Олжас Сериков
Черный копатель
Посвящается Гигантской Белочке.
Рассказ основан на реальных событиях из астрального мира. Другими словами – хотя для рассказа в стиле фэнтези это излишне, все же, учитывая привычку некоторых граждан видеть несуществующие детали, намеки и тому подобное там, где их нет и не могло быть, предупреждаю: все имена, равно как и клички животных, а также события и населенные пункты в произведении вымышлены, любые совпадения с реальными людьми, животными и событиями случайны. Страна, в которой происходит действие рассказа, также вымышлена и существует только в больном воображении автора.
1.
Сейчас мне уже трудно воссоздать в деталях события того долгого года. Точно помню, что в день, когда мы получили ответственное задание, в городе шел холодный осенний ливень. Если быть точной, на тот момент город уже несколько месяцев как переименовали в экопоселение «Веселая Радуга».
Веселье началось еще в феврале: тогда рабочие бензопилами срезали самый большой в городе рекламный экран. Он с треском рухнул на брусчатку и взорвался, а вместе с ним рухнули и надежды горожан на спокойную жизнь. Сначала запретили автомобили и повсюду прочертили велосипедные дорожки. Потом этого им показалось мало, и под запрет попали велосипеды, самокаты и гироскутеры, а также все прочие изделия, содержащие металл в любом процентном отношении. Передвигаться разрешили только пешком или на полностью деревянных скейтбордах.
Несчастным государственным служащим и это было недоступно: им выдали для передвижения пластмассовые машинки «толокары» – вроде детских ходунков. На них ездили, отталкиваясь от земли ногами, а депеши передавали только нарочно, потому что сотовые телефоны, фотоаппараты и рации тоже повсеместно запретили. Лишь редкие приезжие из других городов могли щеголять на улицах указанными техническими благами цивилизации, но только до той поры, пока их не замечали полицейские либо другие надзирающие структуры, коих в экопоселении развелось невиданное доселе количество.
Меня зовут Тамара Викторовна, и я – бывший водитель трамвая. На тот момент я уже полгода как была без работы. Трамваи запретили после серии подозрительных дорожно-транспортных происшествий, когда был нанесен ущерб нескольким десяткам автомобилям. Трамваи заперли в депо, а рельсы выкорчевали в течение месяца после этого. Общим распоряжением администрации под угрозой повешения были запрещены фотографии и видео с трамваями, и даже любое упоминание о них в случайном разговоре.
Конечно же, мало кто верил, что истинной причиной запрета были происшествия на дороге, которых, к слову, с участием автобусов и троллейбусов происходит ничуть не меньше. На тот момент все думали, что трамваи пали жертвой объявленного старостой экопоселения табу на железо. А табу было всеобщим, и его предписания выполнялись с фанатизмом, характерным для времен инквизиции или культурной революции в Китае.
Тяжелые грузовики с дюжими молодцами срезали стальные ограды и ворота вокруг парков, школ, больниц, ломали и увозили дорожные знаки, светофоры, километры железных кабелей. Они выкопали все трубы водоснабжения и канализации и оставили по всему городу длинные ямы, в которые по ночам проваливались инвалиды и старики. Владельцы биллбордов пытались объединиться и противостоять модному поветрию, но безуспешно – их фирмы бесследно исчезли в течение одной ночи, причем вместе с владельцами.
Потом совет экопоселения вынес решение о полном запрете использования стальных изделий в быту, а также о переходе на современные стандарты цивилизованного мира в отношении окружающей среды, животных и растений. По всем квартирам прошлись вооруженные комиссии: поголовно конфисковали газовки, стиральные машины, меховые изделия, микроволновки и унитазы.
Вы спросите: при чем тут унитазы? – оказывается, в передовых западных странах люди полностью уравнены в правах с животными. А, если животных нельзя приучить к унитазам, то вот людей вполне можно низвести к санитарной культуре животных, что и было сделано.
В итоге, постановили, что люди не имеют права использовать животных и растения для одежды, еды, развлечений и других целей. Разрешено только сыроедение и веганство. И когда они говорят «сыроедение» – это вовсе не поедание сыра (размечтались, сыр – это вкусно, а все вкусное и радующее глаз было запрещено), а употребление в пищу только сырых продуктов.
