Остин Сигмунд-Брока
Навеки не твоя
Глава 5
Джульетта:
Мне об этой чести
И в мысль еще совсем не приходило.
Стиллмонт Хай не очень велика. Есть главное здание, за ним – спортивный зал, одно из моих любимых мест, потому что на физкультуре можно флиртовать практически без ограничений; и Центр искусств, где находится театральный класс и гораздо более аккуратный оркестровый класс. Сосны тут и там в четырехугольных двориках между зданиями (небольшими). Не очень уж много пространства.
Парадоксально, но школа выделяет нам семь минут на то, чтобы добраться от одного класса до другого. Целых семь минут. Этого времени достаточно, чтобы поцеловаться в кладовке оркестра или же чтобы наведаться к автомату с едой и напитками, съесть что-то, снова сходить к автомату – и все равно успеть на урок. Я провожу большую часть переменок, утешая Маделайн по поводу ее нагрузки по углубленной программе, а в последнее время еще и выслушивая очередную главу ее романа с Тайлером.
Сегодня мы не спеша прогуливаемся к туалетам на втором этаже. Кроме нас там только одна девочка, она выходит, и я изнутри кабинки слышу, как Маделайн снаружи кашлянула.
– Можно с тобой кое о чем поговорить? – спрашивает она непривычно застенчиво.
Я еще не закончила.
– Э-э… – Я нашариваю туалетную бумагу. – Ага.
– Это насчет Тайлера и… cекса, – говорит она, запинаясь.
– Я… – Я с трудом сдерживаю смех. – Мне нужна секундочка, Маделайн. Дай мне штаны натянуть.
– Да. Конечно. – Я практически слышу, как она краснеет.
Открыв дверцу кабинки и подойдя к раковине, я поворачиваюсь к ней.
– Ладно, выкладывай.
Ее лицо краснеет пуще прежнего.
– Тайлер что-то запланировал на эти выходные. Не говорит мне, что именно. Но я чую, знаешь, в нем этот настрой. – Ее веснушки не видны из-за красноты щек.
Я глубокомысленно киваю:
– Настрой. – Я жду от Маделайн разъяснения, но оно не следует, и я всматриваюсь в ее неуверенное лицо. – Ты ведь и раньше такой настрой уже чуяла, не правда ли?
– Ну, в этом и проблема, – говорит она тихо.
– Погоди… – Я закрываю кран, и тут меня осеняет: – Вы еще не занимались сексом?
– Мы занимались другими вещами, – спешит заверить Маделайн, будто я ее обвинила в преступлении. – И несколько раз казалось, что он хочет большего, но нет, мы еще это не делали. Я хотела…
Она многозначительно смотрит на меня. Я молча жду продолжения, пока не понимаю, что она имеет в виду.
– Вы не занимались сексом из-за меня? – выпаливаю я. Она просто смотрит на меня, краснея все сильнее. – Ты же знаешь, – продолжаю я более мягко, – что тебе не требуется мое разрешение, чтобы заняться сексом со своим парнем.
– Но это странновато. Последний человек, с кем у Тайлера был секс, – это ты, – поясняет она.
– Не думай об этом. – Я кладу руку на ее плечо. – Меня это совершенно не беспокоит, правда.
– Я рада, но дело не в этом… Ну, не только в этом. – Она смотрит в зеркало, избегая моего взгляда. – Просто мне иногда немного не по себе.
Я поднимаю брови.
– Не по себе? Тайлер с делом справиться может, но бояться там нечего.
Маделайн чуть улыбается.
– Полегче, ты о моем парне говоришь. – Но ее голос снова становится тихим, когда она продолжает: – Нет, я не Тайлера боюсь…
Я жду, не понимая, в чем дело. То, на что она намекает, звучит дико.
– Меня? – выдавливаю я.
Мысль о том, что Маделайн с ее великолепными темно-рыжими волосами, зелеными глазами и сказочным романом может считать кого-то вроде меня угрозой, просто нелепа. Мы с Тайлером просто были парой девственников, пытающихся вдвоем разобраться, что к чему, и ничем больше. Это доказанный закон вселенной: я не та девушка, которую парни помнят.
