Ольга Романовская
Огонь посредине зимы
Глава 4
– Но почему?
Евгения состроила самое невинно-обиженное выражение лица, на которое только была способна, но Рудольф не изменил принятого решения:
– Нет.
Он рассеянно перебирал письма на серебряном подносе. Соболезнования, визитные карточки, вновь соболезнования, счета…
– Но это несправедливо! – Евгения едва не топала ногами. – Привезти меня в столицу – и посадить под замок!
– Из дома ты не выйдешь, – в очередной раз повторил Рудольф.
Он слишком хорошо помнил алтарь, сооруженный в честь кронпринца, и не без оснований опасался, что сестра может натворить глупостей. Она переменилась, его Эжени, больше не девочка с розовыми бантиками. Рудольф упустил то время, когда сестра резко повзрослела. Он оставил в Сайратине неуклюжего застенчивого подростка, а привез в столицу невесту на выданье. В свете осторожных намеков его величества о чести Евгении надлежало печься особенно тщательно, поэтому, с утра прибыв порталом в Несвиш, Рудольф принял непростое решение ограничить сестру в передвижениях. Отныне все поездки и визиты исключительно в его обществе. Втайне он наделся, что новые декорации увлекут ее, и Мануил Альберт, а вместе с ним и все остальные вздохнут спокойно. Ну не может эта глупая любовь продлиться долго!
Евгения в досаде пнула постамент с расписной вазой. Подумала, и разнесла ее вдребезги.
– Эжени!
Рудольф укоризненно покачал головой.
Не дожидаясь приказа, двое проворных спиров убрали осколки.
– Тут все пропахло нафталином!
Театрально заламывая руки, Евгения подошла к окну и резким движением распахнула бархатные портьеры.
– Смотри, – она указала на свои пальцы, – пыль! И ты собираешься запереть меня в этом склепе?
– Предпочла бы остаться в Сайратине?
Он заранее знал, какой ответ услышит.
– Нет, конечно!
От одной мысли об одиноких днях в затерявшем среди льдов замке Евгению бросало в дрожь. Когда она услышала о грядущем переезде в Несвиш, запрыгала от радости: больше никакой удушающей опеки матери, наставлений отца, сватовства старых, ни на что ни годных лордов. Подумать только, ее едва не отдали за одного такого! И вот теперь, когда, казалось, все позади, брат снова сажал ее в клетку.
– Не ной, – несколько смягчился Рудольф, – мы станем выходить в свет, обязательно посетим оперу…
– А во дворец ты меня не берешь, – мстительно напомнила Евгения и, надув губы, плюхнулась на ближайший диванчик.
– Я иду туда по делам, ты знаешь.
– А еще там Мануил, и ты не даешь мне с ним видеться.
На минуту Рудольфом овладело трусливое желание бросить все, подать в отставку и уехать. Купить какую-нибудь виллу на морском побережье, взять на содержание хорошенькую куртизанку… Но графский титул давил на плечи. Он обязан думать о чести фамилии.
– Эжени, – оторвавшись от скопившейся за долгое время корреспонденции, Рудольф строго глянул на сестру, – а тебе не приходило в голову, что ты ему не нужна? Положим, вы снова встретитесь. Ты начнешь вешаться ему на шею, предлагать себя… Ты, леди фон Алексаи! Имей хоть каплю гордости и прекрати вздыхать о мужчине, который за два года не удостоил тебя даже взгляда.
– За три года. И он не мог. Родители следили за ним так же строго, как и за мной, заставили обручиться с этой принцессой…
Она состроила брезгливое выражение лица, словно невеста принца – жаба. Между тем, по слухам, Августина Терезия крайне симпатичная девочка, обещавшая со временем превратиться в красивую женщину. У нее имелся всего один недостаток – возраст. Будущая королева Авердена пока играла в куклы, поэтому обручение было заочным, а свадьбу отложили до совершеннолетия невесты.
– Я устала! Надеюсь, моя комната готова? В этом доме так душно!
«Зато тепло», – подумал Рудольф. Несмотря на принадлежность к чистокровным исвердам, он предпочитал льду и голым стенам уютные деревянные панели и приглушенный шум города за окном.
