Я сошла в ореховый сад посмотреть на зелень долины, поглядеть, распустилась ли виноградная лоза, расцвели ли гранатовые яблоки
Она шла по белому городу и улыбалась, Игорю тогда показалось, будто солнце превратило её волосы в золотой ореол. Как нимб, заворожённо подумал он.
Это будет наш секрет, сказала ей Стена, это будет наш секрет, кивнула она.
* * *
– Вы посмотрите на крестец… там пролежень – до кости. Она страдает. У вашей бабушки нереальная сила воли, но ни одно тело не может выдержать такой боли. Врач выписал рецепт. Пластырь с наркотиком не поможет, нужно что-то большее. Она должна уйти в мире, понимаете?
Медсестра чеканила слова, будто отсчитывала сдачу медными монетками. Раз, два, пять. Она знала своё дело.
Она была права. За закрытой дверью комнаты лежала бабушка, самый дорогой им человек, – и бабушкино тело невыносимо страдало. Да, морфин – билет в один конец, но разве вся жизнь не ведёт в единственном направлении?
Хлопнула дверь. Медсестра ушла.
Они посидели немного. Лиля вздохнула и взяла рецепт.
– Я схожу в аптеку.
Рита кивнула, Артём встал.
– Я проверю, как она. Вдруг уже…
Не было нужды заканчивать фразу.
Ветер развевал занавески, в комнате что-то неуловимо изменилось. Цветочный аромат наполнил пространство, закатный свет был повсюду – в каждом углу, на кружевной салфетке под телевизором, на вышитой подушке, на золочёной раме картины.
Мёд и молоко, почему-то вдруг подумал Артём, мед и молоко под языком твоим – откуда это? Он перевёл взгляд на кровать и застыл.
Там было – не могло быть – не было – нет – он моргнул —
Тело взрослого человека, очертаниями напоминавшее бабушкино, оставило на кровати ямку.
Но – как это могло случиться? – самого́ тела не было.
Бабушки – не было.
Артём беспомощно огляделся. Ветер бросил в окно порцию детского смеха.
Внезапно стало страшно и сладко, ноги подкосились, и Артём рухнул на колени у кровати.
Бельё пахло – не смертью, не разлагающимся телом; незнакомый цветочный аромат стал ещё сильнее.