Ольга Валькова
Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

Полная версия

Глава 4
ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ

Высшие женские Бестужевские курсы

Наблюдение затмения в Бургосе, тесное общение с представителями международного астрономического сообщества окончательно утвердили Н. М. Субботину в ее желании стать астрономом, и не просто астрономом-любителем, а астрономом профессиональным. А для этого все-таки требовалось высшее профессиональное образование. Учебу в зарубежном университете Субботина не рассматривала – семья никогда не отпустила бы ее одну, а их жизнь была сосредоточена в России. В России же единственным путем получения высшего образования для женщины было поступление на Высшие женские курсы. Старейшие и наиболее уважаемые из них – Бестужевские – располагались как раз в Санкт-Петербурге, что было удобно для Субботиной. Несмотря на все возможные трудности, она решила поступать. И ее, с ее физическими ограничениями, разумеется, не взяли. И, разумеется, отказ Субботину не остановил. Вот как описывает эту историю М. Н. Неуймина: «Она подала прошение о принятии ее на физ[ико]-мат[ематический] Факультет Бестужевских курсов на отд[еление] Астрономии в качестве вольнослушательницы. Ведь лекции по математике и астрономии почти сплошь состояли из формул и выкладок, записанных на доске – что было бы вполне доступно для Н[ины] М[ихайловны], а вычислять и наблюдать она могла не хуже здоровых курсисток. К тому же ее обыкновенно сопровождал кто-нибудь чтобы записывать текст (лекции или сообщения) который Н[ина] М[ихайловна] тут же прочитывала, угадывая слова по губам собеседника (уже по первым слогам и даже буквам). Но директор Курсов Раев³⁶⁸ отказался ее принять. Весьма настойчивая, упорная в осуществлении своих желаний и стремлений Н[ина] М[ихайловна] едет к министру Глазову³⁶⁹ который подписывает свое согласие на ее прошении и пр[офессор] Фауссек³⁷⁰ к тому времени сменивший Раева принимает Н[ину] М[ихайловну] вольнослушательницей (в 1903/1904 годах)»³⁷¹. В. Г. Глазов был старым товарищем отца Нины Михайловны. Конечно, он подписал ее прошение. Даты 1903/1904 гг. немного ошибочны. В. А. Фауссек был избран директором курсов только в 1905 г., и сама Н. М. Субботина упоминала, что поступила на курсы в 1905-м. «Потеряв в детстве слух и движение ног от скарлатины, получила образование дома под руководством отца. В 1905 г. поступила вольнослушательницей на Физмат. СПБ высших Женских курсов, посещая там лекции и практические занятия в ЛГУ у проф. Боргмана, Хвольсона и Жданова», – писала она в автобиографии³⁷².