Впрочем, в унитазах и раковинах необходимость отпала сама собой, поскольку трубы выкопали уже давно, и все это перестало работать. В каждом дворе и парке теперь существовала общая выгребная яма, от которой исходил смрадный запах. Начались повальные болезни. Люди кинулись в аптеки, но их тоже скоро закрыли. Совет экопоселения призывал народ вернуться к естеству, а лекарства, по убеждению старосты, являются порождением алчных фармацевтических компаний и разрушают организм человека. Аптекари стали торговать из-под полы, и тогда по городу прошлись так называемые «флэшмобы», организованные советом экопоселения. Молодые люди в черных масках молча несли развернутые вдоль пустынных улиц огромные, размером едва ли не с футбольное поле, флаги экопоселения (веселая радуга и розовый единорог на фоне голубого неба), а вслед за полотнищами шагали сотни других активистов с закрытыми лицами. В руках они несли длинные тяжелые палки. В ходе массовых флэшмобов аптеки были уничтожены и разорены, а фармацевты – повешены на столбах. Потом в течение одной ночи трупы бесследно исчезли.
Последним из известных мне достижений старосты был призыв вовсе отказаться от любой еды и питаться энергией солнца. Сам староста уже много лет ничего не ел и не пил, сидел в одной долгой медитации, а весь совет экопоселения, кроме него, состоял из собак, кошек и крыс. Животных, и особенно крыс, убивать и употреблять в пищу строжайше запретили еще весной. Они расплодились в диком количестве и в поисках еды охотились на одиноких детей и стариков.
Такая вот обстановка была в городе в тот вечер, когда я покинула свою холодную квартирку и вышла под промозглый ливень. Потоки холодной воды с неба несколько приглушили вонь от выгребных ям и гарь от костров, которые люди разжигали повсеместно для того, чтобы тайком приготовить себе еду (естественно, большинство нормальных людей так и остались грешниками-мясоедами и потребителями прочей запрещенной пищи; только все это ушло в глубокое подполье). Деревьев во дворе и во всем городе сильно поубавилось – несмотря на строжайший запрет, их постепенно рубили на костры.
Комендантский час еще не начался, однако на улицах уже появились полицейские патрули. Они ездили по трое-четверо, на приземистых пластмассовых ходунках-толокарах. Спрятавшись за угол, я пропустила один такой патруль. После того, как полицейские, чертыхаясь и неуклюже отталкиваясь от асфальта грязными ботинками, укатили в сторону проспекта, появился другой патруль. С десяток мрачных солдат в наглухо закрытых костюмах химической защиты шли цепью, проверяя металлоискателями остатки железа во дворах. Позади них шли трое с автоматами наперевес. Они открывали огонь на поражение при малейшем подозрении, что кто-то еще прячет у себя запрещенный металл.
Я убежала от страшных искателей железа вниз по проспекту. Поперек каждого перекрестка были протянуты транспаранты с призывами вернуться к естеству, охранять животных, есть сырую пищу и питаться от солнца, отказаться от лекарств. Из разграбленного, зияющего пустыми глазницами темных витрин супермаркета «Столешный» вылетела целая армия тощих ворон. На моих глазах огромные стаи голодных собак вступали в сражения с полчищами обнаглевших крыс. Немногочисленные прохожие, худые, оборванные и запуганные, в страхе обходили места этих сражений стороной.
Я вспомнила, что работники «Столешного» во все времена славились своим особенным, характерным только для этого магазина хамством. Они хамили посетителям не просто так, на ходу или от несчастной жизни, а расчетливо, с подготовкой, выбирая наиболее меткие слова и выражения, с яркой, неугасимой ненавистью в глазах. Испортить посетителю настроение было главной задачей их жизни и деятельности, за это они, как я думаю, даже получали премии. По всей видимости, в «Столешном» еще с восьмидесятых годов проводились специальные тренинги по хамству, а персонал имел на рабочем месте особые тетради с записью различных манер поведения, отторгающих людей от магазина любым доступным и недоступным способом. Причем люди продолжали туда ходить, так как больше магазинов в округе не было, и этот факт доставлял продавцам дополнительную радость. Так дворовый хулиган замирает от счастья, когда, сидя на крыше, видит внизу знакомую голову, оплеванную им на прошлой неделе. В «Столешном» для обхамленного посетителя в следующий раз был наготове новый способ обмакивания его в моральные помои, поскольку к прежним методам хамства человек уже к тому времени привыкал, и со временем этот факт непрерывных гадостей даже начинал доставлять отдельным покупателям некое сатанинское, мазохистское удовольствие.
