Ольга Гусейнова
Забери мечту с собой
В этот момент на поляну вышел партизан, и я только краем глаза заметила, как он вскинул ружье – и в тишине леса раздался оглушительный грохот… Мое плечо опалила дикая множественная боль. Я взвыла и рванула в лес. Следующий выстрел совпал с диким ревом Глеба, заоравшего на горе-охотника и выбившего у него из рук ружье.
Я до заката валялась в кустах дикой смородины, не рискуя скулить и пыталась достать языком до раны. Но, оказалось, что длины моего языка для лечения недостаточно. Я чувствовала, как из моего тела потихоньку вышло несколько круглых маленьких металлических шариков, но на полное исцеление времени уже не осталось, вечер наступил и, чтобы не вызвать подозрений, надо возвращаться обратно в лагерь. Идти до него всего ничего и поэтому я обернулась прямо в кустах. Пока шла к лагерю, меня немного шатало, но, ступив на территорию людей, усилием воли заставила себя ровно идти до стола, на котором как раз накрыли ужин. Многие уже успели поесть, поэтому я, присев скраешку, быстро съела похлебку и, выпив узвара, ушла спать.
На мою удачу, в землянке никого не было, уютно потрескивала печь. Для регенерации мне необходим покой и немного времени, поэтому я осторожно, стараясь не тревожить раненное плечо, сняла меховую безрукавку и куртку, чтобы ими накрыться, а в двух рубахах и штанах залезла наверх и, перекатившись на живот, еле сдерживая болезненный стон, провалилась в сон.
Проснулась я от того, что меня уже привычно подняли на руки и уложили внизу к стене, потом сквозь сон я почувствовала, как рядом лег Глеб и обеими руками прижал меня к себе. Как назло, ладонью попал поверх еще не совсем зажившей раны и – утихшая было боль разлилась по всей спине. Вскрикнув, я выгнулась от боли, а потом, закусив губу, попыталась выровнять сбившееся дыхание и отстраниться от Глеба. Он замер и в следующий момент вскочил с кровати. Подошел к столу и зажег лучину.
На меня напряженно смотрели три пары глаз. Своим криком я подняла на ноги всех троих мужчин. Шмыгнув носом и украдкой стерев слезу, повыше натянула на себя одеяло и исподлобья посмотрела на них. Я в ужасе думала о том, что со мной сделают, если догадаются, кто я такая, тем более, в памяти всплыло что-то про осиновый кол…и костер. Мама!
Глеб подошел, присев рядом, наклонился надо мной и поднял мое лицо за подбородок. Всматриваясь мне в лицо, надо думать, бледное, с синяками под глазами, хмурил брови. Потом осторожно, но твердо отодвинув меня от стены, прижал к груди и замер. Скорее всего, он заметил на светлой ткани рубахи кровавые разводы на лопатке. Я чувствовала себя мерзко, вдобавок ко всему, слезы потекли градом и расползались на его рубашке мокрым пятном. Его рука скользнула к моей пояснице, потом я голой кожей ощутила прикосновение прохладного воздуха. Глеб медленно, осторожно снял с моего плеча обе рубахи и они повисли на шее и второй руке.
– Вить, посвети-ка мне, пожалуйста!
Его глухой голос заставил меня нервно вздрогнуть, но как только к нам приблизились Роман и Виктор, я свободной рукой вцепилась в край воротника Глеба, притягивая его ближе к себе. Я боялась всех, точнее моя сущность, испытывая боль и потеряв много сил, доверяла только одному человеку – Глебу! Он погладил меня по руке, успокаивая, а потом вместе с Виктором начал изучать мою спину. Оба вдруг рвано выдохнули, потом Глеб хриплым тяжелым голосом спросил, не отстраняясь от меня и в тоже время, словно выставил между нами невидимую преграду:
– Как это произошло?
Тяжело сглотнув, я слегка пожала здоровым плечом, но хоть что-то надо было сказать:
– Случайно вышло, ничего страшного, Глеб, заживет, на мне все как на собаке заживает, так что через пару дней, наверное, даже следа не останется.