– Ну да. – Она пожимает плечами. – У вас с Тайлером были спонтанные, волнующие, романтические отношения. Вы были такой парой, за которой все наблюдают. Вы горели ярко…
– И выгорели, – перебиваю я.
– Когда вы были вместе, это было страстно, – возражает Маделайн, и в ее голосе звучит отчаяние. – Я просто боюсь, что после тебя ему меня будет недостаточно.
– Маделайн. – Я беру ее за руку и заставляю посмотреть мне в глаза. – Тайлер сейчас влюблен в тебя. Ты просто надумываешь.
– Надеюсь, что так. – Кажется, я ее не убедила. – Но вы с Тайлером были друг для друга первыми. Я с этим не могу тягаться.
– Первыми? Да какая разница?
Я же выбрала Тайлера своим первым не потому, что он мой «Единственный». Я просто знала, что чувствовала к нему что-то большее, чем к предыдущим парням. Тайлер мне нравился, и пожалуй, я считала, что могу его полюбить. Я хотела с ним сблизиться. Я не особо верила, что встретила родственную душу (в Стиллмонт Хай, это же смешно), но я хотела и физической стороны отношений. Есть что-то в том, чтобы духовную связь перевести в физическую, романтику сделать реальностью; это уникально и невероятно привлекательно. Хоть я и знала, что эти отношения закончатся, в проведенные вместе моменты я чувствовала наконец, что могу выйти из-за кулис в центр сцены.
Но это никак не влияет на положение Тайлера в списке парней, с которыми я займусь сексом. Он был моим первым, потому что был особенным – но его не делало особенным для меня то, что он был первым.
– Нет ничего примечательного в том, что Тайлер был моим первым. Поверь мне, – говорю я Маделайн.
– Для тебя, может, и нет, – говорит она, уставившись в пол.
А для Тайлера? Меня это застает врасплох. Если для него это значило так много, мы не расстались бы. Но это я Маделайн не стану говорить. И все же тоненький голосок в моей голове спрашивает, почему Маделайн об этом задумалась и не говорил ли об этом Тайлер.
Звенит звонок, и у меня уходит секунда на то, чтобы осознать, что мы умудрились потратить всю перемену. Маделайн в панике – уверена, она еще ни разу не опаздывала на урок. Я бы засмеялась, если бы не была под таким впечатлением от сказанного ей только что.
Но я не хочу, чтобы она уходила, все еще переживая о моих отношениях с Тайлером.
– Вы с Тайлером – идеальная пара, и у вас будет идеальный первый раз, – успеваю сказать я, пока Маделайн спешно поднимает сумку. – Как бывший эксперт по сексуальной жизни Тайлера Даннинга, – продолжаю я шутливо, – я абсолютно уверена, что ты его поразишь.
– Спасибо, Меган, правда, – говорит она, запыхавшись, и бросается бежать в класс. Я выхожу за ней, все еще думая о том, что она сказала ранее.
Не то чтобы у меня оставались чувства к Тайлеру или я хотела его вернуть. Просто неожиданно весьма приятно оказалось узнать, что то, что было между нами, не забыто бесследно, даже если он на грядущих выходных будет заниматься нежной, неуклюжей подростковой любовью с моей лучшей подругой.
* * *
И все же, к сожалению, после школы в кровати с Тайлером оказываюсь я.
В бутафорской кровати, точнее. Под наблюдением всей труппы. Мы в театральном классе. Пластиковые стулья выставлены рядами перед тем местом, которое мы используем как сцену.
Это даже не кровать Джульетты. Она осталась от весеннего мюзикла, «Богемы», и совершенно не вписывается в эпоху – она черная, кованая, явно из девяностых годов. Уилл еще не закончил ни один из элементов декораций, но работал над ними после уроков без рубашки – я видела, потому что использовала любую возможность поглазеть на него.
Мы репетируем акт третий, сцену пятую, ту, где Ромео и Джульетта просыпаются вместе после их собственной ночи нежной, (возможно) неуклюжей подростковой любви. Мы оба лежим на боку, Тайлер за моей спиной, и он прижимается ко мне бедрами чуть сильнее, чем нужно. Из-за этой близости в сочетании с его глазами Ромео я снова думаю о словах Маделайн. Не в хорошем смысле – мне просто неловко.