Теперь же я скучала по крикам и пренебрежительным взглядам из-за касс «Столешного», была готова выслушать миллионы хамоватых замечаний и взглянуть в наглые глаза не одному, а всем работникам супермаркета, и все это для того, чтобы в итоге подойти к витрине со свежими кусками мяса, почувствовать холодок от бутылки с молоком и набрать домой целую корзину продуктов.
Размечталась, конечно. «Столешный», как и все остальные магазины города, давно уже не работал, а его продавцы разбежались – видимо, хамили теперь всем встречным на улицах и в микрорайонах, чтобы не потерять навыки.
Только на Старой площади царило оживление. Несколько сот активистов столпилось перед деревянной трибуной, с которой выступал с очередным воззванием староста экопоселения. Я остановилась и послушала его в течение десяти минут. Говорил он то же, что и всегда: дикий, сумбурный набор общих фраз об охране окружающей среды, любви к животным, призывы еще раз сплотиться и поднажать, чтобы войти наконец-то в первую двадцатку цивилизованных стран. Много раз прозвучало надоевшее гражданам за последние месяцы выражение «метод Джона Гейна» – то есть, по мнению руководства экопоселения, нечто высокое и недостижимое, к чему мы все должны стремиться.
– Мы не должны останавливаться! – кричал староста. – Конечно, мы многого достигли за этот год, действуя по методам Джона Гейна. Мы запретили все вредные химические вещества, в том числе стиральные порошки и другую мерзость, невинно прозываемую «бытовой химией». Мы отключили электричество и центральное отопление и уничтожили тем самым наиболее опасные для окружающей среды факторы загрязнения. Мы сделали в нашем поселении обыденными такие полезные практики, как сыроедение, солнцеедение, веганство. Сегодня мы можем гордиться тем, что наши жители стопроцентно примкнули к полезному движению закаливания, причем не выходя из собственных квартир! И все это мы делаем совершенно добровольно и по инициативе самих жителей, а также исходя из нашей главной и единственной задачи – заботы о наших дорогих поселенцах! И помните – Джон Гейн бы гордился нами!
Несмотря на промозглый холод, староста был босоног и одет по последней моде – в костюм из листьев натуральной капусты. Его движения, как обычно, были скованными, однообразными и деревянными, а лицо не выражало никаких эмоций и напоминало маску китайского болванчика. Его сподвижники столпились вокруг старосты живым щитом и не подпускали к нему восторженных поклонников на расстояние ближе десяти метров.
По окончании своей яростной речи староста взял в руки саксофон и заиграл печальную мелодию. Играл он неплохо – все-таки, это была его основная специальность, на саксофониста он много лет обучался где-то в Филадельфии – там, кстати, он и нахватался цивилизованных идей, в которые теперь вверг целый город.
Под заунывную мелодию я направилась вниз по проспекту Радости и спустя десяток перекрестков оказалась на вокзальной площади. Было ровно семнадцать часов – а именно на это время меня пригласил на строго секретную встречу следователь линейного отдела внутренних дел Темиржол Ментыбаев.
2.
Сколько себя помню, железнодорожное ведомство всегда было государством в государстве. Даже в самые захудалые времена у них имелись деньги и связи. Не стала исключением и наша унылая пора. Железная дорога не входила в юрисдикцию экопоселения и отгородилась от него глухим каменным забором. В стенах вокзального офиса меня встретили цветущие лица охранников и запах свежих пирожков.
Следователя Ментыбаева тоже, судя по размеру его живота, фортуна не обошла стороной. Красный свитер с рождественскими оленями с трудом облегал грушеобразное тело следователя, а мощные челюсти Ментыбаева пережевывали шоколадное печенье.
Несмотря на кажущееся благополучие, лицо следователя выражало серьезную озабоченность текущим положением дел. Ментыбаев сидел за компьютером у окна, а остальная часть его большого кабинета была покрыта мраком. Видимо, общий кризис задел и железную дорогу, поскольку в здании экономили свет.
Следователь указал мне на стул, поставил на паузу игру Plants vs Zombies и обратился к темной части кабинета. К этому времени мои глаза привыкли ко мраку, и я с удивлением заметила, что за обширным столом квадратной формы, кроме меня, сидят еще три человека. Лиц не было видно – можно было различить только неясные очертания фигур.
Сам стол был пуст, если не считать лежавших на нем четырех красных кирпичей. В последнее время я видела столько, что кирпичи на письменном столе меня совершенно не удивили.
