Ольга Пустошинская
Доченька
«Неужели мама так расстроилась из-за цветов?» – со страхом подумала Ксюша. И заточилась под одеяло, оставив щёлку для дыхания, прислушиваясь из своего убежища к малейшим звукам в доме. К завтраку не вышла, пока отец, уже одетый в новый светлый костюм, сам не поднялся в детскую.
Мама обернулась – какие у неё красные глаза! – глянула мельком, кивнула и, кажется, больше ни разу не повернула головы в сторону Ксюши, уцепившейся за край стола. Не ругала и не отчитывала – молчала.
– Мам… мы поедем?
– Куда? – удивилась та.
– Зубы… ты говорила.
– Ах, зубы! Поедем.
Ксюша выпила чашку какао и не притронулась к бутербродам.
– Мне нельзя было срезать розы? – коснулась она руки мамы.
Та сглотнула слюну, часто заморгала:
– Ну что ты, можно… только не все. Спроси в другой раз.
Буран
Южноальбинск – городок небольшой и по-домашнему уютный. Особую прелесть придавали ему частные дома, летом утопающие в зелени плодовых деревьев. Здания здесь невысокие – не более десяти этажей, с большими, выступающими наружу оранжерейными площадками. Даже зимой они смотрелись нарядно и празднично через невидимую тепловую завесу. Кругом снег, сугробы, сорокаградусный мороз – и яркие пятна зелени!
В центре города били гигантские фонтаны. Мощные струи воды вырывались из сопел, зависали стеклянными дугами над головами прохожих и обрушивались водопадом в бассейн на другой стороне площади. Изумительное зрелище!
Ксюша как-то раз спросила отца:
– Почему все говорят, что не хватает воды, а тут…
Она развела руками, не в силах выразить словами такое расточительство.
– Мы возле озера живём, поэтому воды нам хватает. И потом, – спохватился папа, – ты знаешь, как устроен фонтан?
Ксюша ответила отрицательно, и тогда отец подробно и с удовольствием стал объяснять про кессоны, насосы и фильтры.
– …так что вода расходуется с умом, экономно, – заключил он, – зато какое облегчение людям в жару, возле фонтанов так прохладно!
…В стоматологию поехали на машине. Мама вырулила на дорогу и, доверив управление бортовому компьютеру, откинулась на спинку кресла. Она чуть хмурилась и почти не разговаривала, погружённая в свои мысли. Ксюша уловила мамино настроение: грусть, давящая тяжесть и боль. Но почему? Ведь цветы всё равно завянут, их лепестки облетят и покроют землю зыбкими цветными островками.
Вот уже показалась яркая голографическая реклама – девица в голубом врачебном комбинезоне приглашала на бесплатную антикариозную обработку: «Защити свои зубы, сохрани красивую улыбку до ста двадцати лет!»
Автоматически отъехала в сторону стеклянная входная дверь, они очутились в просторном холле, и мама сразу преобразилась: засияла улыбкой, здоровалась с врачами-коллегами, заговорила о каких-то пустяках с администраторшей.
В кабинет поднялись на лифте. Мама, успевшая переодеться в нежно-голубой комбинезон и шапочку, опустила на лицо прозрачное защитное забрало.
– Ну, приступим, – сказала она и взяла со столика зеркальце…
Ксюша сидела с открытым ртом, ожидая, когда подсохнет гель на зубах.
В дверь постучали.
– Милолика, посмотри пациента, пожалуйста, – послышался женский голосок.
– А что такое?
– Пульпит. Надо решить: либо удалять и вживлять новый, либо лечить старый.
– Эти мужчины вечно тянут до последнего, – со вздохом поднялась с круглого табурета мама. – Я сейчас, рот не закрывай.
Ксюша от нечего делать разглядывала блестящие инструменты, от вида которых становилось не по себе, флакончики с этикетками на стеклянном столике, как вдруг услышала слабый писк. Насторожилась: откуда этот звук? Кажется, с улицы…
Слух мгновенно обострился, стал нечеловечески чутким. Она выбралась из кресла, открыла окно, нажав на рычажок, – створка мягко поднялась вверх – легла животом на подоконник и высунула голову наружу. Под ярко-зелёной туей лежал, жалобно поскуливая, белый щенок.
– Кутя, кутя!