Столичный особняк фон Алексаи насчитывал не одно столетие – его возвел еще родоначальник семейства. По слухам, он выиграл земельный участок в карты у тетки. По официальной версии, земля была пожалована дедушкой-королем. С тех пор дом несколько раз перестраивался и видоизменялся по последней моде. К примеру, при отце Рудольфа туда провели водопровод – неслыханную роскошь для того же Сайратина. Трехэтажный, с двумя флигелями, разнообразными службами, разбитым в пейзажном стиле садом, парадным фасадом он выходил на Королевский бульвар – самую аристократичную и фешенебельную улицу столицы. Дома на ней стоили баснословных денег. Все потому, что завершался бульвар оградой королевского дворца. Взамен на опустошенные кошельки обитатели здешних мест могли рассчитывать на тишину, безопасность, уличное освещение и возможность наблюдать из окон за королевской семьей во время конных прогулок.
– Постой, что это?
Евгения была уже в дверях гостиной, когда ее остановил суровый окрик брата. Пришлось вернуться.
Нахмурившись, Рудольф вертел в руках какую-то бумажку.
– И?
Пристав на цыпочки, Евгения пыталась рассмотреть, в чем же дело. Под ложечкой защемило, но она отогнала от себя панические мысли. Никто не знал, не мог знать! И уж точно не стал бы скреплять личной печатью.
– Долговая расписка за подписью отца. Платеж просрочен на полгода. Ты что-нибудь об этом знаешь?
Сжимая злосчастное письмо в руке, Рудольф взглядом пригвоздил сестру к полу.
– Понятия не имею, – растерянно пробормотала Евгения и протянула руку, забрала бумагу.
– Выдать подателю сего… – быстро читала она, забавно наморщив носик. – Под честное имя… Срок уплаты… Я ничего не понимаю, Ральф!
Евгения подняла голову; державшие расписку пальцы чуть подрагивали.
– Отец… Ему незачем было брать десять дукатов, тем более у иностранца!
– Почему ты думаешь, что Рамон Иварса иностранец?
Он пытался подловить сестру, понять, притворяется она или действительно ничего не знает.
Дело серьезное. Проблема вовсе не в десяти дукатах – даже с набежавшими процентами не слишком большая сумма при его доходах, а в поддельной подписи отца. На первый взгляд она ничем не отличалась от настоящей, но на второй в глаза бросалась прерывистость линий, иное написание гласных. При этом личная печать подлинная, тайно воспользоваться ей могли только члены семьи, дворецкий Рафус, поверенный и врач.
Предатель. От одного этого слова рот наполнялся горечью.
Проще закрыть глаза, заплатить этот долг, но Рудольф хотел докопаться до сути. Кто и почему пошел на преступление?
– Ну… – замялась Евгения. – Имя у него странное – Рамон.
– Эжени?
Рудольф требовательно посмотрел ей в глаза.
– Да не знаю я ничего! – взорвалась сестра. – Нет у меня этих денег! Были бы, давно сбежала. Или думаешь, будто я их под подушку положила, до лучших времен?
– И то верно, – неохотно признал ее правоту Рудольф.
Однако его не покидало ощущение, что Евгения темнит и тот самый таинственный Рамон ей знаком.
– Хорошо, – он забрал у нее долговую записку и сунул в карман, – сегодня же я напишу ему и все выясню.
Рудольф искоса наблюдал за сестрой. Сейчас она всплеснет руками, в страхе выкрикнет: «Не надо!», но Евгения задумчиво изучала потолок.
– Рамон… Рамон…
Она вновь наморщила носик.
– К нам как-то наведывался иностранец, сюда, когда мы с матушкой приехали на бал. Кажется, речь шла о каких-то бумагах. Может, это он?
– Может. Я сообщу тебе, как только что-то узнаю.
– Сделай милость. А пока я пошла. Попытаюсь обустроить свою одиночную камеру.
Приподнявшись на мыски, Евгения, как в детстве, чмокнула его в лоб и скрылась за дверью. Рудольф проводил ее недоверчивым взглядом. Это письмо, резкая перемена в поведении, поцелуй… Уж не припрятала ли сестра в рукаве очередную тайну?