Забыла упомянуть о странном явлении, которое произошло сразу, как только я вошла в кабинет следователя. Денег у меня на тот момент, как вы сами понимаете, было немного, поскольку уже несколько месяцев я перебивалась случайными заработками. Но несколько старых купюр в кошельке я всегда держала на всякий случай. Когда я переступила порог кабинета, кошелек во внутреннем кармане куртки задвигался и самопроизвольно расстегнулся. Несколько банкнот выпорхнули из кармана и стремительно полетели в направлении темного стола. Только двадцатилетний опыт вождения трамвая позволил мне среагировать моментально и перехватить все купюры еще до того, как они смогли удалиться в неосвещенную часть комнаты. Следователь прекрасно все это видел, но удивления на его лице не отобразилось. Он лишь зевнул и едва заметно покачал головой.
Я села за стол. Банкноты в кошельке продолжали заметно вибрировать – мне приходилось прижимать их рукой. Следователь прошел к столу и зажег маленькую лампу с зеленым абажуром. В приглушенном таинственном свете я впервые увидела других посетителей кабинета. Крайний слева оказался мужчиной лет тридцати пяти, одетым в нескладный костюм мышиного цвета и шапку-обманку из искусственного меха, которую он не снимал даже в помещении. Лицо мужчины было настолько неприметным, что я напрочь забывала, как он выглядит, стоило лишь на мгновение отвлечь внимание на что-нибудь другое.
Посередине сидела совсем молодая девушка в новомодном плаще и с распущенными черными волосами. Мне показалось, что на меня она посмотрела с виноватым выражением лица.
Человека справа я уже где-то видела. Это был молодой крупный парень в синем спортивном костюме. На его большой коротко стриженой голове красовалась детская вязаная шапочка с помпоном. Глаза под огромными очками выражали крайнюю степень инфантильности и наивности. Молодой человек непрерывно елозил на стуле, что-то жевал и шарил по карманам. Смотреть на это было невыносимо, и я обратила взор на следователя Ментыбаева. Тот как раз прикрикнул на парня справа:
– Я что тебе говорил, Дастан! Выброси это немедленно!
Молодой человек посмотрел на следователя с изумлением и вынул изо рта короткую бумажную трубку, тщательно закрученную с обеих сторон. Он также пытался украдкой спрятать в карман зажигалку.
– Да что вы, господин полицейский, – пробубнил верзила, честно глядя следователю прямо в глаза. – Я это только что нашел вот на этом самом месте. Я даже не знаю, что это такое, вот и думал проверить, понять…
– Не вздумай здесь это курить! – строго отчеканил Ментыбаев. – Я не для этого тебя пригласил.
Как только следователь произнес имя верзилы, я его узнала. Еще в те времена, когда в городе работало телевидение, имя этого парня периодически мелькало в выпусках новостей. Он разъезжал по ночным улицам на отцовском джипе и беззастенчиво давил прохожих, причем делал это не из ненависти ко всему миру и даже не из хулиганских побуждений, а просто потому, что ему никто не объяснил, что так делать нельзя. Он настолько простодушно и убедительно говорил это в полиции, что его всякий раз прощали, настрого приказав больше не давить людей, не садиться за руль пьяным и не употреблять запрещенные вещества. Даже когда он попадался на том же в очередной раз, полицейским стоило взглянуть в его наивные детские глаза, после чего все вопросы к Дастану отпадали, и его отпускали на все четыре стороны. В народе за эти подвиги его прозвали Неуязвимый Дастан.
Два других посетителя тоже посмотрели на Дастана с неподдельным интересом. Следователю пришлось слегка постучать по столу, чтобы привлечь всеобщее внимание.
– У нас мало времени, коллеги, – сказал Ментыбаев. – Думаю, я уже могу называть вас коллегами, поскольку у нас есть одно общее дело. Сначала вкратце опишу ситуацию. На днях у нас пропало определенное количество колесных пар. Ну, вы понимаете – это те штуки, на которых ездят вагоны. А колесная пара – это не золотое колечко, ее украсть не так-то просто. Вес стандартной колесной пары – около двух тонн, и чтобы провернуть такую кражу, необходима техника и обученные люди. Между тем, пропала не одна пара, а шестьдесят восемь. Вы представили себе 68 колесных пар? Это же целый состав, столько добра так просто не украдешь. Но вот – украли. А вместе с парами исчезли фуры, на которых их перевозили, все шоферы этих фур, а также два наших складских работника: кладовщик и экспедитор, сопровождавшие груз.