Щенок поднял голову на звук и заскулил ещё громче.
– Я сейчас! Жди!
– Ксения! Ты хочешь выпасть из окна? – И когда только мама успела войти?
– Там щеночек…
– У всех щеночков есть хозяева. Вернись в кресло, надо закончить обработку.
Ксюша едва дождалась окончания процедуры, вымолила у матери разрешение подождать в машине и побежала к лифту. Сердечко так и сжималось от страха: вдруг щенок уполз на дорогу, вдруг его увёл хозяин или ещё какой-нибудь человек. Она сказала: «Жди». А для собаки это всё равно что твёрдое обещание.
– Кутя-кутя-кутя!
– У-у-у…
Ксюша облегчённо выдохнула: щенок лежал под туей.
Это был белый сибирский хаски. На снежной мордочке выделялись яркие голубые глаза, полные страдания, и чёрная точка носа. Щенок лизнул Ксюшину руку, попытался встать – и не смог: на опухшей передней лапе была рана со следами крови и гноя.
Ксюша подняла пёсика с земли и осторожно, чтобы не причинить боли, прижала к себе.
– Ты мой, никому не отдам!
***
Дома отец осмотрел лапу щенка, уложил его на спину, ощупал животик и сказал удивлённо:
– А ведь это не ксено, это настоящая собака. У ксено такая рана зажила бы за несколько часов. А у этого, посмотрите, лапа загноилась… Тише, тише, малыш, я осторожно… Это беглец. Сбежал, видимо, из питомника или из какой-нибудь из наших лабораторий.
– Здорово! Настоящая собака! – восхитилась Ксюша.
– Держать таких животных запрещено, – сказал отец, стараясь придать голосу твёрдость.
– Да, запрещено, – поддакнула мама, – если кто-нибудь узнает, то нас ждёт огромный штраф,
Ей пришлось по пути домой выдержать слёзы, уговоры и клятвенные обещания, что уход за Бураном – эта кличка сразу пришла Ксюше на ум – не ляжет бременем на родительские плечи.
У Ксюши на глаза навернулись слёзы, и Буран расплылся мутным белым пятном.
– Никто не узнает. Мамочка, пожалуйста… папа, умоляю… Неужели щенок так много ест? Я буду сама покупать собачью еду, у меня есть деньги в копилке и на карточке – надолго хватит!
– Пока оставим, – не выдержал слёз отец, – а там видно будет…
– Спасибо! – Ксюша бросилась ему на шею, чуть не задушила в объятиях. – Пап, а зачем вам настоящие собаки в лаборатории?
– Хм-м… ну как тебе сказать… ты не поймёшь.
Он переменил тему и отослал Ксюшу в кабинет за аптечкой.
Каким счастьем было пойти с папой в зоомагазин и на свои деньги купить лежанку, ошейник, поводок и большую упаковку корма; вечером уложить щенка в свою постель – только тс-с-с, а то мама услышит! – поглаживать перевязанную лапку, чувствовать мокрый язычок на щеке.
Ксюша плохо спала, несколько раз просыпалась проверить Бурана: нет ли у него температуры, не хочет ли пить или есть. Внезапно вспомнила растерянное лицо отца, и как током её ударило.
«Пап, а зачем вам настоящие собаки в лаборатории?»
Он не ответил, может быть, не смог сказать, что это не собаки, а биоматериал.
– Только через мой труп, – прошептала Ксюша услышанную где-то фразу, такую вескую, окончательную и непоколебимую, что сразу зацепилась в памяти.
***
Удивительные существа эти собаки! Они обладают волшебным даром привязывать к себе сердца людей крепкими – не разорвать! – нитями. Да что нитями – канатами. Давно ли папа говорил, что надо вернуть щенка в питомник, а мама боялась ответственности и штрафа, а сейчас только и слышно: Бураша, Бураша!
А уж Ксюшу не оторвать от щенка: и кормит сама, и выгуливает, и вычёсывает. Она своё слово держит, сказала, что будет ухаживать – и ухаживает.
Однажды утром она проснулась позже обычного. Откинула одеяло, свесила с кровати голову:
– Буран!
