Олжас Сериков
Черный копатель
3.
Следующий день начался с бумажной работы. Сначала мы проверили документы на базе.
Железнодорожная база представляла собой кучку унылых серых зданий древнесоветской постройки. На стенах проходной еще сохранились таблички семидесятых годов с призывами выполнить и перевыполнить, догнать и обогнать, а также с различными угрозами в адрес опоздавших и нарушителей трудовой дисциплины.
Пройдя обширный двор с автомобилями и разной технической рухлядью, мы попали в производственный цех, где люди в касках ремонтировали прямо на рельсах два огромных темно-зеленых локомотива с красными звездами. В остальных помещениях все было так же: станки, рельсы, колесные пары, вагоны, тепловозы и многочисленные ремонтники в оранжевых тужурках.
Затем мы попали на внутренние пути базы. Путей и стрелок тут было великое множество, по ним медленно плыли десятки тепловозов и дрезин. Передвигаться приходилось по мелкому щебню, смешанному с углем и смазкой, от чего наша обувь быстро приобрела черный налет. Особенно это утомляло Акшагуль Салыкову, приехавшую из столицы в изящных белых сапожках, явно из последней коллекции «Луи Виттон» или еще чего-то в этом роде. В течение дня столичная модница превратилась в типичную обитательницу нашего мрачного экопоселения: чумазую, сопливую, вечно кашляющую и хронически недовольную жизнью.
Особенно на базе ее, да, впрочем, и остальных участников нашей команды, угнетал вездесущий запах дегтя. Он сопровождал нас всюду: на путях, в цехах, в офисе. Он перебивал даже крепкий запах общественного туалета. На обед в столовой мы ели плов, так вот, даже этот весьма неплохой с виду плов на поверку имел все тот же опостылевший аромат железнодорожного дегтя. Да что там запах – в процессе еды у нас было четкое вкусовое ощущение, что мы старательно пережевываем и заглатываем одну ложку дегтя за другой. К концу дня любой из нас легко мог одним дыханием испортить целую сотню бочек с медом. Еще несколько дней после визита на базу нам казалось, что весь мир вокруг состоит из сплошного запаха дегтя.
Возле котельной с приземистой кирпичной трубой мы обнаружили офис, где провели несколько часов, зарывшись в бумаги.
Акшагуль заключила, что с документацией тут происходит форменный бардак:
– Никто не может дать мне внятный ответ, как и когда оформлялись накладные на вывоз колесных пар. Согласно последним инструкциям Министерства, накладных должно быть не две, как раньше, а четыре: одна остается на складе, вторая передается охране при выезде с территории базы, третья вручается в депо, а последняя остается у экспедитора. Как я поняла, здесь оформили только одну накладную, и ее экспедитор увез с собой. В журнале ничего не отметили, как будто груз никто не отпускал. Скорее всего, к этому небольшому перегону между базой и депо местные работники относились как к своему внутреннему двору и не считали должным оформлять какие-либо бумаги. Либо надеялись сделать все после отправки груза, по возвращении на базу. В общем, если бы я тут была не с особой миссией, а с проверкой, железнодорожное ведомство лишилось бы не одного миллиона.
– Они и так многого сегодня недосчитаются, – ядовито ухмыльнулся Берик. Между ним и Акшагуль с самого начала возникла стойкая неприязнь, и он не упускал случая, чтобы злобно подшутить над коллегой.
– Я уже говорила, что не виновата в… этом, – устало вздохнула девушка, посмотрев на нас с обычной смущенной миной. – Такой уж я появилась на свет.
Всего несколько часов общения с Акшагуль позволили нам определить источник таинственного поведения «взбесившихся» денег. Где бы ни появлялась девушка, она притягивала к себе любые деньги в радиусе примерно десяти метров. К ней прилипали купюры и монеты прохожих и собеседников, а если она проходила вблизи дома или офиса, мы видели, как банкноты внутри помещений взлетали и прижимались к оконным стеклам в стремительном полете по направлению к нашей коллеге. Стоило ей отойти на небольшое расстояние, они мягко опадали на пол. Акшагуль никак не могла объяснить свой феномен, она знала лишь, что была такой столько, сколько помнит себя.
