Osolio
Оружие в его руках. Часть 1
– Стефано спал на диване, если тебя это утешит. Я думала, ты беспокоишься обо мне, как брат, в конце концов, как друг, а ты просто лелеял свою ревность.
– Мне очень жаль, Андреа, – он сделал шаг ко мне, но я выставила руку, чувствуя, как по щекам начинают литься слезы. Я даже не пыталась их смахнуть.
– Не приближайся больше ко мне, Хосе. Больше никогда.
Я вышла из комнаты, оставляя растерянного мужчину на съедение собственного чувства вины. Я должна была закончить это еще раньше. Он взрослый мужчина, работающий на моего отца, он был мне другом, которого я всегда хотела. Но я забыла самое важное: красивы молодой мужчина и молодая девушка, проводящие много времени вместе, не могут удержаться от соблазна. Один из них обязательно поддаться чувствам и рано или поздно это всплывет наружу. Очень жаль, что это не взаимно. И очень больно, что я потеряла друга.
Моника сидела на кухне. Она включила лишь одну лампу от торшера, от чего в помещении царил полумрак. Она ждала нас и что-то мне подсказывает, что она знала, о чем шел наш разговор. Я налила стакан воды и села рядом с ней. Её глаза были опущены, а руки нервно теребили скатерть.
– Подслушивала? – спросила я, и девушка вздрогнула. По-видимому, она даже не заметила моего появления. Она подняла свои глаза на меня, пару раз моргнула и виновато кинула, вернувшись в прежнее положение. Мне стало её жаль. – Ты знала?
– Теперь и меня ты не хочешь видеть?
– Значит, знала. – Горько произнесла я и высушила стакан с жидкостью. – И как давно?
– Я заметила неладное с братом совсем недавно. – Она все еще не смотрела на меня, и я прекрасно понимала почему. – Он стал реже улыбаться, а когда речь заходила о тебе, он просто вскакивал и уходил. Я думала, что он просто нервничает из-за разлуки с тобой. Как я, понимаешь? Но все оказалось куда глубже.
Вдруг она подняла свои глаза, в точности такие же как у её брата, на меня, схватила меня за руку и запричитала, словно умалишённая.
– Андреа, прости его! Пожалуйста! Он не виноват в том, что запутался в себе и своих чувствах!
Я отдернула её руку и поднялась. Этого мне еще только не хватало, чтобы моя подруга извинялась за своего взрослого братца. Я смерила её недовольным взглядом и услышала шаги за спиной. Обернувшись, я встретилась с опечаленными зелеными глазами Хосе. Злость забурлила во мне, и я была готова вытолкать его полуголым на улицу, но я не могла. Даже сквозь обиду и разочарование в этом человеке, я все еще питала к нему сильную симпатию и уважала его. В отличие, от него самого.
– Я неясно выразилась? – Холодный как сталь голос пронзил воздух, разрезая его. Хосе поморщился.
– Я пришел за Моникой.
– Уходи.
– Андреа, – пискнула подруга, но тот же умолкла. Она вынула из-под себя рубашку Хосе и протянула ему, выталкивая его в коридор. Мужчина же продолжал буравить меня взглядом. – Пошли уже.
Напряжение, что витало в воздухе в его присутствии никуда не исчезло и после ухода друзей. Я, словно на иголка, не могла ни сидеть, ни стоять спокойно. Мои руки уже в кровь разодрали запястья. Слезы душили меня, тело не слушалось. Я забежала к себе в комнату и рухнула на кровать. Заметив опустошенную коробку с мороженым на полу, я вскочила, открыла окно и выбросила его на улицу, слыша тихий глухой звук падения.
Я взглянула на часы. Оставалось еще два часа до закрытия приюта. Недолго думая, я схватила сумку, вызвала себе такси и уехала на другой конец города на встречу со своей преданной Хрум-Хрум. Я хотела выплакать все наболевшее, высказаться ей, пусть даже если она мне ничего и не ответит.
Сторожем приюта оказался милый старичок в потрепанной кепке, зеленом вязаном жилете и с очень длинными носами ботинками. Он носил круглые маленькие очки, которые за пять минут наше беседы он протирал раз двадцать, и имел очень добрую улыбку. Он часто улыбался. Это можно было понять по его углубленным морщинкам в верхних уголках глаз. Его звали Джордж, и он был эмигрантом из Огайо.