Щенка на коврике не было, наверняка убежал за своей порцией корма или овсянки с потрошками. Ксюша, зевая, натянула шорты и майку и направилась в столовую, шлёпая босыми ногами по тёплому полу. Не потому торопилась, что была голодна (она забыла это чувство и удивлялась: как другие могут так много есть?), а потому, что хотела сама накормить щенка, не доверяла такое важное дело другим.
Буран вышел из столовой и просеменил к маленькой хозяйке. Пахло от него овсянкой и мясом.
Ксюша погладила мягкую шёрстку:
– Буранчик, ты уже поел, не дождался меня? Хорошая собака…
– …не говори так. Это наш ребёнок, наша дочь, – уловила Ксюша тихий голос отца.
Подслушивать и подглядывать нехорошо, это каждому ребёнку известно. Она хотела отойти от двери, честное слово, хотела, но ноги будто приросли к полу.
– Нет, Филипп, свою дочь я похоронила.
Ксюша вжалась в стену и перестала дышать: как это – «похоронила»?
– Ты уверен, что она не опасна? Я боюсь за Илюшку… вдруг у Ксении случится приступ агрессии? – Голос мамы дрогнул, как будто она собиралась заплакать.
– За полгода не случилось, – принялся успокаивать отец. – Зародыши ксеноботов с нестандартным поведением выбраковываются. Мы не могли поступить иначе… я не мог. Милая, мы победили смерть, понимаешь? Бехтерев сказал: «Смерти нет, господа!» Я подтверждаю – смерти больше нет.
Они замолчали. Слышалось позвякивание посуды и бульканье наливаемого в чашку кипятка.
– Нет смерти… – задумчиво протянула мама. – Это искусственная жизнь, ты и сам знаешь. Я каждый день ухаживаю за её могилкой, просиживаю там часами.
– Не надо, родная. Ксюша видит, что ты переменилась, и не понимает… Подожди, я включу завесу, слух у неё очень чуткий.
Щелчок – и голоса стихли. Поскуливал на руках Буран, слизывал с лица солёные слёзы, чувствовал, что у маленькой хозяйки случилась большая беда.
«Думай, Ксения, думай! На то и голова нужна, а не только, чтобы панамку носить, – мысленно уговаривала себя Ксюша. – Как меня могли похоронить, если я жива? Сделали клона? Нет, папа что-то говорил про ксенобота…»
Ксено? Не может быть, ведь она помнит всё-всё, что было раньше… Можно проверить простым способом, чтобы убедиться наверняка.
Ксюша достала из ящика маленькие острые ножницы, долго смотрела на них, не решаясь сделать задуманное, закусила нижнюю губу, зажмурилась – и изо всех сил всадила раскрытые лезвия в руку.
Боль ослепила, оглушила, запульсировала в ране, перед глазами поплыли красные круги. Тяжело дыша, Ксюша смотрела на алую струйку, которая стекала на стол крупными каплями и пачкала бледную кожу.
Душа возликовала: не ксенобот! И тут же кровь начала сворачиваться, края ранки затягивались на глазах, оставив через минуту едва заметную красную царапину. Зажило даже быстрее, чем у ксено-кошки Люси, когда та повредила лапу обо что-то острое в саду.
– Ксения, иди завтракать!
Ксюша вытерла платком слёзы и остатки засохшей крови и спустилась в столовую, где её поджидал завтрак: варёное яйцо, тост и стакан сладкого клубничного компота. Отца уже не было, он покончил с едой и уехал в лабораторию.
– Мам, а почему мне не хочется есть? Я запихиваю еду через силу.
Мама насторожилась. Внешне это ничем не проявилось, лишь взгляд зеленоватых глаз стал внимательнее.
– Ты всегда была малоежкой… Если не хочешь – не завтракай, нагуляешь аппетит к обеду.
– А если не нагуляю?
– Ксения, что за странные вопросы? – изумилась мама.
– А почему ты меня ни разу не назвала Ксюшей или доченькой, как раньше? Почему не обнимешь, не скажешь, что любишь?
Вот теперь она испугалась по-настоящему. Взгляд застыл, рот приоткрылся, обнажив белые зубы, паника накатила волной. Каким-то новым чутьём Ксюша уловила этот страх.
– Что за ерунду ты говоришь? Конечно, я люблю тебя.
Мама приблизилась и привлекла Ксюшу к себе, но та не почувствовала ни тепла, ни любви.