Рудольф не любил откладывать дела в долгий ящик, поэтому, даже не переодевшись с дороги, уселся за ответ господину Иварсе. Представившись, он просил о личной встрече. Мол, как наследнику, ему требовалось прояснить некоторые моменты. О поддельной подписи не упомянул. Сначала он взглянет на таинственного господина Иварсу, выслушает обстоятельства дела, а потом уже решит: выплатить долг или подать на него в суд.
Промокнув написанное, Рудольф несколько раз перечитал текст письма, запечатал и позвонил в колокольчик.
– Отправить с вечерней почтой!
– Как прикажете, ваше сиятельство.
Ледяные пальцы на мгновение обожгли, забрав из его рук письмо.
«Надо сотворить еще парочку спиров», – мельком подумал Рудольф. Вот и занятие на вечер нашлось – глушить смерть отца в вине претило, а так все польза. Слуг действительно не хватало. Одно дело – приглядывать за домом, пока хозяева в отъезде, другое – обсуживать двух исвердов. Где, к примеру, взять горничную для Евгении, не из людей же нанимать!
* * *
Рассеянный зимний свет, блеклый и тусклый, падал через высокое окно в потолке на каменный стол в лаборатории. По традиции, ее обустраивали подальше от жилых покоев. Так в столичном доме Алексаи под нее отвели мансарду садового флигеля.
Рудольф снял сюртук, тщательно расправил и повесил его на спинку высокого стула. После покосился на блок из чистейшего речного льда, который доставили менее часа назад. Не всякий материал годился для создания спиров, надлежало все тщательно осмотреть, проверить на посторонние вкрапления и сколы.
Поставщик не подвел, дорожил своей репутацией, Рудольф остался доволен. Сегодня он работал один, хотя пора бы уже научить созданию живого из неживого сестру. Рудольф заходил к ней. Утомленная дорогой и ссорой, Евгения спала. Подложив кулачок под щеку, она напоминала себя прежнюю. Рудольф потихоньку вышел, не потревожив ее сна, и направился прямиком во флигель.
Физический монотонный труд – лучшее лекарство от всех бед. Когда творишь, не думаешь о мелочах. Этой истине когда-то научила Рудольфа мать. В отличие от отца, она часто работала со льдом. Прежде он не задумывался, почему именно мать отвечала за создание и починку слуг, а теперь понял, что за внешним семейным благополучием скрывалось много проблем. Сдается, Фердинанд унес под крышку гроба не только свои измены, но ворошить прошлое Рудольф не собирался.
Сегодня он изваяет горничную.
Прикрыв глаза, Рудольф представил будущее творение и взялся за инструменты. Он смело работал пилой и топором, не боялся отрезать лишнее.
Когда черновая работа была окончена, пришел черед долота и молотка.
Разгоряченный работой, Рудольф засучил рукава, избавился от жилета. Потом и вовсе расстегнул рубашку: ему не хватало воздуха.
Исвердам не требовалось филигранно выверять каждую деталь, достаточно наметить общие контуры, остальное доделает магия. У традиционных скульпторов на каждое творение уходили недели, а то и годы, Рудольф справился за пару часов.
Высеченная изо льда фигура пока отдаленно походила на женщину. Ростом она чуть уступала Евгении, зато крепкая, коренастая – задача горничной не ублажать взор, а без устали трудиться.
Рудольф скептически оценил свое творение: отшлифовать, или приступить к оживлению?
– Да, растерял, растерял былые умения! – покачал головой он.
Евгения работу не примет, потребует переделать. И будет права, потому что такую спиру гостям показать стыдно. Не служанка из благородного дома, а крестьянка! Надо добавить изящности, чтобы сочеталась с интерьерами, мебелью.
Склонившись над заготовкой, Рудольф принялся сглаживать острые углы, где надо, с помощью ледяного лома и воды, добавлял выпуклости. Синие змейки дара мгновенно спаивали массу воедино.
Второй вариант уже больше походил на женщину: пышная грудь, тонкая талия, намек на длинные волосы. Можно оживлять.