Берик поначалу обрадовался и принялся шантажировать девушку, обещая, что никому не расскажет о ее удивительной способности – с условием, если она будет делиться с ним половиной намагниченных денег. Но тут его ждало фиаско, поскольку Акшагуль и сама не могла воспользоваться полученными суммами. Стоило купюрам и монетам долететь до ее одежды, как они тут же волшебно растворялись в воздухе, словно никаких денег и не существовало. Акшагуль даже позволила Берику обшарить все ее карманы и полупустую сумочку, дабы тот убедился, что девушка не врет. После этого деятель торговли опечалился и возненавидел коллегу пуще прежнего.
– Какой тогда от нее толк? – отрезал Берик, скорчив презрительную гримасу. – Мы так и сами без денег останемся.
– А документы ты сам вычитывать будешь? – вырвалось у меня.
– А что там читать да проверять? – хмыкнул Берик. – Роемся в бумагах уже полдня и ничего особенного не нашли. Давайте оставим ее тут, если ей нравится копаться в архивах, а мы пойдем на трассу. Фуры с грузом сами просто так не найдутся, если их не искать.
– У вас есть какие-то идеи? – внимательно спросила Акшагуль.
– Пока нет, да и откуда они тут появятся? – ответил Берик, потянув на себе куртку таким движением, словно ему не хватало воздуха. – Вот выйдем на трассу, там и определимся. Эх, был бы у меня жезл, как в прежние времена…
При этих словах лицо бывшего деятеля торговли исказилось, и он с грустью поник головой.
– Ну хорошо, давайте, пойдем на улицу, – согласилась девушка. – Только дайте мне еще полчаса, я закончу с документами парка.
Поскольку в автобусный парк нас все равно бы не пустили в силу полной закрытости этой организации, Акшагуль попросила, чтобы ей скинули всю имеющуюся по нему информацию на компьютер директора базы. Теперь она изучала бумаги, а я в это время наблюдала за своими новыми коллегами.
С первого взгляда было понятно, что все они – мягко говоря, большие оригиналы, и в ходе совместной работы тому находилось все больше улик. Так, Берик, когда я осталась с ним наедине во дворе базы, принялся жаловаться и с плачем вспоминать о прежних счастливых годах, когда он продавал полосатые черно-белые, а потом красно-полосатые палочки, а затем палочки у них отобрали. Я многое слышала и даже часто сама сталкивалась раньше на дороге с представителями их некогда могущественного торгового клана, которые брали плату за проезд на всех городских путях, но не имела понятия об их внутренней иерархии. По словам Берика выходило, что палочка или, как они называли ее, жезл, была основой их мировоззрения и концептуальных взглядов на будущее человечества, а также единственное, что как-то позволяло определить их принадлежность к мужскому полу. В связи с чем лишение их палочек указом правительства было актом величайшего злодеяния. Через некоторое время после исчезновения палочек на их форме самопроизвольно растаяли знаки отличия в виде накладных погон и прочих цацек, которыми они любили себя наряжать, а затем все деятели клана осипли и стали говорить женскими либо детскими голосами. На этом их вырождение не закончилось, о чем я могла наглядно судить по яркому представителю древнего и когда-то знаменитого клана.
Расчувствовавшись, Берик захотел в туалет. При этом выяснилось, что, согласно древнему регламенту их клана, продавцам красно-полосатых палочек разрешено мочиться только сидя, высунувшись наружу из легкового автомобиля. Он принялся бегать по двору базы, нашел служебную «Приору», забрался в нее без разрешения и, нимало не стесняясь окружающих, сотворил акт облегчения у всех на виду. После этого он успокоился и ожидал выезда на трассу в полном молчании.
Четвертый участник нашей миссии, Неуязвимый Дастан, вообще никак себя не проявлял в общем деле. Он рыскал по базе, подбирал окурки, клянчил еду у местных работников и всей своей внешностью демонстрировал состояние абсолютной праздности. Учитывая его героическое прошлое, для нас это было самой лучшей моделью поведения Дастана.
Акшагуль завершила бумажный этап работы и вышла к воротам базы в некоторой задумчивости.
– Дело явно нечистое, – сказала она. – Автобусный парк №26 перевозит девяносто процентов пассажиров двухмиллионного города, имеет на балансе несколько тысяч транспортных средств, но при этом по всем документам проходит как безнадежно убыточная организация. У них нет ни прибыли, ни доходов, ни закупок, и при этом они умудряются эффективно функционировать. Этого дела так оставлять нельзя. Да, и еще, директор подарил мне фотографии пропавших работников.
