Ольга Раудина
Чувствуй
– Постараюсь взбодриться, – обещаю я и обнимаю её.
– Давай-давай, – настаивает, чтобы уж наверняка, – Какая ты была в начале года и сейчас – два разных человека. Первый мне нравится больше.
– Мне тоже, – улыбаюсь, и Катино лицо тоже озаряет улыбка.
– Вот, я уже забыла, как выглядит твоя довольная физиономия. Хотя, честно признаться, когда ты не в настроении, ты творишь такие классные вещи.
– Слишком мрачные для такой милой девочки, – передразниваю я знакомого.
– Ну, может Кирилл прав. Особенно про самоубийство девятиклассницы меня впечатлило – пряма мурашки по коже.
Катя погружается в анализ моего творчества, то и дело приговаривая: «Нет, твои добрые рассказы мне тоже очень нравятся». Но я прекрасно знаю, почему мрачные работы ей нравятся больше. Отвращение, панический страх, безысходность – то, чего она в жизни не чувствует; эти эмоции в новинку, а потому интересны. Почему я пишу об этом, не знаю. Мои рассказы не основаны на реальных событиях, всё из головы. Наверное, таких историй – трагичных, драматичных, изуродованных смертями – и не происходит поблизости. По крайней мере, так кажется.
Заканчивается скучное сидение в четырёх стенах. На волю.
Погода радует, и даже стычка с преподавательшей улетучивается из памяти, когда я выхожу на улицу и вдыхаю городской запах пыли, смешанный с ароматом мясистой зелени, ещё не потухшей под летним зноем. Совсем скоро эта красота будет моей в полной мере: я буду каждый день топтать асфальтные ленты рельефными подошвами кед, каждый день вдыхать лето, сидеть в тени деревьев в парке и…
– Мой совет: будь пай-девочкой до конца практики, тебе же не нужны проблемы.
Внезапно, разрушая мои мечты, передо мной вырастает мой дорогой знакомый с третьего курса. Я киваю, стараясь оборвать все возможные ниточки для продолжения разговора, но уйти не получается: я шагаю вправо-влево, он повторяет мои движения в точности. Иногда мне кажется, лучше бы он учился в театральном.
– Спасибо, но это я и без тебя знаю, – улыбаюсь. Настроение не может испортить даже он.
– В наших отношениях намечается положительный сдвиг: ты сказала «спасибо».
Я закатываю глаза. Отношений у нас никаких не было и нет, но он почему-то вообразил, что нужно виться вокруг меня постоянно. У него есть девушка. Её, кажется, зовут Саша, они учатся вместе. Но её я видела от силы два или три раза на общих праздниках или концертах. Кирилла я вижу почти каждый день. Что-то в его поведении – то ли нарочитое «наши отношения», всегда произносящееся громко и при всех, то ли порой даже излишняя забота, то ли внезапная нежность в каждом касании и взгляде – не дает мне считать наше общение просто дружбой.
– Предлагаю в четверг сгонять на набережную, – вещает Кирилл, подстраиваясь под мой шаг, что даётся ему нелегко. Большая разница в росте. Я бы даже сказала, слишком.
– Зачем?
– Для моего портфолио, конечно.
С Кириллом мы познакомились после злополучного посвящения первокурсников, которое назвали «огненным во всех смыслах» как раз с его лёгкой руки. Мне нужно было занести редакторам университетского электронного журнала пару своих текстов, но открыв нужную дверь, нужных людей я не увидела. Зато увидела в романтичном полумраке Кирилла и Сашу, удобно устроившуюся на подоконнике между стопками бумаг. Они целовались страстно и самозабвенно, но не могли не услышать скрип открывающейся двери. Сказать, что мне было стыдно – ничего не сказать.
– Пофотографируй Сашу, моих фотографий у тебя очень много.
– Её – ещё больше, – с легким снисхождением заверяет Кирилл, хотя мне кажется, это неправда.
