Ольга Шильцова
Зови меня Яга
Глава 10
В середине августа надо быть совсем уж никчемным человеком, чтобы не найти грибов в лесу. Я же знала несколько проверенных мест, да и год выдался грибной. Проблема была другая – дотащить добычу до дома, да заготовить впрок. Я солила грибы в бочке с чесноком, укропом и корешками петрушки, сушила белые на печке, а самые крошечные красноголовики жарила с луком и ела с тушеной капустой, отчаянно скучая по вкусу картошки. Картофель, рис, помидоры – местные люди ничего не знали о подобной пище. Хуже всего было отсутствие чая и кофе. Цикорий, ягодные морсы и бесконечные травяные сборы пришлись мне по вкусу. И к хлебному квасу я уже привыкла. Но иногда мне нравилось представлять сладкий кофе с корицей – я почти чувствовала его запах.
Прихлопнув особенно отважного комара, я поправила лямки берестяного короба и зашагала дальше по мягкому мху. В голову упорно лезли мысли про русские сказки. Правда ли я встречаю их будущих персонажей, или это всего лишь совпадение распространенных имен? Хорошо хоть, у меня не костяная нога! «Пока», – с беспокойством поправила я сама себя, споткнувшись о корень.
Сказки завораживали меня с детства. Сейчас, будучи взрослой, я любила искать в них закономерности. Одинаковые сюжеты у разных народов и такую разную мораль. Тюркские народы воспевают веселого хитреца и обманщика Ходжу Насреддина. Китайцы в своих сказках награждают добродетель, европейцы – трудолюбие. А у нас что, колобок и репка?
Я присела перед целым семейством подосиновиков, аккуратно выкручивая грибочки. Нож был слишком ценным предметом, чтобы рисковать потерять его в лесу. «Они все добрые», – внезапно поняла я про наших национальных героев. Емеля отпустил щуку. Иван-дурак медведя спас, собаку бездомную накормил, всего и не упомнишь. Я вертела крепкий подосиновичек в руке и продолжала размышлять, как будто поняла что-то важное. В сказке даже когда последнее отдаешь – в итоге всё возвращается стократ. На то она и сказка. И Ивану-царевичу помогли Кощея победить: звери, которых он пожалел, поймали за него и зайца, и утку, и яйцо достали из синего моря. «Ох, Иван», – вздохнула я горько. – «Этот может и собственных убийц простить, подними его в самом деле живая вода».
– Здравствуй, ведьма, – я вздрогнула всем телом, услышав незнакомый голос, и подняла голову. «Охотник, должно быть», – промелькнула мысль при виде высокого худощавого мужчины. В одежде из кожи и замши, с красным платком на голове, повязанным на манер банданы, он выглядел странно, хотя мне ли об этом судить.
– И тебе доброго дня, – осторожно ответила я, выпрямляясь. Он молчал, но и я не стремилась продолжать разговор. Пусть сам скажет, что ему надо. Если бы он обратился ко мне иначе, можно было надеяться, что случайно наткнулся. А так – явно знает, кто я.
– Ты предсказываешь людям, – прозвучал то ли вопрос, то ли утверждение. Холодные серые глаза смотрели не мигая.
– Кто ты такой? – вопрос на вопрос, старая уловка, но плевать на этикет. Что-то странное было в этом незнакомце, от чего хотелось оказаться в своей избе, да с запертой накрепко дверью. Он слегка склонил голову набок и пожал плечами:
– Люди зовут меня Птицелов.
Ничего не приходило на ум. Скорее всего, это просто его ремесло.
– Расскажи, что меня ждёт, – настойчиво попросил мужчина. Усилием воли я отвела от него взгляд и отрезала:
– Нет!
Домой, домой. Я подхватила свой короб и зашагала по знакомой тропинке, не оборачиваясь и не разрешая себе перейти на бег. Идти и дышать, идти и дышать. Поднялся ветер, и лес шумел, заглушая стук моего сердца. Он ждал меня во дворе. Старый серый гусак, мой любимец, ластился к Птицелову точно котенок, вместо того чтобы прогнать незнакомца шипением, ударами клюва и щипками.