Дедуля впустил меня без лишних препирательств. Я рассказала ему свою слезливую историю о теплокровной, о том, откуда она родом, как мы перевозили её из Америки, и услышав родную страну, он расплылся в широкой улыбке и разрешил мне навещать её каждый день. Правда, это улыбка быстра померкла, когда он вспомнил о том, что на неё нашлись покупатели. Очень богатые люди.
– Жене этого мужчины так понравилась твоя лошадка, дочка, что она перепугала своим визгом все стойло. Я надеялся, что её там и затопчут.
Я рассмеялась, а дедушка, почесав подбородок, продолжил дальше.
– А мужчине этому было совсем не до жены, и уж тем более не до лошади. Занятой какой-то, наверное. Все по телефону разговаривал и хмурился. Ой, девочка, совсем забыл. Они сейчас там, так что, может, подождешь, пока уйдут и побеседуешь со своей морковкой?
– Морковкой? – Я усмехнулась. – Почему же я раньше не догадалась так назвать её?
– Эта лошадка так сладко хрустит ей, что у самого иной раз в животе урчать начинает. – Засмеялся сторож. – Ладно, если не хочешь ждать, иди. Третье стойло с конца. Думаю, тебе и объяснять не нужно.
Он сел за свой стол, на котором лежало судоку. Нацепив на свой нос очки, не забыв перед этим их протереть в очередной раз, он с сосредоточенным видом стал решать кроссворд, а я же побрела к своей Хрум-Хрум, чувствуя невидимые крылья за спиной от предстоящей встречи.
Моя красавица стояла в загоне, а около нее валялись куски хлеба и овощей. Она гордо вздернула голову, глядя на того, кто в очередной раз осмелился к ней прийти, но заметив меня, она лишь недовольно фыркнула и опустила голову. Обиделась. Ещё бы! Если бы меня на полгода бросили одну, я бы больше никогда бы не захотела видеть этого человека.
Моя гордая, но преданная Хрум-Хрум!
Я подошла к ней ближе и протянула морковку, прихватившую с собой из дома. Она понюхала её, но есть не стала. Гордо фыркнула и снова опустила голову.
– Я понимаю, мне нет прощения, – тихо заговорила я. – Я бросила тебя одну. – Лошадь фыркнула, издеваясь надо мной. – Знаю, ты злишься, но я прошу тебя, прости меня. Ты – единственная, кто точно никогда не подложит мне свинью, кто не обманет и тем более уже не признается в своих чувствах за месяц до свадьбы. Я люблю тебя, Хрум-Хрум.
Я снова протянула её морковку, и лошадь, обнюхав её, медлила. Мое сердце ныло при виде такой картины. Я была жутко виновата перед ней, и понимала, за что она меня так наказывает. Теплокровная, зло фыркнув, выхватила у меня из рук морковку и стала грызть её. Этот звук заполнил помещение и я, не сдержавшись, рассмеялась. Она простила меня!
Я открыла загон и зашла внутрь. Тепло её тела окутало меня, когда я обнимала свою девочку. Она не брыкалась и не отшатывалась от меня. Я вынула ещё морковку и снова протянула ей, теперь уже охотнее та приняла мой маленький подарок и снова стала хрустеть.
– Может, хоть это понравится Булочке? – голос показался мне смутно знакомым. Я спряталась за стог сена, а моя Хрум-Хрум, словно почувствовав, стала ближе ко мне, загораживая от приближающихся людей. – Она всем ничего не хочет есть, ещё и фыркает постоянно!
– Может, она просто сытая. – Этот голос было трудно не узнать. Его я слышала днями и ночами напролет в своих мыслях, прокручивала наши с ним диалоги. Теперь-то я и голос девушки вспомнила.
Луи и Элизабет Россини шли к нашему с Хрум-Хрум загону. Остановившись напротив Хрум-Хрум, Элизабет протянула ей лист шпината и мерзко улыбнулась.
– На, Булочка, попробуй! Это полезно. – Она буквально пихала в её мордочку травой, а Луи, в свою очередь, безучастно листал что-то в своем телефоне. – Милый, она совсем невоспитанная!