Итак, Нина Михайловна поступила учиться на физико-математическое отделение Высших женских Бестужевских курсов в С.‐Петербурге в 1905 г. и успешно закончила обучение в 1910 г., представив солидное выпускное сочинение (о чем мы будем говорить ниже). Распорядок ее повседневных занятий этого периода хорошо известен благодаря сохранившимся письмам к Н. А. Морозову, в которых Нина Михайловна регулярно и подробно рассказывала о своих делах. Первое из них датировано 22 мая 1906 г.³⁷³ Переписка продолжалась на протяжении многих лет сквозь революции, войны и прочие потрясения вплоть до смерти Н. А. Морозова в 1946 г. Нина Михайловна познакомилась со знаменитым участником народнического движения, осужденным за это и проведшим 25 лет в тюремном заключении, Николаем Александровичем Морозовым (1854–1946) в 1905 г. по выходе его из Шлиссельбурга в доме другой знаменитой революционерки Веры Фигнер. Через много лет она с удовольствием вспоминала об этом дне: «Вспоминаю 1905 год и первую встречу с дорогим Николаем Ал[ександровичем] у Фигнер³⁷⁴: какое чудное впечатление осталось на всю жизнь! Яркая, живая душа, спокойная во всех жизненных испытаниях и ободряющая всех, кто его знал и любил, кто любит и теперь…»³⁷⁵. В воспоминаниях Н. А. Морозов так писал об этом периоде своей жизни: «Я был единственный из шлиссельбуржцев, оставшихся в Петербурге (после освобождения из тюрьмы. — О. В.), и потому все внимание интеллигентного общества обрушилось на меня. Целый месяц или более я ни разу не обедал и не ужинал дома, а всегда у новопоявившихся друзей, и каждый обед или ужин оказывался “званым”, т[о] е[сть] на него приглашалось человек до двадцати знакомых хозяина и хозяйки, которые в свою очередь зазывали меня к себе на такие же фестивали. Это были большею частью известные адвокаты, писатели, художники, доктора, профессора разных специальностей, артисты и артистки. Все комнаты их квартир казались мне, привыкшему к тесноте своей камеры, громадными и роскошными по обстановке, все молодые женщины казались с непривычки восхитительными красавицами»³⁷⁶. Субботина и Морозов несомненно принадлежали к одному кругу научной, технической и художественной интеллигенции, у них были общие знакомые и общие научные интересы. Близкие друзья семьи Субботиных, ботаники Ольга Александровна Федченко и ее сын Борис Алексеевич Федченко, знали Морозова со времен его революционной юности, то есть, конечно, Ольга Александровна знала, поскольку ее младшая сестра Наталья Александровна Армфельд³⁷⁷ входила в тот же самый народнический кружок, к которому принадлежал и Морозов. В начале 70‐х гг. XIX в. молодые люди, случалось, собирались в родительском доме О. А. Федченко³⁷⁸. Можно предположить, что кто-то из старшего поколения семьи Субботиных также был знаком с Морозовым с тех же самых пор.

Дружба Субботиной с Морозовым и его супругой Ксенией Алексеевной продолжалась до конца их жизни. На протяжении десятилетий они поддерживали переписку, встречались лично, когда позволяло время. До революции Морозовы, случалось, гостили в Собольках: «С таким удовольствием вспоминаю Ваш визит в Собольки, – писала, например, Нина Михайловна К. А. Морозовой 20 января 1917 г. – Соберетесь теперь с Н[иколаем] А[лександровичем] и погостите подольше!»³⁷⁹ В 1947 г. Нина Михайловна писала Ксении Алексеевне: «19 XII память дорогого Ник[олая] Ал[ександровича]. Перечитываю его статьи в старых журналах, имеющихся у соседей… С такой ласковой признательностью думаю о нем и о Вас! Как тесно моя юность и молодость была связана с семьей Веры Николаевны³⁸⁰ и потом с Вами обоими. Какой заряд энергии получался, и как я делилась им с другими друзьями – тов[арищами]! Незаметно и мне 70 лет…»³⁸¹. Говоря о «памяти», Нина Михайловна имела в виду день освобождения Н. А. Морозова из тюрьмы после 25-летнего заключения, который на протяжении многих лет отмечали его друзья. Сохранилось несколько писем, в которых она поздравляла Морозова с этим днем в тех случаях, когда не могла приветствовать его лично. И это всегда были теплые письма, полные искренней радости. Например: «Дорогой и многоуважаемый Николай Александрович! Сердечно приветствую Вас и милую Ксению Алексеевну с днем 6/19 декабря! Вспоминаю яркую радость этого дня много лет назад, когда Вас выпустили из Шлиссельбурга! От всего сердца желаю Вам праздновать этот день много лет на радость всех Ваших друзей!»³⁸² 19 декабря 1939 г. она писала: «Дорогой Николай Александрович! Сердечно приветствую с 35-ой годовщиной Вашего выхода из Шлиссельбурга, и нашей дружбы с Вами и Ксенией Ал[ексеевной]!»³⁸³

Итак, 4 октября 1906 г. Н. М. Субботина отправила Н. А. Морозову следующую записку: «…я зайду к Вам с курсов – я теперь там начала работать с 10 у[тра] до 4 дня! Даже у Верочки еще не успела побывать, потому что затем бегу к брату на 10 л[инию] обедать и еще [позаниматься]!»³⁸⁴

