Ольга Пустошинская
Деревенские сказки
Дар бабушки Устиньи
Под вечер к прабабушке снова пришли гости: незнакомая тётенька и мальчишка в чёрной шубе и шапке, перетянутой бельевой резинкой поперёк головы, – это чтобы в уши не дуло.
– Три дня в садике – три недели дома лечится. Никакого просвета… – пожаловалась тётя. – Муж закашляет, а у меня всё внутри сжимается: заразит же Серёжку!
– Ничего, ничего, полечим, – успокоила бабушка и сказала оробевшему мальчишке: – Садись-ка сюда, милый.
Люда встала на пороге и не сводила любопытных глаз с гостей. Ей хотелось сказать Серёжке, чтобы не боялся, бабушка больно не сделает, она её тоже лечила… сто раз, но он так и не посмотрел в сторону двери. Зато посмотрела бабушка.
– Иди, Людочка, поиграй в свои куколки, – заторопилась она спровадить девочку.
Уходить не хотелось. Она сделала два шага назад, потом вернулась и стала подглядывать.
Мальчишку раздели и усадили на табурет в дверном проёме с висящими цветастыми занавесками. Бабушка большой пухлой рукой мяла Серёжке шею, зачем-то загородившись шторой, и бормотала:
С твоей молитвой, Дева Мария, приступаю,
Жар, горечь из белого горла выгоняю.
Выгоняю-гоню на тридцать три года,
На тридцать три ветра,
На тридцать три стороны.
– Ещё раз придёте – и забудете, где гланды находятся.
– Спасибо… да, придём. Вот, возьмите…
Гостья положила на стол кулёк из серой бумаги и жёлтенькую бумажку.
Прабабушка Устинья Людочке была не родной, но девочка её любила, такую добрую и большую, называла бабулей. Бабушка пухлая, как колобок, не идёт – катится.
Посетители к ней приходили или утром, или вечером, так велит бабушка. И вот опять гости, на этот раз какой-то дяденька.
Люда слышала, как он жалуется, что с детства страдает ангинами. Делали операцию – гланды снова выросли. Бабушка усадила гостя на табурет и, по обыкновению, спряталась за занавеской, как будто стеснялась, шептала заговор про деву и тридцать три ветра. Заговор – не главное, главное – бабулины руки. Все говорили, что у неё дар, потому что пролечившиеся больше никогда не болеют ангинами. Сколько их было? Много… Дети и взрослые приходили почти каждый день, и всем прабабушка Устинья помогала.
Казалось, что её саму никакая хворь не одолеет, но однажды у бабушки случился инсульт, и она слегла. Не могла шевелиться и говорить, только мычала и произносила отдельные звуки.
Приближался Новый год, Люда с сестрой готовилась к утреннику в школе, разучивала стихи и песни, а бабушка лежала на своей кровати, далёкая от этой новогодней суеты.
Девочка заходила к ней, клала на одеяло шоколадную конфету:
– Возьми, это тебе…
– Не-е-е, – отвечала бабушка, и слезинка текла по её щеке.
Всем было ясно, что долго она не протянет, но шли дни, пролетели праздники, а бабушка всё лежала. Мучилась, а не умирала.
– А-а-а… – тянула она.
– Что?.. Пить? Есть? – спрашивала мама.
У бабушки в уголках глаз закипали слёзы. Она настойчиво твердила своё «А-а-а».
– Зовёт кого-то, – догадалась мама. – Валя?
Нет.
– Катя?
Нет.
– Петя? Толя? Маша?
Всё мимо. В конце концов кто-то вспомнил Алёну, бабушкину дальнюю родственницу.
– Алёна?
Устинья просияла.
Алёна жила далеко, на Украине, и все сомневались, что она согласится приехать. Но всё же разыскали её адрес и отправили телеграмму.
Алёна приехала через неделю. Это была женщина средних лет, черноволосая и быстроглазая.
– Наконец-то! – выдохнула мама. – Бабушка очень беспокоится, всё зовёт и зовёт.
Алёна поставила свой чемоданчик, разделась. Её провели в комнату, где лежала больная.
Как обрадовалась бабушка! Замычала и протянулась к Алёне. Все замерли: Устинья не шевелилась уже много дней. Алёна взяла бабушкины руки в свои и вдруг содрогнулась, как будто её обожгло кипятком.