Это ты невоспитанная! Кто же так обращается с лошадью?! И какого черта ты дала моей лошади такое тупое имя?
Вдруг моя красавица разозлилась, вырвала из рук девушки пучок со шпинатом и бросила прямо в ноги паре. Луи вопросительно изогнул бровь и хотел оттащить жену к выходу, но та уперлась на своем и стояла на месте. Она подняла пучок листьев и снова ткнула им в лошадь. Хрум-Хрум подала голос и, громко фыркнув, встала на дыбы, намереваясь лягнуть Элизабет. Я испугалась и на момент перестала дышать.
Если она сейчас ударит эту стерву, то мою Хрум-Хрум могут выслать на какую-нибудь старую бедную ферму!
Луи не дал тому случиться. Он, грубо схватив жену за локоть, поволок подальше от загона, и только когда они ушли и, массивная дверь за ними захлопнулась, я вышла из укрытия. Обняв свою теплокровную, я стала тихо нашептывать ей слова утешения.
– И ты у меня воспитанная, – достав расческу из сумки, я принялась медленно разглаживать её гриву. – Я, сколько помню тебя, ты всегда вела себя достойно. – Вспомнив, как она называла мою лошадь, я возмутилась. – И как вообще только в голову пришло назвать тебя так? Что за прозвище вообще такое? Булочка. – Словно пробуя на вкус пробормотала я, а после с отвращением скривила губы. – Фу.
Лошадь смирно принимала косметические процедуры, пока я продолжала восхвалять её и возмущаться женой Луи. Я вынула очередную морковку для нее и протянула лошади.
– Держи, моя девочка с характером, – я услышала смех за спиной и замерла.
Боясь развернуться и встретиться с мужчиной, я продолжала стоять и поглаживать Хрум-Хрум. Мужчина же, очевидно, поднявший что-то с земли, зашел в загон к нам и остановился в нескольких сантиметрах от меня. Он протянул ладонь и погладил лошадь, а та, в свою очередь, ему позволила.
Предательница!
– Я не большой любитель лошадей, но это прозвище и вправду ей не подходит.
Его голос звучал ровно, как и всегда. Одна рука все еще поглаживала шелковистую гриву Хрум-Хрум, а вторая покоилась в кармане. Он наблюдал за мной, пока я сдерживала свое тело, чтобы оно не затряслось от страха.
– Что же тогда вы забыли здесь? – тихо спросила я, не глядя на собеседника. Я наблюдала за его рукой, с небольшим шрамом на тыльной стороне ладони в форме полумесяца. В голове сразу всплыли картинки той ночи, когда он убил человека.
– Элизабет поклонница верховой езды, – пояснил он и убрал вторую руку в карман брюк, поворачиваясь корпусом ко мне.
– Понятно. – Сухо отозвалась я, запихивая все приборы для лошади в большой карман на стене загона. – И конечно же, моя лошадь ей приглянулась.
– Твоя? Я думал, здесь лошади принадлежат приюту. – Он издевался надо мной! Он же слышал мой монолог, он знал, что эта лошадь знакома мне гораздо дольше, чем все они вместе взятые.
– Она попала сюда случайно. Если бы не эта свадьба, она бы до сих пор была под наблюдением Бернардо. – Выпалила я, сжав ладони в кулаки и спрятав их за спиной. – Я думала, вы будете в свадебном путешествии.
– Для Капо непозволительная роскошь отдыхать, когда работа кипит.
Его взгляд пронзал меня до костей. Мне даже казалось, что он видит и знает все, что я умалчиваю. Я напрягла челюсть, сжимая до боли зубы.
Телефон в пиджаке мужчины зазвонил, и, отвлекшись, он достал его и ответил на звонок. Кто-то на той стороне что-то восторженно говорил, а Луи не спускал с меня глаз. Закончив, он бросил небрежное «хорошо» и отключился, по-прежнему таращась на меня.
– Что?
– Что? – Переспросил он.
– Почему вы так смотрите на меня?
– Ты боишься меня, Андреа. – Это был не вопрос. Мужчина прекрасно знал, какие чувства он во мне вызывает, но при этом продолжал ставить меня в неловкое положение.
– Это же очевидно. Вы – убийца, а я – школьница. Маленькая девочка, которая боится большого страшного дядю.