В тот день я быстро закрыла дверь, чтобы не смущать влюбленных. А если честнее – скрыть собственные вспыхнувшие щеки. Но Кирилл быстро догнал меня в коридоре, когда я шла в лекционную, надеясь попытать счастье после занятий. Там, в полумраке, он казался мне просто широкоплечей глыбой, из-за спины которой едва-едва выглядывала хрупкая девичья фигурка. Теперь я могла разглядеть его лучше. Ощущение глыбы никуда не делось: он был выше меня сантиметров на двадцать – на двадцать два, как мы выясни позже – повязанный на плечах свитер не делал их уже. Я до сих пор не забыла, что тогда больше ничего не запомнила, даже цвет волос или глаз. Разве только одна деталь бросилась в глаза – татуировка на правом запястье. Волк, заключенный в рамку-ромб, смотрел холодными голубыми глазами спокойно и уверенно, под ним, в нижнем углу, распустился цветок лотоса, слегка розоватый, кажущийся даже слишком нежным для такого парня, как Кирилл.
Из-за тату я боялась его.
– Если не хочешь помочь лучшему, главному своему другу – так и скажи, – обиженный голос. По нему не понятно, всерьёз он или смеётся.
И так во всём. Я далеко не всегда понимаю, что скрывается за его словами, интонациями, намёками. Он слишком умело контролирует каждое своё действие. Иногда мне хочется прямо спросить его, что происходит, о чём он говорит, но не могу – мешает стеснение, боязнь показаться глупой. Ненавижу. И какие у нас взаимоотношения я тоже не понимаю, и как мне относиться к нему – не знаю. Ведь если это лишь его игры, то я не должна переступать границы и показывать что-то большее, чем дружеская привязанность.
Мне не нравится неопределенность.
– Главному? – улыбаюсь. Он как всегда попал в цель. – У меня ещё есть друзья.
– Я – лучше всех их вместе взятых, – заявляет он спокойно, полностью уверенный в своей правоте. – Не переводи тему.
Мы заворачиваем за угол, где наши пути должны разойтись. На нас смотрит огромная черно-белая афиша, с красно-бордовыми буквами. В город приезжает артист, ради билета на концерт которого я готова отказаться от съемной квартиры, места в университете и собственной души. И Кирилл знает об этом.
– Я думаю, поход на его концерт будет хорошей платой за услуги модели, ты как считаешь? – с хитрыми нотками в голосе спрашивает Кирилл, и я не вижу, а скорее ощущаю, что он смотрит на меня выжидающе.
– Я думаю так же, – киваю, – но не в этот раз.
– Почему?
– Катька со мной не пойдёт – занята. Больше никто не согласится – не слушают.
Кирилл останавливается. Я замедляю шаг, но он хватает меня за плечо, заставляя обернуться.
– В наших отношениях снова похолодание: ты даже не вспомнила обо мне.
– С тобой я не пойду.
– Почему?
– Ну…
А что мне ответить? Что я всё ещё не могу снять с него ярлык «плохого мальчика», что до сих пор, в самой глубине души, побаиваюсь из-за тату? Я не хочу его обижать. Это мои заморочки, от которых давно пора избавиться.
Вдруг перед глазами возникло лицо «моего» баристы и осознание того, что с ним я бы на концерт пошла.
– Я жду, – спокойно замечает Кирилл, когда молчание затягивается.
– Знаю я эти походы на концерты, – уклончиво отвечаю я, глядя куда-то вбок. – Закончится поздно и…
Кирилл смеётся, заставляя меня замолчать. Хочется сменить тему. Снова кажется, что любое слово или выставит меня глупой, или обидит его.
– Ну конечно, поздно. Я, конечно, собрался тебя соблазнить. Я даже решил потратиться на билеты.
Он смеётся, я не смеюсь. Снова не могу понять, шутит ли он.
– Обиделась? – Кирилл приобнимает меня за плечи, примирительно улыбается. – Я же несерьезно. Я тебя и пальцем не трону.
– Я не сомневаюсь, – вру, но становится легче оттого, что он всё понял.
Мы идём молча. Остаётся совсем немного до моего подъезда. Вспоминаю, что не зашла сегодня в кофейню, не написала отрывок нового рассказа и не зашла в библиотеку, чтобы сдать так и не дочитанные книги – Кирилл испортил все планы. Ну и ладно…
– Подумай насчёт набережной и концерта, – просит Кирилл, останавливаясь.
