Ольга Шемякина
Нам с дельфином по пути
14.
Лица и ощущения от людей мелькают в Володе как в многоплановом зеркале, листва воспоминаний вылетает из него ворохами и исчезает в удушливом темном воздухе салона маршрутки. Из темноты на улице и в салоне выхватываются желтые всполохи фонарей и накладываются на рассказ о книжной иллюстрации и графике, и мне кажется, что мы несемся в карете по сказочной улице, не иначе Копенгаген, и снопы света мелькают, непременно желтые, проезжаем балы, ах, магазины со шляпками и богемные кафе, неужто уже Монмартр? Станция метро «Чистые пруды». И мы просыпаемся и переходим на новый уровень сна – в подземелье метро.
15.
Определяемся, что ехать нам две остановки в одну сторону. Едем. Стоим на переходе, расстаемся, и тут в тексте как-то естественным образом появляется жена. И где-то под ногами уже крутится ребенок, материализовавшийся после вопроса: «А почему ваша жена работает в школе?» – «Потому что в ее классе учится наш сын». Что ж, передаю его жене ракету и мы… идем дальше. Потому что нам по пути.
Может быть, близких по духу людей вообще мало, и нам всем по пути? И на работе, связанной с дизайном, текстами и искусством, больше шансов встретить родственную душу, чем в супермаркете или в метро?
16.
Ах, как же мне нравится этот живой электрический дельфин, и я думаю вслух: «А неплохо бы нам дружить семьями»… А он (тягуче): «У вас, наверное, соцсети есть, а я их не люблю»… И мы оба как-то молча понимаем, что у нас нет времени ни на дружить семьями, ни на дружить друг с другом, ни на что вообще у нас нет времени. И вообще это сон. Сейчас проснемся и все будет хорошо. Будильник, к бою! Туки-тук, туки-тук. Это просто у обоих случилась лишь какая-то «легкая контузия», непромолвленная, затаившаяся, испуганная самим своим появлением, закутанная как в паранджу в обыденные, ничего не значащие вежливые слова.
17.
Пришла домой слегка пьяная – тело обрело какую-то глухую ватность и понизило порог чувствительности, но при этом возникло ощущение пузыриков шампанского в крови. Я принесла с собой классическое состояние эйфории и приятные воспоминания о своем мимолетном недосказе, о том, как я до того увлекалась, когда что-то говорила, что стучала его по рукаву и чувствовала на нем эту неестественную для дельфина одежду из плащевки… Это напомнило мне и меня – ту, которой любая одежда кажется маскировкой, фикцией, скрывающей естественность.
18.
Образы, фантазии, истории… Я не знаю, где границы между тем, что было, и тем, что я хотела бы, чтобы было. Или это «недобыло» и есть то необходимое мне живительное ощущение влюбленности, которое заставляет мой будильник стучать со смыслом. Я не знаю, насколько человек вообще придумывает то, что происходит. Возможно, любое событие есть ложь, есть «литература», всего лишь оценка события, рассказ самому себе о событии. Но какая тогда разница между одной «литературой» и другой? Когда границы размываются, то можно спутаться нитями в клубке единомышленников, к которым тянет. И тогда становится неважно, чья это жена, чей ребенок и чей это муж, и тогда ты по-другому делишь людей – на своих и не своих. Чья это жена? Наша, своя, родная… Или даже не так: это – МЫ, а это – НЕ МЫ. Потому что иногда я даже не могу понять границы между я и не я в этой «семье».
Изменять в таком случае – означает сближаться с чужими людьми. И в этом смысле мой муж изменяет мне с людьми на своей работе больше, чем я ему со своими невинными мирами в своей голове… Он больше времени проводит в мире, чуждом ему по духу, пытаясь иногда изучать его путем погружения и «культурного отдыха» в клубе с кладовщиками. И только по вечерам и по выходным он приходит ко мне, работающей дома и почти не выходящей за пределы квартиры. Тогда мы снова становимся МЫ.