– Помниться мне, совсем недавно ты была уже взрослой девочкой. – Он наклонился к моему уху, и я сделала шаг назад. На его лице появилась хищная улыбка, и он настиг меня, прижимая спиной к стене загона. – Так бесстыдно выплясывать на барной стойке, а потом с глазами олененка Бемби умолять меня не трогать тебя, могла только ты.
Он резко отшатнулся от меня, и я увидела, как его грудь тяжело вздымалась. Он выпрямился и с горделивой ухмылкой прошелся своим опаловым взглядом по мне, останавливаясь на моих губах.
– Я должен извиниться за тот случай на свадьбе, – он поднял на меня свои глаза и лукаво улыбнулся. – Но я не буду этого делать.
– Что? – Мой голос осип и звучал как шепот. Я была в недоумении.
– Я не жалею, Андреа, что поцеловал тебя. Но это был единственный раз, потому что в твоей жизни будет только один мужчина – мой брат.
Он неспешно побрел к выходу, но на середине пути остановился. Развернувшись, он бросил мне:
– Моя жена внесла залог за эту лошадь.
Я не могла вымолвить и слова. Я должна была умолять его оставить мою теплокровную, должна была броситься к нему в ноги и, рыдая, просить не покупать и не увозить мою Хрум-Хрум, но я стояла, словно статуя и смотрела на мужчину.
Последнее, что я видела, это его спину, отдаляющуюся от меня все дальше и дальше. Потом моя голова закружилась, и я услышала голос Хрум-Хрум и торопливые шаги. А дальше моя голова почувствовала холодную землю загона.
Глава 9
– Долго еще она будет без сознания? – Властный раздраженный голос доносился до меня, будто бы из банки. Он казался мне знакомым. – Что вы ей вкололи?
– Не переживайте. Мы вкололи ей глюкозу и успокоительное, это повысит давление и восстановит силы больной. Она скоро очнется, подождите в коридоре.
Голос врача был ровным и спокойным: рядовая ситуация в больнице. Но что для врача было повседневностью, для меня стало шоком. Страх настиг меня, заставляя мои ладони нервно барахтаться и стукать по койке, а голову мотать из стороны в сторону. Я была в сознании, но не могла открыть глаза: сил попросту не было. Тело было будто бы парализовано, что не на шутку напугало меня.
– Что с ней? – Шаги стали громче, а после меня закрыла чья-то тень. Теплые, даже горячие, руки схватили мои ладони и поднесли к губам. Я хотела ответить, но не смогла. Сильно хотелось спать. – Что с ней, доктор? Отвечайте! – Последнее слово было похоже на рык зверя.
– Обморок на нервной почве. Выйдите и дайте девушке покой.
Но мою руку не отпустили. Терпкий запах парфюма врезался мне в нос, и я сделала невольный глубокий вдох. Меня еще сильнее сжали в объятиях. Я, понемногу успокаиваясь, провалилась в сон.
Проснулась я от того, что в моей палате было очень шумно: Моника и её мама стояли в левой стороне палаты и разговаривали с врачом, пока мои родители и отец Мон-Мон, скрепя зубами, пытались вразумить взбесившегося Хосе. Мужчина раз за разом бросался в сторону Луижди, который, в свою очередь, смотрел за всем происходящим с легкой наглой ухмылкой на лице. Какого было мое удивление, когда я увидела его в палате! Он совсем не вписывался в эти белые стены. Хотя даже тут он выглядел угрожающе и величественно.
– Хватит скалиться, Россини! Я убью тебя, жалкий ублюдок! – Выплевывал в гневе мой телохранитель.
– Хосе! – Цепляясь за локти сына, басом проговорил его отец. – Прекрати сейчас же!
– Послушайся отца, телохранитель. – Знакомый баритон заполнил комнату, и я вспомнила этот голос. Луи… Это он был со мной все время.
– Она попала сюда из-за тебя же!
– Я всего лишь сказал, что моя жена внесла залог за лошадь. – Спокойный и безучастный. Если бы не нервные нотки в конце предложения, я бы и предположить не могла, что это был он в палате.
– Скажите, – я услышала тихий голос врача. Это он обследовал меня, это его я слышала в разговоре с Луи. – Был ли какой-нибудь ещё стресс помимо последнего инцидента?
