Ольга Давыдова
Монт-Парнас 24/55
Вместо ответа Дел медленно коснулся своего ожерелья, перебирая кольца на шнурке. На этот раз Маро сосчитал точно: их восемь.
– Поезжай, Маро, – неожиданно снисходительным тоном посоветовал Дел и указал золотым острием кинжала на выход. – Заплаченного мной хватит на две твои смены, отдохни.
– Что ты сделаешь? – тупо спросил Маро, хотя и так понимал ответ на свой вопрос. Он мысленно сравнил себя и Дела, тот ниже и, судя по виду, слабее физически, но его безумие приводило Маро в ужас. Разве мог он оставить этого сумасшедшего наедине с девушкой? – Бежим!
Сам не понимая, что делает, Маро неловко схватил девушку за руку и ринулся вон из квартиры. Увезти ее подальше он сможет, нужно только оторваться от Дела. Сейчас скорость – их главное преимущество. Сердце колотилось как бешеное, в ушах звенело, голос Дела слышался издалека. Вдруг рука Талии мягко выскользнула.
Маро с удивлением обернулся и посмотрел на нее. Лицо Талии, казавшееся теперь изваянием самого искусного скульптора, осталось непроницаемым:
– Благородный жест, – оценила она, сложив руки на груди и повернувшись к Делу, – но он все равно найдет меня. Как нашел всех моих сестер.
Маро ошарашенно уставился на нее. Тоже сумасшедшая? То есть Талия не отрицала слова Дела? То есть она?.. Невозможно. Немыслимо. Да ведь все это сказки для детей! Старые, как мир. Маро неосознанно вошел следом за Талией. Он не понимал теперь, куда ему деться, что делать. Стать свидетелем преступления? А вдруг Дел убьет и его? Наверняка убьет, пусть даже Маро не носил серебряного кольца.
– Не убежишь? – слегка удивился Дел и сделал еще один шаг к девушке. – Весьма признателен, не придется тратить лишних сил. Ты знаешь, зачем я здесь, верно?
– И я знаю, кто ты, – надменно произнесла Талия, впрочем, без тени враждебности. – Я помню, как ты отвернулся от нас и потерял веру.
– Отвернулся не я! – вспылил Дел, и Маро невольно сжал кулаки, готовясь к драке. – Тебе ли лгать, Талия? Это ты с сестрами нашептывала мне в ночи новые строки, ты звала отречься от всех дел и предаться древнему искусству. И я пошел за вами, последовал зову: забыл о работе, жене и дочери. Оставленный родными и друзьями, на грани безумия я все вслушивался в ваши голоса и писал, писал! Но что же? Вы бросили меня! Исчезли одна за другой из моей головы, забрали с собой вдохновение и не дали закончить мой труд! Я искал вас, умолял и плакал над своей разбитой жизнью. Но вам просто нравилось смотреть за моими страданиями. Изредка во тьме вы вдруг да и шептали мне словечко, а я, как жаждущий в пустыне, глотал эту каплю, думая, что скоро найду сам источник. Твои сестры не смогли ответить мне, так может ты испытаешь судьбу? Скажи, Талия, почему вы бросили меня? Почему замолчали?
Острие кинжала опасно поблескивало в полумраке прихожей, в гневных глазах горел огонь. Маро казалось, что весь Дел охвачен пламенем, неистовым и неукротимым. Он крепко сжимал зубы и почти рычал, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на Талию прямо сейчас, рука с оружием едва заметно подрагивала. Волны злобы и отчаяния исходили от Дела. Маро невольно попятился к двери.
Но Талия наоборот подошла к Делу так близко, что между ее шеей и золоченым лезвием осталось меньше десяти сантиметров. Она стояла спиной, ее плечи были расслаблены, движения – медленные и спокойные:
– Ты хотел создать сочинение, достойное богов, – негромко сказала Талия. – Но не считал достойным себя, автора. Сколько бы мы не шептали, не вдохновляли тебя, ты не решался. Едва начав, тут же рвал наброски. Не мы тебя покинули, Дел, ты сам закрылся от нас, когда решил, что уже никогда не напишешь ничего стоящего. Слабый духом человек не может ничего породить. Творение – удел демиургов.
Маро стоял у входа, держась за ручку двери, как за спасательный круг. Голос Талии погрузил его в странное состояние между сном и бодрствованием. Перед глазами проносились незаконченные идеи стихов и поэм, вечера, проведенные перед мультимонитором, где предательски белел чистый лист документа. Слышал ли он тогда шепот муз? Предавался ли вдохновению? Маро не задумывался над этим, просто писал, для себя, для души. Глупая, странная, детская фантазия – овладеть старинным искусством слова. Тщеславие никогда не позволяло Маро думать, что его стихи опубликуют или хотя бы прочтут более сотни людей, поэтому неудачи не так сильно расстраивали его. Он не отдавал ради поэзии свою жизнь, как это сделал Дел.