– Ты слишком повзрослела, Ксения, как будто тебе не семь лет, а гораздо больше. Меня это пугает.
Повзрослела, правильно говорит. За последние несколько месяцев она вытянулась, точно кто-то за уши тащил. Всю одежду пришлось покупать новую: старая оказалась безнадёжно мала. Ксюша стала ловкой и выносливой, казалось, что её тело разучилось уставать; слух, обоняние и зрение обострились.
– Повзрослела? – спросила она.
– И поумнела.
И это правда. Ксюша легко запоминала любой текст, будь то стихи или проза, достаточно было пробежать страницу глазами. Потеряла интерес к детским книгам и принялась за энциклопедии и учебники. И однажды потрясла отца, начав разговор о фазах митоза и мейоза.
– Откуда ты это знаешь? – поразился тот.
– Из твоих видеоучебников.
– Удивительно! – откинулся на спинку кресла отец (он просматривал в кабинете газетные новости). – Удивительно, что тебя это заинтересовало. По моим стопам пойдёшь, биологом будешь.
Папа обрадовался и дал ещё видеокниг, а также бумажных – читай на здоровье! И вот оказалось, не всем по нутру такая любознательность.
Ксюша посмотрела на маму исподлобья:
– Разве взрослость – это плохо?
– Это не плохо, но я хочу, чтобы ты подольше оставалась ребёнком.
– Ты не бойся, мам, я не причиню вреда Илюше. Я скорее себя убью, чем ему наврежу… Можно мне с близнецами погулять?
Не дождавшись от ошеломлённой матери ответа, сунула в карман несъеденный тост и направилась к выходу.
***
Ночь выдалась лунной, что было не очень хорошо: Ксюшу могли заметить из окон; а с другой стороны – при яркой луне не нужен фонарь.
Ксюша прислушалась: тихо, все спят. Она на цыпочках прокралась мимо спальни родителей, из приоткрытых дверей которой доносился негромкий храп отца, спустилась по лестнице на первый этаж. За спиной послышался шорох и сопение, и у Ксюши от страха сердце с размаху влепилось в рёбра: помешали! Она обернулась и, к облегчению, увидела белеющее в темноте пятно, услышала цокот коготков по полу.
– Буран, место! – громким шёпотом приказала Ксюша и потянула щенка за ошейник, но тот упёрся всеми четырьмя лапами и жалобно заскулил.
Она махнула рукой:
– Ладно, идём, не то весь дом разбудишь.
В саду Ксюша нашарила под скульптурой припрятанную с вечера лопатку, посмотрела на белые розы, которые широким кольцом окружали фигуру белочки. Жалко… очень красивые цветы. Она постарается не повредить их.
Недовольные вмешательством розы царапали шипами Ксюшины руки, оставляли сочащиеся кровью полоски. Она не обращала внимания: боль была секундной, а царапины заживали, едва успев появиться. Наконец место было расчищено, лопатка всё больше углублялась в землю, пока не наткнулась на что-то металлическое, судя по скрежету. Вот оно!
Ксюша удвоила старание и вскоре вытащила из земли жестяной цилиндр с отвинчивающейся крышкой из-под сладких, тающих во рту шариков, продававшихся во всех продуктовых магазинах. Со своей находкой она подошла поближе к маленькому фонарю возле танцпола и открутила крышку цилиндра. Внутри оказался пепел.
Мама и папа похоронили прах в саду, потому что хотели скрыть её смерть. Похоронили, но не смирились… мать не смирилась. Ксюша вспомнила её дрожащие руки, ощупывающие обрезанные стебли роз, и слова: «Я не могу… Как же тяжело, это невыносимо…»
Она изгой, урод, мутант, от которого обычные люди, не ксено, бросятся прочь с криком ужаса. Будут смотреть брезгливо, как на жабу. Если мама её не полюбила, то чего можно ожидать от посторонних? От обиды сами собой потекли слёзы, и Ксюша, судорожно всхлипывая, присела на ступеньку танцпола.
– Эй, давай разомнёмся! – выскочила весёлая девица в обтягивающих брючках. – Повторяй за мной!
Ксюша подпрыгнула от испуга, одним скачком очутилась возле фигуры сидящего льва и спряталась за его широким телом. В спальне родителей включился свет, и высокий силуэт отца замаячил в окне.