– Ты берёшь с людей плату за ворожбу. Я забыл, – спокойно сказал Птицелов, словно наш разговор и не прерывался. – Чего ты хочешь?
– Как ты это сделал? – жалобно спросила я, указывая на гусака.
– Птицы любят меня. И слушаются, что бы я ни приказал.
– Ну да, конечно! – не удержавшись, фыркнула я. – Надеюсь только, что Серый Вожак не отравлен. Глупый фокус.
На лице незнакомца отразилось непонимание, и я перефразировала:
– Шутка. Трюк.
– Я не скоморох, – нахмурился мужчина. – Ты не веришь? Смотри.
Он закрыл глаза и поднял руки вверх. В тот же миг из леса начали вылетать птицы. Сотни птиц всех видов. Они кружили над моим двором, закрывая небо, пока я не крикнула, закрыв глаза и заткнув уши:
– Хватит!
Хлопанье крыльев стихло, и вернулся солнечный свет. Тяжело переводя дыхание, я прислушивалась к беспокойному меканию коз и кудахтанью наседок, очевидно, испуганных не меньше моего.
– Я просил предсказание, – напомнил Птицелов, и внутри меня разлилась ядовитая злость.
– Ах, предсказание? Ну, чем я не цыганка. Слушай. Ты встретишь красивую, добрую девушку, и она полюбит тебя, – увидев, как скривилось лицо мужчины в скептической гримасе, я осеклась, и следующие слова вырвались сами: – А потом она умрет родами вместе с ребёнком.
Птицелов молча смотрел на меня – не живой человек, а статуя. От его слов повеяло холодом, когда он ответил:
– Я спрашивал не о прошлом, а о грядущем. Впредь смотри лучше, ведьма.
– Я не умею, – чётко выговаривая каждое слово призналась я, но с ужасом поняла, что он мне не верит.
– Не знаю, почему отказываешь, но дело твоё. Мне просто было интересно.
– Интересно? – выдохнула я ошеломлённо, и он кивнул.
– Ты кормила лесных птиц зимой. Зачем?
– Пришёл незваный и меня же расспрашиваешь?
Ни тени смущения на лице, но и злости я не увидела. Казалось, он вспоминает каково это – общаться с людьми.
– Хорошо. Когда мне прийти?
– Осенью? – ляпнула я. – Не обязательно этого года.
Птицелов зачем-то посмотрел на небо, потом со вздохом кивнул и также молча зашагал в сторону леса. Мне было не так важно услышать что-то вроде «до свидания», но мужик определенно асоциальный, если не сказать безумный. Глядишь, забудет про меня, всё равно гадалка я липовая.
Шмель прыгнул на поленницу, спугнув какую-то птичку. Ничуть не расстроенный неудачей, серый кот стал точить когти и ластиться ко мне, требуя внимания. Я почесала его широкие плотные щеки – ну и дубовая же шкура, и замерла на месте. До меня только сейчас дошло. «Откуда он знает, что я кормила птиц? Следит за мной? Зачем и давно ли?», – сердце билось всё быстрее, пока я не выругалась вслух последними словами. Мое бесстрашие зиждилось на безразличии к собственной судьбе. Когда мне стало не всё равно?
Я выпустила коз из загона и те стали баловаться. Молодые козлята прыгали, отрывая от земли разом все четыре ноги, и увлеченно бодались друг с другом. Опытные козы торопливо ощипывали кусты, пока не шуганула их в сторону леса и не закрыла калитку. Я торопилась снять черепа на тропинке. Пусть придёт кто угодно, самой глупой деревенской бабе я сейчас была бы рада.