– Начинайте, когда готовы, – говорит нам Джоди из первого ряда сидений, выставленных в театральном классе.
Прежде чем я успеваю начать сцену, чувствую, как Тайлер заправляет прядь моих волос за ухо. А затем целует меня в висок. Я дергаюсь и чуть не разбиваю ему губу.
– Хорошо, Тайлер, – отзывается Джоди. – Мне это понравилось.
Я быстро проговариваю свои реплики, зная, что чем скорее закончу эту сцену, тем скорее смогу выбраться из этой кровати.
– Уж ты идешь? Еще не скоро день… То соловья, не жаворонка голос в твой боязливый слух вонзился звоном… Ночью всегда поет он на гранате…
Джоди меня перебивает:
– Джульетта убеждает Ромео вернуться в постель. А у тебя получается, будто она ждет не дождется, когда же он уйдет. – Она сжимает губы в полуулыбку, будто зная, как точна ее характеристика. Некоторые члены труппы хохочут в зале, и я замечаю, что Алисса раздраженно закатывает глаза.
– Ну, я… – начинаю я, пытаясь отыскать какую-нибудь интерпретацию, которая бы объяснила мой дискомфорт. – Мне бы хотелось сделать Джульетту более дерзкой. Знаете, осовременить ее. – Честное слово, будь я режиссером, такой подход мне бы понравился.
Джоди задумчиво кивает.
– Хорошо, но ты все равно должна сыграть эту сцену как следует, – говорит она. – Давайте сначала.
Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, отыскивая свою внутреннюю Джульетту. Когда я открываю их, Тайлер смотрит на меня сверху вниз дразняще-томным взглядом.
– Уходишь ты! – рявкаю я, зная, что сливаю эту сцену в трубу. Но я просто не могу выносить Тайлера. Выражение его лица меняется, и влюбленный Ромео исчезает из его черт. Он просто Тайлер, рассерженный на свою бывшую девушку.
Я сажусь и смотрю в лицо Джоди.
– Ладно, я понимаю, что это слишком, но…
– Меган, – обрывает она меня. – Дерзкая Джульетта уместна тогда, когда она встречает Ромео. Но не здесь. Мы должны поверить, что Джульетта так влюблена в Ромео, что готова за него умереть. – Я замечаю, как Алисса самодовольно наблюдает за мной из зала. – Тебе нужно провести побольше времени с этой пьесой, – продолжает Джоди. – Действительно разобраться, как проникнуть в голову Джульетты.
Я бросаю на Джоди взгляд, говорящий – «вы знали, что так будет».
– Ладно, – отвечаю я, хотя и знаю, что это невозможно. Лучшее, на что я могу надеяться, – это притвориться. Но неважно, получится у меня или нет, напоминаю я себе. Я не актриса, я не рождена для того, чтобы быть в свете софитов. Я просто хочу получить свою строчку в резюме и пережить эту постановку.
Глава 6
Ромео:
Куда мне дальше, если сердце здесь?
Стой, глыба персти,
и стремися к центру!
Я возвращаюсь домой, а там бардак.
Репетиция закончилась, я наконец могу выбросить Джульетту из головы и сконцентрироваться на чем-то важном. Я спешу в свою комнату, где натягиваю свой самый профессионально выглядящий наряд – песочное платье, которое я обычно не ношу, и пиджак, позаимствованный из шкафа Роуз. Пытаясь успокоить нервы, я иду обратно вниз.
Мне нужно уходить через десять минут на интервью в ТИЮО. Но сначала я роюсь в куче папиных бумаг и липких игрушек Эрин. Я распечатала свое творческое резюме перед школой и точно помню, что оставила его на кухонной стойке, которая, видимо, за последние восемь часов успела стать жертвой стихийного бедствия. Я отодвигаю одну из поделок Эрин и неуклюже впечатываюсь рукой в каплю клея с блестками. Хоть это бы действительно выделило мое резюме среди прочих, я буду строга с сестрой, если она превратила мое резюме в свою художественную работу в стиле блестящего импрессионизма.
Взгляд мой падает на то, что лежит под каляками Эрин, и я замираю.
Это журнал с недвижимостью. Но не орегонский, какой я видела в домах у друзей, а нью-йоркский.