– Кто там, Филипп? – послышался тихий мамин голос.
– Никого. Наверно, кошка зашла на танцпол. Я забыл выключить его на ночь.
Свет потух. Ксюша выждала минуту и вышла из укрытия. Опустила цилиндр с прахом в яму и закопала, стараясь привести клумбу в то же состояние, что было раньше.
В ванной комнате долго отмывала грязные руки и запылившееся лицо, прихватила зубную щётку и пасту. Вернулась в детскую и, действуя быстро, чтобы не передумать, сложила в рюкзак кое-какие вещи, вытряхнула туда копилку, достала из тайника банковскую карточку. Ещё надо взять немного еды: хоть она и ксенобот, но время от времени принимать пищу необходимо.
– Бураша!
Щенок с готовностью подбежал, виляя хвостом, и Ксюша пристегнула поводок к его широкому ошейнику. Нельзя им оставлять пса, вдруг маме придёт в голову вернуть его в питомник или лабораторию? В этом мире Буран тоже изгой. Вот парадокс: она отверженная, потому что ксено, а щенок – потому что настоящий пёс.
Оставалось сделать ещё одну важную вещь.
Ксюша тщательно прощупала левое плечо. Чуткие пальцы сразу обнаружили крохотный инородный предмет – это был чип для отслеживания передвижений. Она протёрла кожу найденным в аптечке антисептиком, взяла из коробочки скальпель.
Нелегко решиться рассечь руку, несколько раз Ксюша заносила нож и… опускала. Закусила губу и резким движением надрезала кожу. Быстро, чтобы рана не успела затянуться, ухватила чип пинцетом за краешек и закинула под кровать.
До свидания, папочка, до свидания, мама! До встречи, братик Илюшка. Она вернётся. Вернётся, когда вырастет и станет взрослой девушкой. Чтобы разговаривать на равных, чтобы объяснить: ксенобот – тоже человек. Тогда, может быть, мама смирится и хоть немного полюбит Ксюшу теперешнюю…
Уже светало, когда на воздушной дороге для пешеходов и велосипедистов, ведущей из города, появились двое: девочка с рюкзаком за плечами, одетая в джинсы и куртку, и белый хаски, семенящий рядом на поводке.
Воскрешение
Шестью месяцами ранее.
Касаткин услышал вой сирены, подхватил дочь на руки и побежал по газону к выходу – так быстрее, нельзя терять ни секунды!
– Держись, Ксюшка, только держись…
Во дворе мигал маячком автомобиль с поднятой задней дверью. Один из врачей перехватил Ксюшу и уложил в реанимационный кувез, второй – вспорол ножницами тонкую ткань купальника.
– Сколько времени прошло? – мельком глянул он на мокрого Филиппа.
– Не знаю точно, думаю от семи до десяти минут.
Кувез тихо загудел, прозрачная толстая крышка накрыла Ксюшу. Филиппу некстати пришло на ум сравнение с хрустальным гробом из русской сказки, он дёрнул головой, прогоняя назойливую мысль.
– Начинаем реанимацию!
На лицо Ксюши опустилась маска, массажёр толчками принялся сдавливать грудную клетку, инъектор впрыснул препарат.
– Дефибриллятор!
Электроды на гибких трубчатых ручках плотно легли на грудь. Разряд – тело выгнулось и бессильно упало. Ещё разряд.
Врач покосился на монитор и через силу (было видно, как тяжело дались ему эти слова) сказал:
– Мне очень жаль, девочка умерла… Мои соболезнования.
Филиппа затрясло. Он безумными глазами посмотрел на врача, на Лику, стоявшую рядом без кровинки в лице.
– Продолжайте же, чёрт возьми! Продолжайте! Она была жива!
Маска, массаж сердца, инъекция, разряд… Они, все четверо, не сводили глаз с монитора. Господи, хоть бы один зубец!
– Пациент с признаками биологической смерти. Реанимация нецелесообразна, – информировал равнодушный механический голос. – Включаю режим заморозки.
– Я не верю! – Филипп вцепился пальцами в волосы и глухо застонал, раскачиваясь взад-вперёд. Это кошмарный сон, надо сделать над собой усилие и проснуться, тогда снова будет всё хорошо.