С помятого листа обычной офисной бумаги, на нас глядели два распечатанных на цветном принтере лица мужчин лет сорока, явно не отягощенных разумом и заботами. Мы внимательно их изучили, запомнили и вышли, наконец, на трассу.
Поскольку недалеко от базы находилась остановка, и к ней как раз подошел автобус 101-го маршрута, мы вошли в него и принялись наблюдать за водителями.
4.
Где это я?
Передо мной закопченная стена, допотопные кирпичи выглядывают из-под обширных проломов в облезлой штукатурке. Потеки склизкой плесени, ползающие многоножки, неприятное попискивание крысиных полчищ…
Вместе с оттаявшим сознанием в голову хлынули потоки боли. Попытавшись двинуться, я обнаружила, что связана по рукам и ногам куском монтажного провода. Соленый привкус крови во рту. Откуда-то сверху проникали робкие лучи солнца – значит, на дворе день, вот только какое сегодня число?
С трудом развернувшись, я обнаружила, что нахожусь в тесном подвальном помещении, заваленном старыми электродами, треснутыми датчиками и прочим техническим скарбом. Рядом со мной постанывал связанный человек с избитым лицом. В его искаженных диким страхом чертах лица с трудом узнавался деятель торговли Берик.
– Эй, – негромко позвала я.
Берик открыл глаза и лихорадочно затряс головой, видимо, предостерегая меня от лишнего шума.
– Что случилось? Почему мы здесь? – шепотом спросила я.
– Ты что, ничего не помнишь?
Едва шевеля разбитыми в кровь губами, Берик несколькими предложениями восстановил утраченные кластеры моей пострадавшей памяти. Хотя вышло все равно довольно схематично, я постараюсь воссоздать то, что запомнила.
Так вот, эта печальная история началась с того момента, как мы зашли в 101-й автобус.
Несколько часов мы провели в автобусах, сходили и заходили на разных остановках, пытались заговаривать с местным персоналом, и в итоге у нас получился небольшой список таинственных закономерностей 101-го маршрута:
– На конечной остановке в горах автобусы отдыхают минут по двадцать – об этой традиции нашего города ниже. При этом водители заходят в закрытую будку и проводят там минуты по три-четыре. В будке сидит закутанная бабка, которая записывает что-то в тетрадь и дает водителю загадочные таблетки в небольших серых коробочках.
– Маршрут идет через весь город и насчитывает не менее восьмидесяти остановок. На определенных остановках ритуал повторяется. Водитель подходит к неприметным бабкам, принимает из их рук бутерброды и напитки, курит и чертыхается. Бабки при этом тихо зачитывают ему непонятные записи из своих тетрадей. На некоторых остановках водители, как и на конечной, получают таблетки, которые тут же выпивают. Пассажиры все это время (не менее пятнадцати минут) терпеливо ждут, за исключением отдельных личностей (о них ниже). Вот названия этих промежуточных остановок: Мост, Санаторий, Университет, Пивзавод, Кондитерская фабрика, Тарный цех, Роща, Элеватор.
– Водители исключительно агрессивны и обладают непомерной физической силой. Пассажиры, посмевшие выразить неудовольствие долгими остановками в пути, тут же избиваются и выбрасываются из автобусов (часто через окно), причем бабки на остановках тут же добивают их большими металлическими контейнерами, в которых хранят еду.
– Пассажиров берет только около трети автобусов, выезжающих на маршрут. Остальные автобусы, а таких большинство, проезжают мимо с табличкой «В парк».
Одной из самых трудных загадок детства были для меня загадочные простои городских автобусов. Даже в зрелом возрасте, когда я посетила много других населенных пунктов и сама не одно десятилетие проработала водителем общественного транспорта, загадка осталась актуальной и действующей только на территории нашего населенного пункта. Для меня и простых людей было очевидно: если автобус выехал из парка на линию, то на промежуточных остановках он стоит ровно столько времени, сколько необходимо для выгрузки и принятия пассажиров. Всё! – больше ему делать на остановках нечего. Но целый ряд маршрутов нашего города опровергал на практике этот несложный вывод. Взять хотя бы ныне почивший двадцать девятый маршрут, которым я часто пользовалась на выходных, поскольку ездила на отдых в горы. 101-й маршрут извилистой пунктирной линией проходил через весь город, объединив в себе более десятка исторических рейсов, в том числе и 29-й. Возможно именно от синих «двадцать девятых» автобусов и передалась сто первому эта отвратительная привычка.