Все трое молчали, потом Глеб, убрав от себя мои руки, встал с кровати, отошел к стене и, задрав голову, уткнулся взглядом в окошко. Только по тому, как сжимались и разжимались его кулаки, да играли желваки под кожей, я видела, насколько он в ярости и напряженном раздумье. Виктор, отступив от меня на пару шагов, вернул лучину на стол. Они с Романом молча и недоуменно смотрели на нас с Глебом. Роман, белый орлан, великолепно прятал свои мысли и чувства, не позволяя никому уловить ни малейшей догадки о том, что он думает обо мне. Зато взгляд Виктора стал снова подозрительным, будто на мне написана вся моя подноготная.
Глеб, резким движением подняв руки, с силой потер лицо, повернулся и хриплым жестким голосом обратился ко мне, глядя прямо в глаза и не позволяя их отвести:
– Как это возможно, Сирила?
Я, хмыкнув, попыталась сделать вид, что не понимаю, о чем он спросил. Снова пожав плечом, но настороженно следя за ним.
– Та Белоснежка и ты – это одно и то же, или я просто схожу с ума, но столько совпадений не может не говорить об этом? Или кто-то просто разводит меня или злобно шутит?
По-детски вытерев рукавом слезы, я скривилась в печальной улыбке:
– Нет ничего невозможного, Глеб. Ну почему тебе так трудно принять этот факт как данность? Или, если у меня иногда вырастает шерсть и появляются лапы и хвост, я перестала устраивать вас как помощник? Или не могу понравиться как девушка?
Последнее, я спросила хриплым от обиды и отчаянья голосом. О Великая, неужели моему короткому счастью пришел бесславный конец. И мечта так и останется мечтой, печальным привидением паря за спиной.
– Так это правда или нет, Сири?
Его резко прозвучавший в маленьком подземелье вопрос снова заставил меня вздрогнуть от страха, но обманывать я не стала. В душе еще почему-то теплилась странная и даже противоестественная искорка надежды на то, что он поймет и примет меня такой, какая есть. Тем более, на его лице не отразилось ни презрения, ни отвращения, ни страха, как бывает у людей. Его лицо с хмурой складкой на лбу и напряженая фигура говорили только о том, что сейчас он для себя выясняет слишком важные вещи, которые могут повлиять на его дальнейшую судьбу. Поэтому вытянула вперед здоровую руку и трансформировала в волчью лапу.
– Охренеть! – коротко оценил Роман.
– Твою мать! – мрачно отозвался Виктор.
Глеб подошел вплотную и, молча взяв мою лапу, осторожно провел по мягкой белоснежной шерстке кончиками пальцев. Поднял на меня глаза, в которых таинственно горело отражение света:
– Скажи, стерхи все такие же как ты, Сири?
– Нет, у каждого из нас своя сущность, но все мы оборотни, да.
Виктор и Роман из-за спины Глеба с таким же благоговейным интересом рассматривали мою мохнатую лапу. Если бы мне не было страшно от неопределенности, рассмеялась бы над ними. Внезапное замечание Виктора всколыхнуло во мне надежду:
– Я так думаю, что нам лучше это держать в секрете от остальных, а то нас всех дружно расстреляют без суда и следствия.
Роман согласно кивнул и посмотрел на Глеба, с облегчением выслушавшего друга и заметно расслабившегося. От себя он все-таки добавил:
– Миха с Трохой и Назаром тоже должны знать, мало ли что дальше случится.
Потом, обернувшись ко мне, снова принялся сверлить взглядом:
– Сегодня я решил оставить тебя здесь для твоей же безопасности, но в виду новых обстоятельств ты пойдешь с нами. К тому же, я бы хотел знать, чего мы еще о тебе не знаем, но должны.