Невыносимо хотелось поговорить с обычным человеком, а, если повезет, местные слышали что-нибудь про этого Птицелова. Я не верила в магию. Оставляла домовому молоко с хлебом, конечно, ну так у меня этих домовых пушистых – полный дом. Есть кому тяжко придавить грудь посреди ночи, намурлыкивая что-то при этом. Все местные ворожеи и колдуны казались мне ловкими обманщиками. С птицами наверняка такая же история – хитрый фокус, чтобы произвести впечатление.
– Тебе ещё грибы чистить! – сказала я вслух, и повседневные хлопоты отодвинули и страх, и всё сверхъестественное в дальний угол сознания. Этот способ меня ещё никогда не подводил.
Глава 11
Был сжат и обмолочен хлеб, но гуси ещё не потянулись в теплые края. Марья с мужем появились как снег на голову. Я уже и думать забыла про глупую молодуху с первенцем. Младенца с ними не было, а вот живот у деревенской подозрительно топорщился под сарафаном. Я вздохнула. Неужели маленький Ждан решил не жить на этом свете? Не успела ни спросить, ни поздороваться – эта парочка бухнулась на колени, и баба запричитала:
– Матушка Ягиня, не гневайся!
– Толком говори, дура! – крикнула я, улучив короткий промежуток, во время которого Марья набирала в грудь побольше воздуха.
– Не случилось пшеничной муки-то! Не забирай дитятко, пожалей!
Жив значит, Жданчик, с няньками оставили. Ну, теперь стоит младенцу заболеть – точно на меня валить станут. Я мысленно взвыла. Кому он нужен, сопляк ваш!
– Что тогда в телеге?
Марья толкнула мужа локтем, живо поднялась, отряхнулась и заговорила вполне деловито:
– Ржаная мука, самая наилучшая, пожуй щепоточку – не вру. Кроме ножа – топор. И соли возьми мешочек, не в обиду, от чистого сердца.
– Если пёс и белая коза жизнью довольны – приму и будем в расчёте, – Марья закивала головой с таким жаром, что как только она не оторвалась. Я повернулась к мужику и скомандовала: – Заводи лошадь во двор.
Я решила накормить гостей и пригласила их в дом не потому, что так было хорошо и правильно. Мне просто нужна была информация. Марья всегда болтала без умолку, только волю дай, а услышав, про кого я спрашиваю, и вовсе округлила глаза и затараторила ещё быстрее обычного:
– Кто же про Птицелова не слышал! Давно его не было в наших краях, но люди-то всё равно говорят. Да не сказки это! – убежденно воскликнула она, увидев, что я усмехнулась.
– Он посевы спасти может – от полевок, либо от саранчи, – выдохнула с благоговением Марья, и я поневоле задумалась о том, какую важную роль занимал хлеб в жизни местного люда. – Ястребы, да совы налетят – мышей пожрут, насекомых – воробьи склюют али другие птички. Может послание передать в края далекие – не почтовым голубем, любая птица его слушает. А то князья друг на друга попрут! Тогда с кем Птицелов – тот и победил, можно людей больше не губить, и так всё ясно. Он же с высоты видит всё глазами птичьими, не спрячешься.
Всё, что говорила деревенская баба, следовало делить на десять – не ошибешься. И всё-таки мне стало не по себе. Марья не унималась:
– Дичь любая мелкая ему доступна, да и сами птицы – говорят, правителям разным приносил он редкостных птичек.
– И Жар-птицу? – влезла я, утомившись слушать про этого птичьего бога.
– Про такую не слыхала. Словом, богат Птицелов без меры, много знает, а где живет – никому неведомо. Служить его не заставишь, уговорить только можно. Говорят плату он требует странную, всегда разную.
Марья с мужем не остались на ночлег – я и не предлагала. На прощание она сообщила, что у Птицелова по слухам есть брат – тому подвластны не птицы, а звери. Если бы не странный человек, встреченный мной в лесу, можно было бы посмеяться над столь причудливой байкой.