Острая шейная булавка вошла палец. Дождавшись, пока на нем набухнет капелька крови, Рудольф приложил к ранке пробирку и начал считать: один, два, три… Отмерив ровно двенадцать капель, по числу месяцев в году, он перевязал палец и заткнул сосуд осколком льда. Проверив, чтобы кровь не вытекала, Рудольф вставил сосуд в заранее просверленное в районе сердца отверстие. Он запечатал его прежним способом – с помощью охлажденной воды. Тончайшее ледяное стеклышко скрыло пробирку с кровью. Она мерцала там словно огонек свечи в фонаре.
Спира была практически готова, оставалось вдохнуть в нее жизнь.
Переливающиеся синие магические нити потянулись от пальцев Рудольфа к заготовке на столе. Лед завибрировал. Лопнула, не выдержав давления, пробирка внутри скульптуры, разбросав во все стороны капли крови. Они обернулись алыми нитями, ручейками-венами разбежались по телу спиры, сплетаясь в вены и артерии.
Снежный вихрь подхватил скульптуру, поднял ее над столом. Заключенная в кокон бледно-голубого света, она сияла. Десятки блестящих нитей соединили ее с Рудольфом, напитывая магией. Она слепила, будто из глины, из осколков пробирки самое настоящее сердце. Легкий хлопок, и оно сделало свой первый, самостоятельный удар, соединилось с сотворенными чуть ранее жилами.
Поверхность скульптуры пошла трещинами. Во все стороны брызнула ледяная крошка. Сбрасывая ненужное, тело спиры оживало, обретало недостающие человеческие черты. Сжались в судороге пальцы, широко распахнулись бесцветные глаза. Проросли из льда губы, с треском весеннего половодья из общей массы отделились волоски, блестящим морем заструились по спине спиры, гладкие, блестящие, шелковистые.
Тело ледяной служанки содрогнулось в конвульсиях, и бесцветные глаза наполнились разумом. Приглушенное магическое свечение погасло, снежный вихрь плавно опустил новорожденную на стол.
– Приветствую вас, хозяин! Рада служить вам отныне и навеки.
Спира проворно соскользнула со стола и почтительно склонилась перед создателем.
– Ступай к экономке, она выделит тебе одежду.
Рудольф равнодушно взирал на замершую перед ним в глубоком поклоне обнаженную красавицу. Ее тело не воспринималось им как живое, это как стул или стол. Заниматься любовью со спирой!.. Отца оклеветали, не мог покойный Фердинанд так низко пасть!
– Как прикажете, палаэр.
Прохладные губы спиры коснулись его руки.
– Что-нибудь еще, палаэр?
Она выпрямилась, посмотрела ему в глаза. В ее действиях не было никакого сексуального подтекста, спира всего лишь пыталась угадать его желания.
– После экономки найди дворецкого. – Скомкав, Рудольф засунул окровавленный платок в карман, чтобы после сжечь. – Пусть тебя обучат мастерству горничной.
Несмотря на врожденное желание служить и повиноваться, спиры не появлялись на свет со всеми необходимыми навыками и умениями. Как и людей, их надлежало научить ремеслу, с той лишь разницей, что ледяные слуги схватывали все гораздо быстрее. В крупных городах существовали специальные школы, где за неделю, максимум за две спиры постигали нужные хозяевам науки. В замках и поместьях обучением занимались специальные люди – увы, перенимать у друг друга опыт спиры не могли.
– Как прикажете, палаэр.
Спира вторично поцеловала даровавшую ей жизнь руку.
– Как мне называть вас, чья я раба?
Рудольф представился, назвал имя своей сестры и на всякий случай матери. После выпустил спиру и, смежив веки, привалился в стене.
– Отвык, отвык ты от магии, приятель! – пожурил он себя. – Размяк в людских королевствах, в людских постелях. Вот и руки дрожат – после одной-то спиры! И крови отдал всего ничего…
Однако умом Рудольф понимал: дело вовсе не в магии. Последние недели он жил в неизменном напряжении – сначала известие о смерти отца, потом странности в его спальне, любовный алтарь сестры, спешный отъезд матери, разговор с королем. Теперь долговая расписка… Тут работа со льдом не поможет.
– Хм…
Рудольф вспомнил, что среди карточек на подносе он видел визитку старинного друга отца. К ней еще прилагалась записка, мол, Гидемин не только соболезнует его утрате, но и в любой день рад пригласить его на дружескую рюмочку шерри.