– Были. – Голос Моники дрожал, а под глазами красовались синяки – последствия слез. – Она очень нервничала с самого утра.
– Что случилось? – Обеспокоенный голос мамы в унисон с таким же обеспокоенным голосом отца прозвучали резко и, казалось, что им обоим не хватало воздуха.
Мон-Мон лишь опустила глаза в пол, прекрасно понимая, что не ей раскрывать всю правду. Тем более в присутствии их родителей. Тем более, в присутствии старшего брата моего нареченного. К тому же она просто не могла рассказать всем о выходке её брата – это грозило ему увольнением, а в случае с Россини – смертью. Я понимала страх подруги и полностью её поддерживала.
Первым заметил меня в сознании Луи. Он не отрываясь смотрел в мою сторону, и когда я открыла глаза и стала наблюдать за происходящим, он не выдал меня. Лишь только уголки его губ поднялись и как-то по-доброму и виновато мне улыбнулись. Следом за ним, успокоившись и заметив взгляд главы мафии в мою сторону, обратил на меня свое внимание и сам Хосе. Он, резко вырвавшись из хватки отца, метнулся ко мне и сел так, чтобы наши глаза были на одном уровне.
– Ты нас так напугала, – его голос был хриплым. Переживания и долгие крики сделали свое дело. – Как ты себя чувствуешь?
– Голова болит от ваших разборок. – Я поморщилась, и следом за другом к мне подбежали мои родители и Моника. Последняя, всхлипывая, залезла ко мне на койку, проигнорировав протест врача и возмущенные возгласы своей матери и крепко обняла меня. Хосе, в свою очередь, держал меня за руку, как некоторым временем ранее, держал меня Луиджи и поглаживал её.
– Андреа, – всхлип, – я так напугалась. Сидела я дома, значит, – снова всхлип, – смотрела ютуб, злилась на этого оболтуса, – она стукнула ладонью брата, а тот увернулся от удара, но лицо его ещё больше стало виноватым, – как мне звонит мама и говорит, что ты в больнице. Что ты упала в обморок. Ты же раньше никогда не падала. Ладно я, – она усмехнулась, – у меня всегда то понос, то золотуха.
– Значит, ты меня заразила, – я хотела приподняться на локтях, но капельница мешала. Скорчившись от боли, я упала обратно на подушку. Хосе дернулся, готовый пойти мне на помощь, но я запротестовала. Моника поправила мне подушку.
Подняв свои глаза в правый угол палаты, я встретилась с встревоженными впалыми глазами Россини. Он кивнул мне и вышел из палаты, так и не произнеся мне ни слова. Стоило только главе парижской мафии уйти, как напряжение уменьшилось. Мама, стоя рядом с отцом, что-то обсуждали с врачом. Родители друзей вышли из палаты, а сами друзья, не отлипая от меня ни на мгновение.
– Я, конечно, понимаю, что вы тактильные, но вы меня сжали, как середку в консервной банке.
– Какая ты селедка! – Фыркнула подруга и ткнула меня пальцем. – Вобла. Вобла обыкновенная.
– Иди ты! – Я попыталась спихнуть подругу с койки, но она была слишком тяжелой для слабой меня.
– Андреа, – врач повернулся ко мне корпусом, тепло улыбнулся, в ответ на что я тоже улыбнулась. – Вас мы сегодня выпишем, но постарайтесь еще дня два провести дома и больше никакого стресса!
– Хорошо, доктор. Спасибо. – Я повернулась к Монике. – Похоже, твоя мама будет чаще приходить к нам домой. Снова.
Я вспомнила те времена, когда я раз в месяц болела. То ветрянка, то простуда, которая чаще всего и «радовала» меня своим присутствием, то аллергия какая вылезет, что все тело начинало чесаться. Луиза – подруга семьи и по совместительству врач семьи приходила чуть ли не каждый день, отмечая мое здоровье. Так, благодаря частым визитам женщины, которая время от времени брала с собой дочь, я и подружилась с Моникой.
Я улыбнулась. Моя улыбка получилась вымученная, потому что все мысли были о предстоящей свадьбе, о Хрум-Хрум и этой избалованной мегере. Если она мне не нравилась до сегодняшнего дня, то сейчас я её просто ненавидела.