Внутреннее чутье подсказывало – мужчина, назвавшийся Птицеловом, вернётся. Я пасла коз в лесу, пекла ржаные калитки с творогом, добавив в начинку яиц и меда, но всегда была настороже. Это раздражало, и я снова вспомнила Уголька. «Тебе бы собаку хорошую», – прозвучал в голове добрый гулкий голос Ивана, и сердце неприятно царапнуло.
Дни становились короче, сумерки – холоднее. И однажды что-то толкнуло меня ночью, разбудило. Я лежала в темноте, прислушиваясь, пока тишину снова не разорвал далекий гогот – где-то в небе стая гусей двигалась на юг. Мои гуси, запертые в сарае, заволновались и загоготали в ответ тоскливо и надрывно. Дыхание постепенно успокаивалось, но сна как ни бывало. «Вот и осень пришла», – подумала я и села на лавке, спихнув кота в сторону. Осень.
Я с трудом дождалась, пока тусклый утренний свет пробьется через маленькое окно, возвещая наступление утра. Трава хрустела под ногами, покрытая инеем, изо рта вырывался пар. Задав скотине корма, я привычным движением взяла посох, стоявший у калитки, и направилась в лес. Надо было повесить черепа на подступах к дому, чтобы деревенские не беспокоили меня сегодня. Я ждала другого гостя.
Предсказывать будущее я так и не научилась. Придется Птицелову в это поверить. Я подула в замерзшие руки, чтобы хоть немного согреть их. Туман растаял, трава, снова ставшая зеленой, блестела каплями воды. Я быстрее зашагала к избе, чтобы растопить печь и приготовить себе настоящее лакомство. Выну серединку из яблок – их-то у меня полно, положу внутрь сушеной смородины, орехов и мёда, а потом запеку и слопаю со сливками.
Успела только развести огонь из углей, когда раздался стук. Мелодичный и громкий, будто в мою дверь барабанил клювом дятел. Я замерла у печки. Стук не повторялся. «Нет причин бояться», – повторяла я сама себе, а потом быстро распахнула дверь – словно в холодную воду нырнула.
Птицелов стоял у крыльца. На его плече сидела ворона и хитро косилась блестящим глазом.
– Мир твоему дому, – произнес мужчина и небрежно стряхнул птицу. Та, похоже, не обиделась, перелетела на крышу сарая, подальше от кошек. Я молча кивнула в ответ.
– Возьми, – он протянул мне небольшой сверток. Под мягкой кожей оказалась ткань, а внутри… У меня перехватило дыхание, но запах уже достиг носа, и его невозможно было перепутать ни с чем. Хрупкие коричневые листы сворачивались в трубочку – слишком тонкие, чтобы оказаться корой кассии. Я поднесла их ближе к лицу и внезапно из груди вырвались рыдания. Ноги не держали, и я осела на ступени крыльца, изо всех сил стараясь успокоиться. Слёзы текли бесконечным потоком, воздуха не хватало. Я проталкивала его в легкие, но он с воем вырывался обратно. Когда глаза опухли так, что с трудом можно было рассмотреть что-либо, я завернула корицу обратно в платок и наугад протянула трясущуюся руку:
– Забери.
Внутри было пусто и холодно, как будто я выплакала последние крохи любых эмоций. Необыкновенная усталость овладела телом, если бы я была одна, то легла бы подремать, невзирая на ранний час. Жёсткие ладони обхватили меня чуть выше локтей, и Птицелов поставил меня на ноги.
– Надо подбросить дров, если не хочешь, чтобы печь погасла, – спокойно сказал он, будто не заметив мою истерику.
– Проходи, будь гостем, – охрипшим голосом ответила я. Не хватало ещё, чтобы этот странный человек посчитал себя оскорбленным – а у него были все основания после такого приема. Я поставила на стол сыр, запеченные яйца, кувшин ягодного взвара, а сама взялась за яблоки. Всегда спокойнее разговаривать, когда чем-то заняты руки. Я вынимала сердцевины и складывала их отдельно – побаловать коз. Птицелов молчал, и мне пришлось начать первой:
– Я пыталась сказать в прошлый раз и повторю снова – мне недоступны никакие особые знания или умения. Не ворожу, не предсказываю будущее, не катаю яблочко по блюдечку.