Мы катались по маршруту часа два, и почти все это время за нами внимательно наблюдали три пассажира типично шоферской наружности: низенькие, кругленькие, смуглые и весьма недобрые. Мне особенно запомнился один, самый маленький, с выдвинутой вперед нижней челюстью. К его голове, походившей на кочан капусты, прилепилась плоская кепочка. Подозрительный тип раз десять прошел по салону автобуса мимо нашей дружной команды и явно прислушивался к разговорам. Я кивнула Акшагуль, указав на маленького, и она дала понять, что тоже давно его заметила. Ну, мало ли кому мы приглянулись. Времени отвлекаться на подозрительных типов у нас не было. Скоро они сошли с рейса, и мы тотчас же о них забыли.
Мы попытались проникнуть в автобусный парк номер двадцать шесть, прикинувшись заболтавшимися пассажирами, случайно пропустившими свою остановку. Как бы не так, нас заботливо ссадили метров за двести до ворот парка, и внутрь мы так и не попали.
Движимые чувством служебного долга и желанием получить от следователя вторую часть денег, мы двинулись к автобусному парку пешком. К огромным воротам подходить было страшно: лица десятка вооруженных охранников ничего хорошего не предвещали. Мы повернули направо и прошли километра полтора вдоль глухой стены автопарка. Перед стеной не было никаких рвов с водой, кольев и прочих фортификационных сооружений, но сама ограда, высотой метров в пять, сложенная из железобетонных блоков и увенчанная целыми зарослями колючей проволоки, сразу же отбивала желание забраться в таинственную организацию нелегальным путем. В стене не было никаких отверстий, проходов либо второстепенных пунктов пропуска. Только в одном месте мы обнаружили стальную дверь, но открыть ее не было ни малейшей возможности: снаружи отсутствовали какие-либо ручки, запоры и замочные скважины, то есть дверь открывалась только изнутри.
Автобусный парк был огромен, и обойти полностью его периметр на своих двоих явно не было хорошей идеей. Мы вернулись к трассе ни с чем, уставшие и запыленные.
Тогда мы решили подойти с другой стороны и направились в бывшее трамвайное депо. Место, где я проработала долгие годы, в этот раз совершенно не вдохновляло: тут было пустынно и заброшенно. Каменный забор накренился, посреди него зияла огромная дыра, – все, что напоминало о торжественных чугунных воротах с выкованными цветами. Несколько унылых рабочих выдирали перед депо низкую оградку палисадника, их охраняли солдаты с автоматами.
– Куда? – грубо спросил один из них, наставив оружие на шедшую впереди остальных Акшагуль.
Я пробилась к охраннику и показала служебный бэйджик:
– Мы тут работали, вещи хотим забрать.
Солдат опустил ствол и растерянно кивнул:
– Ну, идите, раз надо. Если вы что-то там сможете найти, конечно. Кажется, там все уже давно растащили…
Мы прошли линию забора и ступили на жалкие остатки рельсов, покрытые засохшим бурьяном. Перед красным зданием депо чернел остов разобранного на металл трамвая – я с трудом узнала в этом скелете ремонтную дрезину. Зеленые металлические ворота депо, само собой, отсутствовали, но вход был завален деревянными балками, и нам пришлось обходить здание сбоку, чтобы забраться в него. Ловить тут, правда, было нечего, от депо остались лишь голые стены и кучи мусора. Вышли на двор и увидели людей: несколько мужчин в строительных спецовках изучали нас с безопасного расстояния. Как только их окликнули, они немедленно скрылись в лабиринте внутренних строений подсобного хозяйства. Среди деревьев у каменной стены осталась лишь одна неподвижно сидящая фигура, и мы направились к ней.
В печальном лице чумазой, одетой в разнообразное тряпье нищенки угадывались знакомые черты. Девушка сидела в скособоченном, лишенном одной ножки пластиковом стуле с летней площадки, и отрешенно смотрела куда-то вдаль.