Выпивка и беседа с умным человеком сейчас бы не помешала. Сваливаться как снег на голову неприлично, поэтому он пошлет записку. Хорошо бы наведаться к барону фон Эрде сразу после королевской аудиенции, так сказать, заесть и запить привкус дворцовых коридоров, где воздух пропах интригами и лизоблюдством. К тому же барон – опытный придворный, всю жизнь провел в столице. При необходимости с ним можно без опаски посоветоваться. В частности, Рудольф собирался осторожно поднять вопрос о браке Евгении. Если король нашел ей жениха – хорошо, если нет, он возьмет замужество сестры в свои руки. Чем скорее она забудет кронпринца, тем лучше. Гидемин поможет составить список подходящих молодых людей, а его дочери сопроводят Евгению в свет. Их у барона две, одна тоже барышня на выданье, вторая дебютирует в этом сезоне.
Однако записку посылать не пришлось. Стоило Рудольфу вернуться в дом, как дворецкий почтительно протянул ему визитную карточку с золотым тиснением:
– Барон фон Эрде, ваше сиятельство. Прикажет принять?
– Конечно, зови! Проводи его в Малую гостиную, скажи, я сейчас спущусь.
Не появляться же перед гостем потным и грязным!
Рудольф торопливо поднялся к себе. Вещи еще не успели распаковать, но он и сам, без помощи слуг, отыщет свежую рубашку.
Ну вот, ополоснуться после работы над умывальником, сменить сорочку, и можно к гостю. Барон не король и не дама, простит Рудольфу некоторую небрежность в одежде.
Гидемин Лотарь ард Пфальц, барон фон Эрде, казалось, не постарел с момента их последней встречи. Такой же подвижный, с живым взглядом и забавной клиновидной бородкой, он на правах давнего друга семьи заключил Рудольфа в объятия, утешающе похлопал по спине:
– Эта такая утрата для нас всех! Как ты, держишься?
Рудольф улыбнулся. Мать пришла бы в ужас от грубейшего нарушения этикета, а ему нравилось сердечное «ты» Гидемина. В его памяти Рудольф навсегда остался мальчишкой. А ведь смерть старинного друга и ему нанесла глубокую рану – Фердинанд и Гидемин подружились задолго до рождения Рудольфа. Наконец-то нашелся человек, с которым можно откровенно обсудить свою утрату! Мать и сестра для этой роли, увы, не подходили.
Чтобы отвлечь Рудольфа от мрачных мыслей, Гидемин расспрашивал о поездке по человеческим королевствам, здоровье Луизы:
– На похоронах она выглядела неважно.
– Вы были на похоронах?
Вновь кольнула совесть. Сам-то он не успел…
– Да, конечно. Не беспокойся, все сделали, как должно. Разве только твоя сестра…
Гидемин стушевался, не закончил фразы.
– Что моя сестра? – вмиг напрягся Рудольф.
Его самого беспокоило поведение Евгении.
– Все сокрушалась, что король ограничился письмом. Мол, мог бы приехать или прислать кронпринца Мануила.
– Ах это!..
Рудольф с облегчением выдохнул и пояснил:
– Она помешана на кронпринце. Детская влюбленность. Ничего, скоро пройдет! Надеюсь, в остальном Евгения?..
– Безупречна, как и все фон Алексаи. Мне попросить девочек завтра заехать, немного развлечь ее, пока ты занят делами короны?
– Если вам несложно.
Как все славно обернулось, не пришлось просить! Одно смущало: откуда Гидемин узнал об аудиенции? Ну да во дворце и у стен есть уши.
– В свою очередь, могу ли я тоже попросить тебя о крошечном одолжении? Ничего такого, – торопливо заверил он, – всего лишь вечер в дружеской компании. Я писал тебе…
– Да, я получил записку и крайне признателен за заботу.
– Тогда завтра, в восемь вечера, тебя устроит?
– Вполне.
– Тогда жду тебя завтра вечером. Девочки заедут за Евгенией к одиннадцати и вернут ее к обеду.