Устинья захрипела и тут же замолчала – она была мертва.
С руганью выскочила Алёна из комнаты, схватила своё пальто и чемоданчик.
– Вы куда? – всполошилась мама. – Не уходите так быстро…
Но гостья так рассердилась, что не осталась в доме ни на минуту.
– Мам, почему тётя убежала? – Люда прижалась к маминому боку.
Мама промолчала, погладила дочку по голове.
Спустя годы, повзрослев, Люда догадалась, что бабушка передала Алёне свой дар, а без этого не могла умереть.
Холод
Председатель шёл впереди, Лена и Таня плелись следом, обходя лужи и грязь.
– Вот здесь у нас клуб, – сказал он с оттенком гордости и махнул рукой на небольшое, прямо сказать, здание, из которого доносилась громкая музыка. – Если поплясать хотите – милости прошу. Парни у нас хорошие, не задиристые. Глядишь, понравится кто, так здесь и останетесь.
Лена фыркнула: ещё чего! Что они, молодые и красивые студентки забыли в такой глуши? Отработают сколько надо на полях, помогут совхозу спасти урожай – и домой!
Председатель остановился у маленького домика, толкнул калитку:
– Вот здесь. Заходите… У Вальки будете жить. Так-то она баба неплохая…
Таня насторожилась. В голосе председателя ей послышалась какая-то недосказанность. Девушка ждала, что он ещё что-то добавит, но тот промолчал. Стукнул раз-другой в окошко:
– Валентина! Квартиранток тебе привёл, как договаривались.
Лена и Таня со своими чемоданчиками вошли вслед за председателем в коридор, который был ещё и кухней. Огляделись. Ну и беспорядок! Заляпанная газовая плита, стол, накрытый грязной клеёнкой, под столом жестяное помойное ведро, стены давно полагалось побелить, да, видно, у хозяев руки не доходили.
Навстречу вышла молодая полноватая женщина с заспанным лицом и собранными в пучок светлыми волосами. Из-за её спины выглядывали три мальчишеских рожицы.
– Принимай гостей, Валя, – сказал председатель и добавил, повернувшись к девочкам: – Знакомьтесь, устраивайтесь, а я пошёл.
Валентина отвела квартиранток в маленькую комнатку, которая выходила дверью в коридор. Дверью – условно сказано, потому что никакой двери не было – пустой проём даже без занавесок. В комнате стояли две кровати: односпальная деревянная и железная, побольше, которую называли полуторкой, маленький стол – вот и вся мебель.
Лена поставила чемодан и щёлкнула выключателем, но лампочка не загорелась.
– Не работает, – поспешно объяснила хозяйка.
– Как же нам без электричества? – опешили девушки.
– Из коридора свет попадает… Ну, располагайтесь.
– А чья это комната? – спросила Таня, поглядев на мальчишек, столпившихся у порога.
– Моя. Я здесь спала, – ответила Валя и цыкнула на сыновей: – А ну марш отсюда, гостям переодеться надо!
Лена поддела ногой куриную кость, валяющуюся на полу:
– Подмести здесь надо. Нам что, в грязи жить?
Они переоделись, попросили у хозяйки ведро и тряпку, прибрали комнату: смахнули пыль, оттёрли грязный облупленный подоконник, вымыли пол.
Заглянула Валентина:
– Девчонки, есть хотите? Давайте картошки сварим да поедим.
Те переглянулись: съеденный в автобусе бутерброд с колбасой и чай из термоса нельзя было считать нормальным обедом, и они с готовностью согласились. Сообща почистили картошку, порезали хлеб, розовое сало в крупинках соли и свежие огурцы. Дети – двое близнецов и старший мальчик – быстро уселись за стол, схватили вилки. Валентина отлучилась куда-то и вернулась с маленькой, лет двух, девочкой на руках.
– У вас и дочка есть? – удивилась Лена.
– Да, моя красавица, Светланка. – Валя чмокнула розовую щёчку. Размяла в миске картофелину с молоком и начала кормить девочку.
В тот вечер легли спать рано – устали. Лена вертелась в кровати: ей мешала яркая лампочка в коридоре, дома-то она привыкла спать в полной темноте. Не выдержала, тихо вышла из комнаты и погасила свет. К её удивлению, послышалось шлёпанье тапок, и появилась Валентина в ночной сорочке.