Мужчина внимательно смотрел на меня и мне показалось, что по его тонким сухим губам пробежала тень улыбки:
– Ложь, но ты веришь, что говоришь правду. Это меня и заинтересовало. Поэтому я вернулся, а не за предсказанием.
Он был в точности таким, как я запомнила, но взгляд против воли снова и снова останавливался на лице Птицелова – слишком необычным было отсутствие бороды и усов у взрослого мужчины. Сбривать символ мудрости и мужества по собственной воле не принято в местных краях. Птицелов не казался юнцом, я дала бы ему не меньше сорока лет на первый взгляд. И не больше: хотя на лице были морщины, но скорее мимические, а не старческие. Лучиками они расходились от внешних, слегка опущенных углов глаз, пересекали высокий лоб. Нос был тонкий и прямой, я бы даже назвала его изящным. Тёмно-русые, с рыжиной, волосы убраны в хвост. Брови же сильно выгорели на солнце, и красноватый загар покрывал кожу.
– Насмотрелась? – суховато спросил Птицелов и уставился на меня в упор. Его глаза были свинцово-серыми, без единого пятнышка.
– Вполне, – буркнула я, не став извиняться, хотя пялиться на человека не только здесь считалось неприличным.
– Не ожидал, что подарок расстроит тебя. Местные наперебой уверяли, что ты ценишь любые пряности. Достать корицу было непросто, но птицы – ловкие воришки.
– Я не могу её принять. Слишком дорогой дар. Даже не знаю, сколько она могла бы стоить. Мне нечем отблагодарить тебя, Птицелов.
– Оставь себе просто так. Запах слишком сильный и довольно противный, – уголки его рта приподнялись в улыбке. – Интересно, где ты могла чувствовать его раньше. Там, где растет это вечнозеленое деревце, люди выглядят совсем иначе.
В горле снова встал комок. Птицелов был настолько не от мира сего, что мне вдруг захотелось рассказать ему всё и посмотреть, что он скажет. Но он заговорил первым:
– Давай договоримся так, Яга. Вопрос за вопрос. Больше мне ничего от тебя не нужно.
«Интересно, а детектор лжи у него встроенный есть?», – цинично подумала я и ответила:
– Спрашивай первым!
Глава 12
Он уже задавал мне этот вопрос в прошлую встречу, но я и подумать не могла, что это правда важно:
– Для чего ты кормила лесных птиц зимой? – Птицелов смотрел внимательно, а поскольку я не торопилась с ответом, продолжил: – Крестьяне стараются привлечь синиц в надежде, что они и летом поселятся рядом, помогут сохранить урожай. Но тебе от них никакой пользы.
– Может, мне просто жаль птиц, погибающих в мороз от голода? – пожала плечами я и поставила яблоки, начиненные медом и ягодами, в печь.
– Ты только навредишь, помогая выжить слабым. Они оставят потомство, хотя не должны были.
– Лес велик, и моя кормушка никому не вредит, Птицелов, – рассердилась я. – Я кормлю птиц не из жалости, а чтобы наблюдать за ними. Снегири, свиристели и синицы – мое спасение от зимнего уныния. Я не даю котам сожрать их, и не оставляю кормушку пустой. Знаю, что если прилетят сюда в надежде, может не хватить сил искать пищу в другом месте.
Мужчина удовлетворенно кивнул:
– Твоя очередь.
– Почему гуси летают по ночам?
Увидеть искреннее изумление Птицелова – это того стоило! Сидеть тут с каменным лицом – моя привилегия.
– Ты могла спросить что угодно, а задаешь вопрос, на который знают ответ даже дети?
– Как-то не случилось детей поблизости, чтобы спросить. Так почему?