Я в удивлении беру его в руки. «С чего бы папе и Роуз держать журнал с домами в Нью-Йорке?» Но стоит мне сформулировать вопрос, как ответ уже известен, и внезапно мое беспокойство по поводу интервью кажется таким далеким.
– Если ты ищешь свое резюме, я его переложила на столик у двери. – Я едва слышу голос Роуз с дивана. Она в последнее время часто ложится подремать в середине дня.
Я даже не благодарю ее, потому что уже взбираюсь вверх по ступеням с журналом в руке. Сначала я проверяю папину спальню. Его рабочий стол пуст, если не считать стопки смет из средней школы, где он заместитель директора. Очевидный следующий пункт – соседняя комната. Открывая дверь, я слышу его приглушенный голос, читающий «Сбежавшего кролика».
– Пап! – Я пытаюсь дать ему понять, что дело срочное, но говорю шепотом, потому что заметила, как Эрин в своей кроватке клюет носом.
Папа смотрит на меня с укоризной и на цыпочках выходит из комнаты. Только закрыв тихонько дверь, он поворачивается наконец ко мне, все еще со «Сбежавшим кроликом» в руках.
– Я ее только уложил, Меган. Надеюсь, у тебя что-то важное.
– Мы переезжаем в Нью-Йорк? – Я поднимаю журнал. – И когда ты мне собирался сказать?
Промелькнувшее в его глазах чувство вины подтверждает то, что часть меня еще надеялась опровергнуть.
– Ничего пока не решено, – говорит он после паузы. Неважно, как мягок и ровен его тон, – я едва могу посмотреть ему в глаза. Он скрывал от меня важнейшее семейное решение.
Мне очень сложно сдерживаться и говорить тихо.
– Но вы выбираете дом.
– С будущим ребенком и подрастающей Эрин нам потребуется больше места, – он говорит с терпением, которое применял на моих глазах в разговорах со взвинченными семиклассниками.
– И поэтому вы ищете в Нью-Йорке?
– Роуз хочет быть поближе к родителям, пока дети маленькие. – Я слышу, как в его голос прокрадывается раздражение.
– И ты не собирался мне сказать, что мы переезжаем в Нью-Йорк через… Я даже не знаю когда! – Я вдруг понимаю, что скомкала журнал в руке. – Ты ожидаешь, что я просто соберу чемоданы и перееду на другой конец страны вообще без предупреждения?
Выражение его лица меняется. Внезапно он выглядит удивленным, даже немного виноватым.
– О нет, Меган. Ничего такого не произойдет, пока ты не окончишь школу и не обустроишься в колледже.
Вот теперь картинка сложилась. Это не мы переезжаем в Нью-Йорк. Это они переезжают в Нью-Йорк.
В некотором смысле это естественное продолжение того, что происходило последние три года. Сначала папа женился на другой, потом у него появилась Эрин и новая семья. И теперь они собираются уехать из города, где он вырастил меня, и начать все сначала в другом месте, наконец закрывая последнюю главу истории папиной бывшей семьи.
Я открываю рот, чтобы возразить, но потом понимаю, что просто хочу прекратить этот разговор.
– Мне нужно ехать на интервью, – бормочу я. – Ну, чтобы я могла поступить в колледж и мне было куда податься, когда вы все переедете, – я сую ему в руки скомканный журнал и лечу вниз по ступеням, прежде чем он может позвать меня обратно.
– Удачи, – вяло желает Роуз, когда я выбегаю в дверь.
* * *
Пытаясь выбросить этот разговор из головы, я сажусь в машину и выкручиваю звук магнитолы на максимум, хотя я и не в том настроении, чтобы слушать диск Mumford amp; Sons, который для меня записала Маделайн из лучших побуждений.
Я выезжаю на Редвудскую трассу впервые за много месяцев. Тяжелые облака нависают в небе, и дождь настойчиво молотит по моим окнам – в это время года он идет постоянно. Я нечасто выбираюсь из Стиллмонта, потому что за городом нет ничего интересного. Клуб для всех возрастов на 46-й трассе совсем дурацкий, и я только изредка вытаскиваю Маделайн на концерты в Эшленде. Ее любимая инди-фолк музыка не особо пересекается с моими фаворитами – Ramones и Nirvana.