– Это произошло на трассе? Есть свидетели? – неожиданном тонким плаксивым голоском спросил мужчина в мышином костюме. Детский голос прозвучал столь внезапно и так контрастировал с важным тоном, каким эти слова были сказаны, что девушка рядом невольно усмехнулась. Правда, тут же извинилась и виновато потупила взор.
– Свидетелей нет, – вздохнул Ментыбаев. – Я же говорю, что все участники этого перегона исчезли. А насчет того, как это произошло, позвольте мне нарисовать схему.
Следователь выдернул из блокнота разлинованный листок и быстро нарисовал на нем схему инцидента.
– Смотрите, – Ментыбаев ткнул ручкой в листок, и все остальные, включая меня, подались вперед, склонившись над примитивной картой. – На окраине города у нас есть депо. Это главное депо, из которого выезжает большинство поездов нашего отделения. Километрах примерно в пяти южнее, то есть ближе к центру города, находится ремонтная база со складами. Не спрашивайте меня, почему все так построено – этого я не знаю, и база, и депо существуют еще с советских времен, когда-то они были частью Турксиба. Примерно недели две назад депо понадобились колесные пары. Заказ передали в склады и планировали транспортировать по железной дороге. Но перед самой отправкой недалеко от базы произошел взрыв цистерны с топливом. Почти сто метров путей оказалось испорчено. С рельсами и шпалами сейчас проблемы, поэтому ремонт затянулся, и колесные пары решили перевезти по обычной асфальтированной трассе. Мы стараемся избегать выхода на территорию города, но депо настоятельно требовало колесные пары, поэтому экспедитору было дано задание нанять несколько больших фур и перевезти груз. Так и было сделано. Колонна выехала из ворот склада после обеда в 14.30, но в депо так и не приехала. Около 14.45 с рации экспедитора был сделан звонок на центральный пульт базы. Но это говорил не экспедитор, а водителей одной из фур. Он успел сказать только следующее: «Это маршрут 101…», после чего послышался звук глухого удара, и связь прервалась. Этому звонку не придали значения и вспомнили о нем только вечером, когда хватились колонны.
– Сто первый маршрут – это автобусный? – уточнила я.
– Вот видите – я не зря вас пригласил, – удовлетворенно отметил следователь. – Вы сразу догадались, в чем дело. Я тоже думаю, что исчезновение колонны как-то связано с этим маршрутом, ведь часть его проходит по трассе между базой и депо. Место там пустынное, но колонна из нескольких огромных фур, груженных почти семью десятками колесных пар, не может сгинуть бесследно.
– На трассе или хотя бы на воротах базы есть камеры, которые мы можем посмотреть? – заинтересовалась девушка.
– Камер нет, иначе мы бы не звали на помощь вас, – ответил следователь.
– А что мы можем сделать? – развел руками Дастан.
– Во всяком случае, намного больше, чем мы, – заверил Ментыбаев. – У нас с городскими властями четкая граница компетенции. Нам даже за черту железной дороги выходить запретили. Эти, как они сейчас называются – какое-то там экопоселение. У меня самого квартира в минуте ходьбы от «золотого квадрата» улиц, но я туда уже несколько месяцев как не хожу, даже не знаю, что там сейчас происходит. Ночую на тупике в пассажирском вагоне. А вы – люди городские, вам туда проход открыт. Я собрал вас по личным рекомендациям, и, судя по всему, каждый из вас – лучший в своем деле.
– Может, вы нас представите? – вновь раздался крохотный голосок мышиного человечка. Девушка опять расхохоталась, и на этот раз уже не сдерживалась, чем весьма разрядила обстановку.
– Вот эта, которая смеется – налоговый инспектор из столицы, Акшагуль Салыкова, – сказал Ментыбаев, слегка улыбнувшись. – Вы спросите – при чем тут налоги? А при том, что налоговый комитет давно подозревает местный автобусный парк №26 в серьезных махинациях. Как только они узнали о похищении колесных пар, сразу же предложили свои услуги. В этом деле предстоит много считать и заполнять документы, и никто не сделает этого лучше, чем Акшагуль. Далее, – следователь указал на человека в мышином костюме, – познакомьтесь, бывший деятель торговли Берик… Я не расслышал, как ваша фамилия?
– Берик А-га-га… – ответил бывший деятель торговли. Он повторил фамилию несколько раз, но никто так ничего и не понял.