Для глухого человека слушание лекций, естественно, представляло собой немалую проблему, а если быть более точным, то подобное предприятие кажется совершенно невозможным. Нина Михайловна, однако, не могла позволить такой мелочи помешать ее планам. Известный впоследствии астроном Нина Михайловна Штауде (1888–1980), познакомившаяся с Н. М. Субботиной благодаря участию обеих в работе студенческого астрономического кружка Высших женских курсов, вспоминала, что Н. М. Субботина «…приезжала на лекции с сестрой, которая на пальцах сообщала Н[ине] М[ихайловне] объяснения профессора, а чертежи и формулы Н[ина] М[ихайловна] сама списывала с доски»³⁸⁵.

Рис. 13. Ольга Михайловна Субботина, младшая сестра Н. М. Субботиной, с отцом М. Г. Субботиным на террасе в Собольках. 1909 г. (Домашний архив И. Куклиной-Митиной)

Л. Д. Костина в черновом варианте статьи «Женщины-астрономы Русского астрономического общества» писала: «Она поступила на ВЖК вольнослушательницей, посещая лекции со своим секретарем, который ей все записывал, а Нина Михайловна списывала с доски формулы»³⁸⁶. Трудно сказать, существовала ли формальная договоренность со специально нанятым для этой работы секретарем, но помощь у Нины Михайловны действительно была, и не только со стороны ее младшей сестры Ольги. В одном из недатированных писем Н. А. Морозову, предположительно 1906 г., Нина Михайловна сама писала об этом: «Ужасно хочу в Пулково и с восторгом поеду с Вами! Нельзя ли взять с собой ту барышню, котор[ая] была со мной и на заседании Ф[изического] о[бщест]ва? Мы с ней представляем сейчас сложную монаду – она записывает слова, а я ф[орму]лы»³⁸⁷. Возможно, мы видим здесь случай истинной студенческой кооперации и взаимной помощи. Но как бы то ни было, цель оказалась достигнутой: Нина Михайловна успешно слушала лекции.

Лекционные курсы по специальности «Астрономия» на Бестужевских Высших женских курсах и в С.‐Петербургском университете ³⁸⁸

К сожалению, ВЖК не могли полностью удовлетворить образовательные запросы Н. М. Субботиной. Несмотря на то, что к началу 1900‐х гг. Высшие женские Бестужевские курсы в Петербурге, организованные еще в 1878 г., разменяли уже третий десяток, они все же не могли сравняться с университетами, и не только потому, что их выпускницы не получали государственных дипломов. Разнообразие преподававшихся предметов здесь было меньше, чем в университетах, несмотря на то что преподавали их, как правило, одни и те же профессора (см. таблицу).

Например, в 1906 г. на ВЖК не читали лекций по теоретической астрономии, которые Нина Михайловна очень хотела послушать. Ей пришлось хлопотать через разных знакомых (в том числе Н. А. Морозова) о разрешении слушать этот курс в Петербургском университете. Александр Александрович Иванов (1867–1939)³⁸⁹, читавший в тот год теоретическую астрономию в университете³⁹⁰, не был против ее присутствия, но требовалось еще разрешение И. И. Боргмана (1849–1914), недавно избранного (в 1905 г.) ректора университета³⁹¹. Нина Михайловна писала по этому поводу Н. А. Морозову 11 ноября 1906 г.: «Не стеснила ли я Вас своей просьбой относительно Боргмана? Я только потом сообразила, что Вы м[ожет] б[ыть] очень мало его знаете. Если же не стеснила, то скажите, что я работаю по астр[ономии], что на курсах (Бестуж[евских]) нет лекций теоретич[еской] астр[ономии] (Жданов³⁹² будет читать неб[есную] механику), и что Иванов ничего против не имеет, только велел спросить у Боргмана, <…> то что Иванов уже прочел я знаю, и для него делала в прошлом году вычисления, т[ак] ч[то] это ничего, что я попаду на 1/2 курса»³⁹³.