Единственная дополнительная причина, по которой я могу поехать по этой трассе, вдоль которой растут тридцатиметровые секвойи, – это ТИЮО. А именно – июньские и декабрьские постановки на главной сцене. Первые пару раз после маминого переезда мне было больно ехать туда одной. До развода мы ездили туда вместе, но в отсутствие мамы, которая могла убедить папу поехать, я раздумывала, хочу ли ехать в одиночку. В конце концов я решила, что возможность увидеть лучший студенческий театр в Орегоне слишком хороша, чтобы от нее отказываться. Я посетила все постановки за последние три года – от «Отелло» до «Чикаго».
Вот почему я знаю эту часовую дорогу через лес наизусть. Взору не за что зацепиться, кроме деревьев, так что мои мысли возвращаются к идеальным домикам из каталога недвижимости, и я, не раздумывая, тянусь к телефону, чтобы позвонить Маделайн и рассказать ей все по громкой связи. Она умеет выслушать – она не приукрашивает и не дает непрошеных советов, просто дает мне выговориться. Это немного помогает, как всегда.
Когда мы прощаемся, секвойи уже уступают место торговым центрам и студенческим магазинчикам Эшленда. Я паркуюсь на гостевой парковке рядом с геометрическим бетонным комплексом зданий ТИЮО и остаюсь на пару минут в машине, пытаясь развеять тяжелые мысли и о репетиции, и о ссоре с папой. Не лучший настрой перед самым важным собеседованием в моей жизни.
Я отличаюсь от большинства студентов ТИЮО, которые пошли туда, потому что любят театр. У меня наоборот – я люблю театр благодаря ТИЮО. Еще до того, как я узнала, что живу рядом с одним из лучших театральных институтов в стране, меня дважды в год притаскивали сюда на их постановки на главной сцене. Я каждый раз ворчала, но стоило мне хмуро вопросить, зачем нам ехать, мама объясняла, что театр важен для нашей семьи. Она обожала рассказывать их с папой историю: как они влюбились друг в друга, когда оба работали над организацией студенческой постановки «Моей прекрасной леди».
Меня это не волновало вплоть до восьмого класса, а потом все изменилось. Я чувствовала, как моя семья разрушается – каждое утро родители ругались шепотом, а каждый вечер папа ложился спать на диване. Я теперь знаю – когда мама объявила, что мы едем на «Сон в летнюю ночь», это была последняя попытка разжечь чувства, которые они потеряли. Очевидно, что это не сработало, но когда занавес опустился, я осознала, что целых три волшебных часа не чувствовала распад своей семьи. Папа держал маму за руку, а в антракте они даже смеялись, пытаясь объяснить сюжет тринадцатилетней мне.
Я этого не сознавала до той постановки «Сна в летнюю ночь», но для моей семьи театр никогда не был просто поводом выйти в свет. Он делал нас единым целым. Неважно, что ненадолго, неважно, насколько ужасно все было, когда мы возвращались домой. Что-то было особое в театре, безупречная ценность мгновения, когда истории воплощаются в жизнь. Можно отложить книгу или поставить кино на паузу, но пьеса дышит прямо перед тобой – она не может быть остановлена. Поэтому я пошла в театральный кружок в девятом классе, и это держало меня с тех пор.
Я открываю на телефоне карту расположения зданий и направляюсь к режиссерскому факультету. Мое собеседование в кабинете профессора Солсбери, и кажется, он прямо рядом с маленькой театральной студией, где всего несколько зрительских рядов и нет кулис. Войдя в здание, я смотрю на маленький театр, где пара студентов клеит на пол разметку для актеров.
Я слышу, как они обмениваются замечаниями по поводу сценической интерпретации, используя театральный сленг, и на мгновение ощущаю себя как дома. Неважно, где живут мои родители. Вот все, что мне нужно. Это и будет моим домом.
Чувствуя прилив уверенности, я стучу в дверь профессора Солсбери и вхожу, когда он говорит: «Открыто!»
Он сидит за столом, погруженный в пьесу. Его серая оксфордская рубашка помята, будто он в ней спал, и он выглядит не сильно старше студентов.