– Кстати, как ты оказалась рядом с Луи? – Шепотом спросила меня подруга, искоса поглядывая на моих родителей. Те стояли в дверном проеме, и все еще разговаривали с врачом. Теперь к ним присоединилась и Луиза – мама Моники и Хосе.
– Я поехала в питомник. Увидела там Хрум-Хрум. А пока я находилась рядом с ней, появился и Луижди вместе с женой. Эта стерва назвала мою теплокровную Булочкой!
– Может, у нее проблемы с мучным. Ну, знаешь, модели не едят мучное, сладкое, вот она и восполняет углеродный баланс.
Такое предположение подруги вызвало у меня улыбку. Я хотела ответить ей, но меня отвлек голос мамы:
– Милая, мы оформлять выписку, а ты лежи, отдыхай. Через час мы заберем тебя.
Мама посмотрела на моих друзей, вопросительно изогнув бровь. Моника, чуть зардевшись от того, что она так по-хозяйски развалилась на койке, улыбнулась и в один голос с братом ответили:
– Мы останемся, сеньора Моретти.
Мама усмехнулась и повернулась в пол оборота в коридор, выкрикивая Луизе:
– Лу, слышала, твои дети такие сплоченные! Золото! – Она пристально наблюдала за Хосе, оценивая истинные причины его такого поведения. Меня бесила её глупая ревность, которая появлялась сразу, как только он касался меня. Сейчас же я видела искреннее беспокойство матери.
Ответ женщины вызвал у меня новую волну смеха. Моника прикрыла рот рукой, а второй показывала кулак брату, тот, в свою очередь, делал тоже самое.
– Это золото в машине по дороге сюда, чуть все стекла не повыбивали. И не скажешь, что взрослые.
– Счастье, Лу, когда твои дети всегда для тебя маленькие. – Она грустно улыбнулась, глядя на меня. – Еще увидимся, дочка.
Она закрыла за собой дверь. Хосе тут же поднялся с колен и сел рядом со мной на койку. Будучи все еще обиженной на него, я отодвинулась подальше настолько, насколько это было возможно. Поняв это, Хосе тяжело вздохнул и опустил голову.
– Прости меня, Андреа, – он накрыл мою ладонь своей, но я отдернула ее. – Я идиот, согласен. Сказал, не подумав.
– Ошибочка, – я почти шептала, но была уверена, что меня слышат оба. – Как раз об этом ты и думал. Ты же не занимаешься боксом, но в последнее время слишком часто у тебя стали чесаться руки. – Я закрыла лицо руками и издала сдавленный вой. – Господи, я была такой слепой. Ты же мне сам обо всем рассказал!
– Андреа, – начал было мой друг, но я вскинула руку, ладонью останавливая его поток слов.
– Одного не могу понять, – я потерла лоб, встречаясь с расстроенными глазами подруги. – При чем тут моя мать?
– Я взрослый мужчина, Андреа, – тихим голосом ответил он, – а она красивая женщина. Мы слишком часто находились под одной крышей. Так вышло, что понравились друг другу, и завязались отношения.
– А я? Какова моя роль во всем этом фарсе?
Глаза защипало, а в горле стало саднить от притока слез. Я держалась до последнего, стараясь не разреветься, и заметив мои мокрые глаза, подруга резко притянула меня к себе и стала успокаивающе поглаживать по спине и волосам.
– Т-ш-ш, милая, тебе нельзя нервничать. Если тебе станет легче, я таких люлей всыпала! Я даже с ним не разговариваю, веришь?
Я покачала головой, все еще упираясь лбом в её грудь. Девушка беззвучно рассмеялась. Я тоже улыбнулась, хотя мне больше хотелось плакать.
– Это правда, – снова подал голос Хосе. – Она устроила мне бойкот. Правда перед этим хорошенько отлупила, даже синяки остались.
– Тебе скоро тридцать, а тебя лупит младшая сестра.
Это замечание было шуточным, маленьким хрупким навесным мостиком для наших дружеских отношений, если, конечно, после сегодняшнего инцидента они существовали. Я чувствовала ту стену, возведенную мною между нами с Хосе. Я понимала, что теперь, когда я знаю о чувствах мужчины, я не смогла бы быть с ним такой же откровенной. Одна фраза изменила все. Одна фраза разрушила нашу дружбу и ранила меня до глубины души.