Тишина давила, в ушах появился тихий звон, переплетающийся со старинной русской мелодией; медленно-медленно, через столетия, до его сознания дошли рыдания Лики и голос врача:
– Соболезную вашему горю, очень жаль, что мы не смогли помочь… Я сейчас пришлю психолога и вызову машину, чтобы увезли тело.
– Тело? – шевельнул сухими губами Филипп.
– В морг… так положено, – мягко ответили ему.
– Нет.
Он посмотрел на кувез, включивший криофункцию, и в эту секунду пришла на ум спасительная мысль. В голове прояснилось, и появился чёткий план.
– Не надо никого вызывать, в доме есть криокапсула. Дайте нам с женой время побыть с дочерью последний раз.
***
Филипп стоял на коленях возле большого контейнера, клубящегося холодным туманом, и выгребал из нутра горстями пробирки с маркировками, сваливал кучкой прямо на пол.
Лика, дрожа всем телом, следила за Филиппом со страхом, потом спросила:
– Что ты задумал?
– Заморозить, – коротко ответил он, осторожно переложил тело Ксюши в контейнер, закрыл и выдохнул: – Счастье, что я не отнёс его на работу, это судьба.
– Я не понимаю… есть же криокапсула.
Филипп крепко обнял жену за вздрагивающие плечи.
– Капсула слишком большая, она не поместится в машину… Я верну нашу дочь, я смогу.
– Как, Филипп? Ты сделаешь из неё ксено? – испуганно отстранилась Лика. – Не надо, прошу… Я не хочу, чтобы Ксюша была суррогатом, как… как эти животные…
– Нет, не ксено, я создам копию. Она будет точно такой же, какой мы её помним и любим, с тем же генотипом и фенотипом. Ксюша не должна была умереть, это чудовищно и несправедливо. Всё под мою ответственность, если что – ты ничего не знала.
Из детской послышался требовательный плач. Илюша проснулся, не увидел спешащей к нему матери и затянул: «А-а-а! Ма-а-а!»
– Иди к сыну… Я буду звонить, – сказал Филипп, поднял контейнер и направился к дверям со своей тяжкой ношей.
***
Он остановился у ворот с эмблемой лягушонка и опустил окно «Марса» с водительской стороны. Повернулся к считывателю автоматической пропускной системы лицом, приложил к сканеру ладонь и заехал в подземную парковку.
В здании в это время находились только дежурные лаборанты – это на руку. Филипп вынул из багажника сумку и прошёл в лабораторный зал, миновав гулкий безлюдный коридор.
Виктор (именно он дежурил в этот день) оторвался от монитора, услышав стук двери, глаза его округлились.
– Шеф, что случилось? Почему ты вернулся?
Филипп опустил на пол контейнер и приоткрыл его.
– У меня беда, старина… взгляни.
– Господи! – Виктор быстро опустился на колени. – Что произошло?!
– Несчастный случай, она утонула в бассейне. Видимо, долго пробыла под водой, реанимация не помогла.
– Господи, какое горе! Филипп, я соболезную…
– «Соболезную»! Оставь соболезнования при себе, – неожиданно грубо сказал Филипп, – я не для этого принёс тело сюда, как ты догадываешься.
Он устало опустился в кресло, обхватил голову руками:
– Извини… я не хотел обидеть. Виктор, мне надо создать клона, без твоей помощи придётся тяжело.
– Клона?!
– Именно. Помоги перетащить в зал номер шесть резервуар и всё остальное.
– Подожди, подожди, – перебил Виктор, – допустим, что у тебя получится вырастить клона. Я сомневаюсь, но допустим, – рубанул он рукой воздух, – это будет другая девочка, не твоя Ксения, с памятью, как у новорождённого младенца.
– Я всё продумал. Сделаю нейронную копию на кассету-носитель и потом загружу в мозг. – Филипп помолчал и добавил: – Ты можешь уйти домой, скажешь, что я тебя заменил. Только очень прошу, старина, если уйдёшь, сохрани всё в тайне.
– Я останусь, – решил Виктор, – одному тебе не справиться. Делай копию, пока не поздно, а я пойду готовить резервуар для малышки.
У Филиппа увлажнились глаза.
– Спасибо! Твою руку!