Прижав к груди криво висящую на мне рубаху, я вылезла из-под одеяла и, пододвинувшись к краю постели, умоляюще посмотрела на него:
– Я не хотела говорить, боялась, что ты сразу отвернешься, возненавидишь. Прости, но люди были одними из тех, кто вырезал наш народ. Как я могла вам полностью довериться? Ты другой, не такой как все, да вы все другие! Поверьте, вы ближе к нам, чем думаете, в вас слишком много животного, чтобы вы сами этого не чувствовали. То, что ты назвал гипнозом, у нас называется магией, с ее помощью я могу делать много чего полезного. Правда, здесь и сейчас не получится, я ранена, мой источник исчерпан регенерацией и полным обращением.
Мужчины стояли напротив и внимательно слушали меня, только чуть нахмурились, когда я сказала про людей. Поэтому продолжила более настойчиво, ведь это мой единственный шанс:
– У меня осталось не больше четырех дней, потом я уйду от вас. Я хотела… Я хочу предложить вам пойти со мной. Если мы поторопимся, то успеем выполнить ваше задание, ваши обязательства будут выполнены, вы станете свободными и смогли бы пойти со мной…
– Куда, Сири? Куда уйти? Где твой дом?
В голосе Романа интерес смешался с глухой тоской. Скорее всего, я верно предположила, что свободы им все-таки не хватает.
– В другой мир, Роман! Мой мир называется не Земля, а Цисса. Я попала к вам через временной переход, который сомкнется, как только я вернусь назад. Он одноразового действия и работает по принципу «туда-обратно» с разницей во времени в одну фазу луны. Я думала обернуться за две недели, но, похоже, разница во времени между нашими мирами все-таки есть, потому что количество дней оказалось меньше. Поэтому через четыре дня мироздание вернет меня обратно, на прежнее место, только спустя две недели. Я не знаю, что меня там ждет, но буду готовиться к худшему. Главное – добраться до границы с Рассваном, через нее никто не сможет пройти. Страж не позволит.
Глеб поднял руку, останавливая меня, и задал вопрос, судя по их изумленным лицам, беспокоивший всех троих:
– Ты утверждаешь, что пришла к нам из другого мира, Сирила?
Я ответила, иронично прищурившись:
– А что, в это сложнее поверить, чем в существование оборотней, и что одна из них лежит в твоей постели?
Сначала все, как они говорят, охренели, потом первым не выдержал Виктор, за ним Роман, Глеб рассмеялся последним. После того как друзья немного успокоились, он также иронично ответил:
– Да, я как-то забыл про тот факт, что ты лежишь в моей постели!
Настала моя очередь краснеть и смущенно отводить взгляд. Но один вопрос меня слишком волновал, чтобы оставить его при себе:
– Глеб, как ты узнал, что я оборотень? Для мира, в котором оборотни лишь детские сказки, ты слишком быстро догадался о моей тайне.
Он внимательно осмотрелся, не спешил почему-то отвечать, потом все-таки соизволил:
– Не знаю, Сири! Просто, когда увидел твою рану, все как-то так сложилось в единую картинку. – Слегка улыбнулся, так тепло, мягко, что у меня тоскливо защемило в груди, и продолжил: – Твои непохожие на человеческие ушки с кисточками, ты ими так смешно двигаешь, когда прислушиваешься. Слишком хороший слух и обоняние, а главное, Сирила, твои сапфировые глаза, ты даже в волчьем облике смотрела с присущим только тебе теплом, добром и в тоже время настороженно. Таких глаз не бывает у животных, Сири! И твое ранение, малышка. Я сложил все и заставил себя сделать вывод, хотя даже самому себе боялся признаться.
Роман, присев на корточки, подложил дров в печку и с горящими от любопытства глазами начал закидывать меня вопросами о жизни стерхов. Я рассказывала подробно, как есть, с недостатками и достоинствами. О том, что живем долго, а любим только одного и на всю жизнь; о том, что брак полностью совершается после прохождения ритуала Единения. Линии жизни, души и судьбы после этого обряда становятся едины, налагая дополнительную ответственность на каждого из супругов, но благодаря этому оба становятся более осмотрительными, выдержанными и осторожными. Дети рождаются редко, их берегут и заботятся о них всем народом, потому что дети – наше главное достояние и ценность.