Однако несмотря на то, что Н. М. Субботину, по-видимому, уже достаточно хорошо знали в узком кругу петербургских астрономов, добиться желанного согласия оказалось не так-то легко. Через неделю, 18 ноября 1906 г., она снова писала Н. А. Морозову: «Удалось ли Вам попросить за меня Боргмана?»³⁹⁴ Проблемы, с которыми столкнулась Нина Михайловна, обсуждались в ее семье и среди ее друзей, и Н. А. Морозов не был единственным, к кому Нина Михайловна обращалась за помощью или хотя бы советом. Так, 6 января 1907 г. младший брат Нины Михайловны Сергей Михайлович Субботин писал своему старшему другу Борису Алексеевичу Федченко: «Милый Боря! Только сегодня мог ответить тебе, т[ак] к[ак] Нина вчера очень поздно вернулась домой. Нина говорит, что ей было бы неловко обращаться с просьбой к Жданову, т[ак] к[ак] она знает его очень недавно, и кроме того, он и так сделал очень много для нее, согласившись без всякого вознаграждения давать ей приватные уроки»³⁹⁵. Сохранилось еще одно, недатированное письмо Нины Михайловны к Н. А. Морозову, в котором эта тема была продолжена: «Не заботьтесь, пожалуйста, об университете, это уже устроилось, я начала там заниматься у Жданова в Физич[еском] институте; что касается до лекций, то неб[есная] механика у нас наконец появилась и нет нужды ходить за ней в университет. Я не собиралась поступать туда вольнослушательницей, потому что и у нас все отлично поставлено, мне нужно было только разрешение на посещение лекций одного³⁹⁶ профессора, у которого не больше 10–15 челов[ек] слушателей, и который уже разрешил мне ходить на его курс. Вот и все! Теперь и этого не надо. Жданов все устроил сам и я очень, очень довольна!»³⁹⁷ Из всех сохранившихся писем Н. М. Субботиной это единственное, в котором сквозит такое явное раздражение. Мы остановились на этом случае так подробно, чтобы подчеркнуть, насколько в неравном положении находились в Российской империи даже в начале ХХ в. мужчины и женщины, выбравшие для себя научную карьеру. То, что для поступившего в университет молодого человека было само собой разумеющимся, требовало от его ровесницы массы усилий, времени и хлопот и могло стать почти непреодолимым препятствием. Тех самых усилий, которые могли быть потрачены на получение образования или на научные исследования. Неудивительно, что Н. М. Субботину, которой уже приходилось ежедневно сражаться со своими физическими ограничениями, раздражало подобное положение вещей, но похоже, что она не признавала существование непреодолимых препятствий.

В 1907–1908 учебном году на физико-математическом факультете Бестужевских Высших женских курсов О. А. Баклунд читал лекции по астрономии (в первом полугодии), А. А. Иванов – по сферической астрономии (во втором полугодии). Он же читал теоретическую астрономию во втором полугодии. Наконец, А. А. Белопольский читал лекции по астрофизике³⁹⁸. Одновременно слушательницы имели возможность работать в астрономическом кабинете курсов. Занятия в нем вела Лидия Ивановна Терентьева (в замужестве Тимофеева), выпускница физико-математического отделения курсов по математическому разряду 1901 г.³⁹⁹, она руководила занятиями по астрономии на курсах в период с 1902 по 1916 г.⁴⁰⁰ М. Н. Неуймина пишет: «Под руководством ассистентки Л. И. Терентьевой она (Субботина. — О. В.) прошла курс практической астрономии»⁴⁰¹. Имя Лидии Ивановны иногда мелькает в переписке Н. М. Субботиной с Н. А. Морозовым. Например, 24 мая 1906 г. Нина Михайловна писала: «Очень обрадовали меня своим письмом. Спасибо. Я уже раздобылась Вашей книжкой стихотворений и теперь буду ждать астрономической статьи. Очень рада, что у Вас уже есть некоторые вычисления, что касается до ошибки у Лидии Ивановны, то это доказывает только, как трудно теперь человеку заниматься вычислениями!»⁴⁰² 4 октября 1906 г. Нина Михайловна снова упоминала в письме к Морозову: «Дорогой Николай Александрович! Только что, 2-го окт[ября] приехала в СПб и очень хотела разыскать Вас, как получила Ваш привет!.. Вчера мы встретились на курсах с Лидией Ивановной и я думала узнать от нее про Вас, ведь Вы ей писали…»⁴⁰³.