Глава 5
– Не зря, ох, не зря я женился на ведьме!
Матеуш довольно потирал руки, устроившись на дальней скамье бокового предела. Чтобы скрыть плутовскую улыбку, – не место ей в храме – он низко опустил голову, надвинул на лицо шляпу с петушиным пером, которую прикупил по случаю грядущей свадьбы.
– Я ведь сразу заподозрил: шлюшка из благородных. Потом и сама призналась – снюхалась с кузеном. Видимо, совсем никудышный был, пропащий, раз замуж с пузом-то не выдали. А то и вовсе развлекся и бросил. Покойница моя, даром образованная, – баба, а все они небольшого ума, сначала ноги раздвинут, потом голосят. Мужику-то что, какой с него спрос, кровь играет, а бабе честь надо блюсти.
Спохватившись, что подобные мысли не понравятся Хозяину солнца, Матеуш быстро осенил себя божественным знамением, забормотал слова молитвы. Он никогда не отличался набожностью, напротив, старался избегать храма («Эти священники так и норовят залезть честному человеку в карман»), но теперь вдруг преисполнился благодати. Требовалось на всякий случай задобрить божественных брата и сестру, чтобы рыбка не сорвалась с крючка. Пока Тесса вела себя тихо, но кто ж ее знает? Вдобавок, пораскинув мозгами, Матеуш решил-таки обзавестись письменным разрешением на брак. Что, если у Тессы в Кромхейме осталась родня и она попытается признать союз недействительным? Нет, тут нужно подстраховаться. Ну и после свадьбы скорей обрюхатить девку: так она точно никуда не денется.
Матеуш покосился на ряды надгробий, отделенные от молельного зала узорной решеткой. Под ними нашли покой именитые горожане. А вот отец Матеуша лежал в земле на кладбище бедноты, где на каждом метре могил больше, чем посетителей в таверне. И надгробия у него нет, только деревянная табличка. Но ничего, получив наследство падчерицы, Матеуш с почестями перезахоронит его в родовой усыпальнице. О Кафедральном соборе Солнца и Луны он не помышлял, довольствуется храмом поскромнее, хотя бы этим. А после, спустя много лет Ганс-младший похоронит в той же усыпальнице его, Матеуша, – должно же проклятое ведьминское отродье подарить ему сына.
– А после пусть помирает. Нужна больно, одни расходы!
Матеуш с тоской подумал о пяти талерах, истраченных на предсвадебные хлопоты. Часть пошла в карман священнику, часть – нотариусу, остальное – на наряды. Он расщедрился, не только себя порадовал обновками. Платье, правда, не новое, куплено у старьевщика, вдобавок Тессе не по размеру, зато с кружевами.
Наконец служба закончилась.
Служки торопливо закатили за позолоченную ширму изображение Бога, потушили лишние свечи. Матеуш довольно крякнул. Рачительный здесь священник, не тратит воск зря, не ошибся он с выбором.
Немногочисленные прихожане – мало кто наведывался в храм в будни, вдобавок днем – потянулись к выходу. Перед тем, как покинуть божью обитель, каждый опускал пальцы в специальный чан с янтарной водой, получая благословение Хозяина солнца.
Матеуш не спешил: дело деликатное, не для чужих ушей. В прошлый раз он чуточку приврал, чтобы добраться до денег Тессы, а сейчас придется раскрыть все карты. Однако Матеуш надеялся, весомый аргумент в виде туго набитого кошелька перевесит сомнения, священник выдаст необходимый документ.
– У тебя ко мне дело, сын мой?
Одинокая фигура привлекала внимание пастыря.
– Только не говори, что невеста передумала!
«Да кто ей даст передумать!» – мысленно хмыкнул Матеуш. Почтительно сняв шляпу, он низко поклонился и подобострастно приложился губами к перстню-печатке с изображением солнца на мизинце священника.
– С ней все хорошо, как условились, завтра предстанем пред вашими очами. Уж как Тесса волнуется, не дождется этого дня! Столько лет, бедняжка, мучилась, скрывала запретную любовь!
– Да-а, – согласно кивнул пастырь, – люди на такое косо смотрят: все же отчим и падчерица. Пожалуй, еще решить могут, будто ты ее соблазнил.
