словно оседали пылинки, кружившиеся по помещению, но Шепсель ничего не замечал.
Свет раздражал его, и он опустился в кресло, прикрыв рукой глаза. В такой позе и застал его Лейба с двумя бутылками горилки в руках и кругом чесночной колбасы в кармане брюк.
– Шо, братишка, ушла твоя краля? – Он бросил все на стол. – И черт с ней. Давай поедим.
Шепсель отнял руку от побледневшего лица и сжал кулаки.