Рассказала об основных сущностях, которые проявляются в стерхах. Про старый город Рассван в горах. О самой Циссе и различных расах, населяющих мой мир. О том, кто и зачем погубил наш народ. О кровососах, их неутолимой жажде наживы и страсти к нашим женщинам. В конце я озадачила их, поведав о существовании обряда, с помощью которого можно стать стерхом – обрести вторую сущность. После чего ни долго молчали, каждый думая о своем, пока Роман не спросил:
– Сирила, если бы это было так просто, я имею в виду ваш обряд, то почему вас слишком мало? Ну, наделали бы себе стерхов из других рас?
Тяжело вздохнув и пряча глаза от Глеба, пояснила:
– Понимаешь, я случайно узнала про этот обряд. Мама совсем недавно рассказала мне про него, на всякий случай. Его проводили редко, может, раз в сотню лет и возникала такая надобность, но обычные люди, да и другие расы редко выживали после него. Усмирить подселенный в твою душу дух зверя очень трудно, Роман. Особенно чужаку, с его страхами, образом жизни и другими культурными особенностями. Ты должен не только подчинить его, но и принять как равного, как брата или сестру, сродниться с ним и только тогда обретешь истинную свободу. Многие не могут и погибают, некоторые растворяются в животном навсегда! Но вы, я уверена, сможете пройти успешно. В вас живет зверь, и я каждого вижу и чувствую, надо только подселить в вас их дух – и перевоплощение завершится. Вы готовы к обращению гораздо лучше, чем многие до вас. Хотя это действительно большой риск для жизни. Да и после обряда легко не станет. Стерхи сейчас заперты в долине, чтобы выжить, собрать уцелевших, спасти тех, кто еще жив и разбросанных по миру. Многие не любят нас, а еще больше тех, кто завидует и ненавидит. Короче, полный капут! Как сказал недавно мальчик Миша. Но я думаю, с вашими характерами среди моего народа вы обретете свободу!
– Ага, теперь остается только закончить все здесь и, главное, при этом не сдохнуть, а то и обряд не потребуется, сами копыта откинем! – издевательский тон Виктора сначала разозлил.
Но затем даже успокоил: если этот язва способен шутить, да еще и после всего того, что узнал, – значит, не все потеряно!
Мои радужные мысли прервал Глеб:
– Так, хорош болтать, у нас на разговоры еще четыре дня есть, а вот о том, что завтра по утру нам уходить, все забыли, а Сирила впервые слышит. – И сразу предупредил меня: – И не надо фырчать как сердитый котенок. Приказ никто не отменял, поэтому, все правильно, сначала отдаем долги, а потом думаем о свободе в других мирах. Если выживем! По койкам и спать.
Пока он говорил, я надела рубашки, стараясь не сильно двигать рукой, но как только я попытаясь вскарабкаться наверх, Глеб обхватил меня за талию и мягким толчком отправил на прежнее место, к стенке. Плавным движением скользнул ко мне, перевернул меня на живот и уложил на себя. Еще и погладил спину, перинка моя. Я отвлеклась от нывшей раны, наслаждаясь его нежной осторожной лаской и довольно засопела. Погружаясь в сон, услышала Глебушкин шепот:
– Прости, я заставил тебя нервничать и причинил боль!
Я здоровой рукой ласково погладила его колючий, заросший за день подбородок и потерлась щекой о рубашку на груди. Следующий вопрос заставил мое сердце радостно встрепенуться:
– Сири, тебя там кто-нибудь ждет? Мужчина, я имею в виду?
– Меня ждет весь мой народ, но ни одного мужчины нет ближе тебя, Глеб! Если я вернусь туда одна, я никогда не пройду брачный обряд, потому что мое сердце останется здесь навсегда.
Он помолчал минуту-другую, прежде чем сказал:
– Я не буду обещать тебе, что пойду с тобой, потому что могу не пережить выполнения «последнего» долга, но мое сердце ты однозначно заберешь с собой. К сожалению, я отношусь к тем людям, которые всегда выполняют свои обязательства и никогда не оставляют долги неоплаченными, какими бы они ни были.