Предвычисление появления кометы Галлея

В отчете ВЖК о занятиях 1907–1908 гг. указано, что слушательницы производили вычисления по теоретическому курсу, читавшемуся О. А. Баклундом, проводили наблюдения. Отдельно отмечено, что некоторые слушательницы занимались под руководством А. А. Иванова вычислением возмущений кометы Галлея от Нептуна с 1895 до 1905 г. и от Урана с 1905 до 1910 г., поскольку «Определение этих возмущений являлось необходимым для предпринятого Астрономическим обществом предвычисления предстоящего в 1910 году появления кометы Галлея»⁴⁰⁴.

Ожидавшееся в 1910 г. очередное появление кометы Галлея привлекало внимание астрономов всего мира, возбуждало интерес к истории астрономии, изучению астрономических представлений различных цивилизаций. Гринвичские астрономы Эндрю Кроммелин⁴⁰⁵ и Филип Коуэлл⁴⁰⁶ уже в 1907 г. опубликовали свои вычисления возмущений кометы Галлея⁴⁰⁷. А. А. Иванов писал: «По их вычислениям время прохождения кометы Галлея через перигелий должно произойти или 29 марта или 9 апреля, или 8 мая, смотря по тому, какое из следующих трех значений взять для среднего суточного движения в 1835 году…»⁴⁰⁸. Он отмечал: «Гринвичские астрономы наиболее вероятным моментом прохождения кометы через перигелий считают 9 апреля 1910 г. и с этим значением вычисляют эфемериду для 1909 и 1910 годов. Однако их вычисления во всяком случае должны быть признаны лишь приближенными, и даже возмущений долготы восходящего узла и наклонности с 1835 до 1910 года они совсем не вычисляли»⁴⁰⁹.

Русское астрономическое общество, разумеется, не могло остаться в стороне от участия в предвычислении подобного события. По словам А. А. Иванова, «…работы эти были предприняты Русским астрономическим обществом еще в 1894 году. Тогда инициатором и руководителем этой работы был профессор С.‐Петербургского университета, ныне попечитель Московского учебного округа А. М. Жданов. Однако под его руководством было сделано очень немного, а именно были вычислены только некоторые возмущения для 1835 и 1836 годов. Затем в течение многих лет работа совершенно не двигалась вперед и только в середине 1905 года по настоянию Совета Русского астрономического общества я взялся руководить этими вычислениями»⁴¹⁰. А. А. Иванов писал, что интенсивные вычисления «начались лишь с 1906 года, когда благодаря щедрым пожертвованиям государя императора и велик[ого] князя Михаила Александровича явилась возможность иметь платных вычислителей». Таким образом, получился амбициозный научный проект, включавший коллективные усилия большого количества российских астрономов и любителей астрономии.