– Обязательно, – ищу ключи в сумке, соображая, нужно ли пригласить его в гости. Вроде бы нужно, хотя бы ради приличия, но что делать? У меня и в холодильнике-то, наверное, пусто. Как же всё глупо…
– Да, очень оптимистичные интонации, – усмехается Кирилл, и как раз в тот момент, когда я бросаю на него быстрый взгляд, достает телефон и его лицо мгновенно меняется. – Мне нужно бежать, до завтра. Имей в виду: я всегда добиваюсь, чего хочу. Так что выбирай одежду, в котрой будешь орать песни через две недели.
***
В кофейне сегодня «солд аут», приходится ютиться в уголке за двухместным столиком. Мне места много не нужно, но всегда есть страх, что кто-то попросит сесть на свободный стул. Тогда писать я не смогу, а мне очень хочется поскорее закончить рассказ. Не знаю почему, но работать при других не могу, даже понимая, что никто мои записи не читает. Кирилл обижается, говорит, что я слишком большого мнения о своих работах. Но сразу извиняется, повторяя «самые ранимые люди – поэты и женщины. Когда это один человек – можно вешаться, но тебя я готов терпеть».
Сегодня смена не «моего» баристы. Не то чтобы мне сильно хотелось его увидеть, но по пути в кофейню я представляла, как мы перекинемся парой слов, как он улыбнется и предложит мне ещё одну чашку кофе «за счёт заведения». Возможно, я рассказала бы ему о концерте. «Сходи, развейся. По моим наблюдениям ты только учишься и пьёшь кофе», – он ответил бы что-то из этой серии. Говорить с ним о моих страхах я бы не стала, но… А догадался бы он?
В помещение порывами влетает прохладный воздух. В нём отчётливый запах пыли и приближающегося дождя. За то время, что я сижу, уткнувшись в тетрадь, погода поменялась. Солнце оделось в стеганое одеяло из туч и. кажется, уснуло, приглушив своё сияние. Прозрачно голубое небо посерело, кое-где темнели сине-фиолетовые жилки.
– Так и знал, что ты здесь, – напротив садится Кирилл, встряхивает головой, как будто уже прошелся под дождём. – Давно сидишь?
– С часа.
– Два часа?
– Наверное… Я не знаю.
Он качает головой, наклоняет к себе мою кружку, заглядывает с преувеличенным интересом.
– Какая по счёту?
– Вторая.
– Ела что-нибудь? – но ответа не ждёт, пододвигает к себе пустую тарелочку. – Сейчас я приду.
Кирилл относит посуду, долго стоит в очереди у витрины. Блюдо дня – кофе с собой. Странно: было жарко и в кофейне не оставалось свободных мест, а тут собирается дождь и все торопятся домой. Не логичнее переждать здесь непогоду?
«А люди все шли, и шли, и шли. Они косились на него, как будто подозревали в чём-то. Он был спокоен. На самом деле никто ничего не знает, и не узнает никогда. Проговориться могла только она, но только не теперь.
И всё же сердце начинало биться быстрее, когда он ловил устремленные на него взгляды».
Тетрадь ускользает из-под ручки, едва я ставлю точку. Кирилл делает вид, что читает, но зрачки неподвижны. Через секунду возвращает мне, резюмируя: «Суховато». Улыбается, ставит передо мной тарелку с ватрушкой и чашкой чая. Сам он тут же принимается за свой кофе по-ирландски и шоколадное пирожное. За свои девятнадцать я не встречала парня, настолько любящего сладкое.
– Ешь.
– Хочешь, чтобы меня совсем разнесло?
– Ты не толстая.
– Это ты так считаешь.
– Нет, это просто правда, – Кирилл двигает тарелку ближе, прямо на тетрадку. – Ешь и дай мне почитать, что ты там насочиняла.
Теперь он внимательно читает текст, изредка хмурясь – пытается разобрать почерк. Я терпеливо жду, от волнения часто подношу к губам чашку, в которой остались только горькие чаинки на дне. Кирилл не будет критиковать, а спокойно посоветует и поделится мнением – я это знаю, поэтому он входит в тот узкий круг людей, которые видят рукописи до публикации в интернете. Все равно страшно.
– Напомни: это про того маньяка?
– Да.