– Хорошо, тогда можно – просто Берик? – осведомился Ментыбаев. И, получив молчаливое согласие, продолжал: – Берик многие годы работал на дорогах города. Сейчас их организация переживает не лучшие времена, многих отправили в отпуска без содержания, поэтому Берик сегодня с нами, и применит свой опыт на пользу нашей маленькой опергруппе. Также прошу обратить внимание на Тамару Дмитриеву. Тамара Викторовна – заслуженный водитель трамвая, а ряд улик в этом запутанном деле тянется к трамвайному депо. Кстати, именно оттуда, из трамвайного депо предлагаю начать ваше расследование. Ни для кого не секрет, что непомерно длинный 101-й автобусный маршрут пущен в том числе по тем же улицам, где совсем недавно пролегали рельсы, то есть он во многом повторяет маршрут старого трамвая. Поэтому Тамара Викторовна совсем не случайно оказалась в нашей команде. И, наконец, думаю, этот человек в представлении не нуждается, – Дастан. Я не могу внятно объяснить, зачем пригласил его в опергруппу. Тут, скорее, сработала интуиция. Ни для кого не секрет… В общем, город – место опасное, а Дастан обладает неиссякаемым запасом везения. Удача вам понадобится.
– Можно спросить? – подняла руку Акшагуль. – А почему вы постоянно говорите – вы? Это что, значит, вы сами с нами не будете заниматься этим делом?
– Почему – буду, – твердо ответил следователь, отводя, тем не менее, глаза в сторону. – Только вот я намереваюсь руководить из кабинета. Я же сказал – нас, работников железной дороги, в город не пускают… – и быстро предложил в наступившей тягостной паузе: – Давайте не будем отвлекаться. Не я отдавал приказ о создании группы, это совместная операция нескольких центральных органов. 101-й маршрут относится к автобусному парку №26. Руководство и водители этого парка ведут себя подозрительно. Ваша задача – не привлекая к себе внимание, изучить маршрут и водителей, понять, как они связаны с пропажей каравана с колесными парами. Изучите трамвайное депо, биллборды, – все, что может иметь отношение к этому делу. Мы должны вернуть эти колесные пары любой ценой.
– У нас будет служебная машина? – не унималась Акшагуль.
Следователь глубоко вздохнул и ответил:
– Нет, не будет. И самый главный признак, по которому мы всех вас выбрали, и, поверьте, это согласовано с вашим руководством – каждый из вас в чем-то нуждается. Акшагуль, мне поручили вам передать, что на должность начальника отдела вы сможете претендовать только после удачного завершения этого расследования. Вы ведь уже не первый год грезите об этой позиции? Дастан, вы сами знаете, чем обязаны моему другу полковнику полиции Кылмысбекову после того, как вас задержали в прошлом месяце с очередным пакетом сами знаете, чего. Фотографии, отпечатки пальцев – все это он будет хранить до тех пор, пока вы не поможете нам разобраться с этим делом. Что касается Берика, он здесь по своей воле и выполняет задание своей организации. Думаю, он сам вам как-нибудь все объяснит. А вы, Тамара Викторовна… Вот вас я никак задержать не могу. Только слышал, что с деньгами у вас в последнее время… скажем так, есть затруднения. Так вот, это аванс.
Следователь выразительно посмотрел на четыре кирпича, лежащие перед нами на столе.
– Загляните под кирпичи, только очень осторожно, – попросил он.
Каждый из нас приподнял краешек кирпича и обнаружил под ним крупную сумму денег.
– После того, как закончите расследование, получите вдвое больше. Если по ходу дела возникнут дополнительные расходы, обращайтесь ко мне. На все я даю вам три дня. Дольше не могу, руководство в вопросе сроков расследования было категорично. Я и три дня с трудом выбил. Так что, вы в деле?
Деньги выглядели очень заманчиво. Официальных магазинов в городе уже почти не осталось, но на стихийных рынках без зеленых бумажек делать было нечего. Я взяла свою долю первой, за мной потянулись остальные.
– Отлично, – коротко заключил следователь. – Только держите банкноты крепко, они так и норовят улететь от вас. Думаю, как будет время, Акшагуль расскажет, почему деньги так себя ведут… И еще, забыл сказать. Теперь вы предоставлены самим себе. Если вас поймают или с вами случится еще какая-нибудь неприятность, помните – вы не знаете Темиржола Ментыбаева.
Деньги в кошельке рвали и метали, – даже ткань куртки начала трещать. Я взглянула в глаза своих коллег на предстоящие три дня и увидела в них то же, что чувствовала в данный момент сама – полную растерянность.