Я молчала, глотая слезы и пытаясь понять, как за пять дней мы с Глебом стали настолько близки. Многие идут к этому годами, а мы – за какие-то пять дней, но в одном я уверена точно: буду бороться за свою мечту до последнего. Если надо, чтобы он выжил при исполнении последнего обязательства перед своим миром, ну что ж, я помогу, независимо от того, что он по этому поводу думает. С этой мыслью я заснула.
* * *
Гуськом шагая по тонкой, едва заметной тропинке, мы двигаемся в сторону невысокой горной гряды – конечной цели похода. Я иду сразу за Глебом, возглавившим наш небольшой отряд, и привычно слушаю окружающий лес. Широко зевнув, вынула из-за пазухи горбушку хлеба – остатки раннего завтрака. Аппетит у меня и впрямь разыгрался в этом голодном мире. Наверное, слишком много всего случилось, навалилось, вот и жую, то глядя по сторонам, то на Глеба.
На вторые сутки пути густой смешанный лес плавно перешел в редколесье, все чаще и чаще попадались мелкие ложбины и крутые овраги, а под ногами мешались камни. Как сказал Миша, изучая карту, составленную разведчиками партизанского отряда, до вражеской внешней охраняемой зоны мы доберемся к вечеру.
Бойцы решили развести костер и приготовить горячую пищу. Дальше будет слишком опасно! С удовольствием присев на поваленное ветром и временем сухое дерево, я с удовольствием вытянула ноги и из-под полуприкрытых ресниц наблюдала за мужчинами. Они без суеты, споро развели костер и, повесив на перекладину полученный в партизанском отряде котелок, варили кашу с тушенкой. Вообще, попробовав тушенку, я пришла к выводу, что получила весьма ценный опыт в чужом мире, который пригодится в моем.
Пока смотрела на своих спутников, заметила, что они меня тоже исподволь изучают. Особенно напрягло внимание японца Мичиро, который словно в душу заглядывал и под кожу лез. Да, тяжелая у него сущность и опасная весьма, с таким существом надо быть очень осторожным. Я прямо посмотрела ему в глаза и опешила: поймав мой вызывающий взгляд, он вдруг улыбнулся, открыто, доброжелательно, во все белоснежные зубы, и подмигнул мне черным блестящим глазом.
Я удивленно выпалила:
– Что случилось, Мичиро, ты так пристально изучал меня и с таким недовольным видом?
– Нет, Сирила. Ты слишком красивая, можно сказать, прекрасная как богиня, смотреть на тебя – одно удовольствие. – Я заметила, что остальные мужчины заинтересовались нашим разговором. – Но, к сожалению, ты больше не свободна, досадно, вот и недоволен. Но долг дружбы заставляет меня подчиниться выбору, твоему и моего командира.
Он смотрел поверх моей головы, поэтому обернулась. И увидела за своей спиной Глеба… с таким свирепым выражением лица, от которого даже у меня зашевелились волосы на затылке. Все молча смотрели на нас, ожидая что будет дальше. Командир не замедлил с приказом:
– Час на отдых и обед, дальше марш-бросок до первой линии.
Взял меня за руку и потащил за собой в сторону скопления больших валунов, превышающих человеческий рост. Как только мы зашли за самые большие, скрывшись с глаз, он выпустил мою руку и отошел на пару шагов. Встал, словно готовился к нападению, и горящими глазами уставился на меня. Я насторожилась, не зная, чего от него ожидать, – впервые видела его в таком состоянии, когда он с трудом себя сдерживал. До этого он был безупречно спокоен и выдержан, только изредка позволяя себе небольшие всплески эмоций, а тут того и гляди – взорвется как вулкан!
– Я хочу, чтобы ты дальше первой границы с нами не ходила. Если у нас все получится, мы вернемся, если нет – ты уйдешь одна. Я не готов к тому, чтобы ты рисковала жизнью ради выполнения чужих долгов.