– Это было помутнение рассудка, – опустив глаза в пол, продолжал оправдываться друг, вызывая во мне новую волну раздражения. – Я не хотел тебя потерять.
– В тренажерном зале ты говорил совсем о другом. – Я сжала ладони в кулаки. – Если у тебя было помутнение, то я была трезвой.
– Я хочу взять свои слова обратно.
– Я свои слова забирать не собираюсь. – Я отвернулась от него и посмотрела на подругу. Моника лежала поникшей, глаза были на мокром месте, и мне стало жаль её, но больше всего мне было жаль себя. – Я позвоню тебе. – Эта фраза была брошена подруге. Потом я снова посмотрела на Хосе и ответила уже ему. – Я поговорю с папой. Ты больше не мой телохранитель.
– Андреа, – его голос был полон горечи, но я не повелась на это.
– Пока, Хосе.
Моника, кряхтя, поднялась с кровати, не забыв толкнуть брата в плечо. Когда они уже вышли из палаты, я услышала злой рык подруги.
– Взрослый мужик! Как можно было себя так повести?!
– Заткнись, Мон. И без тебя тошно!
– Придурок!
Голоса стихли, и я закрыла глаза, а услышав снова звук открывающейся двери, подумала, что друзья что-то забыли, но на пороге стоял Луи, мрачнее тучи. Он, словно лев в вольере, приблизился ко мне и сел на стоявший рядом с койкой стул. Он молчал, и я молчала. Мне было спокойно в его присутствии, и я уповала на то, что именно этот мужчина привез меня в больницу. Я на мгновение забыла, кто он на самом деле и позволила себе украдкой любоваться его лицом.
– Всего рассмотрела? – Я вздрогнула и опустила взгляд на свои руки.
Зачем он здесь?
– Ты рассказал Стефано? – Резко перешла на "ты".
– Он только прилетел в Вашингтон. Но я написал ему. – Он откинулся на спинку стула.
Все его тело, все его движения кричали о его величии и огромной власти в его руках. Он смотрел на окружающих так, словно они все принадлежали ему, и на меня он смотрел так же. Я поежилась и стушевалась.
– Стефано говорил, что ты хочешь учиться на юриста. – Ровный голос эхом доносился до меня.
– Да. – План моего будущего мужа всплыл в моей голове. – Хочу.
– Ты же знаешь, что женщины в нашей семье не работают? – Я подняла свои карие глаза на него. Его взгляд был тяжелым, но я выдержала его.
– Знаю.
– Тогда зачем?
– Затем, что я хочу что-то представлять из себя. – Я чуть приподнялась. – Затем, что я хочу быть не просто трофейной женой.
Он молча кивнул. Я легла обратно, пытаясь медленно выдернуть из руки иголку, но пронзающая боль не давала мне это сделать. Я поморщилась.
– Просто резко выдерни.
– Больно, – я захныкала, как маленькая.
Мужчина поднялся, обошел койку и нагнулся ко мне. Меня снова окутал аромат его парфюма, и я сделала глубокий вдох, пытаясь запомнить его. Кофе. Он пах кофе, и этот запах меня опьянял. Он пристально всматривался в мое лицо, а я, затаив дыхание смотрела в его черные, как бездна, глаза. Легкая боль прошлась по моей руке, и я невольно вскрикнула. Луи отстранился и выпрямился.
– Теперь больно?
– Нет. – Я мотнула головой и удивилась. Какая же я глупая!
– Я рад, что все обошлось.
Он направился к двери. Взявшись за ручку, он развернулся в пол оборота ко мне.
– Мне не нравится, что этот пес крутится около тебя.
– Через месяц я стану женой Стефано и уеду из Италии. Нет причин для волнения.
– Я не волнуюсь, – резко ответил мне глава мафии и вышел из палаты. – Я злюсь.
Уже дома, когда родители привезли меня домой и уложили в пастель, я битый час слушала причитания матери, а когда силы и нервы женщины иссякли, на смену ей пришел отец. Он сидел на краю моей кровати. Вид мужчины был потерянным.
– Я что-то упустил?
– Мое мнение, например? – Съязвила я, чем заслужила укоризненный злой взгляд.