– Из твоего текста получается, что в человеке можно разглядеть маньяка… ну хорошо, просто преступника, – Кирилл двигает тетрадь мне, я тут же прячу её в сумку. – Но разве можно по одному внешнему виду сказать что-то о человеке? Вот видишь, не знаешь. Потому что ты никогда в жизни не скажешь, кто, например, вон тот парень за угловым столиком. Или девушка, которая только что вышла. Она в очках, значит у неё плохое зрение. Или, может, она знает, что это ей идёт и носит их ради красивой картинки. Или она убила этой ночью безобидную старушку и теперь ей стыдно смотреть на этот мир.
Я не могу не улыбнуться, хотя тема разговора не самая позитивная. Кирилл прав, но сдаваться так просто я не собираюсь. Мы спорим, исправляем черновик. «Но ведь главная мысль в романе не эта», – заявляю я, исчерпав доказательства. Тогда Кирилл меня «добивает»: «Вот по таким деталям можно отличить профессионала от любителя». Мне возразить нечего.
– Домой? Как раз дождик пошёл.
– Почему «как раз»?
– У меня в рюкзаке совершено случайно оказался зонт, которого у тебя наверняка нет. Это повод проводить тебя и напроситься в гости.
– Может, в следующий раз? – улыбаюсь, показывая ему свой зонт – синий с деревянной ручкой.
– Значит, про концерт я тоже спрошу в следующий раз?
Киваю. Кирилл картинно вздыхает, обещает украсть мой зонтик. Мы расходимся в разные стороны, выйдя из кофейни.
***
Запах кофе почти не чувствуется, хотя рядом стоит пустая чашка и одна полная – с чаем, зелёным из пакетика. Остаётся внести финальные правки в рассказ, обратить внимание на детали. В чём-то Кирилл, наверное, прав.
– Может, закусишь что-нибудь? – раздаётся голос «моего» баристы над головой. Он стоит рядом, трёт руки матерчатой белой салфеткой – давно заметила эту привычку.
Темнота ночи ложится на город топленым маслом – неслышно и очень мягко. Заметить, как сумерки окутывают мир, не удается. Или я невнимательно следила, увлеченная делом.
– Садись, – предлагаю, окинув взглядом пустое помещение. – До закрытия есть ещё двадцать минут, да?
«Мой» бариста устраивается напротив, оценивающе оглядывает меня, чуть склонив голову набок. Возникает какое-то странно чувство, определение которому я дать не могу. По коже крадутся мурашки. Как будто я корова, которую оценивают на рынке.
– Что ты пишешь? – он недоуменно смотрит на веер раскрытых тетрадей и блокноты.
– Переписываю рассказ с черновика. Нужно поменять некоторые сцены, а в той тетрадке место уже закончилось.
– Можно?
Сама удивляюсь тому, что даю разрешение, при этом продолжая спокойно работать.
– А почему не работаешь на компьютере? – между делом интересуется бариста, не поднимая глаз от рукописи. – Не надо было бы столько чиркать.
– Носить неудобно. С бумагой и ручкой приятнее работать, чем с пластиковыми клавишами. Ещё в тетрадях всё остаётся, можно легко вернуть один из предыдущих вариантов, – улыбаюсь, вспоминая, как изменяла одно-единственно предложение чертовых шесть раз, зато результат полностью удовлетворил.
«Мой» бариста отвечает улыбкой – том самой, приятной улыбкой, какой заманивает посетителей иногда. Кажется, будто он всё понимает, сам пишет или много читает.
– Мне нравится, – произносит наконец он, возвращаю тетрадку на прежнее месте. – Что ты собралась менять?
– Хочу написать немного живее. И сама идея… Я пишу, что по людям сразу можно сказать, кто есть кто, а в жизни так, наверное, не бывает.
– Мне нравится изначальная версия, – он очень аккуратно, будто листы сделаны из тончайшего стекла, кладёт черновик передо мной. – Не знаю, что с текстом, я дилетант, только в кофе и смыслю. А идея сама по себе хорошая.
– Это приятно слышать.
Поднимаю голову, улыбаясь, слежу за его движениями. Он всё делает плавно. Плавно, не спеша и даже как-то грациозно берёт длинными пальцами краешек блюда, плавно, но не медленно поднимает, разворачивается, уходит. Может, в этом он похож на леопарда. Или какую-то другую дикую кошку.