– Прошу прощения, – обратилась к ней Акшагуль.
Девушка вздрогнула и дико на нас посмотрела. Потом опустила голову и принялась бормотать себе под нос полную несусветицу, одновременно дергаясь всем телом и выделывая руками замысловатые кренделя.
– Чего ты от нее хочешь? – с сомнением протянул Берик. – Она же не в себе. И зачем мы вообще сюда пришли?
– А у тебя есть другие предложения? – строго взглянула на торговца Акшагуль. – Насколько я могу судить, наше расследование ни на шаг не продвинулось. Предлагаю опрашивать любых свидетелей, кого только сможем здесь найти. Девушка, вы давно тут сидите? Ничего подозрительного не видели?
Безумная хитро, исподлобья взглянула на налогового инспектора и тонким голоском констатировала:
– Я есть хочу.
Берик махнул рукой и собрался уходить. Но в этот момент я узнала нищенку.
– Это же наша стажерка. Она вела трамвай в тот самый день, когда произошло последнее ДТП – ну, после которого трамваи запретили. Почему-то она вышла в тот рейс одна, без наставника. После происшествия она сбежала, и никто ее так больше не видел. Как же ее звали? – Валя, Варя, не помню точно.
– Это не я, – неожиданно твердым голосом заявила стажерка. – Я не виновата. Дайте чего-нибудь поесть.
Акшагуль вынула из сумки половину бутерброда с сыром и протянула нищенке. Та жадно схватила и принялась жевать.
– Можно уточнить – почему вы утверждаете, что не виновны в аварии? – осторожно спросила Акшагуль.
– Потому что не виновна, – уверенно повторила стажерка. – Там был еще один человек. Он запрыгнул на ходу.
– Что за человек, как выглядит?
– Не помню. Он схватил меня и повалил на пол. А трамвай ехал на полной скорости. Пока я поднималась, трамвай врезался в стоявшие на пути машины. Десять штук.
– Точнее, двенадцать, я помню тот случай, – вмешался Берик. – Трамвай протаранил двенадцать автомобилей. А вы сбежали.
– Зачем вы убежали, если на вас было совершено нападение? – спросила Акшагуль. – Почему не обратились в полицию?
– Он вытащил меня из вагона и потащил в парк, – печально сказала нищенка. – Потом он бил и бил, по голове, ногами. Я очнулась тут, через много дней, когда трамваи отсюда уже ушли. Где дом, не помню.
Мы все переглянулись.
– Ее нельзя тут оставлять, – решила я. – Надо отвести ее в ЛОВД, к следователю.
– Я тоже так думаю, – согласилась Акшагуль. – Ее показания очень помогут нашему расследованию.
– Я не хочу к следователю, – плаксивым голосом выдала стажерка.
– Не бойся, мы свои, мы не дадим тебя в обиду, – попыталась успокоить ее Акшагуль и взяла нищенку за руку.
Тут безумная вдруг вскочила, издала дикий вопль и с огромной скоростью помчалась в сторону подсобных зданий депо. Мы, не сговариваясь, бросились за ней.
Как оказалось, быстро бегать из нас умели только я и Берик. Акшагуль на своих сапогах от Луи Виттон отстала, а вечно пребывающий вне этой реальности Дастан, кажется, даже не сдвинулся с места, проявив абсолютное равнодушие к погоне.
Пробежав мимо нескольких складов, мы сквозь распахнутые двери устремились вслед за нищенкой в обветшалое здание ремонтного цеха.
В огромном помещении царил полумрак. Ловко перепрыгивая смотровые ямы и кучи сваленного на полу тряпья, беглянка в мгновение ока промчалась сквозь все здание и покинула его сквозь дальние ворота. Берик в темноте споткнулся и чуть не упал в яму. Я остановилась и протянула ему руку, но в этот момент кто-то сзади с размаху опустил на мою голову неизвестный мне тяжелый предмет. Мое тело сразу же обмякло, и я в бессилии встала на колени. На глаза нахлынула пелена, слух тоже отключился. Словно во сне, я видела меркнущим взором, как Берика поднимают и начинают избивать люди в спецовках ремонтников. Потом все пропало – я потеряла сознание.