В шестом зале не так давно размещались кубы с растущими ксено-шиншиллами. Месяц назад директор компании распорядился освободить комнату и установить на дверь биометрический замок. Они всей лабораторией ломали головы: к чему такая секретность? Филиппу внезапно пришла догадка, правда ничем не подкреплённая, что директор получил указание от людей, имеющих право указывать, подготовить всё необходимое для создания ксено-человека. Своими домыслами делиться с коллегами Филипп не стал. Прошёл месяц, а зал номер шесть так и оставался пустым.
– Месяц про него не вспоминали, надеюсь, ещё три недели никому не понадобится, – от души понадеялся Виктор. – Я принёс шлем и кассету для нейронной копии, в лаборатории А-3 взял… должен подойти по размеру. Начну готовить резервуар и остальное.
– Спасибо.
– Шеф, как ты поступишь… с телом?
– Возьму образцы тканей, а далее по инструкции, – после паузы ответил Филипп, закрыл глаза на секунду.
– Тогда надо успеть до утра, пока не пришли сотрудники. – Виктор бросил взгляд на руку, где на коже высвечивалось время, температура тела, сердцебиение, давление и глюкоза крови.
– Успею.
Филипп уложил на металлический прозекторский стол тело дочери, надел на её голову шлем в виде перекрещивающихся обручей, активировал его. Несколько тонких лазерных щупов буравчиками проникли в череп, считывая и записывая информацию на прикреплённую кассету. Теперь здесь вся Ксюшина жизнь: её память, привычки, знания…
Большой прямоугольный резервуар из прозрачного небьющегося стекла, с пучками кабелей и трубок, стоял на прочной подставке посреди зала. Виктор последовательно подсоединил компьютеры, кислородные трубки, генератор для экстренных случаев при перебоях с электричеством, закачал питательную жидкость. Развернул перед собой большой экран и задал программу.
– Всё готово, – доложил он.
– Бог да поможет мне, – прошептал Филипп и вставил контейнер в паз на панели резервуара.
– Всё в порядке, шеф, – оторвался от экрана Виктор. – Через девятнадцать дней, одиннадцать часов, тридцать две минуты и пятнадцать секунд процесс будет завершён. Лишние эмбрионы потом удалим.
Он поднялся с кресла и протянул пустую жестяную банку из-под сладких шариков «Сахарное облачко».
– Вот возьми, нашёл у кого-то… Тебе помочь или сам?
– Сам… – Филипп ссутулился, глаза потухли, он как будто постарел лет на двадцать. – Спасибо, дружище. Я теперь по гроб твой должник.
Он шёл позади электрической каталки с лежащим телом, завёрнутым в простыню, она заменила Ксюше погребальный саван. Спустился на лифте в прохладный подвал, где находилась кремационная печь для сжигания биологических отходов. В зеркальных её боках Филипп увидел своё отражение в забрызганном кровью комбинезоне, каталку с белым коконом. Переложил тело на выдвижную платформу, развернул складки простыни, поцеловал белый лоб и волосы. Прошептал: «До встречи, доченька!» – и нажал кнопку на панели управления.
Сорок минут, пока работала печь, он сгорбившись сидел на полу, отключался на несколько секунд и вскидывал голову, не понимая, как тут очутился и что происходит.
Пепел, оставшийся от тела, Филипп ссыпал в металлический цилиндр, плотно завинтил крышку. Ксюша очень любила эти шарики, всегда просила покупать в магазине…
Вернувшись в шестой зал, Филипп застал крайне встревоженного заместителя у прозрачного экрана компьютера. Страх ударил в ноги, они стали ватными и слабыми.
– Что случилось?!
– Искусственный интеллект остановил процесс, зародыши погибли, – сказал Виктор, – в программе есть блокировка на полностью человеческие ДНК. И ещё… обнаружено изменение структуры. Посмотри.
Он вывел на экран молекулу, пальцем очертил повреждённые участки.
– Генная мутация.
– Да какая мутация, не может быть! – задохнулся Филипп. – Идентифицировать!
Запустилась программа идентификации, определившая генетическую мутацию, которая вызывала тугоухость и потерю зрения. Он всё понял мгновенно: если даже они смогут отключить блокировку, искусственный интеллект будет браковать эмбрионы, не давая им расти.