– Что я сделала не так, Глеб, скажи, я исправлюсь? – Сердце колотилось от страха, что меня оставят здесь. – Ты же знаешь, что не сможешь удержать меня на расстоянии. Я пойду за вами в любом случае, моя помощь может оказаться очень полезной, не отказывайся, пожалуйста. И от меня тоже! – последнее я прошептала едва слышно, но он меня услышал.
Рывком подобравшись ко мне, прижал к своему напряженному телу и прорычал мне в лицо:
– Они все, понимаешь, все хотят тебя, смотрят на тебя и мечтают о такой как ты. А я… Я должен думать об их жизнях и жизнях тех, кто зависит от успешного выполнения нашего задания, а я… Я могу думать только о тебе и о том, что готов придушить любого, кто на тебя просто посмотрит. И убить, если кто-то прикоснется к тебе. Я схожу с ума рядом с тобой и не могу себя контролировать, а ведь моему самоконтролю все завидовали. От него остается один пшик, стоит мне посмотреть на тебя или подойти к тебе. Почему я, Сири, почему ты выбрала меня? Ведь ты действительно прекрасна как богиня, а я похож на чудовище из сказок. Такая хрупкая и в тоже время сильная. Такая красивая и настолько же неискушенная, наивная, добрая и солнечная маленькая девочка. Моя маленькая девочка…
Он прижал меня спиной к камню, приподнял, закинув мои ноги себе на талию и уткнулся лицом мне в шею. Я неуверенно коснулась пальцами его коротко стриженых волос, потом зарылась ладонями, наклонилась к нему и губами прикоснулась к его лбу. Обхватила его лицо руками и встретилась с глазами цвета грозового неба, в которых отразилось желание, страсть и… страх. Из-за того, что оттолкну? Наверное. Поцеловала в щеку, потом в другую, потом прошептала, заглядывая в любимые глаза:
– Для меня ты красивее всех, желаннее любого. Других для меня больше не существует. Я люблю только тебя и хочу только тебя, Глеб.
Я говорила и видела, как темнеют его глаза и каменеют от напряжения руки и все тело. Потом мы оба словно сошли с ума, забыв обо всем на свете. Он накинулся на меня, голодными губами сминая мои и поглощая целиком. Выпивая все звуки и каждый вздох. Сильнее прижав к каменной поверхности, гладил мое лицо, зарывался в волосы, раздвинул безрукавку и забравшись под куртку, обнял за талию, прижимаясь между моими ногами. Я чувствовала насколько велико его желание и от страсти и восторга у меня вырвался возбужденный рык моей волчицы. Через мгновение я замерла от ужаса, осознавая, что могла натворить, подчинившись желанию и своим взбунтовавшимся «хочу».
Глеб почувствовал во мне перемену и замер, держа руку на моей груди и уткнувшись мне в ключицу, – пытался восстановить дыхание и контроль. Через несколько долгих мгновений ему это все же удалось и он, подняв голову, посмотрел мне в лицо, убирая руку с груди и медленно опуская на землю. Но отпускать полностью от себя не стал – пристально следил за мной.
У меня кровь отхлынула от лица, ведь я забылась, а может случиться всякое, но объясняться все равно придется:
– Прости меня, Глеб! Это будет мой первый раз, а у стерхов это происходит не как у вас, людей.
Глеб выглядел больше удивленным, нежели хмурым и раздраженным, и я поспешила пояснить:
– В первый раз все настолько незнакомо, непривычно и остро, что порой дело доходит до обращения. И вдруг я не смогу себя контролировать по молодости лет?! Обычно, для стерхов это не проблема, другой тоже обращается и все продолжается в другой ипостаси. Но вот ты останешься человеком, а моя волчица в запале страсти может тебя покалечить или… убить. Прости меня, любимый, я забылась в твоих руках!
Глеб молчал, прижимая мою голову к своей груди, гладил по волосам. Потом хрипло от неулегшейся страсти спросил:
– Ну и?..
Услышав короткий четкий вопрос, я неуверенно продолжила, задрав к нему лицо и пытаясь определить отношение к, наверное, неприемлемому для человека предложению:
– Ну… либо ты становишься стерхом и сам решаешь эту проблему, либо нам придется кому-то доверить ее решить в первый раз, потому что потом я смогу удержать контроль – буду знать, что это такое и как себя вести.