– Привет, Меган, рад познакомиться! – говорит он с обезоруживающим энтузиазмом.
– Э-э, ага, ну, спасибо, что пригласили. – Я занимаю место напротив его стола. – Я принесла резюме, если вы хотите взглянуть…
– Подготовились! – Он тянется к листу бумаги в моей руке, глаза его загораются. – Это мне нравится. – Он изучает его секунду, и я чувствую, как расслабляюсь при виде одобрения на его лице. – Вы режиссировали впечатляюще разнообразный набор материала. Особенно с учетом вашего возраста, – продолжает он. – Я вижу, вы справлялись с требованиями к освещению и декорациям – это превосходный опыт.
– Так и есть, – вставляю я. – Это мне очень помогло решить, как режиссировать «Двенадцатую ночь».
Он кивает, кратко взглянув на меня. Его глаза возвращаются к странице.
– Вы ставили мюзикл – «Вестсайдскую историю», мой любимый, – и пару экспериментальных пьес, но похоже, что большая часть вашей работы посвящена Шекспиру.
– Он лучше всех, – говорю я. – Оригинальное мнение, понимаю.
Он смеется и кладет резюме на стол. Затем смотрит мне прямо в глаза.
– Так почему вы выбрали режиссуру, Меган?
Я готова к этому вопросу:
– Потому что в театре я как дома. Это единственное место, где я становлюсь частью того, что объединяет людей или переносит их куда-то, – решительно чеканю я.
– Видно, что вы любите театр. – Он изучает меня, его голос становится серьезнее. – Но я хочу знать, почему вы – режиссер.
– По правде говоря, я от природы не актриса, – говорю я. – Я не чувствую себя расслабленной, искренней или созидательной, когда передо мной зрители.
Солсбери мягко улыбается мне.
– Ну, в какой-то мере вам придется к этому привыкнуть. У нас есть требование иметь актерский опыт, которое, насколько я вижу, вы еще не выполнили.
– Не беспокойтесь, – легко отвечаю я. – Я его выдержу.
– Выдержать его – это одно дело. – Его улыбка пропадает. – Требование установлено не просто так. Хоть и сложно выступать перед зрительным залом, но научиться входить в роль означает глубже понимать эмоции, которые должна выражать каждая сцена. Это сделает вас лучше как режиссера. Даже Шекспир, полагаю, научился чему-то, когда играл в своих собственных пьесах.
Внутри у меня все обрывается. Не просто потому, что в глазах у Солсбери теперь появилась неуверенность, а потому, что я знаю, что он прав. Казалось просто отмахиваться от критики Джоди на репетициях и говорить себе, что мне это безразлично. Но если я хочу стать настоящим режиссером, то не могу махнуть рукой на выступления на сцене просто потому, что мне они некомфортны.
– Вы случайно не задействованы в стиллмонтской постановке «Ромео и Джульетты»? – Его вопрос застает меня врасплох. Здешние профессора не могут же всерьез следить за каждой местной школьной постановкой?
Ладони мои начинают потеть, и я складываю их на коленях.
– Я, э-э… – Нет смысла это скрывать. – Я – Джульетта.
Глаза Солсбери снова загораются.
– Что ж, жду с нетерпением, когда увижу вашу актерскую игру.
– Вы… что? – запинаюсь я.
– В декабре, – отвечает он. – Ну, школьная программа на Орегонском Шекспировском фестивале. Я туда езжу с факультетской группой каждый год.
«Ну конечно. Конечно же».
Стоило мне только подумать, что проблема с Джульеттой не может больше усугубиться. Хватало неприятностей от выступления в главной роли перед Джоди, всей школой, а также ярыми любителями Шекспира, которые приедут на фестиваль. Теперь мне еще нужно будет выйти на сцену, зная, что меня оценивает факультет университета моей мечты. Я вспоминаю, как Энтони говорил, что представители Джульярда будут там, оценивать его, но актерская игра – это то, в чем Энтони хорош. Он потратил бессчетные часы на отшлифовку этого навыка. А я буду выглядеть посмешищем, и все представители ТИЮО это будут наблюдать.
Я выдавливаю улыбку.
– Я… с нетерпением жду встречи там, – только и могу я выговорить.