– Безопаснее, – сказал Птицелов и замолчал, уверенный, что этого достаточно. Я ждала, и он неохотно добавил: – Днем от земли поднимаются теплые потоки. Их используют хищники, чтобы парить кругами в вышине. Гуси могут лететь и днем, и ночью, но, если можно избежать встречи с орлом или соколом – почему бы и нет. Вот дрозды и другие певчие птицы – только ночью, иначе им несдобровать.
– Ага! – мне показалось, что в этих объяснениях есть брешь: – А как же маленькие стрижи и ласточки? Почему они летят днем, хочешь сказать, им не страшны ястребы?
– Эти не могут кормиться ночью. А днем ветер поднимает насекомых высоко, можно хватать на лету.
– Как я могла забыть про еду, если печёными яблоками пропахла вся изба, – посетовала я, и могу поклясться, что Птицелов улыбнулся, пусть и одними глазами.
– Тебе пора идти? – спросила я, когда он в очередной раз бросил взгляд на дверь.
– Сколько надежды в голосе, – отозвался мужчина. – Нет, просто тесно в избе. Забыл – каково это.
– У тебя нет дома? – вырвалось у меня, и Птицелов уточнил:
– Это твой вопрос, Яга? Заданный вне очереди.
– Нет! – торопливо ответила я. Плевать мне, даже если он живет под корягой. – Если хочешь – выйдем на крыльцо. Поесть можно и там.
Птицелов не притронулся к нехитрому угощению на столе и меня это беспокоило. Незнакомцев неспроста встречали хлебом и солью. Совместная трапеза была священным действием, переступить через неё не могли ни разбойники, ни князья.
– Нет ли у тебя мяса? – спросил Птицелов внезапно. Я покачала головой, и он вдруг пробежался взглядом по моему телу. – Ты не голодаешь. Не есть мясное – твое служение?
Я не совсем поняла, о чём он говорит, и честно призналась:
– Просто не могу убивать их. Особенно козлят. Рыба – другое дело, с ней проще. Когда здесь бывают мужчины – прошу зарезать петушка или старую несушку.
– Молодых гусей ты не дала зарубить. Почему?
Мне стало нехорошо. Откуда он знает? В моем мире слежка считалась бы преступлением. А непрошеный широкий жест, как с подарком Птицелова – тревожным звоночком. У меня в гостях маньяк, который не съел ни кусочка под крышей этого дома. Ладони вспотели, но вытереть их незаметно не было возможности.
– Это твой вопрос? – выдавила я, и когда Птицелов кивнул, ответила: – Гуси слишком умны, чтобы их есть. И они охраняют дом вместо собаки, которой, как ты заметил, у меня нет.
– Что тебя испугало?
– Ты следишь за мной? Зачем? Давно?
Лицо Птицелова превратилось в маску, выражающую скуку и презрение.
– Сельская ведьма. Не умеешь ворожить, так будь хоть осторожнее со словами.
– К чёрту твои игры! Отвечай или убирайся! – я схватила ухват, стоящий у печки, но Птицелов не двинулся с места.
– Выбор из двух не является выбором на самом деле. Возможностей и решений всегда больше, Яга. Я не следил. Гуси сами поговорили со мной.
– Сумасшедший, – прошептала я, и Птицелов, наконец, встал из-за стола. Он небрежно отщипнул кусочек козьего сыра, бросил в рот, немного пожевал, поморщившись, и проглотил.
– Люди боятся меня, даже если не причинять им зла. Я ошибся, решив заговорить с тобой. Ни тебе, ни твоему дому нет от меня угрозы. Живи спокойно.
Худощавый мужчина слегка поклонился и вышел, аккуратно притворив дверь, а я всё стояла, сжимая ухват, словно утопающий – верёвку.
– Подожди! – я крикнула раньше, чем поняла, что за слово вырвалось наружу. Отчего-то чужое одиночество ранило больше, чем собственное. Я метнулась во двор и снова крикнула: – Подожди!
Ворона на крыше насмешливо закаркала. Птицелов, едва успевший выйти за калитку, обернулся.
– Попробуй яблоки, не откажи. Зря что ли пекла.