Его злобное утробное рычание было для меня сладкой песней и надеждой на семейное счастье. Если он так рычит, будучи человеком, то что у него получится после обряда?
– Я сам займусь решением нашей проблемы! И убью любого, кто посмеет предложить тебе свои услуги в этом деле, Сири. Если смогу выжить и добраться к тебе домой, маленькая моя! – последнее он сказал с горечью.
Я стиснула зубы, чтобы не взвыть.
– Но я обещаю, малышка, все сделать для того, чтобы мы вместе вернулись в твой Рассван.
Мягко поцеловал, потом, отстранившись, аккуратно поправил на мне одежду и, взяв за руку, повел в лагерь.
В котелке над костерком уже вкусно булькала каша. Отряд дружно уставился на нас, кривя в понимающих улыбках лица. Я представила, как выгляжу с горящим лицом, по которому еще и Глеб щетиной прошелся, и зацелованными губами, и смущенно покраснела. Хорошо хоть Глеб мою одежду в порядок привел, потому что сама об этом вообще не подумала.
В «чувства» меня привел едкий, насмешливый Мишкин голос, чтоб его Шассе забрал:
– Ну что, командир, ты ее уже пометил?
Глеб зло зыркнул на друга и, демонстративно взглянув на свою внушительных размеров ладонь, не менее ехидно ответил:
– Нет, Мишань, а если еще раз что-нибудь подобное услышу, с удовольствием помечу твою рожу, кошак ты недоделанный.
* * *
Вчера был трудный и долгий день с большим переходом, а сегодня мы снизили скорость и шли, тихонько разговаривая друг с другом. Ребят в первую очередь интересовало, каких животных я в них видела и рассказы о них. О моей сущности узнали шестеро мужчин из пятнадцати, поэтому верили всему, о чем я рассказывала, не в какую-нибудь сказку, а вполне реальную историю, поэтому с жадным любопытством внимали каждому моему слову.
Вообще я старалась держаться ближе к тем, кто знал обо мне. Из всей группы, по моим наблюдениям и ощущениям, подходят для прохождения обряда одиннадцать человек. Остальные четверо – просто хорошие солдаты и люди, поэтому не хотелось говорить о многом при них. О важном или личном для стерхов мы поговорили на привале вчера вечером, после чего быстро улеглись и быстро заснули – впереди ждал новый тяжелый день. Как и все предыдущие ночи, я спала в объятиях Глеба.
Еще бойцы, получив о себе новые знания, при каждом удобном случае подшучивали друг над другом. Самое интересное, что те, кто узнавал о своей сущности, признавал мою правоту. Каждый из мужчин и их товарищи отмечали, что я очень точно и тонко описывала их характеры, манеру поведения и склад ума и еще больше проникались. В их глазах проявлялась тайная грусть. Я понимала, что они чувствовали: пустоту внутри, одиночество и горечь от того, что им так долго приходилось скрывать свою животную сущность. Подстраиваться под кем-то установленные каноны и правила, заставляя умирать свое существо из-за отсутствия внутренней и внешней свободы. Хотя, именно их животные инстинкты позволяли им выживать в этой жуткой, чудовищной войне, где, как выяснилось, гибнут миллионы, а выживают сильнейшие.
Бойцы, заметив явно не располагающее к подтруниванию настроение командира, принялись за более безопасное дело – решили пообедать и двигаться дальше. Во время обеда мне, наконец, поведали цель нашего задания. В этом направлении должно начаться наступление советских войск. Почему именно советских, а не русских, я уточнять не стала, побоялась привлекать внимание не ведавших обо мне, чтобы у них не возникало ненужных вопросов, почему я плохо осведомлена. Поэтому просто сосредоточилась на общей задаче. Перед наступлением русские усилили разведку в этом районе и выяснили, что чуть выше, в горах, немцы строят какое-то сооружение, уходящее вглубь. Уже две группы разведчиков не вернулись и больше не вышли на связь. Начать наступление без точных данных грозит большими потерями, поэтому советское командование поставило задачу: во что бы то ни стало выяснить, что скрывают немцы в горах. Ситуацию усложняет тот факт, что замаскированный периметр немцами охраняется с большой тщательностью. Несколько кругов защиты и постоянное патрулирование усложняет задачу проникновения на объект и уничтожения того, что там скрывают. В результате отряду из пятнадцати человек плюс один оборотень предстоит проникнуть через тройную внешнюю защиту на секретный объект.