Он строго глянул на Матеуша: мол, признавайся, не блудил ли?
– И в мыслях не было! – замахал руками тот. – Она девица.
– Это хорошо, – довольно кивнул священник. – Невеста в день брака должна предстать пред людьми и богами непорочной. Однако что же тебя тревожит? Во время службы ты дергался, что-то бормотал.
Матеуш наморщил переносицу. Внимательный! А ведь он специально выбрал самый дальний ряд…
– Меня терзают мрачные мысли, святой отец. Как вы уже говорили, люди судят по себе, ищут в других тьму. Боюсь, как бы не поползли слухи, будто брак наш незаконен. Вдобавок родня моей будущей жены – на редкость пакостные люди. Им только повод дай, чтобы насолить ближнему. Словом, нужна мне бумага такая, где бы от лица Хозяина солнца разрешался союз отчима с падчерицей. Разумеется, – заметив, как нахмурился священник, поспешил добавить он, – я сделаю щедрое пожертвование храму. За счастье и заплатить не жалко.
Пастырь колебался. Взгляд его метался между кошельком и позолоченным солнечным ликом под потолком. Одно дело – поженить, пойти навстречу влюбленным, другое – скрепить печатью документ.
– Право, я ведь не прошу за других, только за себя, – продолжал увещевать Матеуш. – Не говорю за всех отчимов и всех падчериц.
– Хм…
Священник почесал подбородок.
Матеуш сжал кулаки. Ну же, ну! Эх, не могла бабка заранее предупредить, на кого все отпишет, тогда бы он не стал удочерять Тессу.
– Два талера, – зажмурившись, выдохнул Матеуш.
Если уж и теперь ничего не выйдет, то удача отвернулась от него. «В долги меня вгоняет, девчонка лаева! – с досадой подумал он. – Но ничего, я с нее с процентами все до последнего ария стребую!»
– Один, – священник проявил милосердие. – Один талер, и я выдам тебе бумагу с печатью Церкви.
Риза совсем прохудилась, стыдно службы проводить, как раз новую справит.
– Положи туда, в ящик для пожертвований. И запомни, сын мой, ты не заплатил мне ни монеты.
Матеуш активно закивал. Глаза его замаслились. Не переставая кланяться и благодарить Бога за милость, он попятился к ящику и ссыпал в него горстку меди.
– Жди здесь! – приказал священник и скрылся в амвоне.
Вернулся он с еще пахнущим чернилами свитком, в двух местах скрепленном печатью с солнцем.
* * *
– Видальте вы, она еще нос воротит! Такое платье! Сама королева бы не постеснялась надеть!
Несмотря на ворчание Лорны, Тесса не могла заставить себя улыбнуться, поблагодарить жениха за столь щедрый подарок. Она стояла на табурете посреди спальни Матеуша, самой большой и светлой комнаты в доме, и со страдальческой миной наблюдала за тем, как Ясмина, вооружившись булавками, подгоняет платье по фигуре.
Уже завтра… От одной мысли о грядущем замужестве бросало в холодный пот, но Тесса так и не придумала, как избавиться от отчима. Предусмотрительный Матеуш больше не выпускал ее к гостям. Днем за Тессой присматривала Лорна. Устроившись в уголке закопченной кухни, она не спускала с будущей невестки глаз, попутно делилась непрошенными советами. По ночам девушку и вовсе запирали в чулане, выделив ведро на случай «пикантных надобностей».
Тессу тревожил внезапный интерес отчима. Не такой он человек, чтобы воспылать греховной страстью, если Матеуш-Кошелек и любил что-то, то исключительно деньги. Между тем с утра к ним заглянул нотариус, составил брачный контракт. По нему все движимое и недвижимое имущество Тессы отходило супругу. Ей самой полагалось скромное содержание, каких-то три талера в год. В случае смерти или гибели мужа она могла претендовать на вдовью долю, остальное наследство отходило детям. Странные условия, будто Тессе было, чем нажиться! Сначала она решила, Матеуш печется о трактире, однако потом засомневалась. Многие женщины в их квартале, овдовев, ловко управлялись с питейными заведениями, да и не стоил трактир ничего без посетителей, сколько бы Тесса за него выручить? Нет, дело в чем-то другом. Еще месяц назад отчим в ее сторону не глядел, а тут вдруг: женюсь, не могу.