Щёлкнула рычажком выключателя и сказала:
– Не гаси, дети ночью в туалет встают.
– Свет в глаза бьёт, – пожаловалась Лена.
– Ну сегодня как-нибудь потерпи, а завтра придумаю что-нибудь. Загорожу.
Лена укуталась с головой в одеяло, сжалась в комок. Почему-то было очень холодно, несмотря на ещё теплую печь.
***
На работу вставали рано. Завтракали – и на поля, помогать совхозу убирать картошку. Деревенька была маленькой: сельпо, клуб, правление совхоза, немногочисленные домишки и ещё кладбище – обитель мёртвых, темневшее меж высоких сосен, которое слишком близко находилось к обители живых.
Парни к такому соседству отнеслись спокойно.
– Из нашего окна кладбище видно, – сказал Сергей, наполняя ведро крупной розоватой картошкой, – ну и что? Я смотрел: покойники там не ходят, чего бояться?
Если надо, я там и переночевать смогу.
– Помолчи, хвастун, – одёрнул его кто-то.
Стояла теплынь, настоящее бабье лето. Студенты разделись, лишь Таня с Леной не спешили снимать курточки.
– У нас в доме так холодно, я до сих пор согреться не могу, – призналась Лена.
– И я, – поддакнула Таня.
Позже этот странный холод навёл на размышления: почти никто в деревне печи ещё по-настоящему не топил – рано, разве что пару полешков кидали в топку, чтобы выгнать из дома сырость. А Валентина каждый день носила дрова из поленницы, от большой русской печи волнами плыло тепло, а потом словно натыкалось на невидимую преграду. В доме было холодно.
На другой вечер, вернувшись из столовой, девочки застали маленькую Свету в своей комнате. Малышка добралась до их косметичек и, сидя с ногами на большой кровати, играла с цилиндриками губной помады, пудрой и тюбиками туши.
– А кто к нам пришёл! – умилилась Таня.
– Не мешает дочка? – выглянула Валентина.
– Нет, что вы, пусть сидит, она тихо играет.
Лена вспомнила про лампочку:
– Тётя Валя, вы обещали дверь завесить.
– А… сейчас.
Хозяйка принесла старое тонкое одеяло и приколотила его гвоздями к дверному проёму.
…Через несколько дней стала понятна недосказанность в словах председателя – Валентина была не прочь пропустить стопку-другую самогонки. В такие дни она заваливалась спать на печь и храпела на все лады. Старший мальчик, Серёжка, кормил младших, тем, что находил, а если ничего не мог приготовить – все сидели голодными.
Подруги жалели детей и варили что-нибудь на скорую руку – кашу или картошку-пюре, ели сами за компанию и кормили мальчишек и Светочку. Валентина сама предлагала брать все продукты.
– Ну выпивает, – говорила Таня, – нас это не касается, пусть ей председатель выговоры делает. Зато нежадная, весёлая, не ворчит. Вон Ирку с Наташкой хозяйка-бабулька затюкала, по стеночке ходят. И крошку хлеба нельзя взять, и свет нельзя жечь – электричество экономит, а в восемь – спать. Ненормальная! А нам так просто раздолье.
Свет из прихожей больше не мешал, но спала Лена всё равно плохо: почему-то мёрзла, тело сковывал страх. Она поделилась с подругой, и та сказала, что тоже чувствует себя очень неуютно ночами.
– Перебирайся ко мне. Кровать широкая, поместимся вдвоём, – предложила Лена.
Однажды ночью она проснулась от громкого стука – это хлопнула входная дверь. Послышались шаги, наверно хозяйка выходила во двор за какой-то надобностью, а теперь вернулась. Сдвинулось в сторону одеяло, и Лена зажмурилась, ослеплённая светом. Валя прошла в комнату и села на пустую кровать. Скрипнули пружины матраса.
«Чего ей надо? – подумала Лена. – Спросить чего-нибудь хочет?»
Она открыла глаза: постель была пуста. Лена не поверила глазам: ведь в комнате кто-то есть! Вот он тихонько вздохнул, скрипнула кровать под невидимым телом, прошуршали лёгкие шаги. Стукнула входная дверь, и всё стихло.
Лена до утра не сомкнула глаз. Из какой-то боязни она не рассказала подруге о ночном госте: вдруг Таня примет её за сумасшедшую?