Неудивительно, что А. А. Иванов привлек к участию в вычислениях своих слушательниц с Высших женских Бестужевских курсов, некоторые из которых, как, например, Н. М. Субботина, к тому же были членами РАО. Имя Н. М. Субботиной среди имен других слушательниц, занимавшихся этими вычислениями, в цитировавшемся нами выше отчете о занятиях ВЖК 1907–1908 гг. не указано, возможно, потому, что она была вольнослушательницей, однако сам А. А. Иванов называет ее среди участвовавших в работе: «Кроме меня в этих вычислениях принимали участие следующие лица: И. А. Балановский, Е. К. Бентковская, Н. З. Белов, К. А. Белоусова, С. И. Белявский, С. М. Варзар, В. В. Вейдеман, Н. Ф. Воронова, С. В. Ворошилова, А. М. Гижицкий, А. П. Дыклоп, А. Н. Иванов, Е. Н. Иванова, М. М. Каменский, Е. Н. Королькова-Дмитриева, А. Гр. Клячман, И. Н. Леман, А. Гр. Михеев, А. Я. Орлов, В. М. Парфенов, А. В. Платонов, П. И. Савкевич, Е. Ф. Скворцов, Н. Г. Смирнов, В. В. Снегирев, В. С. Стахевич, Н. М. Субботина»⁴¹¹. Всего в проекте участвовало 11 слушательниц ВЖК. Л. Д. Костина писала об этом: «Результатом этой большой работы являлся выход брошюры А. А. Иванова, в которой он отмечает среди вычислителей 11 слушательниц ВЖК. В вычислениях, например, принимали участие С. В. Ворошилова (Романская) – первая русская женщина – астроном-наблюдатель, 100-летие со дня рождения которой исполняется в 1986 г.; Н. М. Субботина – известный астроном-любитель, большой популяризатор астрономии»⁴¹².

Все участники были весьма довольны проделанной работой. Но когда в 1909 г. появилась комета, выяснилось, что сделанные предвычисления оказались не настолько хороши, как заявлялось. 2 июля 1909 г. Нина Михайловна писала об этом К. А. Морозовой. «Перед отъездом из Петерб[урга] я была в Пулкове и Баклунд посоветовал мне подождать печатать статью о комете (она кстати и не готова еще) т[ак] к[ак] у них в Пулкове объявили поверочные вычисления пути кометы и они не совпали ни с нашими, ни с английскими вычислениями!!» – восклицала она⁴¹³. И продолжала далее: «Это настоящий скандал, потому что Иванов так кичился точностью “современного” вычисления, а оказывается, что наши деды сто лет назад выводили лучше и точнее нашего, хотя их методы были грубее и не совершеннее». «Но м[ожет] б[ыть] они больше любили др[уг] др[уга] и работали дружнее, не злорадствуя над неудачами товарищей? – задавалась вопросом Субботина. – На меня произвела самое неприятное впечатление речь Иванова по поводу ошибки в английской эфемериде; а затем оказалось, что он сам ошибся в элементарном… – не могла удержаться обычно редко кого-либо критиковавшая Нина Михайловна. – Ну расскажите все это Никол[аю] Ал[ександровичу] и кланяйтесь ему от меня»⁴¹⁴. Как выяснилось впоследствии, предвычисления англичан были достаточно точны; предвычисленное ими время перигелия расходилось с действительным всего на 2,68 дня. Сложности возникли из-за обнаружения в 1908 г. движущегося объекта вблизи Юпитера, не учтенного ранее и оказавшегося в итоге его спутником. Коуэлл предложил способ, позволивший обойти данное препятствие⁴¹⁵.

Заметим в скобках, что некоторый скандал в РАО по поводу неудачного проекта предвычисления кометы Галлея, по-видимому, действительно разразился, поскольку А. А. Иванов был вынужден опубликовать в «Известиях РАО» статью с объяснениями. «11 сентября по новому стилю открыта профессором Вольфом в Гейдельберге комета Галлея. Об этом открытии члены Русского астрономического общества были извещены циркуляром от 31 августа по старому стилю, – писал он. – Уклонение этого первого наблюдения от эфемериды, напечатанной в моей брошюре “Комета Галлея и ее предстоящее появление”, составляет около одного градуса. Такое расхождение не могло, конечно, служить препятствием к отысканию кометы. Но чем же его объяснить?» – спрашивал А. А. Иванов и пускался в объяснения⁴¹⁶. Через несколько десятилетий, однако, Нина Михайловна вспоминала не без удовлетворения о своем участии в этом проекте А. А. Иванова: 4 июня 1958 г. она писала Александру Николаевичу Дейчу, что участвовала «…в предвычислении орбиты и эфемериды кометы Галлея под руководством А. А. Иванова, с указаниями О. А. Баклунда…»⁴¹⁷.