– Да не вертись ты!
Ясмина слизнула выступившую на месте прокола капельку крови. Она тоже не понимала брата. Положим, он не желал давать за падчерицей приданого, но зачем жениться? Мать твердила: дети, помощница, но разве с Тессой каши сваришь? По виду – чистая аристократка, даром в штопанном ходит. Опять же таз узкий, стан тонкий – ни рожать, ни трудиться толком не сможет. В постели… Тут племянница ее обскакала. Такую, как Тесса, мужчина захочет, даже Жюстен слюни пускал, когда она приносила ему пива. Собственно, поэтому брат и сделал ее подавальщицей – чтобы больше смотрели, а, значит, пили. Интересно, станет ли Матеуш требовать от молодой жены, чтобы она заигрывала с посетителями? Наверняка. Обрядит в открытое платье и заставит фланировать в жаркие деньки перед входом.
– Не позавидуешь девчонке!
Она не сразу поняла, что произнесла это вслух, прикрыла рот ладонью, но поздно, мать услышала.
– Да как сыр в масле она катается, себя бы пожалела!
И то верно, кусок хлеба доставался Ясмине тяжким трудом. Вдобавок беременность… Живота нет, а по утрам уже выворачивало. Спасибо, Ясмина вставала раньше всех, никто не видел, что кусок в рот не лез.
Хоть бы мальчик! Прикрыв глаза, она мысленно обратилась с просьбой к Хозяйке луны. Если Ясмина и теперь не сумеет, бросит ее Жюстен, найдет молодушку, которая десять пацанят ему родит. А ей куда с дочерьми, с позором вернуться в дом брата? Права мать, не Тессу надо жалеть, себя. Даже если девка помрет первыми родами, то в сытости, в тепле и при муже.
– На-ка!
Лорна, кряхтя, наклонилась и извлекла из-под подушки лакированную шкатулку. Среди «богатств», большей частью дешевых поделок с ярмарок, поблескивали сережки покойной матери Тессы, те самые, жемчужные, из прошлой, аристократической жизни. О ней Карен практически ничего не рассказывала, дочь знала только, что настоящая ее фамилия – Эско, а отца звали Иоганн. Он погиб в битве при Карсе, когда Тесса еще не родилась. Записался в наемники, думал, добыть немного денег, чтобы жениться на Карен, но не судьба. «Мы оба проклятые, – с горькой улыбкой говорила она о себе и возлюбленном. – Весь род отвернулся от нас». Повзрослев, Тесса поняла, почему: близкородственные браки не поощрялись. А тут отчим вздумал жениться на падчерице… Где справедливость, почему его никто не проклял?
Порой, в минуты черной меланхолии, Тесса винила мать за малодушие. Даже если отец погиб, зачем она продалась Матеушу? Он ни богат, ни добр, уморил ее, вечно попрекал прошлым. Лучше бы они обе умерли, чем каждый день терпеть Матеуша Ласку!
А вот этого в шкатулке быть не должно. С чего бы отчиму прятать письмо? Тесса видела его мельком, но могла поклясться, печать не черная. Странно.
– Вот, на свадьбу наденешь!
Лорна протянула Тессе мамины серьги. Будто свои собственные. Хотя семейка Ласка давно присвоила то немногое имущество, что осталось от Карен. Продали и ее кольцо, подарок Иоганна, и платья. За ненадобностью Матеуш избавился от половины книг Тессы. Продал бы и остальные, но не сговорился о цене.
Ненавистное кольцо, символ будущих супружеских уз, сдавило палец. Стащить бы его, да никак, она уже пыталась, будто в кожу вросло. То ли Матеуш зачаровал, то ли не угадал с размером.
– Ну что стоишь, примерь!
Тесса не сразу сообразила, чего от нее хотят, а потом покорно вдела серьги в уши.
– Покрутись!
Лорна довольно взирала на Тессу в несуразном старомодном платье. Хороша! А что характер вздорный, так она займется ее воспитанием. Свекровь не приемная бабка, прав у нее куда больше.