– Твоя мать не замечает того, что происходит у нее под носом, но я видел глаза Хосе. Он бросался на Луижди, готовый разодрать его на куски.
– В таком случае, что ты хочешь услышать от меня? – Моя отстраненность, похоже, не задевала отца.
– Я старый, конечно, но я не дурак. Вы всегда вместе с ним, он носится с тобой, как курица с яйцом. – Отец хмыкнул, сложил руки в замок и возвел глаза к потолку. Я, сощурившись, пристально наблюдала за папой. На языке крутилось множество ругательств, но я сдерживала себя. – Хосе – взрослый мужик. Да, он работает за хорошие деньги на нашу семью, к тому же, наши семьи дружат, но ему давно пора завести свою семью, и у него даже есть этот шанс.
Шанс?
Я выпрямилась, все так же пристально наблюдая за отцом. Заметив интерес в моих глазах, папа решил продолжить. Он наклонился ко мне и с озорством сплетницы заговорил:
– У меня остался филиал компании в Нью-Йорке. Я время от времени уезжаю туда, поддерживаю связь со своими заместителями, но в последнее время мне это делать все труднее и труднее. Работа здесь, в Милане, усложняется, бизнес расширяется, и у меня попросту не хватает времени на поездки в Америку. Я предложил Хосе занять мой пост, в качестве доверенного лица. Знаешь, что мне ответил твой дружок?
Я молчала, а папа продолжил:
– Он сказал, что не оставит тебя до тех пор, пока ты не выйдешь замуж. – Он встал, возвышаясь надо мной, становясь грознее, чем был до этого. – Так у меня вопрос, Андреа, – его руки были сложены на груди, и на лице заиграли желваки. – Какого хрена Хосе отказывается от такой сногсшибательной перспективы из-за работы телохранителя?
Не разрывая зрительного контакта с отцом, я поднялась и поравнялась с ним. Я была на голову ниже него, но это не мешало мне, задрав голову с вызовом смотреть на собеседника. Я повторила его движение – сложила руки на груди. Я чувствовала, как накалилась атмосфера в комнате. Наши взгляды метали молнии, в руки были готовы пуститься в бой. Держа в себе всю злость, я отвечала своему отцу холодно и почти без эмоций. Только на последнем предложении мой голос сорвался на крик.
– Может, потому, что он и его сестра – единственные люди, которым я доверяю? Которые доверяют мне? Может, потому что эти люди знают, в отличие от моего отца, когда у меня день рождения, и что этот день для меня значит? Или может потому что Хосе любит меня? Любит, как младшую сестру!
Я умолчала про их отношения с моей мамой. К тому же, после последнего концерта я вообще не понимала логики мужчины. Я была обижена и потеряна, но все же я имела толику уважения к Хосе, и даже под дулом пистолета не смогла бы выдать его. Пусть даже об этом шушукались половина нашей прислуги.
Отец расцепил руки, схватил меня за плечи, и бросил обратно на кровать. От силы удара я подпрыгнула и тихо простонала. Мужчина, поняв, что только что совершил, тут же бросился ко мне, обнимая за плечи и укладывая, на этот раз уже бережно, укутывая одеялом. Я пыталась оттолкнуть его, но он не позволял мне это сделать.
– Если ты думаешь, что между мной и Хосе что-то было, ты глубоко ошибаешься. – Прохрипела я, отворачиваясь от папы к окну. Мне было стыдно смотреть ему в глаза, сама не понимая почему.
– С этого дня он больше не будет присматривать за тобой. Не только мне не понравился взгляд Хосе. Это заметили и Россини.
– Боишься позора, папа?
Отец одарил меня долгим изучающим взглядом, а потом наклонился ближе, согревая своим дыханием, и прикоснулся губами к моему виску. Я сглотнула. Волна ностальгии и тоски нахлынула меня. Мне хотелось объятий папы, хотелось, чтобы все снова стало как раньше. Мне просто хотелось поддержки.
У меня зазвонил телефон, и мы оба посмотрели на экран. Там отображалась фото Стефано и курсивом написанные его инициалы. Отец, еще раз поцеловав меня, поднялся с кровати и вышел из комнаты, закрывая за собой дверь. Я была больше, чем уверена, что он сейчас подслушивал наш разговор, и, возможно, что к нему присоединилась ещё и мама.