В разговоры бойцов, планирующих операцию, я не лезла, полагая, что они в этом деле лучше подготовлены и обучены, чем я. Пока они говорили, я дремала рядом с Глебом, положив ему голову на колени. Разбудили меня, рывком поставив на ноги. Встрепенувшись, я утонула в сумеречных глазах любимого. Глеб чмокнул меня в нос и, развернув спиной, легким толчком под зад указал направление движения. Я было возмутилась такому обращению с Хранительницей, а потом, посмотрев в затылок идущего впереди Михаила, улыбнулась и бодренько зашагала за ним.
* * *
Расположившись между двумя Александрами, или Сашками, я внимательно следила за обстановкой. Мы вполне удачно и незаметно прошли два круга защиты, благодаря моим способностям отводить глаза, но вот с третьим нам не повезло как планировали, в результате понесли потери. Двое разведчиков напоролись на мотоциклистов, у которых спустила шина, лоб в лоб. В перестрелке были убиты оба мотоциклиста и наш боец. Какая неожиданная смерть, все расстроились, а я прямо до слез. Молодого Владимира невеста и мать никогда не дождутся с войны.
Теперь о нашем присутствии на территории особо охраняемой зоны узнают очень скоро, как только убитые немцы не выйдут на связь в положенное время. Поэтому наша группа, быстро похоронив Владимира под ветками и камнями, простившись с ним, в ускоренном темпе рванула преодолевать последние километры до объекта. После марш-броска по сильнопересеченной местности мы вышли к предгорью и вот тут нас, наконец, ждала удача – автомобиль с двумя штабными офицерами и водителем в придачу. Одного офицера с трудом удалось захватить живым, и с помощью принуждения мы выяснили, какие тайны хранит хорошо охраняемый объект.
Вверху, в горах, расположено довольно большое озеро, подпитываемое несколькими речками. Немцы силами пленных прорыли в горе туннель прямо под дно озера. В случае, если бы советские войска решили идти в наступление с этой стороны, немцы с помощью узконаправленных взрывов в туннеле разрушили бы преграду между туннелем и озером – и огромная масса воды обрушилась бы на ничего не подозревающих русских. А сложный рельеф местности усложнил бы ситуацию еще больше. Тщательно спланированное и подготовленное наступление захлебнулось бы, причем в буквальном смысле. Александр пониже ростом оказался радистом и по приказу командира передал в штаб полученную информацию. Через час пришел ответ: «Любой ценой уничтожить объект, сохранив озеро». Это значит – взрыв, но таким образом, чтобы немцы уже ничего не успели сделать или исправить.
И вот теперь я с двумя Сашками на пригорке наблюдаю, как наша группа с боем пробивается в туннель. Я боялась за уже своих мужчин, слыша беспрерывную стрельбу, короткие взрывы, усиленные горным эхом и глядя на суетливое движение вражеских солдат.
Сашек оставили здесь, чтобы они по рации сообщили в штаб о том, как прошла операция. А меня – чтобы не подвергать опасности, проще – чтобы под ногами не мешалась. Глеб поклялся защитить меня и делает это, как считает правильным, но сейчас я сама решаю, что мне делать. Коротко чмокнула обоих лежащих со мной в кустах бойцов и со словами «прощайте, авось свидимся» словно змея поползла по склону вниз. Вдогонку мне неслись тихие маты и приказы вернуться назад, но я не обращала на них внимания. Слишком мало времени осталось, я кожей чувствовала, что время пришло: как только взойдет луна, где бы я не находилась – вернусь домой. Поэтому не могла себе позволить находиться вдали от любимого.