В этом случае остаётся клонирование переносом ядра в яйцеклетку и подсадкой эмбриона в искусственную матку (таковая имелась в отделе терапевтического клонирования) или в тело суррогатной матери. Но ни одно, ни другое невозможно – нет у Филиппа в запасе двухсот восьмидесяти дней, не сможет он представить миру новорождённую Ксению.
– Защиту снять нельзя, – сообщил Виктор, – через десять минут об этом будет знать вся компания. Я сожалею, шеф… выхода нет.
Бледный Филипп рухнул в кресло:
– Выход есть всегда. Не пропускает человеческую ДНК, так мы заменим повреждённые участки на имеющиеся у нас гены животных и сделаем то, чем и занимаемся с тобой двадцать пять лет. Здесь ошибки не будет.
– Да ты что?.. – простонал Виктор, и по лицу будто судорога прошла. – Филипп, не горячись, подожди!
– В этом-то и дело, что ждать не могу – время работает против меня. И не пытаться воскресить дочь тоже не могу, иначе Лика изведёт себя чувством вины. Это будет наша Ксюша, почти такая же. У неё будет чуткий слух, как у собаки, и кошачье зрение. Мы сделаем первого человека-ксенобота.
***
Над отсечением изменённых генов и присоединением новых корпели дольше обычного, до утра не отрывались от микроскопов, страшась совершить ошибку.
В половине девятого коридоры и лабораторные залы загудели, зазвенели людскими голосами, наполнились смехом и разговорами.
Филипп спохватился и отправил Виктора домой:
– Спасибо, старина, поезжай отдыхать. Дальше я справлюсь.
От нервного напряжения и бессонной ночи разболелась голова, в теле чувствовалась слабость, как после болезни. Филипп подумал, что и Лика в эту ночь не сомкнула глаз. Касаткин взял со стола гибкий мобильный телефон и увидел десять пропущенных вызовов.
Лика сняла трубку сразу:
– Боже мой, Фил, почему ты не отвечал? Я с ума схожу от неизвестности… Ну как, получилось?
– Получилось, а как же иначе. Меньше чем через три недели наша доченька будет дома, с нами… Лика?.. – Он услышал, что жена плачет. – Всё будет хорошо, обещаю.
– Спасибо тебе. Я бы не смогла жить с таким грузом вины, – всхлипывая, призналась Лика. – Закрутилась по дому и забыла приглядывать за Ксюшей.
– Не надо себя казнить, моя Милая. Я буду ночевать в лаборатории, пока всё не закончится. Позже позвоню ещё, – шепнул Филипп, свернул экран и, привалившись к спинке кресла, прикрыл утомлённые глаза.
Внезапно его пронзил страх, что дверь шестого зала осталась открытой. И наверняка кто-нибудь из любопытных лаборанток уже изумлённо таращит глаза на резервуар и экран компьютера с растущим человеческим эмбрионом. Филиппа бросило в жар, он мгновенно вспотел в своём тонком комбинезоне. Сорвался с места и побежал по коридору, расталкивая встречных.
К счастью, зал оказался закрыт, биометрический замок мирно помаргивал диодом. Воровато оглядевшись по сторонам (хотя чего опасаться ему, заведующему лабораторией), приложил к считывателю ладонь.
Всё спокойно. Питательная жидкость в резервуаре насыщалась кислородом, мелькал цифрами таймер обратного отсчёта времени. Эмбрион рос, у него билось крошечное сердечко и появились зачатки конечностей. К концу третьих суток плод должен закончить «внутриутробное» развитие и стать новорождённым ребёнком.
Филипп прикоснулся к голографическому экрану, погладил пальцем червячка с большой головой.
– Расти, Ксюшенька…
Работа не ладилась, воспринималась как помеха тому важному делу в шестом зале. Больше всего хотелось лечь на кушетку, принесённую добрым Виктором, прижаться щекой к подушке и уснуть, просыпаясь время от времени для того, чтобы бросить взгляд на экран.
– Филипп Адамович, у меня нет слов! Какое несчастье! – Раскинув руки, к Касаткину шёл директор, высокий, чуть полноватый мужчина с мясистым носом и седеющими волосами. – Примите соболезнования от всего нашего коллектива. Это ужасно, когда погибают дети!
Ошарашенный Филипп позволил себя обнять. Мысли неслись галопом: как узнали?!