***
Что Светочка Вале не дочь, подруги узнали от болтливой поварихи.
– А кто? – подняла глаза от тарелки Таня.
– Племянница, родной сестры дочка. Иришка недавно умерла от рака, сгорела за несколько месяцев… Папашка бросил девочку, в город уехал хвостом своим кобелячьим перед девками крутить. Свету Валька удочерила, ведь родная кровь. Она баба добрая, хоть и пьёт.
– А мать Светы… она где похоронена? – заикаясь, спросила Лена.
– Известно где, на нашем кладбище, – вздохнула повариха.
Сирота при живом отце! Если бы не Валя, быть бы малышке в детском доме.
Вечером она зазвала девочку в комнату и высыпала на кровать содержимое своей косметички – играй, Светочка. Пригладила светлые волосики, обрамляющие нежное личико.
***
Дискотека лихо отплясывала под «Ласковый май». Парни топтались на месте, едва переступая ногами, а девушки веселились вовсю, вертели попками, обтянутыми джинсами с верблюдом на этикетке. Они были не прочь танцевать до утра, но в положенное время завклуб сказала своё веское «Баста!» и погремела ключами. Молодёжь с ворчанием разошлась по домам.
– Время ещё детское, – недовольно говорила дорогой Таня, – в пионерском лагере и то позже ложились.
В окнах Валиного дома горел свет. Девочки переступили порог и едва не наткнулись на Серёжку, старшего сына хозяйки.
– Ты чего не спишь? А мама где? – спросила Лена.
– Не хочу… Спит! – ответил Серёжа.
Оказалось, что не спят и близнецы, Света хнычет и сосёт палец – хочет есть, а Валентина приняла на грудь и храпит на печи.
– Тётя Валя! – затормошила её Лена.
– Брось, её и пушкой сейчас не разбудишь. Сварим картоху, сами поедим и детей накормим, – сказала Таня. Она быстро переоделась и принялась мыть в кастрюле картофельные клубни.
– Я сейчас… – Лена сдвинул одеяло, чтобы в комнате было светлее, и стала расшнуровывать кроссовки.
Блям! Это упал на подоконнике Танин дезодорант. Лена чуть повернула голову на звук: баллончик медленно покатился с одного края на другой, остановился, словно раздумывая, а потом потом – в обратную сторону.
«Мышь!» – подумала Лена. Она замахнулась кроссовкой, и дезодорант остановился. Опустила – и баллончик опять покатился по кривому подоконнику, как будто кто-то невидимый играл с ним.
Стало так холодно, что девушке показалось, как изо рта вырываются облачка пара. Лена бросила обувь и выскочила в прихожую.
– Ты чего? – повернулась от плиты Таня, увидев бледное подружкино лицо и округлившиеся глаза.
– Всё нормально, просто есть хочу! – отговорилась Лена и стала накрывать на стол. В сторону страшной комнаты она старалась не смотреть.
Поели сами, детей накормили и уложили спать. Пора было и самим укладываться. Легли, а не спится.
По радио заиграл гимн, значит, уже наступила полночь. И правда – часы в комнате пробили двенадцать раз.
Валентина вдруг сильно всхрапнула и замолчала, как будто ей зажали рот. Лене стало не по себе.
– Тань, иди сюда, мне что-то страшно, – позвала она.
Таня схватила подушку и юркнула под одеяло. Девочки пригрелись и задремали.
Глухо стукнула входная дверь. Сон отлетел. Лена испуганно ойкнула: она ведь полчаса назад сама закрыла тяжёлый засов, никто не мог войти. Может, Серёжка проснулся?
Послышались шаги. Кто-то остановился рядом с комнатой. Взвизгнула молния расстёгиваемой косметички. Донеслось невнятное бормотание, из которого Лена не могла понять ни слова. Это не Валя и не дети, это кто-то другой!
Яркий свет лампочки ударил в глаза: невидимый гость отодвинул одеяло. В тишине было слышно лишь прерывистое дыхание девочек. Страшный холод и оцепенение сковали тело Лены, она хотела крикнуть и пошевелиться, но не могла. Внезапно она что-то приподняло её в воздухе. Чьи-то невидимые сильные руки держали девушку и покачивали, как маленького ребёнка.