Миг раздумий – и он кивнул, но стоило Птицелову приблизиться к крыльцу, на ступени спрыгнул мой серый кот и сердито зашипел.
– Шмель, пошел вон! – рявкнула я, махнула для верности полотенцем и испуганно глянула на непростого гостя: – Ты, наверное, не любишь кошек? Они едят птиц, но…
– Я нормально отношусь к кошкам, равно как и к другим живым существам, – раздраженно ответил Птицелов. – Кроме того, птиц едят все – другие птицы, люди, а в море даже рыбы, я сам видел, как акула проглотила чайку, севшую на воду.
– Море, – завороженно прошептала я. Границы моего крошечного мирка снова раздвинулись – удивительное и пугающее чувство.
Мы ели печеные яблоки и молчали. Я не знала, что сказать, и боялась спугнуть Птицелова. Наконец, он сам нарушил молчание.
– Вкусно, – сказал он, и мне послышалось удивление в его голосе. Пристальный взгляд смущал, но мне ли упрекать Птицелова в привычке пялиться на людей. – Ты видела море. Знаешь, что такое корица. И не покидала богом забытую деревеньку последний десяток лет. Что-то здесь не так.
– Плевать на корицу! – вырвалось у меня вдруг. – Кофе и чай – вот о чём я не могу поговорить с местными. Растения, прогоняющие сон и усталость, вселяющие бодрость в уставшее тело! Аромат кофе невозможно забыть, сколько бы лет ни прошло.
На лице Птицелова я увидела мальчишеский восторг, он мгновенно показался моложе того сурового молчаливого мужчины, что вошёл в мой дом.
– Умеешь удивить, Яга! Кофе, значит? Какие ещё заморские диковины не дают тебе покоя?
Мы говорили обо всём на свете. Без умолку, поправляя и перебивая друг друга, прыгая с темы на тему, точно оголодавшие люди перед накрытым столом с яствами. Делали глоток горячего питья, если пересыхало в горле, и говорили снова. О чернокожих людях и странных азиатских обычаях. О вечнозеленых лесах Индии. О китах, которые вовсе не едят людей и вообще не едят ничего крупнее крошечной креветки. Я узнала, где зимуют разные птицы – и изумилась расстояниям, которые они преодолевают дважды в год. А потом солнце стало клониться к горизонту.
Птицелов встал и на этот раз поклонился как следует – а не просто обозначил движение по привычке.
– Это было хорошо, – сказал он. – Что тебе принести в дар, Яга?
Я пожала плечами, чувствуя странную усталость, будто не языком чесала, а мешки ворочала.
– У меня уже есть корица. Ценное растение. Ничего не нужно.
– Но я хочу прийти снова. У меня ещё остались вопросы. Ты отвлекла меня пустой болтовней, – Птицелов сказал это беззлобно, его глаза всё еще сверкали, с живым интересом оглядывая меня с головы до ног.
– Кто бы говорил про болтовню! – я уперла руки в бока и склонила голову набок. – Да у меня завтра голоса не будет как пить-дать. Как я буду с кошками разговаривать?! – сказала и сама хихикнула.
Птицелов кивнул, снова став серьёзным:
– Я давно не беседовал с кем-то так долго.
– Если бы ты побольше молчал обо всём, что знаешь, люди бы не боялись тебя, – с упреком произнесла я, до сих пор не простив ему мнимую слежку за мной и моим домом. Сухие тонкие губы мужчины сжались, а потом он произнес надрывно:
– Зрячий среди слепых! Он тоже должен молчать, чтоб не убили из зависти и страха?
– А нет? – грубо ответила я. – Вовремя рот закрыть – не мужское умение, понимаю! Хотя, знаешь, нет, не понимаю.
Птицелов усмехнулся.
– Я приду через семь дней, Яга. Вопрос за вопрос, помнишь наш уговор?
– Поесть принеси, – вариант не пускать такого гостя не рассматривался. – Вкусного чего-нибудь. Тогда и поговорим.
